Геополитика в России
Кондратьев Н. Д. Большие циклы конъюнктуры. Кондратьев Н. Д. Проблемы экономической динамики. М, 1989, с. 203 205. 3 Goldstein 3. Long Cycles: Prosperity and War in the Modern Age.
Yale, 1988. 4. Характеристики труда историка в работе: Олкер Х. Р. Волшебные сказки, трагедии и способы изложения мировой истории. Язык и моделирование социального взаимодействия.
М., 1987, с. 437. 5. Toynbee A A Study of History. Vol.
9. L., 1954, p. 255, 326. 6. Sorokin P. Social and Cultural Dynamics. Boston, 1957. p. 359-370. 7. Wright Q A Study of War.
Vol. I. Chicago, 1942, p. 293-294. Лаконично-четкие определения милитаристских стилей по К. Райту см.: Klingberg F. Historical Periods, Trends and Cycles in International Relations. Journal of Conflict Resolution, 1970, 14, p. 505.
8. Каузевиц К. О войне Т. 1-2. М., 1937.
9. Энгельс Ф. Возможности и перспективы войны Священного Союза против Франции в 1852 г. Маркс К., Энгельс Ф Соч, 2-е изд., Т. 7. М., 1960. 10. Речь Мольтке в заседании рейхстага 14 мая 1890 г. Стратегия в трудах военных классиков.
1. 2. М., 1926. 11. Фош Ф. Ведение войны.
Стратегия в трудах военных классиков. T. I. M., 1924. 12. Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории.
Т. 3-4, М., 1938. 13. Liddell Hart B. H. Strategy.
The Indirect Approach. N. Y., 1954. 14. Osgood R. E. Limited War.
Chicago, 1957. 15. Kissinger H. A. Nuclear Weapon and Foreign Policy. N. Y., 1957.
16. Kaufmann W. W. Limited Warfare.
Military Policy and National Security. Ed. by W. W. Kaufmann. Princeton, 1956. 17.
Цымбурский В. Л. Военная доктрина СССР и России: осмысление понятий угрозы и победы во второй половине XX века. М., 1994, 18. ПроэкторД. М. Политика и безопасность.
М., 1988, с. 23, 61-67, 91. 19. См.: Тухачевский М. Н. О стратегических взглядах проф. Свечина.
Против реакционных теорий на военнонаучном фронте. М., 1931.
20. Свечин А. А. Стратегия. Изд.
2-е. М., 1927, с. 41 и ел., ср. там же применительно к стратегии измора понятие ограниченной цели, но только как цели отдельной операции, из которых складывается война. 21. Тейлор М. Ненадежная стратегия.
М., 1961. Мне, к сожалению, как-то не попался английский оригинал TaylorM. D. The Uncertain Trumpet.
N. Y., 1960. 22.
Deitchmann S. J Limited War and American Defence Policy. Cambridge (Mass. )-L., 2-nd ed., 1969, p. X. 23.
Сергеев В. М., Цымбурский В. Л. К методологии анализа понятий: логика их исторической изменчивости Язык и социальное познание. М., 1990, с. 102-105. 24. Фон Визелен В. Теория большой войны.
Стратегия в трудах военных классиков. T. I, с. 129. 25. Рутченко А., Тубянский М. Тюренн.
М., 1939, с. 22, 83. В этой небольшой книжке удивительно сильно показан революционный характер нововведений Густава Адольфа, преобразовавших милитаристскую парадигму эпохи. 26. Свечин А. А. История военного искусства.
Т. 2-3. М., 1922-23. 27. Урланис Б. Ц. История военных потерь.
Спб., 1994. 28.
Харботл Т. Битвы мировой истории. Словарь. М., 1993, с. 235, 502.
29. Frederic le Grand. Les pincipes generaux de la guerre.
Ocuvres de Frederic le Grand. T. XXVIII. B., 1856. 30.
Montecuccoli R. Abhandlungen uber den Krieg. Montecuccoli R. Ausgewahlte Schriften. Bd. I. Wien-Leipzig, 1899.
