Кризис «азиатской модели» роста
В Таиланде и Гонконге доля молодежи, охваченной обучением в колледжах и университетах, увеличилась больше соответственно с 2 % до 13 и 19-20 % и с 4 % до 10 и 22 %. Действительно впечатляющие результаты у Тайваня (2 % в 1952 г., 18-19 % в 1986 г. и 30-32 % в 1995 г.) и Южной Кореи (5 % в 1960 г., 15-16 % в 1980 г. и 51-53 % в 1995 г.).
Если в странах Тропической Африки в середине 1990-х гг. рассматриваемый показатель не превышал в среднем 2-4 %, то, например, в Бразилии он составлял 11-12 %, в Мексике, Колумбии, Египте и Сирии 14-18 %, в Перу и Чили 28-32 % и в Аргентине 38 %.
Вопреки еще встречающимся суждениям, современный развивающийся мир, при всех имеющихся перекосах (в том числе гендерных, город/село и др.), - это сообщество, сравнительно быстро утрачивающее признаки неграмотной периферии. Доля тех среди взрослого населения, кто хотя бы элементарно грамотен, составлявшая в среднем по развивающимся странам в 1900-1950 гг.
20-26 %, увеличилась с 35-37 % в 1960 г. до 47-49 % в 1970 г. и 53-55 % в 1980 г., достигнув к 1997 гг. 69-71 %. Правда, рассматриваемый показатель был существенно выше в Латинской Америке, Восточной и Юго-Восточной Азии (84-87 %), ниже в странах Северной Африки и Ближнего Востока 60-62 % и существенно ниже (50-57 %) по Южной Азии и Тропической Африке.
Cудя по данным табл.7, во многих странах и регионах развивающегося мира в последние полвека достаточно быстро увеличивался показатель среднего числа лет обучения взрослого населения. В среднем по периферийным государствам он вырос примерно с полутора до семи лет.
Однако, хотя по ряду стран, например, Южной Корее и Тайваню (15,0-15,5 лет) рассматриваемый индикатор уже находится на уровне передовых государств (и даже несколько выше, чем в Италии и объединенной Германии), в целом по развивающемуся миру, несмотря на сокращение относительного разрыва по отмеченному показателю с развитыми странами, абсолютный разрыв продолжал увеличиваться: если в 1950 г. в среднем по периферийным и развитым экономикам индикатор среднего числа лет обучения взрослого населения составлял соответственно 1,5 и 9,5 лет (разница 8 лет), то в 1998/99 гг. он достиг соответственно 7 и более 16 лет (абсолютный разрыв свыше 9 лет).
В целом можно констатировать, что по ряду важнейших показателей, отражающих развитие собственно человеческого фактора, периферийные страны подтянулись к стандартам передовых государств больше, чем по индикатору подушевого дохода. В результате по индексу "человеческого развития", включающего помимо подушевого ВВП, продолжительность предстоящей жизни и среднее число лет обучения, разрыв между развитыми и развивающимися странами сократился в среднем в 1950-1998/99 гг. примерно в полтора раза и стал трехкратным. Заметим, однако, что, если в ряде азиатских НИС, таких как Южная Корея и Тайвань, индекс "человеческого развития" уже достигает примерно ѕ-4/5 от среднего уровня стран Запада и Японии, в Таиланде, Турции, Бразилии и Мексике 44-50 %, в Индонезии, КНР и Египте 33-38 %, в Индии 28-30 %, то в странах Тропической Африки он все еще составляет 10-20 %.
Отмечая немаловажные достижения в ряде стран Востока и Юга, важно, во-первых, учитывать не только количественные, но и глубокие качественные различия, сохраняющиеся (и даже возрастающие) в уровнях социально-экономического и информационно-инновационного развития стран Запада и Японии, с одной стороны, и большинства полу/периферийных стран с другой. Например, в 1998/99 гг. Бразилия, КНР и Индия по индексу человеческого развития составляли соответственно 40 %, 36 и 27 % от уровня США, а по индексу информационного развития, рассчитанного автором (включающего как обычные, так и современные средства коммуникаций, табл.7), соответствующие показатели оказались равными 10-11 %, 5-6 и 1-2 %.
