d9e5a92d

Одна крайность, марксистский проект


Одна крайность, марксистский проект, стремилась реализовать крайнюю форму социального равенства за счет свободы, элиминировав естественное неравенство путем вознаграждения не таланта, но потребности, а также упразднением разделения труда. Все будущие попытки расширить социальное равенство за пределы "общества среднего класса" должны учитывать провал марксистского проекта. Потому что ради искоренения этих с виду "необходимых и неискоренимых" различий необходимо создать чудовищно мощное государство. Китайские коммунисты или красные кхмеры Камбоджи могли пытаться устранить различия между городом и деревней, или между физическим и умственным трудом, но лишь ценой лишения всех, даже самых ничтожных прав.

Советы могли пытаться вознаграждать потребность, а не труд или талант, но лишь ценой создания общества, где был потерян интерес к труду. И эти коммунистические общества в результате создали в себе значительное социальное неравенство – то, что Милован Джилас назвал "новым классом" партийных чиновников.442
После всемирного краха коммунизма мы оказались в примечательной ситуации, когда критикам либерального общества слева особенно не хватает радикальных решений для преодоления наиболее неподатливых форм неравенства. Какое-то время тимотическое желание индивидуального признания само держалось против тимотического желания равенства. Сегодня мало кто из критиков либерального общества готов ратовать за полное отбрасывание либеральных принципов в политике или в экономике ради преодоления существующего экономического неравенства.443 Основные споры касаются не принципов либерального общества, но точной меры, в которой должно наступить приемлемое равновесие между свободой и равенством. В каждом обществе свобода и равенство уравновешиваются по-своему – от индивидуализма Америки Рейгана или Британии Тэтчер и до христианской демократии Европы и социал-демократии Скандинавии. Эти страны сильно отличаются друг от друга социальной практикой и качеством жизни, но в них конкретный выбор между свободой и равенством по каждому вопросу совершается под широким навесом либеральной демократии без ущемления лежащих в ее основе принципов.

Желание усилить социальную демократию не обязательно должно выполняться за счет формальной демократии, а потому само по себе не опровергнет возможность конца истории.
Несмотря на то что левые сейчас отходят от прежнего вопроса об экономических классах, неясно, перестанет ли либеральная демократия сталкиваться с новыми и потенциально более радикальными вызовами, основанными на иных формах неравенства. Уже сейчас такие формы неравенства, как расизм, сексизм и гомофобия, сменили традиционный классовый вопрос у левых в кHмпусах колледжей современной Америки. Раз установлен принцип равного признания человеческого достоинства каждого – принцип удовлетворения изотимии, – нет гарантий, что люди будут и дальше мириться с естественными или необходимыми остаточными формами неравенства.

Сам по себе факт, что природа распределяет способности неравномерно; тоже несправедлив. И то, что теперешнее поколение воспринимает неравенство такого рода как естественное или необходимое, не значит, что и следующие поколения будут воспринимать его так же. Какое-нибудь политическое движение может в один прекрасный день реанимировать план Аристофана из его комедии "Женщины в народном собрании" заставлять красивых юношей жениться на уродливых женщинах и наоборот,444 или будущее предложит новые технологии для преодоления этой изначальной несправедливости со стороны природы и перераспределения таких благ природы, как красота или ум, "по справедливости".445
Посмотрим, например, что случилось с нашим отношением к людям с физическими или умственными недостатками. Раньше у людей было чувство, что с этими инвалидами природа обошлась дурно, как если бы они родились близорукими или косоглазыми, и просто им надо жить с этими недостатками. Но современное американское общество стало искать средство не только помочь инвалидам жить, но и восстановить их достоинство.



Способ помощи инвалидам, выбранный многими правительственными ведомствами и университетами, оказался во многих отношениях куда более экономически дорогим, чем мог бы быть. Вместо того чтобы обеспечить инвалидов специальными транспортными услугами, многие муниципалитеты переделали все автобусы, чтобы они стали доступны инвалидам. Вместо того чтобы сделать для инвалидных колясок скромные отдельные входы в здания, устроили пандусы к парадным дверям. Эти расходы и усилия были предприняты не столько, чтобы устранить физический дискомфорт инвалидов, так как это можно было сделать дешевле, сколько чтобы избежать уязвления их достоинства.