31. Ллойд Г. Военные и политические мемуары генерала Ллойда. Стратегия в трудах военных классиков. T. I, с 38.
32. Тухачевский М. Н. Предисловие к книге Г. Дельбрюка История военного искусства в рамках политической истории. Тухачевский М. Н. Избранные произведения. Т. 2. М., 1964, с. 127.
32а. Цит. по: Makers of Modern Strategy. 6-th ed. Princeton, 1960, p. 61.
33. Военные поучения фельдмаршала графа Мольтке. СПб., 1913.
34. Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914 18 гг.
T. I. M., 1923. 35.
Мировая война в цифрах. М. -Л., 1934, с. 12. 36.
Шлиффен А. Современная война. Шлиффен А. Канны. М., 1938.
37. Фош Ф. О принципах войны.
Пг., 1919. 38. Слова Х. Мольтке-младшего с определением народной войны; цит. по: И апория первой мировой войны.
T. I. M., 1975. С. 156.
39. Леваль Ж. -Л.
Введение к позитивной части стратегии. Стратегия в трудах военных классиков. Т. 1, с. 186. 40.
Шлиффен А. О миллионных армиях. Шлиффен. Канны, с. 374. 41.
Военный энциклопедический лексикон. Т. 10.
СПб., 1856, с. 350. 42.
См.: Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. T. IV. М., 1935, с. 207. 43.
Ленин В. И. Падение Порт-Артура. Ленин В. И. ЯСС.
5-е изд. Т. 9, М., 1976, с. 154. 44. История второй мировой войны.
Т. З. М., 1974, с. 116. 45.
Мольтке X. О стратегии. Стратегия в трудах военных классиков.
Т. 2, с. 176 и сл. 46.
Ludendorff E. Dertotale Krieg. Munchen, 1936. 47. Тухачевский М. Н. Война классов.
М., 1921, с. 139. 48.
Вацетис И. И. О военной доктрине будущего. М., 1923, с. 144. 49.
Luttwack E. On the Meaning of Victory. The Washington Quarterly, 1982, Autumn. 50.
Liddell Hart B. H. Deterrent or Defense. L., 1960, p. 248. 51.
Hilsman R. Strategic Doctrines for Nuclear War. Military Policy and National Security, p. 71. 52. Kaufmann W. W. Force and Foreign Policy.
Military Policy and National Security, p. 244. 53. Цит. по: Palmer G. McNamara Strategy and the Vietnam War. Westport-L., 1978, p. 81.
54. См. обзор употреблений этой формулы военными руководителями: Jervis R. The Illogic of American Nuclear Srategy. Ithaca-L., 1984, p. 76. Также ср.: Weinberger С., Draper Th.
On Nuclear War: An Exchange with the Secretary of Defence. New York Review of Books, 18. VIII.
1983, p. 29. 55.
Tucker R. W. The Nuclear Debate: Deference and the Lapse of Faith. N. Y. -L., 1985, p. 99. 56. См. оценку войн типа Фолклендской как больших войн вчерашнего дня в статье: Dunn P. N. Lessons Learned and Unlearned.
Military Lessons of the Falkland Islands War: Views from the United States. Ed. by B. W. Watson, P. M. Dunn. Boulder(Colo. )-L., 1984, p. 130.
57. В прошлом веке Крымская война пошатнула доверие русского общества к самодержавию, но 40 с лишним лет Кавказской войны этого доверия практически не поколебали: ибо по сравнению с тогдашним идеальным типом войны Кавказская война была как бы и не вполне войною. Сейчас Чеченская война близка к тому, чтобы быть воспринята в России как настоящая война сегодняшнего дня. и потому резонанс от нее может быть громче, чем от всей Кавказской войны XIX в. 58.
Проэктор Д. М. Мировые войны и судьбы человечества. М., 1986, с. 226. 59. Сказкин С. Д. Итальянские войны.
Сказкин С. Д. Из истории социально-политической и духовной жизни Западной Европы в средние века. М., 1981, с. 157. 60. См.: Разин Е. А. История военного искусства.
Т. 2. М., 1957, с. 423, 544. 61. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада.
М., 1992, с. 103-105. 62.