В то же время рассчитанный нами относительный индекс распространения (на 1000 жителей, в % к США) только новейших коммуникационных и информационно-вычислительных средств (мобильные телефоны, персональные компьютеры, число подключений к Интернет) составил в 1998/99 гг. по Бразилии 7 %, КНР 2 и Индии 0,3 % (Для Южной Кореи он был намного больше 37-38 %, но все равно в 2,5-3 раза был меньше, чем в США (см. табл.7).
По нашим расчетам и оценкам, в середине 1990-х гг. подушевой индикатор человеческого капитала, материализованного в знаниях, навыках и физическом здоровье населения, в передовых странах по меньшей мере (без поправки на качество !) в 25 раз превышал соответствующий показатель по крупным развивающимся государствам, а по уровню инвестиций в НИОКР в расчете на душу населения разрыв достиг 35-ти кратной величины.
Во-вторых, несмотря на ряд достигнутых экономических успехов, остались нерешенными острые экономические и социальные проблемы. Многие, как менее, так и более удачливые из развивающихся стран испытывают значительные экономические трудности, связанные с внушительными размерами внешней задолженности (общий размер которой превышает 2,2 трлн.долл.), оттоком (нестабильностью движения) иностранного капитала, неустойчивостью экспортных цен и валютных курсов, ухудшением экологической ситуации.
Кроме того, если обратиться к абсолютным показателям, то следует заметить, что в странах развивающегося мира в 1997-1998 гг. насчитывалось по меньшей мере (национальные, а не международные критерии) 1,3 млрд. человек, живущих ниже порога бедности, около 900 млн. неграмотных; 1,5 млрд. человек лишены элементарной медицинской помощи, каждый третий ребенок до 5 лет голодает.
Сохраняются значительные социальные контрасты, а дифференциация доходов, измеренная индикатором Джини, в ряде периферийных стран в конце 80-х первой половине 90-х гг. оказалась выше, чем в развитых странах: в Восточной и Юго-Восточной Азии в среднем 0,40-0,45, в Тропической Африке 0,45-0,55, в Латинской Америке 0,50-0,60 (В Южной Азии рассматриваемый показатель был ниже 0,35-0,40).
3.4.Кризис азиатской модели роста
В 80-90-е годы число быстрорастущих развивающихся стран резко сократилось. По имеющимся расчетам, примерно в 80 странах мира подушевой доход в конце 1990-х гг. был меньше, чем 10 лет тому назад, в то же время в 40 странах мира ВВП в расчете на душу населения в 1990-е гг. увеличивался более чем на 3 % в год. По другим расчетам, в 1980-1997 гг.
ВВП в расчете на душу населения увеличивался более чем на 3 % в год в 33 странах, в 79 государствах их подушевой доход повышался, но был менее 3 % в год и в 59 странах наблюдалось снижение ВВП в расчете на душу населения.
Кроме стран Тропической Африки, в целом замедлили темпы хозяйственного роста страны Северной Африки и Ближнего Востока, а также латиноамериканские государства. В результате финансово-экономического кризиса 1997-1998 гг. оказались отброшены (на несколько лет) назад казалось бы бесспорные лидеры развивающегося мира - ряд азиатских НИС, понизились темпы роста ВВП в КНР и на Тайване.
Поскольку теме азиатского кризиса посвящено уже немало исследований, есть смысл лишь вкратце остановиться на некоторых до сих пор еще дискутируемых вопросах. Во-первых, были ли модели восточноазиатских тигров в целом эффективными (в широком смысле слова) ? В этом сомневались и очень упорно такие исследователи, как Э.Янг, П.Кругман, Д.Ким, Л.Лау и др.
Несмотря на превалирующую оценку прошлых успехов азиатских тигров как полууспех-полупоражение, хотелось бы четче расставить акценты, ибо эти страны знаковые фигуры на шахматной доске мира. Их модели были и в чем-то остаются привлекательными для периферийных стран.
