ХРОНОПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ: РАЗРАБОТКА, ПРИМЕНЕНИЕ И ВОЗМОЖНОСТИ
Первоначально этот блок был представлен православием, в советской системе коммунизмом, в постсоветской демократией в том формальном виде, в каком она прививается сейчас у нас. Третий блок упрощение и без того не слишком изощренной ордынской деспотии. Функционирует этот блок как непосредственная мобилизация всех ресурсов, включая и ресурсы принудительного насилия, на решение конкретной, формулируемой ad hoc исторической или судьбоносной задачи построить на болотах столицу, первыми выйти в космос, осуществить полную и абсолютную электрификацию (коллективизацию, суверенизацию, приватизацию и т.п.).
Наконец, четвертый блок претендующая на модернизованность военно-бюрократическая структура государевой службы упрощенная версия популярной в Германии XVII-XVIII вв. утопии т.н. полицеистского государства, где руководствующиеся просвещенностью и законами разума власти обо всем заботятся и все устраивают наилучшим образом. Эти блоки находятся в остром конфликте друг с другом.
Различно их происхождение (Русь, Византия, Орда, Германия), да и принадлежат они к разным временам, правда тяготеющим к эону Истории. Это первая переходная стадия (Русь) и ее рубеж с эоном Истории (Орда). Это поздний зон Истории (византийская теократия) и самое начало перехода к раннему модерну, т.е. рубеж зона Хроноса (германский полицеизм). В силу этих обстоятельств темпоральные логики блоков существенно различны, но вместе с тем в большей или меньшей степени страдают имперско-цивилизационными синдромами.
Однако этого отдаленного созвучия недостаточно, вероятно, для того, чтобы данные блоки вполне успешно не только сосуществовали и синхронизировались в диапазоне Повседневности, но мирно и убедительно притворялись друг другом, конвертируя свои специфические функции: веру в службу, семейственность в волевой натиск, тот в веру и т.п. Как это достигается?
За счет образования особого устройства посредника, который проще каждого из блоков и одновременно подобен каждому из них. Этот посредник упрощает смысл той или иной функции для ее восприятия и воспроизведения уже в логике других блоков. Что же представляет собой посредник? Это соединение трех сфер: ядра, посредующей и внешней оболочки.
Центром всех этих сфер является символическая фигура автократора (царя, императора, генсека, всенародно избранного президента). Внешней оболочкой во всех случаях является народ. Ядро же и посредующая оболочка могут раскрываться как в военно-бюрократическую иерархию, так и в патримональное старшинство, как в ступени (и степени) православно-коммуно-демократической ортодоксии, так и в близость-удаленность от деспота.
Возникновение четырехблочной структуры связано с навязчивым стремлением перехитрить историю и обогнать время. Вместо того, чтобы дать пирамиде вотчин дозреть сначала до горизонтальной империи-царства, а там и до теократии, первый наш модернизатор Владимир Святой решил стать с веком наравне, а затем подтягивать отсталую Русь до уровня самой передовой в мире теократии. Сходные искушения привели в конечном счете к формированию комплекса форсированной модернизации. Его логической схемой стало установление амбициозных задач в некой ключевой области с прицелом догнать и перегнать передовые страны, сознательное отбрасывание или даже уничтожение отсталых, варварских, реакционных секторов политической системы в расчете на самопроизвольное образование передовых.
Усложнение политической системы к началу XX в. вызвало ее кризис и дезинтеграцию, за которой последовало ее воссоздание в виде советской системы. Однако данная фаза была отягощена форсированной модернизацией, приведшей к тоталитарным издержкам. В конечном счете это повлекло новый кризис и распад четырехблочной структуры.
Нынешнее состояние отечественной политической системы противоречиво и амбивалентно: налицо как тенденции рецидивной тоталитаризации, так и закрепление рациональных политических практик (5, с.75-77). В этом контексте более чем актуальным становится рассмотрение возможностей, ориентиров и перспектив хронополитического развития России.
Возможности хронополитического развития (5, с.78-84) связаны прежде всего с преодолением искушений быстрых и радикальных судьбоносных решений. Принципиально важной оказывается проработка недостаточно освоенных хронополитических моделей без прямолинейной архаизации и без столь же одностороннего модернизаторства. Необходима инвентаризация и проверка всех возможностей политической организации: актуально используемых, латентных или даже потенциально мыслимых на основе достигнутых хронополитических логик.
