Иноземцев В. Л. - Класс интеллектуалов» в постиндустриальном обществе
С усложнением всего комплекса социальных отношений в постиндустриальном обществе, формирующемся в развитых странах, существенно усложняется и классовая структура; она приобретает новое измерение, поскольку знания и информация превращаются в важнейший ресурс производства, а основой отнесения людей к господствующему классу становятся контроль над этим ресурсом и возможность распоряжаться им. На наш взгляд, сегодня вряд ли можно отрицать тот факт, что среди многочисленных социальных групп, на протяжении последних десятилетий существующих в обществе раннего постиндустриализма, особое значение приобретает группа, именуемая в западной обществоведческой теории knowledge-class.
Отдавая себе отчет в некотором несовершенстве предлагаемого термина, ниже мы будем называть эту группу классом интеллектуалов.
Эволюция представлений о современной социальной элите
Первые попытки рассмотрения роли данной социальной группы относятся к концу 50-х годов В то время они носили весьма эпизодический характер и предпринимались в первую очередь в рамках анализа статусной стратификации в обществе. Наблюдая резкое снижение хозяйственного и политического влияния традиционного класса буржуа, Р. Дарендорф одним из первых стал определять в качестве правящего класса посткапиталистического общества представителей высшего звена управления промышленными компаниями и лиц, принадлежащих к государственной бюрократии, тех, кто находится на верхних ступенях бюрократических иерархий или отдает распоряжения административному персоналу [1]. Этот подход был развит впоследствии в теории технотронного общества, в первую очередь, 3. Бжезинским, по мнению которого, новая элита должна прежде всего иметь возможность контролировать и направлять процессы, определяющиеся логикой развития технологического прогресса [2].
Предельно широкое определение новой социальной страты, так называемой техноструктуры, дал Дж. К. Гэлбрейт, отмечавший в 19 г., что она включает в себя всех, кто привносит специальные знания, талант и опыт в процесс группового принятия решений [3].
В результате к середине 70-х господствующим классом стали называть технократов, умело манипулирующих уникальными знаниями и информацией на трех основных уровнях: национальном, где действует правительственная бюрократия, отраслевом, представленном профессионалами и научными экспертами, и на уровне отдельных организаций. В это же время А. Турен назвал технократический класс не только доминирующим классом постиндустриального общества, но и субъектом подавления остальных социальных слоев и групп [4, р. 70].
Параллельно целый ряд социологов развивал существенно иные представления, акцентируя внимание не столько на положении работника в системе управления, сколько на его внутренних качествах и способностях. В 12 г. Ф. Махлуп ввел в научный оборот термин работник интеллектуального труда (knowledge-worker), в котором оказались соединенными различные характеристики нового типа работника: его ориентированность на оперирование информацией и знаниями; фактическая независимость от собственности на средства и условия производства; высокая мобильность, стремление к деятельности, открывающей широкое поле для самореализации и самовыражения, хотя бы и в ущерб сиюминутной материальной выгоде.
Такой позиции придерживался и основатель теории постиндустриализма Д. Белл, отмечавший, что если в течение последних ста лет главными фигурами были предприниматель, бизнесмен, руководитель промышленного предприятия, то сегодня новыми людьми являются ученые, математики, экономисты и представители новой интеллектуальной технологии [5, р. 3]. К тому же периоду относятся и первые высказывания о том, что разделение общества на носителей знания, с одной стороны, и всех остальных, с другой, вызовет новые социальные противоречия, которые могут оказаться весьма острыми. В 18 г. М. Янг в своей блестящей фантастической повести Возвышение меритократии в гротескной форме обрисовал конфликт между интеллектуалами и большинством общества как самую большую опасность следующего столетия. Не будучи собственно социологическим исследованием, это сочинение получило широкий резонанс и было отмечено фактически всеми сторонниками теории постиндустриального общества.