Итак, были ли они эффективны ? Вероятно, отчасти да. Судите сами: в течение по меньшей мере двух-трех десятилетий Южная Корея и ряд стран Юго-Восточной Азии реализовали на практике своеобразную парадигму догоняющего развития.
Достигнув высоких показателей внутренних сбережений и накоплений (при минимальных показателях бюджетных дефицитов, сравнительно низкой инфляции), резко повысив качество трудовых ресурсов, они в течение длительного времени устойчиво демонстрировали весьма быстрые темпы роста ВВП. Во многом это было связано с проведением агрессивной политики наращивания экспорта готовых, в том числе высокотехнологических изделий.
Уровень жизни населения многократно повысился, а процент бедных резко сократился.
В то же время, как отмечалось выше, при достаточно значимых результатах в развитии человеческого фактора, доля инвестиций в физический капитал преобладала в общем фонде развития и в ВВП, достигая нередко рекордных, не всегда обоснованных величин, что рано или поздно (а случилось это в 90-е гг.) привело к увеличению капиталоемкости роста, снижению вклада интенсивных факторов развития.
Нарастание негативных тенденций в ряде восточноазиатских тигров было связано с рядом внутренних и внешних факторов (анализ, которых, на наш взгляд, показывает, что роль так называемого заговора международных спекулянтов в событиях 1997-1998 гг. вряд ли стоит преувеличивать). В сущности, речь идет о значительном исчерпании экстенсивно-интенсивной, во многом мобилизационной, модели развития и снижении международной конкурентоспособности этих стран в условиях резкого повышения степени открытости их национальных хозяйств и интенсивного процесса глобализации экономических связей.
Среди основных минусов восточноазиатской модели можно назвать институциональную незрелость. Государственная политика многих стран Восточной и Юго-Восточной Азии, нацеленная на всемерное увеличение масштабов капиталонакопления, в том числе путем обеспечения дешевых денег, предоставлении государственных гарантий, при общей слабости, зарегулированности их финансовых систем, плохом аудите, развитии олигархических тенденций (феномен т.н. crony capitalism) и широком распространении коррупции, способствовала росту числа коммерчески необоснованных проектов, в том числе в тяжелой промышленности и строительстве (в том числе дорогостоящих, престижных сооружений), существенному повышению доли неэффективно работающих (реально нефункционирующих) займов и кредитов в банковском секторе.
В 1996 - первой половине 1997 г. в Таиланде, Индонезии и Южной Корее их общий объем достигал 14-18 % от общей суммы внутренних кредитов по сравнению, например, с 1-2 % в США и Сингапуре. Если в США соотношение суммы заимствований к размеру собственных активов в крупных компаниях в среднем не превышает 70 %, а на Тайване 85 % , то в Таиланде в конце 1996 г. этот показатель достиг 320 %, в Южной Корее у крупных чеболей (конгломератов) составлял в среднем 400 % (он вырос с 60 % в 1960-е гг. до 300 % в начале 1990-х гг.) . В этой стране на начало 1997 г. были убыточны 2/3 крупнейших чеболей.
Наряду с указанными факторами действовали и другие. Небезынтересно заметить, что ослабление (падение) правящих авторитарных режимов, демократизация ряда стран Восточной и Юго-Восточной Азии, усиление профсоюзного движения привели к уменьшению контроля за ростом зарплаты, которая, например, в Южной Корее и Индонезии в 1985-1995 гг. росла в 2-4 раза быстрее увеличения производительности труда.
В результате снижалась прибыльность предприятий, которые, в частности в Южной Корее, вплоть до начала финансового кризиса были юридически лишены возможности производить сколько-нибудь значительные увольнения рабочих. К тому же в Южной Корее и Малайзии зарплата рабочих в экспортных отраслях оказалась в 4-8 раз выше, чем в КНР и во Вьетнаме, что в определенной мере (с поправкой на структуру их экспорта) снижало конкурентоспособность южнокорейских и малайзийских товаров
Повышение в ряде азиатских НИС внутренних производственных и трансакционных издержек сопровождалось также ухудшением внешней конъюнктуры, связанной в том числе с уменьшением спроса на их экспортную продукцию на рынках развитых стран, которые в целом в 90-е годы замедлили динамику своего экономического развития (Япония переживала затяжной период стагнации).
