Вне ислама этого пути не существует

Если в коммунистические времена верили в действие “объективных законов истории”, практически лишая человека сколько-нибудь значимой роли в ней, то теперь на первое место вышел “конспиративный взгляд на историю”, разделяемый все большим числом россиян. Согласно такому подходу, история есть лишь развертывание дьявольского сценария, написанного недобрыми людьми сотни и даже тысячи лет назад. В фундаменталистских изданиях появились разделы “Мировая закулиса”, “Конспирология” и т.п., разоблачающие мировой заговор против России и православия.

И ничто не указывает на то, что в ближайшие годы придет прозрение.
С этим тесно связан рост националистических настроений — в России в целом и в православии в частности, что опять-таки выдвигает на первое место именно фундаменталистов. В западном религиеведении не без оснований отмечается, что в постиндустриальном мире снижается значимость веры и увеличивается роль самого индивида, которая, впрочем, нередко сводится к консьюмеризму. Снижается и значимость различий между религиями, а естественная реакция на эти процессы — этнизация церкви188.
В России, однако, сходный процесс трудно увязать с победным наступлением постиндустриального мира. Скорее рост национализма у нас вызван просчетами в преобразованиях. Хотя такие акции, как демонстрация кощунственного с точки зрения большинства верующих фильма, тоже способствует подъему националистических настроений в церкви и обществе.
Они же были всегда. Собственно, быть русским в сознании многих россиян и стало означать — быть православным, а быть православным — быть русским. Вера отождествилась с этносом задолго до эпохи постиндустриального общества, чуть ли в XV веке, после падения Царьграда, что случилось, полагали на Руси, как раз по той причине, что Царьград стал не тверд в вере и склонялся к общению и даже единению с Западом.

Считалось, что законным и единственным наследником Византии стала Москва, на которую возложена и миссия восстановить ее, а главное — утвердить подлинное христианство, т.е. православие, во всем мире.
И сейчас взгляд на русских как на единственных христиан широко распространен не только среди фундаменталистов. Национальный фактор отражен даже в официальном названии церкви: она именуется именно русской, хотя до революции именовалась российской, и к тому же греко-православной. (Высказывалось мнение, что на таком ее именовании настоял Сталин.)189 Пауль Тиллих не без основания утверждал, что “Религиозный национализм — это клеймо лжепророков”190.
Русских фундаменталистов обвинение в национализме нисколько не смущает. Еще в прошлом веке В.С.Соловьев писал: “Признавая себя единственным христианским народом, а всех прочих считая “погаными нехристями”, наши предки, сами того не подозревая, отреклись от самой сущности христианства”191. И он же предостерегал: “Национальное самосознание есть великое дело; но когда самосознание народа переходит в самодовольство, а самодовольство доходит до самообожания, тогда естественный конец для него есть самоуничтожение”192.

Именно такой мрачный исход предрекают некоторые современные аналитики.
Отождествление России с православием неправомерно: не вся она в православии, и не все православие — в России, не весь великорусский этнос православен, не все православные России — великороссы. Но именно на этом настаивают отечественные фундаменталисты, и в словосочетании “русское православие” смысловое ударение они делают на первом слове. Как предельно четко выразился один публицист: “Если Бог пойдет против России, то я буду против Бога”193. И как в сугубо религиозной сфере фундаменталисты не могут рассказать о себе и своей вере, не обругав других и их веру, так и, говоря о России и русских, они не могут не обругать другие страны и народы.

Складывается впечатление, что за любовь к России они выдают ненависть к инородцам и иностранцам, не смущаясь тем, что христианство — это религия любви.
“Только мы — подлинные христиане, все остальные — вероотступники и враги России”, — так можно суммировать убежденность русских фундаменталистов. “Для православного человека, — пишет один из них, — очевидно, что ХХ век стал кульминацией столкновения российской “удерживающей” цивилизации и западной апостасийной. Россия старалась следовать Божию замыслу о мире, Америка же построила прообраз царства Антихриста, которое уже близко...”194.

В противостоянии с западной цивилизацией фундаменталисты ищут союзников на Востоке. Тут мы должны коснуться цивилизационных построений русских фундаменталистов. Им чрезвычайно пришлась по душе концепция евразийства, неожиданно возродившаяся в начале 90-х годов после распада СССР и сразу нашедшая множество приверженцев.

