d9e5a92d

Группа оставалась низкодоходной.


Потребители угля получали субсидии, компенсирующие завышенные цены на уголь. Зато сталеплавильщики не могли повысить цены на свою продукцию, несмотря на значительный рост спроса на нее. Национализированные отрасли торговали между собой по сниженным ценам, что было названо «перекрестной субсидизацией». Но это не только не влияло на улучшение дел в данных отраслях, но вело к многочисленным конфликтам между регионами и между правлениями государственных корпораций. Постепенно, одна за другой эти отрасли сползали на убыточный уровень, становясь постоянными получателями субсидий, ибо не могли покрыть своих затрат.
Безрадостную эволюцию претерпела и политика государственных инвестиций в национализированные отрасли. Во-первых, прирост инвестиций решительно обгонял прирост производительности. Во-вторых, значительная часть инвестиций шла на предприятия, жизнь которых пытались спасти из политических соображений, хотя с экономической точки зрения их нужно было закрыть.

В-третьих, инвестиционные программы, рассчитанные на много лет, прерывались при смене правительств и не доводились до конца.
Конечно, деятельность национализированных отраслей в Англии была эффективнее, чем деятельность их аналогов в России. Это связано с более высоким уровнем менеджеров, рабочих, наличием гигантской рыночной среды, в которой эти отрасли существовали. Но в сравнении с английским частным сектором эти отрасли были наихудшими в английской экономике.

Все, что они делали, они делали хуже других.
В послевоенный период многие отрасли и предприятия в Англии переходили «из рук в руки» (из национализированного сектора в частный и обратно). Условно их можно разделить на три группы: 1) угольная, металлургическая промышленность, транспорт они реорганизовывались не один раз, и это вело к значительном социальным последствиям; 2) электроэнергетика, газовая промышленность, телефонные коммуникации капиталоемкие отрасли, которые постоянно требовали крупных капиталовложений; 3) отрасли, граничащие с технологическими инкубаторами, атомная энергетика, информатика.
В первой группе что-то удалось улучшить только за счет уничтожения неэффективных предприятий (многие угольные шахты), за счет крупных госинвестиций (металлургия). Во второй группе поддерживались стабильные и заниженные цены, что было выгодно частному сектору и домашним хозяйствам. Но эта группа оставалась низкодоходной.

Третья группа, выполнявшая большой объем научных работ, существовала, как и в большинстве стран мира, за счет госбюджетных средств.
Вывод состоит в том, что госсектор не только блажь социалистов, но объективная необходимость, ибо частный сектор не любит рисковать крупными инвестициями, которые могут окупиться лишь через много лет. Но всегда эффективность в госсекторе ниже, чем в частном, а следовательно, на микроуровне распределение ресурсов общества в госсектор не является лучшим их использованием.
В Нидерландах функционирует Центральное плановое бюро (ЦПБ), создающее модели голландской экономики. Итоговые ежегодные документы ЦПБ являются одновременно и планами, и прогнозами. Основанные на технике кейнсианского регулирования, эти документы играют важнейшую роль в политике правительства, и их репутация во всем мире очень высока.

Но вся эта деятельность не связана с теориями социалистов.
Более развитая (по сравнению с Нидерландами) система планирования возникла в послевоенное время во Франции. В 1946 г. был создан Генеральный плановый комиссариат (ГПК). Его первой задачей было спланировать реконструкцию французской экономики. Первый План (19471953 гг.) был подготовлен под руководством Жана Монэ, который затем стал «крестным отцом» Европейского экономического сообщества (ЕЭС).

Этот План удачно выбрал пути реконструкции и способы эффективного использования средств, полученных Францией по Плану Маршалла*. За первым последовали и другие планы (1954-1957, 1958-1961 гг. и др.).
По мере усиления взаимодействия стран внутри ЕЭС возможности ГПК стали уменьшаться, поскольку все большая часть французской экономики координировалась на основе внешних требований. Но планы играли ведущую роль в осуществлении фискальной политики Франции. ГПК удается: 1) создавать условия для взаимодействия частных компаний, профсоюзов и правительственных учреждений; 2) обеспечивать стимулы тем частным компаниям, которые расширяют производство и инвестируют в пределах, рекомендованных ГПК.