Снижение международной конкурентоспособности ряда азиатских НИС во многом определялось значительным подорожанием в 1995-1997 гг. американского доллара, к которому были привязаны национальные валюты большинства стран изучаемого региона, и удешевлением йены (подчеркнем, что динамика внутренних цен в них была выше, чем в США и Японии). Эти факторы наряду с хозяйственным бумом в азиатских НИС и значительной либерализацией движения капиталов (без задействования каких-либо сдерживающих механизмов) способствовали быстрому наращиванию притока не только долгосрочных, но и краткосрочных капиталов, что, как известно, вызвало впоследствии (с их быстром уходом) крайнюю дестабилизацию в них финансово-экономической ситуации.
Международная конкурентоспособность восточноазиатских тигров стала снижаться также вcледствие появления на внешних рынках более дешевой продукции из КНР и Вьетнама, резкого падения (в 1996 г. - на 70-80 %) экспортных цен на электронику и ухудшения бартерных условий внешней торговли. В 1987-1995 гг. этот индикатор понизился в Малайзии на 8 %, в Индонезии - на 21 %, в Южной Корее в 1994-1996 гг. - на 15-16 %.
Результатом стало значительное сокращение темпов роста физического объема экспорта; в Индонезии с 13,1 % в 1995 г. до 8,8 % в 1996 г., в Малайзии - с 25,9 % до 4,0 %, в Южной Корее - с 31,5 % до 4,1 % и в Таиланде - с 24,7 до 0,1 % (По Тайваню этот показатель тоже сократился, но несколько меньше - с 20 % в 1995 г. до 8,2 % в 1996 г.). Одновременно в этих странах значительно увеличился дефицит платежного баланса по текущим операциям.
Он составил в % от ВВП в Индонезии в 1994 г. -1,6 %, в 1995 г. -3,5 %, в 1996 г. -3,3 %; в Южной Корее соответственно -1,0 %, -1,8 и -4,8 %; в Малайзии -5,9 %, -7,7 и -6,5 %; в Таиланде -5,6 %, -8,2 и-7,5 % (Подчеркнем, что в Мексике в 1994 г., то есть накануне экономического кризиса, этот индикатор достигал -7,0 % ВВП).
Заметим также, что в 1992-1996 гг. в упомянутых выше странах Юго-Восточной Азии и Южной Корее структура чистого притока частного капитала оказалась в целом неблагоприятной, так как превалировали портфельные инвестиции и займы. Они достигали в среднем 65-70 % общей суммы его чистого притока, составив в Индонезии 3,0 % ВВП, в Южной Корее 4,0 %, в Малайзии 4,8 % и в Таиланде 8,3 % ВВП.
Значительно возросли размеры внешней, особенно краткосрочной, задолженности. При этом, что важно, отношение суммы краткосрочного долга и дефицита платежного баланса по текущим операциям к объему валютных резервов оказалось равно в 1996 г. в Индонезии 138 %, в Таиланде 153 %. В Южной Корее показатель вырос с 125 % в 1994 г. до 164 % в 1995 г. и 251 % в 1996 г.
Определенную роль в том, что кризис быстро распространился по региону, сыграл эффект взаимозаражения, который связан с определенной схожестью хозяйственных структур восточноазиатских стран, а также с тем, что около половины их экспорта до 1997 г. приходилось на взаимные поставки.
Oбщие размеры потерь, связанные с замедлением роста в странах региона и за его пределами оцениваются в 2 трлн. долл. Это огромный урон не только для пострадавших стран, но и в целом для мировой экономики, которая в последнее десятилетие стала развиваться все менее устойчиво.
Подытоживая, можно сказать, что восточноазиатский кризис в основе своей имеет три главные причины. Во-первых, он действительно связан с определенными институциональными слабостями азиатских тигров, о которых говорилось выше. Но стоит все-таки учитывать, что недостаточно хорошие основы роста разного рода макро- и микроразбалансы - имеются по крайней мере у ѕ развивающихся стран, но которые при этом в середине 1990-х гг. не пострадали от острого валютно-финансового кризиса и тем более не испытали резкого спада после бурного роста.