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV XVIII вв. Т. З. Время мира. М., 1992.
63. См.: Le Patourel J. The War Aims of the Protagonists and the Negotiations for Peace. The Hundred Years War. Ed. by K. Fowler.
L. -Basingstoke, 1971, p. 51-74; Palmer J. Т he Organisation of War. Ibid., p. 75-95.
64. Макиавелли Н. История Флоренции. Изд.
2-е. M., 1987, с. 182, 226. 65.
Энгельс Ф. Введение к брошюре Боркхейма На память ура-патриотам 1806 -1807 годов. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е.
Т. 21. М., 1961, с. 361.
66. Дьяконов И. М. Пути истории.
М., 1994, с. 10. 67. Гуковский М. А. Италия 1380 1450 годов. Л., 1961.
68. Kuznets S. Secular Mouvements in Production and Prices.
N. Y. -Boston, 1930.
69. Imbert G. Des mouvements de longue duree Kondratieff.
Aix-en-Provence, 1959.
70. Согласно данным Г. Эмбера, по разным регионам Европы первый понижательный тренд начинается в диапазоне от 1310 до 1370 годов, поэтому 1350 г. для его начала усредненная датировка.
71. Modelsky G. Long Cycles in World Politics.
Seattle-L., 1987; Modelsky G., Thompson W. R. Seapower in Global Politics 1494 1993. Seattle, 1987; Модельски Дж., Томпсон У. Волны Кондратьева, развитие мировой экономики и мировая политика.
Вопросы экономики, 1992, 10.
72. Ср.: Ван Дейк А. В какой фазе кондратьевского цикла мы находимся?
Вопросы экономики, 1992, N9 10, с. 79; Дубовский С. Прогнозирование катастроф (на примере циклов Н. Кондратьева). Общественные науки и современность, 1993, 5, с. 90 и сл.
73. К понимаю времени как фактора политической динамики см.
Ильин М. В. Хронополитическое измерение: за пределами Повседневности и Истории. Полис, 1996, 1. Выявление СВЦ и анализ их движения можно рассматривать как мой вклад в программу хронополитических исследований.
Геополитика в России
В то время как геополитическая мысль России имеет древнюю традицию, а в российской истории сменил друг друга ряд правительственных геополитических доктрин, научная дисциплина геополитика была искусственно задержана в своем развитии господством коммунистической идеологии, в рамках которой для геополитического мировоззрения не могло быть места. В дореволюционной России был выдвинут ряд идеологических доктрин, имевших сильный геополитический элемент ? прежде всего славянофилами: Ф.И.Тютчевым, отстаивавшим идею воссоединения под русской властью всего римского и славянского мира, Н.Я.Данилевским, противопоставлявшим Россию и Европу как культурные типы, и К.Н.Леонтьевым, выдвинувшим концепцию ?византизма? в противоположность популярному тогда панславизму. Те или иные частные геополитические аспекты обсуждались в многочисленных работах, посвященных глобальной военной стратегии Российской империи и ее интересам, прежде всего в рамках ?Большой Игры? против Британии за главенство над Евразией. Однако зрелая геополитическая концепция в дореволюционной России была предложена только географом В.П.Семеновым-Тян-Шанским (1870?1942), который в вышедшей в 1915 году работе ?О могущественном территориальном владении применительно к России? предложил оригинальную геополитическую доктрину, оппонирующую главному догмату европейской геополитики о противостоянии Суши и Моря.
Для Семенова очевидно, что в исторически сложившихся типах территориального политического могущества тем или иным путем совершается синтез морского и сухопутного принципов. Таких типов он выделяет три.
Кольцеобразный, или ?средиземноморский?, образуется в результате геополитического освоения пространства тем или иным народом или цивилизацией при помощи внутреннего моря, вдоль которого и совершается расселение. Клочкообразный, или колониальный, возникающий при создании разбросанных по свету колониальных империй, коммуникации в которых поддерживаются при помощи флота. Чрезматериковый, или ?от моря и до моря?, ? наиболее прочный, хотя и ресурсозатратный тип, в котором главную роль играют внутренние сухопутные коммуникации. Если недостаток клочкообразной колониальной системы в постоянной сухопутной угрозе соседних государств, то для чрезматериковой системы ее ?ахиллесовой пятой? является неоднородность развития регионов внутри державы, что облегчает возможность их откола.
