Фундаментальные геополитические картины
Запущенные в массы, такие "смыслообразы" могут становиться элементами расхожей идеологии. С другим блоком в геополитическом аппарате соотносится понимание этой парадигмы в духе "школы стратегии" или "искусства практической политики". Я считаю, что к этому блоку приложим термин "геостратегия", если под таковой понимать умение преобразовывать фундаментальные геополитические картины мира в цели и задачи конкретного игрока, обеспеченные ресурсами и сценариями. На этом уровне геополитика имеет вид объективного знания, поддающегося подтверждению и опровержению.
Но это знание особого рода: относясь к реализуемости тех или иных проектов в наличных условиях, оно роднит геостратегию (но отнюдь не глубинный смыслопорождающий блок парадигмы) с такими прикладными дисциплинами, как военное искусство, сопротивление материалов, практикуемый "РЭНД корпорейшн" системный анализ, чей главный критерий есть "стоимость-эффективность" и даже с искусством шахматной или карточной игры. К примеру, сопромат, оценивая прочность деталей машины, не обязан анализировать решение об ее изготовлении с точек зрения экономической, экологической и социальной.
Точно так же геостратегия (включающая в качестве одного из своих компонентов традиционную военную географию), выявляя возможности развертывания той или иной базисной установки в цели, сценарии и задачи, редко поднимается до анализа и критики самой этой установки и воплощающих ее геополитических смыслообразов. С другой стороны, сама геополитическая имагинация обычно стремится через посредство своих кодов вкладывать собственные смыслы в стратегические решения, принимаемые по самым разным мотивам, в том числе и не совпадающим с геополитическими резонами. Из-за этого возникает эффект своеобразной "геополитики post factum".
К примеру, можно сомневаться в том, имел ли ввод советских войск в Афганистан в 1979 г. осознанной целью приближение СССР к Персидскому заливу. Но неоспоримо, что задним числом это решение вписалось в геополитический сюжет "стремления державы хартленда к незамерзающим морям", а заодно могло читаться и как свидетельство поворота советской экспансии на юг после Хельсинкских соглашений, закрепивших status quo на западном направлении. Важнейшая причина мифотворческой двусмысленности многих утверждений и оценок геополитики заключена в нежесткости и неоднозначности отношений между сценариями геостратегии, с одной стороны, и предположительно раскрывающимися в них глубинными проектами, с другой.
Один и тот же базисный проект может выразиться в резко различающихся сценариях, и наоборот для одного и того же эмпирического сценария бывают допустимы расходящиеся и даже противоположные глубинные интерпретации. Война может не только манифестировать непримиримую враждебность противоборствующих пространств, но и трактоваться как путь к их консолидации через завоевание, присоединение одного пространства к другому.
И наоборот, в мирной сделке великих держав геополитик способен усмотреть как формирование единой Большой Формы Жизни, союзного гроссраума, так и размежевание, "разбегание" гроссраумов, "поворачивающихся друг к другу спиной". Вспомним, как Хаусхофер, до 1941 г. приверженец континентального блока Москвы и Берлина, оправдал поход Третьего Рейха против Советской России, увидев и в таком повороте дел дорогу к созиданию панконтинентальной "евроазиатской зоны" (28, с.155 и сл.).
Еще курьезнее, что в 1970-х последователь Хаусхофера Ж.Тириар столь же убежденно ратовал за присоединение Западной Европы к СССР в составе "евросоветской империи от Владивостока до Дублина" (67). Оправдывая нарекания Моргентау, геополитика в таких случаях выходит на уровень обобщения мировых процессов, сравнимый с амбивалентными прорицаниями Дельфийского оракула, предрекавшего, что война разрушит одно из двух сражающихся царств, но не уточнявшего которое.
