d9e5a92d

«Поворот» от реализма к реальности

Советский языковой узус, как мы видели, по всем трем пунктам резко отличался от английского (по крайней мере того, что представлен в тексте Рассела). Слова, отсылающие к общим понятиям, толковать было не принято, потому что предполагалось, что они (слова-понятия) уже определены компетентными инстанциями.

Слова, понятия и вещи четко не различались. Частная инициатива в толковании важных слов, разумеется, не приветствовалась.
В то же время для советского языка было характерно использование большого числа именно таких слов, которые отсылали к общим понятиям, которые, в свою очередь, могли иметь очень отдаленное отношение к вещам реального мира. Очевидно, это было связано с характером советской идеологии, которая как бы конструировала параллельную (сейчас бы сказали: виртуальную) реальность, призванную подтягивать до себя, а иногда и просто замещать реальность подлинную.
В языке гуманитарных наук это аукнулось также большой любовью к общим понятиям, нередко в ущерб изучению действительности, конкретных, живых фактов. Рискну предложить неологизм измо-любие для называния-обозначения этой беззаветной любви к общим понятиям . В самом деле, наши литературоведы шагу не могли ступить без разных измов: классицизм, романтизм, реализм, модернизм, авангардизм и т. д. и сомнения в универсальной пригодности этих красивых слов воспринимались как подрыв основ.

Подобным же образом наши философоведы имели свой набор измов (главными среди них были, разумеется, материализм и идеализм), которыми должны были пестреть все тексты, посвященные философии. Советская эпоха оставила нам в наследство много слов, подразумевающих те или иные более или менее общие понятия. Но сейчас мы уже слишком хорошо знаем, что многие из этих слов были обманными и/или фальшивыми.

Некоторые соотносились с такими понятиями (идеями), которые не имели никакого соответствия в реальности. Другие же выдавали и понятия, и ту реальность, которая за ними стояла, совсем не за то, чем они действительно были.
А.Я.Гуревич в своих лекциях, читанных им в РГГУ в 10-е годы, не раз повторял, что любое общее понятие надо пробовать на зуб, и это была естественная реакция историка, много лет боровшегося (и успешно) с советской парадигмой.
В свое время Осип Мандельштам высказался резче. В Шуме времени, вспоминая свою гимназическую юность (начало XX в.), он написал: Отвлеченные понятия в конце исторической эпохи всегда воняют тухлой рыбой .
Подводя некоторый предварительный итог рассуждениям о советском языке (как части советской парадигмы), можно сказать, что ради полного и окончательного расставания с оной парадигмой нам еще предстоит осуществить среди прочих поворотов своего рода лингвистический поворот . повернуться лицом к языку, преодолеть нашу унаследованную языковую наивность (то, что выше было названо вербализмом) и, в частности, в полной мере осознать все плюсы и минусы нашего русского языка как орудия мысли и средства ее выражения.

Поворот от реализма к реальности

Тема общих (отвлеченных) понятий общая для языкознания и философии. То, что выше обсуждалось как проблемы языка, вполне может быть пересказано в терминах философских. Вернемся к книге Т. Де Мауро и рассмотрим следующий отрывок:
В позднее Средневековье в противовес вербализму возник номинализм Уильяма Оккама, который считал, что слова homo человек, animal животное не могут рассматриваться как соответствия универсалиям, вещам (res), действительно существующим вне души; это всего лишь языковые формы, благодаря которым ум устанавливает совокупность отношений чисто логического характера... .
В книгах по истории западной философии номинализм обычно противопоставляется реализму (философской вере в реальное существование общих понятий, универсалий как вещей, res). To, что Т. Де Мауро называет вербализмом если и не тождественно реализму (в вышеописанном смысле слова), во всяком случае очень ему близко. В XX в. Карл Поппер предложил вместо слова реализм употреблять в данном смысле слово essentialism (которое на русский можно просто транскрибировать как эссенциализм), вероятно потому, что в XIX-XX вв. слово реализм приобрело ряд других значений (как в философии, так и в литературной критике)7 и стало слишком много-1 значным .
Рассматривая оппозицию эссенциализм/номинализм с точки зрения истории (и теории) науки (научного метода), К.Поппер предложил различатьметодологическийэссенциализм иметодологический номинализм:
Школа методологического эссенциализма основана Аристотелем, который учил, что научное исследование должно проникать в сущность вещей. Методологические эссенциалисты формулируют научные проблемы следующим образом: что такое материя?, что такое сила?, что такое справедливость?... Методологические номиналисты формулируют проблемы иначе: как ведет себя данный кусочек материи? или как он движется в присутствии других тел?. С их точки зрения, задачей науки является описание того, как ведут себя вещи, и мы вольны вводить новые понятия там, где это выгодно, пренебрегая их первоначальным смыслом.