Для Семенова-Тян-Шанского важнейшим историческим процессом является процесс ?борьбы с пространством?, которую ведет человечество; для морских государств такая борьба легче, поскольку морские коммуникации дешевле сухопутных, зато сухопутные более надежны. В концепции Семенова Россия, благодаря своему чрезматериковому характеру, является значительно более перспективной и мощной державой, чем колониальные империи Европы, строительство внутрироссийских коммуникаций должно привести к выравниванию степени развития регионов и более равномерному заселению страны, для чего нужен длительный период покоя. Именно проблему населенности Семенов считал для России основной, предлагая решить ее за счет создания культурно-колонизационных центров, которые бы подтягивали к своему уровню прилегающие регионы.
В первой зрелой российской геополитической концепции видны важнейшие ее черты, которые в целом будут сохраняться и в последующих ? отказ от однозначного отождествления себя с ?Сушей?, преобладание осмысления внутренних проблем, проблем интеграции территории и населения и налаживания коммуникаций над ?внешними?, связанными с геополитическим доминированием. Влиятельнейшей геополитической концепцией, оказывающей влияние на русскую идеологию и политическую мысль и по сей день, является концепция евразийства, возникшая в русской эмиграции в 1920?30 годы (Н.
С. Трубецкой, П.Н.Савицкий, Г.В. и А.В. Флоровские, Л.П.Карсавин, П. П. Сувчинский). Геополитическая доктрина евразийства была разработана географом П.Н.Савицким(1895?1968).
Согласно Савицкому, Россия-Евразия является особым миром, особым ?континентом?, по отношению к которому ?восточные? и ?западные? регионы являются только периферией. В России, под влиянием ее особого ландшафта (?месторазвития? в терминологии евразийцев), сочетания леса и Великой степи возник своеобразный хозяйственный тип, тяготеющий к автаркии, и своеобразный культурный тип, примиряющий в себе азиатское и европейское начала в идеократическом, основанном на приоритете духа и религиозных ценностей синтезе.
Этот синтез не носит национального, русского характера, поскольку впервые свое бытие Россия-Евразия обретает в империи Чингисхана, а Москва выступает наследницей Орды. В СССР евразийцы видели осуществление евразийской идеи на новом историческом этапе. Настоящий геополитический ренессанс начался в России в 1990-е годы, что было связано как со снятием идеологических барьеров, так и с общеполитическим кризисом, заставившим искать новую формулу государственной и, в частности, геополитической идентичности России. Конкурирующие идеологические модели предполагали и возникновение целого спектра геополитических доктрин.
Наибольшую славу, отчасти скандального характера, снискала концепция Александра Дугина, в Основах геополитики синтезировавшего в своем идеолого-мифологическом геополитическом проекте идеи Маккиндера, Хаусхофера, Шмитта и новых правых и евразийцев. Россия-Евразия для него ? центр сухопутной, континентальной силы, в извечной борьбе Суши и Моря. Миссия России в противостоянии морскому атлантизму, представленному США, в создании единой Евразийской империи, где против общего врага выступят и Европа, и Япония, и исламский мир, в общем - все культуры, в которых есть тяготение к Абсолютному началу. Созданная усилиями России Евразийская империя должна на первом этапе привести к возникновению новой биполярности, а затем - к победе Суши над Морем.
Фактически Дугин конструирует идеологию срединного государства, играющего крупную роль в построениях западных геополитиков первой половины века - прежде всего Маккиндера и Спайкмена. Все, что эти авторы обозначают как потенциальную угрозу Западу, Дугин предлагает превратить в реальность.
Работа Вадима Цымбурского Остров Россия обозначила формирование прямо оппозиционного неоевразийскому изоляционистского лагеря. В рамках цивилизационной геополитики Цымбурский постулирует существование устойчивых цивилизаций, каждая из которых располагается на своей ?цивилизационной платформе?, зоне устойчивого контроля, вторжение на которую для других цивилизаций затруднено.