Поэтому, во-вторых, то, что пережили многие восточноазиатские НИС, это - кризис успеха, как его охарактеризовал Дж.Сакс, ибо интенсивный поток капиталов в 1990-е гг. направлялся туда, где были возможны и реальны высокие прибыли. В-третьих, это один из первых кризисов, связанный с ускоренным, во многом неподготовленным (внутренними институциональными, в т.ч. финансово-банковскими преобразованиями) дерегулированием внешнеэкономических связей, произошедшим в период быстрой интернетизации международных финансовых потоков.
. Возникает, однако, вопрос, почему финансовый кризис серьезно не затронул другие НИС, например, Тайвань? Это тема специального исследования. Однако можно заметить, что для этой страны в последние двадцать-тридцать лет было характерно более сбалансированное развитие важнейших секторов экономики, более здоровая финансовая система, низкие темпы инфляции, активное сальдо торгового и платежного баланса по текущим операциям.
С 70-х годов Тайвань - чистый экспортер капитала. Он не имеет сколько-нибудь значительного внешнего долга, по уровню валютных запасов занимает одно из первых мест в мире.
При этом поддерживается реалистичный, незавышенный курс национальной валюты - тайваньского доллара.
В результате продуманного, целенаправленного развития страны, в которой в течение многих десятилетий разрабатывались и осуществлялись индикативные планы-программы экономического роста, сформировалась в целом жизнеспособная смешанная система хозяйства, с весьма активным предпринимательским сектором, достаточно гибкими (в отличие, например, от Южной Кореи) рынками капитала и труда, высокомобильной, квалифицированной и дисциплинированной рабочей силой, а также дееспособным и ответственным госаппаратом. Вообще говоря, на Тайване государство всегда занимало активную позицию, но эта активность была "прорыночной".
На долю государства на Тайване в 1996 г. приходилась немалая часть - около 3/5 активов банковского сектора. Оно осуществляет весьма компетентное, стратегическое ориентирование национальной экономики, стимулируя быстрое технологическое обновление инфраструктуры и реального сектора, диверсификацию экспорта, опираясь при этом не только на собственные возможности, но и вовлекая огромную массу мелких и средних частных предпринимателей, функционирующих, подчеркнем, на полнокровной, рыночной основе, на свой страх и риск.
Страна покончила с практикой дешевых денег для избранных предприятий, долгое время характерной для Южной Кореи и Индонезии, банкротства являются нормальным явлением. Достаточно обычные для жизнеспособной экономики микрокризисы на низовом уровне, способствуют быстрому обновлению производства в промышленности и сфере услуг.
Активно сотрудничая с японскими и американскими фирмами, Тайвань, заботясь о своей экономической безопасности, проводит политику разумного, дозированного либерализма, постепенно увеличивая лимиты доступа иностранного капитала на внутренний рынок ценных бумаг, прямо и косвенно ограничивает приток спекулятивных денег, регулирует отраслевую аллокацию зарубежных инвестиций.
Таким образом, Тайвань, судя по имеющимся оценкам, единственная страна из всей группы восточноазиатских "тигров", где в 1997-1998 гг. не обнаружилось резкого спада в темпах экономического роста или уменьшения ВВП. Другим пришлось намного хуже.
Однако, вопреки некоторым скептическим/пессиместическим прогнозам, восстановление во многих странах ЮВА, за исключением Индонезии, где депрессирующее воздействие оказывают политические факторы, проходит быстрее, чем ожидалось. Сказываются долговременные здоровые основы (fundamentals) экономического роста высокий уровень сбережений, интенсивные инвестиции в образование, появление нового поколения амбициозных предпринимателей, желающих работать в сфере ИТ.
В Южной Корее и Таиланде при поддержке МВФ и МБРР начали осуществляться программы стабилизации, реструктуризации и либерализации, в том числе финансовых рынков. Экономические и социальные проблемы, стоящие перед этими странами и другими пострадавшими "тиграми", острые и серьезные.
По всей вероятности, лечение и реабилитация займут не один год. Однако уже есть некоторые благоприятные симптомы.
