И если не такие, то какие?

И тот или иной тип социетальной свободы – будь то свобода "административно-командная" или "рыночная демократическая" – индивиды оценивают, прежде всего, как средство реализации своей свободы. Прежде чем изложить сущность предлагаемого методологического подхода, договоримся о терминах. Ибо феномен свободы по природе своей весьма многогранен, а термин "свобода" от частого и разнообразного использования давно уже стал размытым и неясным. В рамках предлагаемого подхода свобода понимается как возможность субъекта самостоятельно выбирать и беспрепятственно реализовывать жизненно важные цели и ценности. Разумеется, это идеальное состояние.

В действительности же речь идет о переходе либо от одной степени социальной несвободы к другой (количественный аспект), либо/и от одного смыслового образа несвободы к другому (качественный аспект), т.е. о процессе освобождения или закрепощения.
Под "освобождением" будем понимать процесс и результат взаимодействия индивидов (групп) с социальной средой, в ходе которого либо вследствие изменения среды (системы социальных зависимостей: социальных институтов, социальных неравенств и др.), либо благодаря собственным усилиям индивидов (групп), либо тому и другому одновременно они обретают больше возможностей для выбора и реализации жизненно важных целей и ценностей. Под "закрепощением" будем понимать обратный освобождению процесс, в ходе которого вследствие изменения социальной среды и, несмотря на противодействие индивидов (групп), либо из-за отсутствия по тем или иным причинам такого противодействия совсем происходит сужение возможностей для самостоятельного выбора и реализации важных целей и ценностей.
Для оценки современного трансформационного процесса в контексте свободы две ее проекции – внутренняя (социальный субъект сам оценивает уровень и динамику своей свободы) и внешняя (оценка динамики свободы социального субъекта делается исходя из изменений во внешней среде, независимо от того, осознает он их или нет, актуальны они для него в данный момент или нет), – были интегрированы на трех основаниях: институционально-правовой, ценностно-деятельностной и стратификационной. Институционально-правовая ось "задает" новые правила игры – закрепленные в новых правах (экономических и политических) внешние рамки индивидуальной свободы и допускаемые спосVбы ее увеличения (сохранения). Ценностно-деятельностная ось "отфильтровывает" из этих изменений в социетальной свободе только актуальные для индивида (те изменения, которые в данный момент значимым образом сказываются на уровне индивидуальной свободы в том смысле, как он сам ее понимает) и "сигнализирует" о готовности индивида действовать в этом направлении.

Наконец, стратификационная ось объединяет индивидов в группы, различающиеся реализуемыми возможностями повысить (сохранить) индивидуальную свободу (как они сами ее понимают) при данных изменениях в социетальной свободе.
При крупных переменах, подобных происходящим сейчас в российском обществе, необходимо различать два процесса: (1) провозглашенное движение к такой социетальной свободе, которая максимально приближена к западной институционально-правовой свободе; (2) движение к такой социетальной свободе, при которой все большее число членов общества (с теми целями и ценностями, которые у них имеются в данный момент и которые не изменить мгновенно) обретают все больше возможностей для развития по законам своей собственной жизнедеятельности, т.е. для увеличения индивидуальной свободы в том смысле, в каком они сами ее понимают. В реальной жизни эти процессы могут пересекаться лишь частично, а могут вообще развиваться в прямо противоположных направлениях. Как протекают эти процессы сегодня и можно ли направить их в единое русло?
Коль скоро институционализация новых прав предполагает включение индивидов в более независимые и самостоятельные социальные действия, а полная институционализация прав предполагает их интернализацию, мы не сможем распутать клубок обрисованных проблем, не ответив, по крайней мере, на два вопроса.

Прежде всего, насколько верно для современного российского общества, следуя западной общественной традиции, рассматривать свободу и самостоятельность практически как синонимы, а независимость – как непременное условие индивидуальной свободы? Иными словами, в какой мере самостоятельность и независимость сегодня действительно присутствуют в индивидуальной свободе, точнее, в какой мере (и в каком направлении) в современных условиях они определяют ее динамику?
Второй вопрос – действительно ли за новыми ролями (правами) скрываются именно те отношения, которые предполагает западная общественная традиция? И если не такие, то какие? Не делают ли они новые роли (а вместе с ними и формирующуюся в России социетальную свободу) "западными" больше по форме, чем по содержанию?

