Homo soveticus и факторы его формирования

В свое время А.И. Герцен писал: "Забота об будущем не в нашем духе; на словах готовы мы взвалить на свои плечи хоть все человечество… на деле боимся всякого труда, всякой мысли, живем настоящей минутой; наш чиновник ворует для того, чтобы покутить, купец мошенничает, чтоб сыну чин доставить, мужик работает, чтоб пьяну напиться. Даже материальной заботы об будущем нет; на того, кто об этом думает, в России показывают пальцем, он предмет насмешек и неприязни"155.

Мобилизационное сознание, выработанное в условиях экономической и политической нестабильности, ориентирует человека на потребление, а улучшение своей жизни он связывает с утопическим прыжком в лучшее будущее, радикальными общественными изменениями, везением, заботой государства. "Муравьиной хлопотливости" и многолетнему труду в этих мечтах нет места. В подобных же (если еще не более сильных) условиях нестабильности существует элита. Эгоизм, гедонистическая идеология, демонстративное потребление, высокая степень неравенства неотъемлемые черты общества неорганичной модернизации. В модернизирующемся "вдогонку" обществе элита отличается "синдромом временщика", нерациональным, негибким поведением.

Характерной чертой "зависимой модернизации" является анклавное развитие существование точечных "островков благополучия" на фоне всеобщей бедности, которые мало влияют на окружение. Характерно, что при искусственных модернизациях обычно выигрывает меньшинство.
"Раздаточный" характер российской экономики, в котором главным субъектом было сильное централизованное государство, обусловил специфику экономических отношений в стране. Аккумулируя материальные блага, институты раздач создавали материальные условия для жизнеобеспечения населения страны. Объектами раздач выступали земля, рабочая сила, деньги, жилье, услуги и продукты, чины и должности.

Служебная организация труда была основой раздаточной экономики, то есть служебный труд был обязателен и обусловлен внешними по отношению к каждому субъекту условиями.
Таким образом, сильное государство, которое одновременно является субъектом насилия по отношению к индивиду, а с другой стороны, выступающее источником любого возможного блага, формировало тип личности, отчужденной от управления страной, но, с другой стороны, редко открыто противостоящей государственному насилию. Указанные особенности порождали особую этику неформальных отношений контроля и распределения ресурсов. Институты пожалований и жалоб обусловили приспособление к специфическим каналам получения материальных благ не через независимость и свободную конкуренцию, а через лояльность к власти.

Формировались персонифицированные "социально ориентированные" экономические стратегии, в отличие от "рыночноориентированных" на Западе. Отсюда гипертрофия надежд "маленького человека" на верховную власть, оправдание ее вмешательства в жизнь общества, что нередко уравнивалось и с оправданием самоволия.
Российское общество и в наши дни по традиции остается неэмансипированным от власти. Монархическая традиция, наивная русская вера в "доброго царя", ожидание Вождя, Хозяина, Лидера во многом преобладают в сознании народных масс вплоть до конца ХХ в. Точка опоры у россиян вынесена вовне, связана с верховной государственной властью. В России, в отличие от стран Запада, исторически сложился тип общественной системы, для которого характерны "перевернутые" отношения собственности и власти, в основе которого лежит эффективность власти, а не эффективность собственности156.

Homo soveticus и факторы его формирования

Социалистическая революция 1917 года в России ознаменовала собой новый этап развития раздаточной экономики. Социалистический эксперимент оказался возможен (и жизнеспособен) в стране с давними традициями коммунальности, уравнительного распределения, доминирования политических задач над экономическими, внеэкономического принуждения со стороны государства, которому слабо развитое гражданское общество делегирует бремя ответственности за себя. Парадокс заключался в том, что советская система не противоречила народному желанию быть зависимыми от доброго и справедливого Царя, Отца, Хозяина. Место благодетеля теперь заняло Заботливое Государство. Тот факт, что коммунистическая система утвердилась и просуществовала семь десятилетий, свидетельствует о приемлемости для значительного количества россиян условий, обеспечивающих значительные социально-экономические гарантии в обмен на индивидуальную свободу.