Ибо слова всего лишь полезные инструменты описания.
По общему признанию, в естествознании методологический номинализм одержал победу...9.
В советских гуманитарных науках, напротив, господствовал методологический эссенциализм, или, говоря иначе, почти средневековый реализм (в смысле антиноминализма) . Как уже сказано, советские гуманитарии гораздо чаще и охотнее оперировали общими понятиями, чем отдельными реалиями, и чуть ли не главным в научной работе считалось соотнесение реалий с предустановленными (заранее заданными) универсалиями (различными измами). Повторю то, что выше было добавлено к рассуждениям о вербализме: в большинстве случаев подобный методологический эссенциализм был не осознанно занятой философской позицией (поскольку философская рефлексия мало практиковалась в наших гуманитарных науках, даже в самой философии) , а скорее неосознанным следованием общему научному узусу, общей ментальности.

Другое дело, что корнями своими этот узус и эта ментальность, по-видимому, уходили в историю отечественной философской мысли.
Следуя общей риторической стратегии этой книги, завершим данный ее раздел выводом о желательности (необходимости?) еще одного поворота в наших гуманитарных науках от эссенциализма (средневекового реализма) к новоевропейскому номинализму (по крайней мере методологическому), от измолюбия к вещелюбию, от (рискну скаламбурить) реализма к реальности.

От сегрегации и иерархичности к свободному содружеству наук

Еще одно характерное свойство советской парадигмы и советской ментальности, от которого мы тоже пока не избавились, можно назвать сегрегацией научных дисциплин. Отдельные гуманитарные дисциплины существовали весьма обособленно друг от друга (каждая в своей зоне) и мало сообщались между собой. Так, историки могли иметь довольно смутное представление о филологии, а внутри самой филологии (официально существовавшей и существующей как общая дисциплина в номенклатуре ВАКа) лингвисты обособлялись от литературоведов; философы могли игнорировать и историю1, и филологию, а историки и филологи бежали от философии, как от чумы.

Последнее было более чем естественно, поскольку философия была самой идеологизированной из всех наук. У нескольких поколений советских гуманитариев выработалось недоверие (если не отвращение) к философии как к чему-то не только бесполезному, но даже и вредоносному, опасному2.

Одним из следствий этого исключения философии из круга приличных занятий было то прискорбное отсутствие саморефлексии в прочих гуманитарных науках советского времени, о котором шла речь выше3.
С другой стороны, небрежение большинства отечественных философов филологией (в частности, языкознанием) не могло не обеднить и саму философию, которой у нас лишь еще предстоит совершить тот лингвистический поворот, который в XX в. произошел в философии на Западе.
Что же касается наших гуманитарных наук в целом, то им необходимо совершить поворот от сегрегации к междисциплинарности, к снятию жестких пограничных барьеров между дисциплинами. Необходимость подобного поворота, насколько можно судить, осознана уже многими.
Здесь стоит оговорить одну деталь. Наряду с сегрегацией наук в советское время существовала и их определенная иерархия. Философия, будучи марксистско-ленинской, находилась едва ли не на самой вершине этой иерархии. (Одновременно, впрочем, это означало и едва ли не наибольшую близость к начальству, к начальственному оку и, следовательно, наименьшую степень свободы.) Представители прочих гуманитарных наук, если в своих работах им по той или иной причине приходилось подступаться к философским темам, должны были или следовать руководящим установкам, или как-то обходить их при помощи риторических ухищрений. Многие гуманитарии, как уже сказано, предпочитали вообще не иметь никаких контактов с философией.

Подобным же образом, если филолог, скажем, должен был обратиться к истории, то ему часто также приходилось воспроизводить утвержденные свыше исторические схемы, по мере сил согласуя с ними свои собственные изыскания. Впрочем, нередко все сводилось лишь к ритуальным поклонам перед идолами.