Как же следует представить себе отношение геополитики с политической наукой? Те, кто верит в геополитику как носительницу фундаментального знания, охотно ссылаются на слова Спайкмена о географии как "самом постоянном факторе" политики: "...умирают даже диктатуры, но цепи гор остаются непоколебимыми" (44, с.41). Однако из относительного материального постоянства географических реалий не проистекает никакого постоянства их политических функций: напомню не менее броскую реплику Людовика ХIV по случаю восхождения французского принца на престол Испании "Нет больше Пиренеев!".
В зависимости от политической интенции одни и те же географические феномены получают тот или иной политический заряд или не получают никакого, становятся субстратом мировых или региональных сюжетов или теряют сюжетообразующую программную значимость. Критерий истины в геополитике, если не говорить о достоверности опорных данных, во многом уступает по своему значению критерию эффективности, возможности извлечь из этих данных конфигурацию, способную послужить впечатляющей политической программой. Говоря словами Ницше, науке присуща "воля к истине", а геополитике как роду деятельности "воля к творчеству". Весь вопрос в том, можно ли ввести третий, научный блок в когнитивную функциональную схему геополитики, наряду с геополитической имагинацией и геостратегией, и какую ему миссию в этой схеме назначить, а также выиграют ли что-нибудь геополитика и политология от этого.
Не буду останавливаться на функции науки, включая политологию и политическую географию, как поставщицы достоверных опорных фактов для обоих блоков аппарата геополитики и для генерирования образов мира, и для геостратегии. В этом качестве фундаментальная наука, сколь ни курьезно это прозвучит, выполняет сугубо прикладные обязанности относительно геополитики как формы политического планирования. Впрочем, надо признать, что и в этой роли наука может осуществлять и осуществляет косвенный контроль над геополитической продукцией. Если же отвлечься от этого момента, то миссию политологии и политической географии я вижу в том, чтобы вносить рациональность в геополитику, подобно тому, как первая из них вносит этот элемент в иные отрасли политической деятельности.
При этом можно наметить, по крайней мере, три направления, в которых наука способна этого добиваться. Во-первых, когда речь идет о выборе государственного курса, политология не вправе отказываться от задачи, каковую обозначил перед нею М.Вебер в общеизвестном рассуждении о науке как призвании и профессии (68).
Всякая политика направляема исходными ценностными установками "демонами" творящих ее людей. Ученый не в силах ни оградить политика от наития некоего "демона", ни обязать к послушанию его инспирациям. Но наука может и обязана прогнозировать, куда может повести политика его "демон", каких жертв потребовать, перед какими тупиками поставить.
В геополитической сфере такими "демонами", как говорилось, служат политически заряженные картины мира, с заложенными в них ориентировками и предписаниями, включая сюда и традиционные для наций геополитические коды. Назначение ученого по возможности доказательно обосновать те результаты, к которым способна привести страну какая-либо из этих имагинативных установок (скажем, на вхождение России любой ценой в европейское пространство или на противоборство сплоченного Континента с Океаном), если она овладеет сознанием и поведением национальной элиты. Во-вторых, исследователи политического сознания призваны прояснять складывание геополитических идей, кодов и мифов. В частности, они вправе анализировать многие геополитические образы как феномены "ложного сознания", которое переживает многообразные цивилизационные, эпохальные и просто ситуативные конъюнктуры в превращенных формах якобы имманентных географии "вечных" раскладов и сюжетов.
Там, где геополитическому философствованию предстают откровения духа пространства, политолог и историк распознает в них маску духа времени, а порою эфемерного гения момента. Наконец, в-третьих, политическая наука имеет право отнестись к построениям геополитики как к особой технике образного моделирования мировых и региональных тенденций, которую политолог может использовать в своих целях, если подчинит геополитическую волю к творчеству своей воле к истине*. В разнящихся геополитических проекциях судеб одной и той же страны, ареала, мирового порядка в целом ученый обретает метод все более полного и разностороннего изучения этих объектов через построение серии пробных моделей и их сопоставительный анализ. Позволю себе утверждение, которое не должно показаться парадоксом после всего сказанного выше.