Планы ГПК являются рекомендательными, но они авторитетно ориентируют бизнес, гарантируя высокий уровень макроэкономической стабильности.
Наконец, следует упомянуть о широко распространенной модели совокупного экономического планирования, ставшей фактически новым институциональным механизмом в западных странах. Речь идет о модели «государства благосостояния», т. е. системе мероприятий, которая изменяет игру рыночных сил в трех направлениях: а) гарантирует индивидуумам и семьям минимальный доход независимо от рыночной оценки их труда или накопленного богатства; б) снижает уровень «негарантированности», «незастрахованности», давая возможность отдельному человеку или семье справиться с социальными проблемами (болезнь, безработица, старость); в) предоставляет всем гражданам в случае необходимости на равной основе определенный набор социальных услуг (помощь слепым, инвалидам, иждивенцам).
Модель «государства благосостояния» стала реальностью практически во всех западных развитых странах. Это стабильно растущие фонды, которые не только устойчиво служат социальному спокойствию, уверенности в завтрашнем дне для каждого, но и являются известными нам встроенными стабилизаторами, помогающими достижению макроэкономической стабильности.
§ 157. ГИПОТЕЗА КОНВЕРГЕНЦИИ Эта гипотеза появилась около 30 лет назад. Гипотеза конвергенции утверждение о том, что различные экономические системы мира развиваются, вбирая в себя совпадающие институциональные структуры, сталкиваясь с совпадающими экономическими проблемами.

Иными словами, как бы ни различались экономические системы, в своем развитии они отбрасывают неэффективные институции, отбирают и сохраняют эффективные, так что, в конечном счете, все они после такого постепенного (эволюционного) отбора будут относительно тождественны.
Аргументы сторонников этой гипотезы были следующими. Во-первых, они считали, что новейшие средства коммуникаций и транспорта развиваются повсеместно, создавая единую техническую основу различных стран и обществ. То есть возникает некое техническое единство человеческой цивилизации независимо от страновых различий.
Среди россиян сторонником гипотезы конвергенции был академик А. Сахаров. Он видел экономические успехи западноевропейских стран в 50-е и 60-е гг. и со значительным преувеличением относил их за счет попыток планирования (пусть даже рекомендательного, а не директивного планирования). Вторым аргументом в пользу конвергенции стало распространение плановой техники в некоторых капиталистических странах. Поскольку А. Сахарову казалось, что планирование исключительное детище социализма, он считал, что капитализм свой шаг навстречу социализму сделал и теперь следует ожидать ответного хода. В середине 60-х гг. действительно были попытки осуществить экономические реформы в СССР и других соцстранах.

Но они закончились ничем, а после советской оккупации Чехословакии в 1968 г. о них вообще забыли. Поэтому А. Сахарову вскоре пришлось горько разочароваться.
Воодушевление в западных странах, связанное с идеями плановых макроэкономических методов, полностью прошло в 70-е гг. Тем более, что эти методы так и не начинались в США и Канаде, не прижились в Англии. Да и вообще экономическая наука постепенно осознавала, что степень вмешательства государства в экономику имеет свою индивидуальную критическую массу для каждой страны. В 80-е гг. на смену плановым иллюзиям в западных странах пришло осознание того, что государство стало играть слишком большую роль в экономике, что оно перешло меру разумного и нужно несколько «сдать назад». Именно в эти годы в большинстве западных стран формы и пределы вмешательства государства (правительства) в экономику были пересмотрены в сторону укрепления рыночных методов организации экономики.

Оказались потесненными и попытки планирования, и чрезмерное увлечение программами «государства благосостояния». И политики, и экономисты, и большинство людей поняли, что социальные гарантии не должны превышать разумного и необходимого, что чрезмерность в этом деле превращает социальные гарантии в источник существования ленивых и безнравственных за счет трудолюбивых и честных.
А что же случилось с гипотезой конвергенции? Она тихо умерла по двум уже понятным причинам. Во-первых, сама историческая практика выявила пределы вмешательства государства в экономику, превышая которые общество рискует деградацией. Во-вторых, массовым заблуждением были попытки считать, что СССР мог добровольно двигаться к восприятию рыночных методов организации экономики. Зачатки этих методов возникли лишь после исчезновения СССР.

Рыночные методы и реальный социализм исключают друг друга, ибо институциональные механизмы той и другой экономических систем совершенно различны.



Содержание раздела