Так или иначе, все гуманитарные науки в советское время были служанками господствующей идеологии.
Та междисциплинарность, которая необходима нам теперь, должна быть основана не на иерархии дисциплин, а на их свободном и гармоничном содружестве4. Иными словами, необходимо совершить поворот, может быть, самый важный из всех, залог и условие всех прочих поворотов: от иерархичности к равноправию, от прислужничества к самостоятельности, от приниженности и несвободы к свободе.

Примечания

Словосочетание герменевтическая ситуация заимствовано мною из книги Вильгельма Хальбфасса Индия и Европа: Halbfass W. India and Europe. An Essay in Understanding. Albany, 18. Впрочем, оно встречается уже и в русскоязычных текстах.

См., например: Барабанов Е. Философия снизу// Путь. Международный философский журнал. 14. N 6. С. 5. См. также далее (примеч.

6) цитату из текста А. В. Михайлова.
Это выражение восходит к работам Г.-Г. Гадамера и М.Хайдеггера.

См., например, знаменитую книгу Г.-Г. Гадамера Wahrheit und Methode (Часть вторая, Il.l.d). В русском переводе: ГадамерХ.-Г. (sic!) Истина и метод.

М., 18. С. 3. Не могу не отметить, что русский перевод этой книги очень плох; его лучше вообще не читать, а обращаться или к подлиннику на немецком или к переводам на другие языки.
Далее выражение герменевтическая ситуация будет употребляться в смысле, может быть, несколько отличающемся от того, в каком его употребляет Г.-Г. Гадамер.

Будет иметься в виду вообще та ситуация (отдельного человека или некой человеческой общности), в которой осуществляется понимание и познание мира в целом или какого-либо его фрагмента. Подразумевается, что всякий процесс понимания и познания так или иначе обусловлен той ситуацией, тем контекстом, в котором он (процесс) происходит.
Как напоминает Г.-Г. Гадамер (там же), понятие ситуация разрабатывалось прежде всего К.Ясперсом (в его книге Духовная ситуация времени) и Э.Ротхакером. См. также: Михайлов И.А.

Ситуация// Новая философская энциклопедия. Т. 3. М., 21. С. 5.
Острое, почти болезненное ощущение этой переходности ярко выражено в двух текстах (12-13 гг.) покойного А.В.Михайлова (18-15), которые оба называются Несколько тезисов о теории литературы (см.: Литературоведение как проблема. М., 21).

За более чем десять лет, прошедших со времени написания (произнесения) этих текстов, многое, конечно, изменилось, но из ситуации переходности мы так и не вышли.
Ср. недавнее замечание Андрея Битова: Она (страна. С.С.) в одном состоянии умерла, а в другом не родилась (Битов А. Ворота в город одноглазых// Новая газета. 21. 47 (6).

С. 14).
Ср. также слова одного из персонажей (юродивого Николая Николаевича) в романе А. Проханова Господин Гексоген (национальном бестселлере 22 года): В Москве одному царству конец, а другое настать не может (Проханов. А. Господин Гексоген.

М., 22. С. 95).
Стоит привести и такое замечание известного журналиста: С 11 года мы живем, мягко выражаясь, в аномальном (анормальном) периоде нашей истории. Назовем его самым приличным из известных всем определений переходный период (Третьяков В. Императивы Путина // Литературная газета. 45 (58), 5-11 ноября, 23 г. С. 3). В этом случае (как и во многих других) ситуация в нашей стране, по-видимому, лишь своеобразно отражает ситуацию общемировую.

Ср., например, недавние замечания датского дипломата о нынешнем состоянии миропорядка: Начало нового века стало свидетелем наступающих перемен (a seminal switch)... Преемственность (continuity) уступает место прерывности (discontinuity). Привычная модель (миропорядка.

С.С.), хорошо нам послужившая, уходит в прошлое (fades away); образуется (creeps in, буквально: вползает, подкрадывается) новая модель, пока еще не полностью открывшая свои очертания (Orstrem Matter J. ASEM 4 in the Global Context // NIASnytt. Nordic Newsletter ofAsian Studies. 22.

2. P. 9).
См.: Кун Т. Структура научных революций/ Перев. с англ. М., 15 (2-е изд.: М., 17; пиратская перепечатка: Благовещенск, 18); а также, например: Современная западная философия: Словарь/ [Составители и отв. редакторы В.С.Малахов и В.П.Филатов! 2-е изд., перераб. и доп.