Критическая научная деконструкция аппарата геополитики, выяснение того, как протекает ее семиозис не может ее дискредитировать ни в ипостаси мировидения, ни как практику. Даже подход к ней как к "ложному сознанию" помогает осмыслить политические потенции пространства, преломляющиеся в призмах конъюнктур. Ограничивая, сужая и обусловливая применимость схем геополитики, такой анализ отводит ей место в поле предположительного знания-мнения, древнегреческой "доксы", что, кстати, звучит вполне в духе заветов К.Хаусхофера, говорившего об объяснимости истории геополитическим инструментарием только на какой-то процент. Покажу на примере, как критика таких конструктов помогает не только политологу глубже понять моделируемую ими реальность, но и геополитику усовершенствовать свой аппарат, иначе говоря, как, провоцируя геополитическую имагинацию на самокритику, можно получать научное знание.
Мы уже видели, что образы гроссраумов способны подавлять вопрос о политических отношениях, которые должны установиться на проектируемых Больших Пространствах, о разных дистрибуциях амплуа центра и периферии, фокуса и хинтерланда, "хозяев" и "слуг" в зависимости от путей складывания внешне сходных целостностей. Ту же когнитивную ошибку допускали и наши первые евразийцы Н.С.Трубецкой и П.Н.Савицкий, когда в своем изображении "России-Евразии" объявляли Российскую империю преемницей державы Чингисхана на том основании, что и та, и другая объединяли в разные времена одни и те же области внутренней Евро-Азии. При этом недооценивалось различие в положении центров, вокруг которых пространства "строились" в каждом из этих случаев. В наши дни Дугин особенно демонстративно пренебрегает подобными разницами, уверяя, что за вниманием к ним скрывается подмена собственно геополитического принципа "земли" инородным ему расово-национальным принципом "крови".
Думаю, не все так просто. Конечно, в истории бывают случаи, когда два центра борются за одну и ту же роль в ареале, так что победа любого из них не меняет ни внутренних, ни международных его характеристик: похоже, к такому типу близка борьба Москвы с Тверью за главенство в "подордынской" Руси ХIV в. Но совсем другое дело, когда внутри наличного или потенциального гроссраума за тягающимися и сменяющимися центрами встают существенно разные физико- и культурно-географические комплексы, различные типы хозяйства, религиозно-идеологические "сакральные вертикали" и традиционные мировые ориентации.
В борьбе таких комплексов за пространство разница способов его объединения выходит на передний план по сравнению с инвариантностью пространства как такового. Ибо в зависимости от того, которая из столкнувшихся сил это пространство организует, какой вид доминирования-подчинения и кооперации на нем установится, какие элементы будут ведущими, а какие вспомогательными, получатся пространства по большому счету политически разные: иными будут внутренние связи, иным и положение в ойкумене. Разберем все тот же казус с державой монголов и Россией. Я уже не говорю о первичной империи Чингисхана и его ближайших наследников, с ее явным восточноазиатским фокусом, с центром сперва в Каракоруме, затем в Пекине.
Но и пример Золотой Орды, с ядром в поясе степей и полупустынь, с лесистыми краями на севере и северо-западе как своеобразными фронтирами, в частности, отделявшими ее от мира Европы, показывает всю проблематичность тезиса евразийцев. Это была другая пространственная структура, нежели Россия с ее лесным и лесостепным историческим ядром, по ХVIII в. защищавшаяся засеками от степей и полупустынь и даже в высшем цветении имперской мощи до второй четверти XIX в. медлящая с продвижением в Центральную Азию, осторожничающая в отношении безлесных равнин хартленда. Ни для империи монголов, ни даже для Золотой Орды не могли встать всерьез вопросы ни о балтийском, ни о "византийском" наследстве, ни, скажем, о Северном морском пути.