Родившись из традиций государственного патернализма, коллективизма и традиционализма, советский вариант социалистической идеологии стал мощным фактором их укрепления.
Подобно тому, как столетиями ранее все слои населения законодательно прикреплялись к земле, отныне все трудоспособное население было прикреплено к государственным предприятиям и организациям, вне которых оно просто не могло иметь законных средств к существованию. Новым в экономических отношениях стал запрет частной собственности на средства производства, всеобщее обязательное участие в производственной и управленческой деятельности на объектах единой государственной собственности. Институт раздач теперь полностью охватывал сферу непроизводственного потребления. В условиях командной экономики господствует редистрибутивный принцип распределения продукции: причастность к власти означает и причастность к распределению. Главной формой социальной борьбы становится не борьба за собственность на факторы производства, а за доступ к ключевым рычагам распределения.

Доход в таком обществе зависит, прежде всего, от статуса, чина и должности157. Подобный принцип распределения в сочетании с немонетарным характером советской экономики привел к тому, что социально-классовое неравенство советского общества носило не трудоактивный, а статусный характер. Дифференциация заработков обусловливалась в основном народнохозяйственным значением отрасли или предприятия, в которых были заняты те или иные группы работников, их должностным или профессионально-квалификационным положением.

Ценностная рациональность в советской экономике выражалась, в частности, в замене экономических стимулов политическими и моральными, основанными на патриотизме и социалистической сознательности трудящихся.
Парадигмой производственных отношений в СССР стал патернализм государства (предприятия) по отношению к своим гражданам (работникам), определяемый как система устойчивых самовоспроизводящихся отношений между работником и государством, когда в обмен на заданную работнику трудовую активность ему предоставляется возможность удовлетворения лимитированных жизнеобеспечивающих потребностей158. Патернализм предполагает "благотворительный деспотизм" - вмешательство государства в процесс принятия решений, касающихся самого человека, причем делается это без согласия опекаемого, с целью содействия его интересам или благосостоянию. За покровительствующей стороной признается право применять санкции или поощрения с целью регулирования поведения зависимой стороны в различных сферах жизнедеятельности.

Материальными предпосылками патерналистского менталитета является отсутствие ситуации выбора, социальными ограниченность потребностей граждан159.
Агентами осуществления политики государственного патернализма выступали местные власти, предприятия, профсоюзы, на которые был возложен груз социальных обязательств. За счет общественных фондов потребления они обеспечивали удовлетворение социальных нужд работников: предоставляли работу, жилье, места в детских садах и яслях, обучение и повышение квалификации, помогали в приобретении дефицитных товаров, организовывали летний отдых работников и их детей, заботились об их здоровье. Взамен предприятия (и государство в их лице) получали социально-экономически зависимую, а значит, дешевую и лояльную рабочую силу. Такая "феодальная" организация производственных отношений позволяла сочетать низкую технико-экономическую эффективность советских предприятий с их с высокой социально-экономической живучестью160.

Патерналистско-патриархальные отношения между народом и государством отражались и в газетном языке, начиная с 20-30-х годов: "родное советское правительство", "отеческая забота партии", "всесоюзный староста", "наш вождь и учитель".
Помимо обретения трудящимися ощущения своей социальной защищенности (что, несомненно, является достижением социальной политики), происходило их привыкание к гарантированным материальным благам, застрахованности от крайней бедности независимо от экономической деятельности человека (количества и качества труда, квалификации, инициативности, предприимчивости), а на уровне массового сознания формировались и воспроизводились установки на социальное иждивенчество. Человек был редуцирован для обеспечения государственных нужд, но при этом власть рассматривалась им как инстанция заботы, хранитель и гарант социального порядка, источник любого возможного блага161. Рабочая сила государственно-зависимого работника в СССР перестала являться его личной собственностью.

Укреплявшаяся командно-административная система приобретала вид работодателя-благодетеля, с которым не просто непосильно, но и безнравственно говорить на языке взаимных обязательств.

Содержание раздела