Сам кризис подталкивает к этому. Освобождение отдельных институтов, структур и функций создает предпосылки для их рекомбинаций и заполнения возникающих пустот латентными или потенциальными структурами. Критически важной в данной ситуации становится самоидентификация институтов и структур, их функциональная нагруженность.
В первую очередь это относится к т.н. разделению властей, их функциональной специализации и взаимодействию друг с другом. В хронополитической перспективе Россию может ожидать несколько вариантов развития. Самый неблагоприятный связан с революционным обрушением системы и ее глубокой дезинтеграцией, за которыми последует период варваризации, сосуществования автократических политий и (нео) феодальных структур, постепенного перехода, ценой немалых издержек, к болезненному имперостроительству.
Этот вариант может быть усложнен засасывающим эффектом дезинтеграции, провоцирующей внешнее вмешательство вплоть до агрессии. Второй вариант связан с воссозданием имперской структуры.
Оба эти варианта представляются хронополитически неблагоприятными. Они связаны с отказом от многих наличных, латентных и потенциальных возможностей политической организации, а главное с бессмысленной потерей времени и ресурсов: через десятилетия произойдет возвращение к ситуации, хронополитически эквивалентной нынешней (4).
В силу этих обстоятельств заслуживают рассмотрения более приемлемые альтернативы, а именно ориентиры на проработку стадии хризалиды (5, с. 87-89) и на подкрепление модернизации и демократизации (5, с.89-98). В рамках первого направления продуктивным является развитие корпоративизма, местного самоуправления и коммунитарности в целом, а также стимулирование договорных отношений по горизонтали и по вертикали.
Важнейшей проблемой при этом остается создание относительно закрытого замиренного пространства, в том числе и за счет всеобщего приятия роли консолидирующей вертикали, обеспечивающей духовное (идеократическое, сакральное) санкционирование политического порядка. Второе направление связано с рациональной организацией интересов, с развитием государственности, со становлением гражданского общества и с утверждением институтов посредования между государством и гражданским обществом, прежде всего партийных систем. Критическое значение в связи с этим приобретают развитие способностей регулирования конфликтов, возвышение антагонизмов до функциональных компромиссов и творческого сотрудничества (19). Хронополитический подход позволяет оценить стратегии политического развития (5, с.99-107).
До недавнего времени безраздельно господствовавшая и до сих пор сохраняющая статус официальности стратегия присоединения к процессу общецивилизационного развития в целом представляется бесперспективной, провоцирующей углубление кризиса и дезинтеграцию. Вместе с тем она включает важные, хронополитически необходимые элементы, которые касаются прежде всего усвоения и переработки чужого политического наследия. Единственно требуется расширить географические и временные рамки, не ограничиваясь только Западом последних полутора-двух веков, а максимально учитывая опыт наибольшего числа этносов, наций и цивилизаций. Реставраторская стратегия столь же бесперспективна.
Любая модификация прежней четырехблоковой системы вызвала бы все тот же пароксизм перенапряжения и дезинтеграции. Однако и в традиционализме есть рациональное зерно, связанное с переработкой и конструктивным, эффективным усвоением отечественного политического наследия. Стратегия рывка в т.н. постмодерн нерациональна и даже опасна, поскольку чревата перенапряжениями, отчуждением очагов постмодерности от тяжелых и по-прежнему функционирующих автократических и имперских структур.
В то же время нельзя исключать возможность периферийного и частичного использования стратегии ориентации на мировые достижения. Мелкие блоки и элементы можно подвергать постмодернизации, если для этого есть локальные условия и ресурсы, которые неконвертируемы или плохо конвертируемы на иные цели. Таким образом стратегия постмодерного развития приобретает смысл при трансформации ее традиционно-тотальной версии фронтального рывка в отвечающую самой постмодерной логике стратегию дифференцированного проникновения в постмодерн. Наиболее рациональна в условиях преодоления кризиса стратегия повышения разнообразия (гетерогенности) политических институтов и процессов, позволяющая сохранять и консолидировать потенциал всех элементов и структур политической системы вне зависимости от того, насколько они кажутся нам сегодня важными или незначительными, эффективными или вредными.
Любые хронополитически обоснованные стратегии обязательно должны учитывать наличие неосвоенных пустот. Поэтому различие между отдельными стратегиями в этом начальном пункте будет преимущественно заключаться в определении наиболее оптимальных путей проживания и осуществления непрожитых в Повседневности и неосуществленных в Истории хронополитических возможностей. Одни стратегии могут исходить из неторопливого и последовательного освоения пустот, другие предложат их параллельное и одновременное освоение.