Цивилизационные платформы разделены межцивилизационным пространством стран и культур лимитрофов, не имеющих однозначной цивилизационной идентичности и служащих зоной экспансии цивилизаций. Российская цивилизационная платформа отделена от других сплошным поясом Великого Лимитрофа - межцивилизационного пространства, выступающего в качестве объекта русской имперской экспансии. Истоки кризиса российской имперской системы по Цымбурскому состоят в том, что Россия систематически занималась похищением Европы, попытками геополитической игры на европейской цивилизационной платформе, и даже предпринимала усилия по ассимиляции Европы, что было русским явно не под силу. Уход России из Европы и утрата доминирования в Великом Лимитрофе должны, по мнению геополитика, стать толчком для реализации проекта Острова России, замыкания России на своей геополитической платформе и ее освоения (прежде всего Сибири и Дальнего Востока), для чего Цымбурский даже предлагает перенос столицы в Сибирь.
Дальнейшее увлечение глобальными внешнеполитическими проектами может привести, по мнению Цымбурского, к окончательному надрыву. Главная претензия, предъявляемая критиками к Цымбурскому, - это мнимость островного положения России; спокойное саморазвитие Острова, по их мнению, невозможно, поскольку Россия даже в нынешних границах очень скоро станет жертвой геополитического давления конкурентов. Иное.
Хрестоматия нового российского самосознания.
Критерии российской идентичности
Никогда еще вопрос о критериях геополитической идентичности России не вставал перед ней самой и миром так насущно, как сейчас. Что представляет собой эта страна после 1991 г.?
Надо ли ее рассматривать как совершенно новое государство, о чем охотно твердят российские лидеры, пытаясь отмазаться от международных грехов большевиcтского империализма? Или - что мир готов признать в самых разных формах, начав с передачи России места СССР в Совете Безопасности ООН, - РФ просто новая фаза истории того же самого государства, которое он знал раньше как Россию императоров и Россию-СССР коммунистов? Где критерии для ответа на эти вопросы? Все демонтажи империй по своим итогам тяготеют к двум вариантам.
При одном элиминируется место империи в мировом геополитическом раскладе, отчего структурно преобразуется весь этот расклад. Взамен империи в него входит группа государств с совершенно новыми судьбами, всецело проистекающими из постимперской ситуации и никак не продолжающими судьбы державы, смененной этими образованиями в пространстве и во времени. В другом варианте периферийные владения отпадают, ища собственной участи, но ядро империи сохраняет роль, связанную с прежней державной ролью одной из форм наследования - эпигонством, реваншизмом или сознательной ревизией самоопределения (возможны и комбинации этих форм). Первый случай - конец Римской империи, державы монголов или Австро-Венгрии: распад без оговорок.
В другом же случае, как с ликвидацией колониальных империй европейских государств, мы говорим о сохранении метрополией государственной идентичности и о переходе все той же страны в постимперcкую фазу. В чем состоит отличие этих вариантов друг от друга?
Прежде всего во втором варианте метрополия должна обладать геополитическими характеристиками, не присущими самоопределившейся периферии, что особо наглядно выступает, когда последнюю от метрополии отделяет море. При этом роль империи в мировом раскладе должна в основном задаваться позициями метрополии, так что с отмежеванием периферии важные структурные черты миропорядка, обусловленные существованием данного государства, пребывают в неизменности. Как это ни парадоксально, судьба, скажем, Османской империи скорее укладывается в британскую, чем в австро-венгерскую модель.
Ведь постимперская Турция сохранила, вместе со своей окаймленной морями и хребтами анатолийской нишей, также доступ в Юго-Восточную Европу и контроль над черноморскими проливами, а тем самым весь базисный геополитический паттерн (1) Порты. Скорректированный в своих функциях новыми раскладами на Балканах, на Ближнем Востоке, он в то же время своим сохранением смягчает революционность перехода обоих регионов к этим раскладам.