М., 18. С. 3 (далее - СЗФ-18).
Слово парадигма в этом новом смысле вошло в наш обиход не ранее второй половины 10-х годов именно после опубликования русского перевода книги Т.Куна. Советская Философская энциклопедия (Т.

1-5, М., 10-10) такого термина еще не знает (как не знает еще и самого Т.Куна). А в Философском энциклопедическом словаре (М., 13; 2-е изд.

М., 19) есть уже довольно обстоятельная статья Парадигма (автор А. П.Огурцов), с небольшими изменениями перепечатанная и в постсоветской Новой философской энциклопедии (Т. 3. М., 21. С. 1-1). В связи с темой моего очерка стоит обратить внимание на одно небольшое изменение, произведенное в перепечатке 21 года.

В изданиях 13 и даже 19 годов, в согласии с канонами советского времени, статья завершается марксистской оценкой понятия парадигма. В версии 19 г. последние слова статьи такие: ...марксистская методология науки отвергает абсолютную унификацию реального методологического и предметного многообразия научных дисциплин. В перепечатке 21 г. всего лишь выброшено слово марксистская и критическая оценка понятия парадигма производится от имени методологии науки без сужающих ее эпитетов.

Пример этот весьма характерен и красноречив. Постсоветские тексты (дискурсы) нередко оказываются на самом деле теми же советскими лишь слегка подретушированными. Впрочем, в данном конкретном случае можно предполагать, что А.П.Огурцов в свое время употребил слово марксистская скорее для камуфляжа а позже этот камуфляж отбросил.

Тем не менее, сама идея, что есть некая единая методология науки, от имени которой можно выносить авторитетные суждения, представляется мне вполне советско-марксистской. О связи понятия парадигма в смысле Т.Куна с одноименным понятием, традиционным для лингвистики, см., например, статью: Кубрякова Е.С., Соболева П.А.

О понятии парадигмы в формообразовании и словообразовании // Лингвистика и поэтика. М., 19.
Интересно, что, по свидетельству А.П.Огурцова, в философию науки понятие парадигма (в смысле, позже ставшем знаменитым благодаря Т.Куну) ввел австрийский философ Г.Бергман (16-17) и он же впервые употребил выражение лингвистический (языковой) поворот (см. ниже).
См.: Фуко М. Слова и вещи: археология гуманитарных наук/ Перев. с фр. М., 17 (переиздание: СПб., 14); а также, например: СзФ-18. С. 5. Слово эпистема пришло к нам, очевидно, примерно тогда же, что и слово парадигма (в куновском смысле), но прививалось медленней и, по-видимому, не получило столь же широкого распространения. В энциклопедических справочниках советского времени отдельных статей об эпи-стеме еще нет.

Появляется такая статья лишь в Новой философской энциклопедии. В этой статье, среди прочего, сказано: В философии науки понятие эпистемы иногда используется в смысле, близком к значению понятия парадигма, однако при сохранении определенного различия между ними, обусловленного разными мыслительными контекстами формирования этих понятий (ВизгинВ.П.

Эпистема// Новая философская энциклопедия. Т. 4. М, 21.

С. 4).
Ср. слова А.В. Михайлова, сказанные им в 13 г., но справедливые и по сей день: ...Возникла новая герменевтическая ситуация, новое герменевтическое пространство... В науке сложилась совершенно новая, небывалая ранее ситуация, и... эта ситуация еще в очень малой степени осмыслена пока внутри нашей науки (МихайловА.В.

Несколько тезисов о теории литературы //Литературоведение как проблема. М., 21.

С. 2).
В этой подпольности, неосознанности, стихийности процесса перемен таится немалая опасность: результат может оказаться не только неожиданным, но и малоприятным. Поэтому необходимо с максимальной четкостью выявить и проанализировать как исходные параметры, так и ход данного процесса.
Чем больше перемен, тем больше все остается по-старому. См.: Бабкин А.М., Шендецов В.В. Словарь иноязычных выражений и слов.

К Z. Л., 17. С. 2.
Прилагательное советский (-ая) и существительное парадигма, оба столь частые в нашем языке, не могли раньше или позже не соединиться (сочетаться) между собой. Вряд ли у этого словосочетания есть некий один автор.