Какое-то время Золотая Орда улус Джучи могла входить в один гроссраум с Монголией и даже с Китаем, но никогда ее властители не ставили в число своих приоритетов гегемонию на Европейском субконтиненте. Иначе с Россией, чьи центры с ХV по XX в. соседствовали с этим субконтинентом "домом" западной цивилизации, вместе с ним принадлежа к западной части лесистого евроазиатского севера. Россию отличали от Орды и базисный вектор "центр периферия", и опорный тип ландшафта, и господствующие формы хозяйства, и привычный образ мира с византийским фокусом, и религиозная "вертикаль".
В сфере политической Орда не знала ничего подобного институту Земских соборов, ознаменовавшему эпоху Московской Руси, очертив фундаментальное для нашей будущей политической мысли отношение "земли" и "власти". Расхождение между системами оказывается неизмеримо нагляднее того "преемства", которое пытались заложить в свой проект евразийцы.
Большая Форма Жизни, радикально по-иному организованная и ориентированная, это другая Большая Форма Жизни. Я полагаю, что в рамках политологии может и должна выделиться отрасль, занимающаяся геополитикой как изучаемым типом политической мысли, и политической практики. Эта отрасль могла бы получить название метагеополитики или геополитологии.
Иногда мы сталкиваемся с утверждением, что геополитика пребывает на той ступени преднаучного знания, которое должно развиться в "подлинную науку", подобно тому, как из алхимии с ее образами духовно заряженных природных элементов возникла научная химия. Я настаиваю на отсутствии надобности в таком развитии, ибо соответствующая позитивная наука уже существует в лице политической географии. Думается, связь между геополитикой и геополитологией следует представлять не по типу отношений алхимии с химией, но наподобие той связи, которая, согласно К.Г.Юнгу, соединила алхимию с глубинной психологией XX в.; а именно от геополитологии следует ждать, прежде всего, раскрытия когнитивных структур, воплощающихся в геополитическом проектировании. Критикуя мифы геополитики, геополитология и политическая география могли бы обучить ее мысль и ее практику чуткости к моментам, часто ею игнорируемым.
А за это аппарат геополитики послужил бы политологу, ставящему свои вопросы к ее образам и направляющему само их порождение к важным для него целям. Политолог может заложить в этот аппарат указание на то, что вопреки многим геополитикам, начиная с Ратцеля, рост государства не всегда говорит о его здоровье и силе. Достаточно вспомнить экспансию Австрии сперва в Италии, а затем на Балканах в последний, закатный для ее империи, век. Тем самым он обратит геополитическую имагинацию к иным критериям и основаниям могущества.
Он в состоянии применить геополитические навыки к моделированию пространственного расклада цивилизаций и попробовать по-новому осмыслить, исходя из этого расклада, их политическую феноменологию как это сделал норвежец С.Роккан по отношению к Европе (69). Задаваясь такими и многими другими вопросами, внушенными политической наукой, геополитика должна будет, в частности, войти в контакт с молодой ветвью последней с хронополитикой, работающей с разнообразными версиями временных и стадиальных конъюнктур, осмысляя те шансы, которые появляются у государств и обществ в силу неоднородности исторического и политического времени, а также те ограничения, которые эта неоднородность накладывает* (70).
В диалоге науки с пространственно-политическим конструированием, воли к истине с волей к творчеству, вероятно, будет меняться и сам образ геополитики, но при сохранении ее парадигмальных прагматических устремлений и когнитивных особенностей, откристаллизовавшихся в первой половине XX в. в желании перестроить произвольно размежеванный "постколумбов мир".
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Разуваев В.В. Геополитика постсоветского пространства.
М.,1993.
2.Кобринская И.Я. Внутриполитическая ситуация и приоритеты внешней политики России.
М.,1992.
3. "Российская газета", 21.01.1992.
4. Лимонов Э. Ждут и живые и павшие. "Советская Россия", 15.01.1991.