Первый вариант безопаснее, но требует времени и предполагает, что хронополитически укрепляемая полития обладает значительной противокризисной резистентностью. Второй гораздо рискованнее, требует большей подготовленности, но позволяет быстрее нащупать ароморфные тенденции. С учетом разрушительного опыта российской поспешности можно было бы склониться к первому варианту, но условия кризиса диктуют крайне неблагоприятный выбор в пользу второго.
Идти на него надо, однако проявляя терпение и решительность, при одновременном сохранении достоинства и уверенности в себе. Я говорю о достоинстве людей, знающих возможности своих времен и опасности безвременья, которое способно помочь избежать искушения в очередной раз пытаться обмануть Хронос и Историю. А это значит, что нам нужно научиться отчетливо осмыслять (и различать!) проблемы отечественного хронополитического развития, сюжетных конфликтов российской истории и коллизий нашей повседневности.
Освоение хронополитики для концептуализации конкретного политического выбора, думается, способно помочь самоопределению нашего Отечества.
ХРОНОПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ: РАЗРАБОТКА, ПРИМЕНЕНИЕ И ВОЗМОЖНОСТИ
В целом хронополитическая проблематика значительно шире проанализированных или только поставленных в данной статье вопросов. Да и те проблемы, решение которых было намечено, имеют немало дополнительных аспектов.
Так, для соотнесения высокоабстрактных построений хронополитики с предельно конкретной прагматикой повседневной политики я провел различение трех масштабов темпоральности: Повседневности, Истории и Хроноса. Остается непроясненной проблема перехода от одного масштаба к другому, а тем более существования целостной политической реальности и ее проецирования в аналитические планы трех масштабов. Я настаиваю на том, что ни один масштаб сам по себе не может быть отправным. Утверждать, что подлинная реальность связана с Повседневностью, тем более с наблюдаемой нами российской повседневностью, означает навязывать субъективность нашего сегодня Истории и Хроносу.
Это равносильно утверждению, что нет ничего, помимо наших наличных ощущений. Если же признать релятивность темпоральных масштабов, то неизбежно потребуется установить характер их связей и способы перехода от одного к другому. Существенные возможности в данном контексте открывает изучение ритмической организации временного потока, в частности, циклов разной периодичности, длинных и коротких волн темпорального движения.
Можно, вероятно, высказать гипотезу, что ритмы разной периодичности как бы корректируют, а некоторые из них и связывают три основных масштаба темпоральности. Это особая проблема, требующая специальных и самостоятельных исследований.
Проблемы ритмической организации неизбежно потребуют рассмотрения того, как происходит чередование возвышающих и понижающих фаз развития (по типу длинных волн/ Кондратьева), какова природа этих фаз. Это позволит существенно уточнить предложенную мною схему за счет учета вносящих в нее помехи ритмов, а также противодействующих или, напротив, благоприятных для реализации возможностей эонов и стадий возвышающих или понижающих фаз развития. По-новому может быть поставлена и типично шпенглеровская, хотя наличная уже в мифологиях, проблематика единого суперцикла (Мирового Года).
Осуществление подобной работы потребует также изучения ритмов не только политики, но и иных аналитических планов (экономики, культуры, социетальности), их соотнесения и синхронизации. Весьма вероятно, что членение на масштабы Повседневности, Истории и Хроноса справедливо и для остальных аналитических планов, а это значит, что наряду с хронополитикой могут быть развиты хроноэконо-мика, хронокультура и хроносоциетальность. Можно ли распространить на них логику перехода от закрытости к открытости, а затем к новому квазизакрытию? Возникают ли иные способы хроноорганизации?
Синхронизуемы ли политические зоны и стадии с соответствующими хроноделениями других аналитических планов? Эти и другие подобные им вопросы также нуждаются в рассмотрении при развитии хронополитики как особой научной дисциплины.
Многообещающими представляются возможности развития хронополитики в связи с учетом такого явления, как тематизирование себя политиями в терминах неполитических функциональных императивов. При такой тематизации один и тот эон или стадия дают несколько альтернативных версий их реализации. Одно дело, например, империя, которая понимает себя и соответственно строится как централизованная сеть бюрократической иерархии; иное дело, если она воспринимает себя цивилизацией по преимуществу, третье мирэкономикой, четвертое демопопу-ляционной общностью или тем, что Л.Гумилев называет этносом.