А как же дело обстоит с Россией? Если ее геополитическая идентичность сохраняется, она должна быть определима в категориях подобного же инвариантного базисного паттерна, который объединял бы Российскую империю и СССР как ее инобытие с РФ после 1991 г. Выделим ли такой паттерн?
Сразу замечу: в этом отношении нам не поможет знаменитая концепция Х.Маккиндера, описывающая мировую роль России через контроль над так называемой сердцевиной суши (heartland) - зоной степей и пустынь, лежащей во внутренней части Евро-Азии и окаймленной с севера гигантским лесным массивом [1]. Не более приемлема и та версия теории хартленда, которую без упоминания имени Маккиндера пропагандировал П.Н.Савицкий, видя генотип государственности России-Евразии в географическом и экономическом соединении лесного и степного компонентов, с особым акцентированием роли степи [2]. Для нас здесь эти концепции бесполезны постольку, поскольку они никак не обозначают границ российской самотождественности.
В самом деле, какую часть хартленда или лесостепного комплекса должна потерять Россия, чтобы более не быть той Россией, которую мир знал веками? Перестала ли она ею быть с утратой степного Казахстана, лесной Беларуси и лесостепной Украины?
Если нет, то почему? И возникнет ли принципиально иная ситуация при отделении от Европейской России зауральских территорий? Теории Маккиндера и наших эмигрантов-евразийцев никак не отвечают на эти вопросы и потому оказываются не в состоянии геополитически идентифицировать Россию. А тем самым за формулами России-хартленда и России-Евразии начинает просматриваться не неверное, но лишь окказиональное, историческое совмещение разнопорядковых геополитических сущностей.
Критерии идентичности России должны лежать в иной концептуальной плоскости. И тут нам неоценимо помогает обычная топика публицистов последних двух лет - как имперцев, сетующих на неспособность Запада оценить слишком благородный и односторонний возврат вчерашней империи зла к рубежам допетровской эпохи [3], так и критических либералов, упивающихся тем, что считанные месяцы политического развития вскрыли исторические пласты не XIX и XX, но XVIII и даже XVII столетий [4]. Слово произнесено - век ХVII. И впрямь, двигаясь через нашу историю вспять, мы именно в этом веке находим ту эволюционную развилку, откуда одна линия ведет к Российской империи и СССР, а другая - к нынешней России.
Представим, в порядке контрфактического моделирования, что в середине XVII в. Россия, прикрывшись от Польши, Крыма и Турции мягким сюзеренитетом над Левобережной Украиной, отвоевав выход в Балтику и Азов, а также приняв под свою руку часть племен Кавказа, в дальнейшем перешла бы на западе к обороне и торговле, а основную силу бросила бы на освоение Сибири и тихоокеанского Приморья - того самого, которое стало в нашей топономастике Приморьем с большой буквы и без уточнений в отличие от наших окон в приатлантические бассейны. Разве сильно отличалась бы своими контурами страна, возникшая таким путем, от РФ, которую мы имеем?
Поправки, вероятно, пришлось бы сделать и существенные: на Кенигсберг - Гуантанамо Балтики, - на часть североказахстанских степей... и на степень обжитости, а значит, и вырубленности Сибири, и на Аляску, и на упущенные в XVIII - XIX вв. тихоокеанские перспективы. И тем не менее, легко прочерчивается мысленный пунктир, который срежет великоимперскую петлю, соединив царство первых Романовых с Россией исхода XX в. Наша задача уточняется. В сегодняшнем строении России открываются признаки некой очень ранней альтернативы великоимперскому развитию.
Мы еще не определили паттерна идентичности, общего у РФ с Российской империей и СССР, но знаем, что этот паттерн существует и должен совпасть с тем, который империя, сильно деформировав, переняла у Московского царства и пронесла через 280 лет. Неспособность теорий Маккиндера и евразийцев вывести этот паттерн, опираясь на физическую географию, позволяет выдвинуть следующий постулат.
Чтобы геополитическая теория могла отвечать на вопросы, относящиеся собственно к России, она должна не редукционистски, а как к автономному уровню реальности подойти к пространственному распределению существующих этноцивилизационных платформ.