Растет приток ПИИ в экономики этих стран, увеличивается экспорт высокотехнологичных товаров. Темпы роста ВВП в 1999 г. составили, по оценкам, в Таиланде 4-5 %, в Малайзии 5-6 %, в Южной Корее 8-10 %. К началу 2000 г. валютные резервы Южной Кореи достигли 76-77 млрд. долл (это столько же , сколько в Сингапуре, но, правда, меньше, чем по Тайваню 103,5 млрд. долл.)
С отмеченными факторами ряд экспертов связывают надежды на ускорение экономического роста в странах Юго-Восточной Азии и Южной Корее в 2000-2005 гг. Однако этому могут воспрепятствовать многие обстоятельства, в том числе и не вполне устойчивая хозяйственная ситуация в КНР.
Кроме того, не следует забывать, что банковская система экс-тигров, отягощенная значительным объемом неработающих кредитов (в 1999 г. в Южной Корее 15-20 %, в Таиланде 40-50 %, в Индонезии 60-80 % их общей суммы), вряд ли сможет эффективно функционировать в ближайшее время. Для этого нужна ее реструктуризация и рекапитализация.
Объем необходимых для этого средств эквивалентен, по ряду оценок, 30-50 % ВВП этих стран.
Существенным фактором, тормозящим процесс выздоровления азиатских НИС, является, напомним, огромные размеры долгов предприятий. Доля фирм, не способных осуществить текущие выплаты по долгам в Южной Корее и Таиланде понизилась с 30-34 % в 1998 г. до 27-29 % в 1999 г. (но это по-прежнему большая величина). В Индонезии дело намного хуже там этот показатель вырос с 40-41 % в 1997 г. до 58-59 % в 1998 г. и 63-64 % в 1999 г. В результате норма капиталовложений сократилась в Южной Корее с 36 % в среднем за 1992-1997 гг. до 22 % в 1998-1999 гг., в Таиланде соответственно с 40 до 23 % и в Индонезии с 33 до 18 % .
Чтобы в этих непростых экономических условиях, которые к тому же неизбежно осложняются острыми социально-политическими проблемами, ослабевшие "тигры" не поддались искушению осуществлять методом проб и ошибок альтернативные, прежде всего популистские по своему содержанию программы выхода из кризиса, развитым странам, МВФ и Всемирному банку, вероятно, придется в течение ряда лет оказывать им существенную и многостороннюю (не только финансовую, но и интеллектуально-консультационную) помощь, направленную на достижение социально-экономической и политической стабилизации, создание благоприятного климата для возвращения на рынки этих стран зарубежных вкладчиков капитала и активизацию внутреннего инвестиционного процесса.
К тому же, подчеркнем, экономическое оживление в ряде экс-тигров в последние годы было связано не столько с внутренними реформами, включая ликвидацию нежизнеспособных предприятий и банков, сколько с внешними факторами, в том числе с активизацией экспортных поставок на более активно растущий (в 1998-1999 гг.) американский рынок. Отказ от проведения решительных реформ может осложнить переход этих стран на более эффективную модель развития.
Заключение
К сожалению, несмотря на усиленные поиски, чашу Святого Грааля с эликсиром экономического роста пока, насколько известно, так и не нашли. Вероятно, у успеха нет (простой) формулы. Однако у неуспеха она есть.
Это - нестабильность, повышенная неустойчивость, а более всего - непредсказуемые шоки.
Казалось бы, в последнее(ие) десятилетие(я) удалось сделать рывок в новых информационных технологиях. Есть много цифр, говорящих о фантастическом прогрессе обвальном снижении цен на ИТ, резком увеличении их быстродействия, глубины и скорости проникновения, формирования всемирного паутинного сообщества.
Однако, как это часто бывает на начальных этапах крупной технологической революции, резкого рывка в в совокупной (общенациональной) производительности пока что не обнаружилось. Между тем о наступлении в США эры новой экономики (прямая аналогия 1920-е гг., когда тоже говорили о новой эре) - высокоэффективной, с низкими показателями инфляции и безработицы американские официальные лица, в т.ч.