Причем не только среди фундаменталистов: складывается впечатление, что с падением коммунистического режима Россия действительно потеряла то, что Фазиль Искандер назвал “сюжетом существования”195, и теперь пытается обрести его в неоевразийских и геополитических построениях.

Чуть ли не все концепции внешней политики и национальной безопасности формулируются в геополитических и евразийских терминах. И в этих “евразийских играх” активную роль играют русские фундаменталисты, которые целиком разделяют положение о том, что континентальная Евразия обречена на вечную борьбу с “атлантизмом”, с морскими державами. Исходя из коренной идеи противостояния Западу, некоторые из них призывают к созданию православно-исламского союза против католического и протестантского Запада.
Здесь игнорируются некоторые базовые положения цивилизационных теорий. Упрощенно говоря, цивилизация представляет соIой пространство общих ценностей, символов, смыслов, причем эта общность формируется или религией (христианской, исламской, породивших Pax Christiana и Pax Islamica) или этическим учением (конфуцианство, породившее Pax Sinica). Цивилизации — не государства (хотя некоторые государства могут фактически представлять собой целую цивилизацию), во главе их нет единого руководства, способного от имени своей цивилизации заключить союз с другой цивилизацией.
Цивилизации дают общую когнитивную сетку, какие-то представляющиеся всеобщими базовые принципы существования. Они могут что-то заимствовать из других цивилизаций, но только на своих условиях (не “на своих” означает поглощение одной цивилизации другой). Они непроизвольно стремятся к расширению, которому ранее полагали препятствия естественные преграды (моря, пустыни, горы), а теперь — сопротивляемость другой цивилизации.
Однако есть примеры успешного сосуществования разных цивилизаций в пределах одного государства, и фундаменталисты считают, что оно имеет место как раз в России. Правда, тут продолжаются споры: одни говорят, что Россия — это ни Запад, ни Восток, а нечто третье, другие, — что она и Запад, и Восток. Не вдаваясь в перипетии евразийских споров и дискуссий, отметим, что идея “православно-исламского союза” далеко не у всех в России вызывает восторг.
Вот что пишет А.И.Солженицын: “В русском образованном слое существуют — и даже усилились внедавне — последователи евразийства:... Это было — упадочное желание, проявление духовной слабости. Таково оно и сегодня: упадок мужества, упадок веры в силы русского народа; у других — прикрытая форма желательного им восстановления СССР.

Но это — отказ от русского культурного своеобразия, от тысячелетия за нашей спиной, — он повлечет к утоплению редеющего русского народа в бурно растущем мусульманском большинстве”196.
Сходным образом воспринимают эту идею и “с исламской стороны”. “Сильная Россия, — пишет Гейдар Джемаль, — непременно должна объединиться с усилившимся исламом... Единственная сила, которая может сегодня противостоять американскому империализму, концепции нового мирового порядка, это ислам. Это имеет особое значение для России в той мере, в какой она намерена идти собственным путем. Вне ислама этого пути не существует...

Единственное средство для России избежать геополитического исчезновения, это стать исламским государством”197.
Но есть на “той стороне” и обиженные на русское православие. Они помнят завоевание Казани, Астрахани и Сибири и требуют восстановления этих хнств. Заметим, что с точки зрения исламских фундаменталистов именно Россия отторгла часть исконных исламских земель и насаждала в них сначала то, что им представляется лжеверием, а потом и вовсе безбожие, чего они не забывают и не прощают.

Кроме того, мусульмане указывают, что на многих русских храмах православный крест попирает исламский полумесяц (такой крест водружен даже на восстановленном храме Христа Спасителя), в чем они усматривают заявку на реванш за 1453 год (падение Константинополя).
Все это ставит под сомнение претензии русских фундаменталистов на союз с исламом, такой кентаврический объект просто невозможен. Однако идея союза не увядает и время от времени всплывает в выступлениях даже первых лиц государства, как правило, бесконечно далеких от каких бы то ни было форм религиозного опыта. Вот что пишет председатель Совета Федерации Е.С.Строев: “Россия — сердцевина особого евразийского цивилизационного мира...с уникальным синтезом восточного христианства и ислама, с особой духовностью”198.

Синтез ислама с христианством — это нечто и вовсе несусветное.

Содержание раздела