Возможны и более дробные тематизации, например, в терминах потестарности, или миротворческого правопорядка или обрядности. В каждом из этих случаев возникают свои версии реализации эона Истории. А если учесть варианты сдвоенной или строенной тематизации, ее изменения в рамках самого же эона, то открывается возможность построения своего рода периодической таблицы хронополитики. Односторонняя тематизация в данном контексте вполне может рассматриваться как предпосылка катаморфности, а многосторонняя, соответствено, как указание на возможность ароморфного развития.
Это, однако, всего лишь предположение. Равным образом можно предположить, что множественная, или изменчивая, само-тематизация свидетельствует о повышенной остентативности и неустойчивости политической системы.
Проверка этих и других предположений подобного рода, их теоретическое развитие и практическое использование способны составить целое направление в хронополитике. Развитие функциональнотематического направления хронополитики могло бы иметь значительный практический интерес. Оно позволило бы подвести научное основание под дискуссию о характере политической системы Запада образцовом (оптимальном), заурядном или же сущностно порочном.
В данной статье я намеренно уклонился от этой проблематики. Отчасти по объективной причине: только Запад и Япония дают достаточно надежные примеры постимперского (постцивилизационного) развития и модернизации на собственной основе.
Отчасти потому, что функциональнотематический анализ потребовал бы серьезного и достаточно объемного теоретического обоснования, а сделанное на этой основе моделирование альтернативных рядов хронополитической эволюции вызвал бы весьма объемные и запутанные описания, затемняющие идею чередования эонов и переходных стадий. Однако в сугубо предварительном плане можно было бы высказать сомнения в оптимальности западной модели. Прогрессирующее по мере модернизации осознание себя Западом как мирэкономикой и вытекающая отсюда обусловленность культурных, политических и социетальных столпов своего собственного существования весьма поверхностными экономическими показателями (темпы роста, уровень дохода, потребления и т.п.) указывают, по всей видимости, на нарастание катаморфности.
Об этом же говорит и все более резко выявляющаяся монофункциональность (узкая специализация) политических институтов, что также можно счесть синдромом потенциального катаморфоза западных политий. Возрастающая иррациональность курсов ведущих западных держав, особенно их внешнеполитические действия, уже приведшие к значительной дестабилизации политических процессов в глобальном масштабе и чреватые еще более опасными последствиями, наконец, абсурдное провоцирование экологического, энергетического и демопопуляционного кризисов все это также косвенные показатели катаморфных тенденций в развитии Запада.
Существенно и то, что на подобном фоне нынешняя Япония демонстрирует несколько большую гибкость и приспособляемость, несмотря на худшие, чем для большинства ведущих западных стран, средовые условия. Это также свидетельствует отнюдь не в пользу Запада.
Вместе с тем скороспелые суждения были бы преждевременны. Требуется серьезный анализ с учетом функционально-тематических аспектов хронополитики. Было бы наивно и опрометчиво высказывать какие-либо оценки и суждения без проведения подобного анализа.
Ведь фактом является высокая мобильность Запада, его способность к структурным перестройкам и значительное разнообразие форм организации и традиций. А это все факторы, которые поощряют ароморфоз.
Для России оценка хронополитических возможностей и опыта Европы, США и Японии имеет важнейшее значение, ибо может позволить не ученически, а сознательно и критически осваивать опыт политического развития. С этой же точки зрения важно рассмотрение и опыта других политий, в том числе демонстрирующих высокую остентативность и многоаспектность: Индии, ЮАР, Бразилии и т.п.
Более основательному рассмотрению тенденций мирового развития в целом, а также судеб отдельных цивилизаций (евразийской, китайской, исламской, индийской) и конгломератов культур (Африка), включая такое пестрое, разнородное и преувеличенно остентативное сообщество, как Латинская Америка, способствовало бы становление еще одного раздела хронополитических исследований построение альтернативных аналитических моделей хронополитической эволюции. Данный аспект хронополитики логически во многом связан с функционально-тематическим анализом, но в целом шире его. Речь идет о построении всех мыслимых не только в функционально-тематическом, но и структурном аспектах политий для каждого из эонов и каждой стадии хронополитического развития.