Можно сказать, что выражение советская парадигма с какого-то времени носилось в воздухе. Как показали мои поиски в интернете, это выражение употребляется в различных текстах начиная по крайней мере с 20 г., хотя, очевидно, и не всегда именно в том смысле, в каком оно используется в данном очерке. Поиски в интернете как будто свидетельствуют о том, что словосочетание советская эпистема если и употребляется, то крайне редко.

Сам я также предпочитаю выражение советская парадигма (и далее буду употреблять только его): слово парадигма звучит более жестко (перекликаясь со словами стигма и догма), подразумевая принудительность, принуждение (что, на мой взгляд, в большой степени подразумевала как раз и советская парадигма), в то время как в слове эпистема (рифмующемся не только с система, но и с поэма) мне слышится больше свободы.
В советское время казалось, что марксизм утвердился у нас действительно всерьёз и надолго (по известному выражению В.И. Ленина), как и сама советская власть, и что предстоит долгое и мучительное преодоление этого изма.

Но когда неожиданно для многих советская власть рухнула, исчезла (как бы рухнула? как бы исчезла?), столь же быстро, что называется в одночасье, как будто исчез и марксизм и стало казаться, что преодолевать его как тяжелое наследие прошлого уже не придется. Однако теперь, по прошествии стольких лет, оказалось, что, хотя в своих наиболее одиозных и вопиющих проявлениях советский марксизм действительно отошел в прошлое, дух его во многом еще с на-мии задача освобождения от его пут все еще не снята с повестки дня. Прочитав этот текст в распечатке, я увидел, что на одной странице два раза употреблено выражение как бы (а вскоре оно появляется и еще раз).

Внимательный редактор наверняка попросил бы убрать эти повторы. Но пусть они остаются как примета времени. Это как бы заслуживает специального исследования. Оно заполонило нашу устную и даже (хоть и в меньшей степени) письменную речь со второй половины 10-х годов (если не раньше).

Возможно, это связано с нашей общей неуверенностью в смыслах употребляемых слов и понятий: смыслы стали зыбки, неопределенны (как бы смыслы, не совсем настоящие). Как бы реформы, как бы демократия, как бы развитие...

А что на самом деле? Бог весть.
См. ниже примеч. 39.
Ср. замечание А.Л.Юрганова: Чтобы что-то противопоставить (господствовавшей идеологии. С.С.), надо было войти в зону общего языка с тем, что ты не принимаешь ({Органов А.Л.

Вступительное слово / Русская культура в сравнительно-историческом освещении [материалы круглого стола] // Одиссей-21. Человек в истории.

М., 21. С. 7).

Ср. еще: Длительное противостояние привело к тому, что противоборствующие стороны стали в чем-то друг на друга похожими (Там же. С. 6). Достаточно упомянуть такие имена, как АФ.Лосев (13-18) и М.М.Бах-тин (15-15). Эти выдающиеся мыслители при жизни противостояли советской парадигме (и немало пострадали за это).

Но сейчас, перечитывая их труды, часто нельзя не почувствовать сильный привкус эпохи.
О понятии поворот и о различных поворотах в гуманитарных науках на Западе см., например: Зверева Г.И. Роль познавательных поворотов второй половины XX века в современных российских исследованиях культуры// Выбор метода: изучение культуры в России 10-х годов.

Сб. на-учн. ст. / Сост. и отв. ред. Г.И.Зверева.

М., 21.
Интересно в этом плане сравнить отраслевые энциклопедические словари, изданные в 10-е годы: Философский энциклопедический словарь (М., 13; 2-е изд.: М., 19), Литературный энциклопедический словарь (М., 17) и Лингвистический энциклопедический словарь (М., 10). Из этих трех словарей первые два безнадежно устарели, а третий, хоть и несет на себе явственный отпечаток эпохи, все-таки гораздо менее идеологизирован и предвзят. Он даже был переиздан в постсоветское время под другим названием: Языкознание (серия Большие энциклопедические словари).

М., 18.
Ср. анонимное высказывание, приводимое М.Л.Гаспаровым: Вы думаете, что казенный язык это разговорник, в котором есть только готовые фразы, а это словарь, которым можно сказать и любые собственные мысли (ГаспаровМ.Л. Записки и выписки.

М., 20. С. 4).
Но те, кто не знают фонового казенного языка, могут не понять те собственные мысли, которые посредством него (вопреки ему) выражены. См. в этой связи анализ эссе М.М.Бахтина Эпос и роман в книге: Серебряный С.Д.



Содержание раздела