5. Плешаков К.В. Геоидеологическая парадигма (Взаимодействие геополитики и идеологии на примере отношений между СССР, США и КНР в континентальной Восточной Азии 1949-1991 гг.).
М., 1994.
6. Сорокин К.Э. Геополитика современного мира и Россия. "Полис", 1995, 1.
7.Косолапов Н. А. Геополитика как теория и диагноз (метаморфозы геополитики в России). "Бизнес и политика", 1995, 5.
8.Ильин М.В. Этапы становления внутренней геополитики России и Украины. "Полис", 1998, 3.
9.Михайлов Т.А. Эволюция геополитических идей.
М.,1999.
10.Дугин А.Г. Основы геополитики.
М., 1997.
11."Известия", 9.12.1991.
12.Богатуров А.Д., Кожокин М., Плешаков К.В. После империи: демократизм и державность во внешней политике России.
М.,1992.
13.Поздняков Э.А. Геополитика.
М., 1995.
14.Туровский Р.Ф. Ядро Евразии или ее тупик?
Россия на новом рубеже. М., 1995.
15.Очень раннюю постановку вопроса о "геополитическом Я России" см.: Этап за глобальным. Национальные интересы и внешнеполитическое сознание российской элиты.
М.,1993.
16.Цымбурский В.Л. "Остров Россия" за пять лет. Приключения одной геополитической концепции. Россия и мир: политические реалии и перспективы.
Информационно-аналитический сборник. 10.
М., 1997.
17.Жириновский В.В. О судьбах России.
Ч.II. Последний бросок на юг. М., 1993; Жириновский В.В.
Очерки по геополитике. М., 1997; Зюганов Г.А. Держава, М., 1994; Зюганов Г.А. За горизонтом (о новейшей российской геополитике).
М., 1995; Зюганов Г.А. География победы. М., 1997; Бабурин С.Н. Российский путь.
Становление российской геополитики начала XXI века. М.,1995; Митрофанов А.В. Шаги новой геополитики.
М., 1997.
18.Послание по национальной безопасности Президента Российской Федерации Федеральному Собранию. М., 1996.
19.Савицкий П.Н. Континент Евразия.
М., 1997.
20.Цымбурский В.Л. Тютчев как геополитик. "Общественные науки и современность", 1995, 6; Константинов С.В. В долгу у Ивана Аксакова. "Русский геополитический сборник", 1998, 3; см. также на мой взгляд слишком патетические публикации Е.Ф.Морозова о Милютине и Снесареве: "Русский геополитический сборник", 1996-97, 1, 2.
21.Батюк В., Евстафьев Д. Первые заморозки. Советско-американские отношения в 1945-50 гг.
М., 1995; Константинов С.В. Сталин в борьбе за единство России (декабрь 1917 март 1921 г.). "Русский геополитический сборник", 1997, 2; Константинов С.В. Замолчанный Сталин.
Там же; Михайлов Т.А. Указ. соч.
Богданов А.П. От летописания к исследованию: Русские историки последней четверти ХVII в. М.,1995; Экштут С.А. "Доступим мира мы средины". "Вопросы философии", 1997, 4; Зорин А.Л. Русская ода конца 1760-х и 1770-х годов, Вольтер и "греческий проект" Екатерины II "Новое литературное обозрение", 1997, 24; Зорин А.Л.
Крым в истории русского самосознания. "Новое литературное обозрение", 1998, 31.
23.Лурье С.В. Российская империя как этнокультурный феномен и ее геополитические доминанты (Восточный вопрос, XIX век).
Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Ч.1.
М., 1993; Лурье С.В. Россия: община и государственность. Цивилизации и культуры.
Вып.2, М., 1995; Лурье С.В. Русские в Средней Азии и англичане в Индии: доминанты имперского сознания и способы их реализации. Там же; Лурье С.В. Историческая этнология.