Подобные модели затем потребуется уточнить и усложнить за счет внесения в их структуру ограничений и дополнительных возможностей, порождаемых средовыми факторами. Это прежде всего геополитические и коммуникационные ограничения и возможности, а также весь спектр промежуточных средовых воздействий экономических, военно-технических, культурных, религиозных и т.п. В любом из этих аспектов может получить развитие особая дисциплина со своими специфическими исследовательскими методами и методиками. Хронополитические исследования с учетом средовых факторов крайне объемны и трудоемки.
Они требует усилий целых коллективов, однако могут окупиться получением важных знаний и умений. В конечном счете развитие этих и других аспектов хронополитики способно помочь в достижении качественно нового уровня политической практики: в сознательном поиске и использовании альтернативных путей, способов и неполитических ресурсов политического развития, в значительном повышении разнообразия и эффективности неполитических оснований политической организации, а тем самым содействовать увеличению общего потенциала аро-морфности политий. Наконец, соединение уже достаточно проработанных хронополитических и геополитических подходов может позволить сформировать геохронополитику как научную дисциплину и одновременно практическое искусство выявления возможных и оптимальных сил и средств, а также способов их использования в данное время и в данном месте.
Все это, однако, лишь перспективные направления исследований. Получат ли они развитие, в немалой степени зависит от того, насколько нынешнее поколение политологов окажется заинтересованным и готовым обратиться к хронополитической проблематике. Привлечение внимания к возможностям новосконструированной комплексной дисциплины было, пожалуй, главной субъективной задачей данного исследования.
В этих целях была предпринята попытка обосновать саму идею хронополитики, очертить ее предмет и возможные методологические подходы, представить в самом общем виде эволюционную схему чередования хронополитических эонов и стадий. Предложенные мною подходы не только не исключают, но предполагают выдвижение коррективов, уточнений, дополнений и даже альтернативных трактовок хронополитической реальности. Это оставляет надежду на то, что хронополити-ческая проблематика обратит на себя внимание тех, кто хотел бы осмыслить и представить ее лучше и полнее, чем это удалось мне. 1. Ильин М.В.
Ритмы и масштабы перемен (о понятиях процесс, изменение и развитие в политологии). Полис, 1993, 2. 2. Ильин М.В. Миф выбора судьбы и его современные метаморфозы. Россия и Запад: диалог культур.
МГУ, М., 1994. 3. Ильин М.В. Очерки хронополитической типологии. Проблемы и возможности типологического анализа эволюционных форм политических систем.
Часть I. Основания хронополитики. МГИМО, М., 1995.
4. Ильин М.В. Мировое общение как проблема полиглотии. Полис, 1995, 1. 5. Ильин М.В. Очерки хронополитической типологии.
Проблемы и возможности типологического анализа эволюционных форм политических систем. Часть II. Хронополитическая перспектива. Часть III.
Отечественная хронополитика. МГИМО, М., 1995.
6. Ильин М.В. Политический дискурс: слова и смыслы. Государство. Полис, 1994, 1. 7. Ильина Н.А.
Диалогичность научной речи. Диалог: лингвистические и методические аспекты. МГУ, М., 1992. 8. Ильина Н.А.
Геогностика сквозь призму языка (лингвистический анализ языка и логики наук босфер-ного класса). МГУ, М., 1994. 9. Parsons T. Societies. Evolutionary and Comparative Perspective.
Englewood Cliffs, 1966. 10. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.23, с.189. 11.
Данилевский Н.Я. Россия и Европа: взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к романо-германскому.
СПб., 1995, с. 71-72. 12.
Вебер М. Избранные произведения. М., 1988, с.393.
13 Шпенглер О. Закат Европы (фрагменты II тома) Самосознание европейской культуры XX века. Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе.
М., 1991. 14.
Riggs F.W. Administration in Developing Countries: The Theory of Prismatic Society. Boston, 1964. 15.
Ильин М.В., Цымбурский В.Л. Мифология открытого общества как явление дискурса. Цивилизационный подход к истории: проблемы и перспективы развития. Воронеж, 1994.
16. Это убедительно продемонстрировано В.Н.Топоровым в книге: Эней человек судьбы. М., 1993 17.
Жирмунский А.В., Кузьмин В.И. Критические уровни в развитии природных систем.Л., 1990.
18. Ильин М.В. Возможность государства. Век XX и мир, 1994, 9-10.
19. Ильин М.В.
Демократия и интересы. Бизнес и политика, 1995, 1.