При этом защищали их тимос – надо было преодолеть природу и показать, что инвалид может ездить на автобусе или войти через парадную дверь, как и всякий другой.
Стремление к равному признанию – изотимия – не обязательно уменьшается с достижением более полного де-факто равенства или материального изобилия, а может даже им стимулироваться.
Токвиль объяснял, что когда различия между социальными классами или группами велики и поддерживаются давними традициями, люди им покоряются или принимают их. Но если общество мобильно и группы сближаются, люди более остро воспринимают и отвергают оставшиеся различия. В демократических странах любовь к равенству – более глубокая и постоянная страсть, чем любовь к свободе. Свободу можно иметь и без демократии, но равенство -- исключительное определяющее свойство демократических эпох, и потому люди цепляются за него крепче.

Эксцессы свободы – надменное выступление Леоны Хелмсли или Дональда Трампа, преступления, совершенные Айвеном Боевски или Майклом Милкеном, ущерб, нанесенный компанией "Эксон Вальдес" заливу Прудхо -- это куда более заметно, чем дурные стороны крайнего равенства, такие как ползучая посредственность или тирания большинства. И политическая свобода остается возвышенным удовольствием небольшого числа граждан, а равенство обеспечивает простые радости огромным массам людей.446
Таким образом, хотя либеральные начинания в общем за последние четыреста лет достигли успеха в исключении из политической жизни наиболее заметных форм мегалотимии, наше общество продолжает интересоваться вопросами уравнивания достоинства. В сегодняшней демократической Америке есть большая масса июлей, посвятивших свою жизнь тотальному искоренению любых малейших признаков неравенства. Они стремятся, чтобы ни одна девочка не должна была платить за стрижку локонов больше мальчика, чтобы ни один отряд бойскаутов не был запретен для вожатого-гомосексуалиста, чтобы не был построен ни один дом без бетонного пандуса для инвалидных колясок к передней двери.

Эти страсти бушуют в американском общества благодаря, а не вопреки незначительности остающихся видов неравенства.
Форма будущих вызовов слева нашему теперешнему либерализму может принять и заметно отличные формы от знакомых нам по двадцатому веку. Угроза свободе, которую представлял коммунизм, была столь непосредственной и очевидной, а учение его так дискредитировано, что трудно себе представить какое бы то ни было его возрождение в развитом мире. Будущие угрозы либеральной демократии слева, будут, вероятнее всего, рядиться в одежды либерализма, меняя его смысл изнутри, а не идти фронтальной атакой на основные демократические институты и принципы.
Например, почти все либеральные демократии в прошедшие лет тридцать видели пролиферацию новых "прав". Не удовлетворяясь защитой всего лишь жизни, свободы и имущества, многие демократии определили также права на частную жизнь, путешествия, занятость, отдых, сексуальные предпочтения, аборты, детство и так далее. Нет необходимости говорить, что многие из этих прав неоднозначны в своем социальном содержании и взаимно противоречива.

Легко можно предвидеть ситуации, в которых основные права, определенные, скажем, Декларацией независимости и конституцией, были бы серьезно ограничены вновь придуманными правами, цель которых – более глубокое уравнивание общества.
Непоследовательность этой нашей беседы о природе прав – проявление более глубокого философского кризиса, касающегося возможности рационально понять человека. Права возникают непосредственно из понимания того, что представляет собой человек, но если нет согласия по вопросу о природе человека или если считать, что такое понимание в принципе невозможно, то любая попытка определить права или помешать созданию новых и, возможно, иллюзорных прав будет тщетной. Как пример того, как это может произойти, рассмотрим возможность будущей супер универсализации прав, когда будет утрачено различие между человеком и не-человеком.
Классическая политическая философия считала, что человек обладает достоинством, средним между зверями и богами; природа человека отчасти животная, но у него есть разум, а в силу этого – специфически человеческие добродетели, которых нет у других видов. Для Канта, Гегеля и христианской традиции, на которой они строили свои рассуждения, различие между человеком и не-человеком было абсолютно ключевым. Люди обладают достоинством, превосходящим достоинство всего, что есть в природе, потому что только они свободны: то есть они являются беспричинными причинами, не определяемыми природными инстинктами и способными на самостоятельный моральный, выбор.



Содержание раздела