Как разные общественные группы адаптируются к тем отношениям, которые скрываются за новыми ролями, и как сказывается эта адаптация на уровне их свободы и институционализации новых прав?
Современные образы и ограничители свободы
как барьеры институционализации новых прав
Исследование динамики социальной стратификации в контексте свободы показало, что поле индивидуальной свободы в настоящее время лежит в пространстве преимущественно социально-экономическом, а не политическом или юридическом. В динамику индивидуальной свободы наибольший вклад вносят (и в ближайшее время будут вносить) материальная ось (ее назвали 77% респондентов трудоспособного возраста) и ось стабильности жизненных позиций (70%). На втором месте – профессионально-трудовая и образовательная оси (54 и 58% соответственно).

На третьем месте – безопасность жизни (45%), возможность получить хорошую медицинскую помощь (43%) и улучшить жилищные условия (41%).
Что касается самостоятельных и независимых от властей социальных действий и состояний (а именно они необходимы для успешной институционализации новых прав), то пока в большинстве случаев они лежат за пределами области актуальной социальной свободы. Ось самостоятельности значима лишь для 36% респондентов трудоспособного возраста, а противодействие несправедливым акциям руководства, рост независимости от произвола властей вообще оказались на предпоследнем месте, набрав всего 9% голосов. Примечательно, что в сельской местности наблюдалась аналогичная картина (33 и 6% соответственно)78.

В открытых описаниях свободного человека феномены "самостоятельность", "выбор", "независимость" присутствуют лишь у 20% респондентов, а сами термины встречаются еще реже – у 15%.
Это свидетельствует о том, что говорить сегодня об индивидуальной свободе исключительно в терминах самостоятельности и независимости значит серьезно усечь имеющиеся у большинства членов российского общества образы свободного человека, перенести их в более абстрактное жизненное пространство и, в конце концов, значительно их исказить. Какими бы "неправильными" или "уродливыми" ни казались эти образы, они отражают состояние массового сознания в данных экономических и социально-политических условиях, особенности культуры, аккумулируют социальный опыт (свой и других) и пр.
В современном российском обществе взаимосвязи индивидуальной свободы с независимостью и самостоятельностью, в принципе, более многообразны, чем допускает западная общественная и научная традиция. Независимость, как и самостоятельность, может быть: 1) элементом свободы, 2) способом ее увеличения в данных условиях и обстоятельствах, 3) ограничителем свободы. Оказалось, что сегодня в большинстве случаев независимость и самостоятельность не рассматриваются ни как элементы индивидуальной свободы, ни как способы ее увеличения (сохранения).

Зачастую они вообще не связываются с индивидуальной свободой. Так, только 30% считают, что "свободный человек тот, кто действует по собственной инициативе и на основе собственных сил", в то время как более половины (55%) придерживаются иного мнения: "Свободный человек тот, кто сам решает, как ему действовать – по собственной инициативе или нет, на основе собственных сил или нет".
Это означает, что в современных условиях интеграция самостоятельности и независимости со свободой возможна только в том случае, если они станут более эффективными (по сравнению с менее самостоятельными и более зависимыми социальными действиями и состояниями) способами достижения действительно важных в данный момент целей (ценностей) – в первую очередь, как мы видели, – социально-экономических. Однако в современных условиях этого чаще всего не происходит79. Почему?
Одна из главных причин – в закономерностях трансформации и метаморфозе ограничителей свободы в переходном обществе80.
В периоды глубинных общественных преобразований общее число ограничителей свободы возрастает неизбежно, при любой модели реформирования. Ибо в течение какого-то времени всегда соседствуют ограничители новые и старые, постоянные и временные, естественные и искусственные, реальные и мнимые (ложные) и др. Так, новые ограничения (например, многомесячные задержки заработной платы, сильно возросшие цены на товары первой необходимости, безработица в некогда трудонедостаточных регионах, насаждение чуждых многим идей и ценностей рыночного общества, нестабильность и неопределенность, низкая безопасность существования, открытые национальные конфликты, и др.) сочетаются с унаследованными от прошлого ограничениями (например, жилищными и миграционными), которые, начав воспроизводиться преимущественно на экономической основе, для большинства населения стали еще более труднопреодолимыми, чем при административно-командной системе (по крайней мере, пока).

Содержание раздела