М., 1997, гл. XI, XIII, XIX.
24.Цымбурский В.Л. "Остров Россия": перспективы российской геополитики. Иное: Хрестоматия нового российского самосознания.
Т.II. М., 1995; Цымбурский В.Л. Тютчев как геополитик... ; Цымбурский В.Л.
Новые правые в России: национальные предпосылки заимствованной идеологии. Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития.
II. М.,1995; Цымбурский В.Л. "От великого острова Русии..." (к прасимволу российской цивилизации). "Полис", 1997, 6.
25.Kjellen R. Der Staat als Lebensform. Berlin-Grunewald, 1924.
26.Сорокин К.Э. Геополитика современного мира и геостратегия России.
М., 1996.
27.Гаджиев К.С. Геополитика.
М., 1997.
28.Dorpalen A. The World of General Haushofer. N.Y.
Toronto, 1942.
29.Гейден Г. Критика немецкой геополитики. М., 1960.
30.Grabowsky A. Raum, Staat und Geschichte: Grundlegung der Geopolitik. Koln, B., 1960.
31.Parker G. Western Geopolitical Thought in the Twentieth Century. L., N.Y., 1985.
32.Encyclopaedia Britannica. Vol.10.
L., 1960, col. 182.
33.Geopolitiques des regions fransaises. Sous la direction de Yves Lacoste. T.1.
P., 1986.
34.В немецких работах неоднократно встречаем сравнение геополитики с медициной, объединяющей многообразие знаний, методы и технологии общей миссией предотвращения и лечения болезней. См.: Maull O. Das Wesen der Geopolitik. Leipzig, B., 1930, S.30; Scherer P. Warum Geopolitik?
Fragen zu einer umstritten Wissenschaft. "Berliner Debatte INITIAL", 1995, 3, S.6.
35.Bausteine zur Geopolitik. B., 1928.
36.Mattern J. Geopolitik. Doctrine of National Self-sufficiency and Empire.
Baltimore, 1942.
37.Strausz-Hupe R. Geopolitics: The Struggle for Space and Power. N.Y., 1942.
38.Gottmann J. La politique des Etats et leur geografie. P., 1952.
39.Gottmann J. Docrtines geographiques en poltique. Les doctrines politiques modernes.
N.Y., 1947.
40.Маккиндер Х. Географическая ось истории. "Полис", 1995, 4.
41.Makkinder H. The Round World and the Winning of the Peace. "Foreign Affairs", 1943,vol. XXI, 4.
42.Haushofer K. Weltpolitik von Heute. B., 1934.
43.Семенов-Тян-Шанский В.П. О могущественном территориальном владении применительно к России.
Рождение нации. М., 1996.
44.Spykman N.J. America’s Strategy in World Politics: The United States and the Balance of Power.
N.Y., 1942.
45.Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? "Полис", 1994, 1; Хантингтон С. Столкновение цивилизаций и изменение мирового порядка. "Pro et contra", 1997, т. 2, 2, ср. Haushofer K. Geopolitik der Pan-Ideen. B., 1931; Чхеидзе К.А. Лига Наций и государства-материки.
Евразийская хроника. Вып. 8. Париж, 1927, с. 32 и сл. с очень важным комментарием П.Н.
Савицкого.
46.Maull O. Das Wesen der Geopolitik. Leipzig, B., 1939.
47.Цит. по: Соколов Д.В. Эволюция немецкой геополитики. Геополитика: теория и практика.
М., 1993.
48.Taylor P.J. Political Geography.
World Economy, Nation State and Locality. L., N.Y., 1985.
49.Haushofer A. Allgemeine politische Geographie und Geopolitik. Bd.1.
Heidelberg, 1951.
50. Лурье С.В., Казарян Л.Г. Принципы организации геополитического пространства (введение в проблему на примере Восточного вопроса). "Общественные науки и современность", 1994, 4.