К осмыслению данной проблематики подталкивали реальные процессы, развертывавшиеся в развитых обществах Запада, и в первую очередь - резкое снижение роли традиционно понимаемого рабочего класса. Если в начале 60-х годов это объяснялось экспансией сферы услуг, в результате чего рабочий класс вытеснялся с авансцены социально-экономической жизни, то уже в 70-е признавалось, что значение промышленного пролетариата уменьшается и в рамках индустриального сектора, где наблюдается доминирование в рабочей силе профессионального и технического класса, настолько значительное, что к 10 г. он может стать вторым в обществе по своей численности, а к концу века оказаться и первым, а это равносильно новой революции в классовой структуре общества [5, р. 1]. Упадок пролетариата в условиях становления постиндустриального общества выражался, прежде всего, в дифференциации рабочего класса. Одна его часть по своему профессиональному уровню и жизненным стандартам примыкала к средним слоям общества, а другая представляла собой группу, названную А. Горцем не-классом не-рабочих, или неопролетариатом, объединяющим всех, чьи интеллектуальные способности оказались обесцененными современной, технической организацией труда [6].
В результате к концу 70-х годов получила широкое распространение формула К. Реннера, считавшего, что рабочий класс, описанный в Капитале Маркса, более не существует [7]. В 60-е и 70-е годы большинство исследователей отказалось от гипотезы о бюрократической природе нового высшего класса; его стали чаще всего определять как социальную общность людей, воплощающих в себе знания и информацию о производственных процессах и механизме общественного прогресса в целом. При этом подчеркивалось, что главным объектом собственности, позволяющим этому классу занимать доминирующие позиции в обществе, не являются уже видимые вещи, такие как земля и капитал; в этом качестве выступают информация и знания, которыми обладают конкретные люди.
В отличие от труда, знания являются редким (курсив мой. - В.И.) производственным фактором [8], а положение и статус представителей новой элиты определяются в соответствии не столько с их иерархическими полномочиями, сколько с их научной компетентностью [4, р. 65]. Из этих положений вытекала гипотеза о подвижности границ нового высшего класса, поскольку информация представляет собой наиболее демократичный источник власти [9].
Подобные теоретические построения приводили к выводу, что устранение пролетариата и формирование некапиталистического по своей природе господствующего класса преодолевают классовый характер общества, делают его бесклассовым с точки зрения традиционной обществоведческой теории. Однако нам представляется более плодотворной иная точка зрения. Следуя М. Beберу, основным признаком класса мы считаем хозяйственный интерес его представителей, а не наличие собственности на средства производства или ее отсутствие.
Такой подход становится едва ли не единственно правильным именно в условиях постиндустриальной, информационной экономики, когда вопросы определения прав собственности оказываются гораздо более сложными, нежели в любой предшествующий период. И если, согласно теоретикам пролетарской революции, рабочий класс приходит к власти для того, чтобы раз и навсегда уничтожить все классовые различия, то, в соответствии с нашей позицией, формирующийся в постиндустриальном обществе класс интеллектуалов способствует беспрецедентному расколу социума на разнородные группы.
Понятие класса интеллектуалов и его основные признаки
В западной социологии понятие класса интеллектуалов используют сегодня для обозначения некой данности, сформировавшейся в последние десятилетия в результате вполне объективных процессов, и поэтому трудно найти четкое определение этой социальной группы. Отчасти это объясняется тем, что становление данной общности еще далеко от завершения; однако уже сегодня можно, на наш взгляд, указать на некоторые характерные особенности представителей этой социальной группы и попытаться очертить ее границы. Наиболее очевидным признаком класса интеллектуалов являются высокие стандарты образования, принятые в этой среде. В большинстве случаев высококвалифицированные специалисты находят себе применение в новейших отраслях промышленности и сферы услуг.
Рост технологического уровня современной промышленности приводит к тому, что от 30 до 60% валового национального продукта США производится в настоящее время в тех отраслях, где работа непосредственно связана с использованием знаний (так называемые knowledge industries), а доля представителей традиционного капиталистического класса среди высших менеджеров крупных компаний, составлявшая в США в 10 г. более 50%, во второй половине 70-х не превышала 5%. Важно отметить, что статус работника в постиндустриальном обществе и его принадлежность к классу интеллектуалов определяются не столько собственно образовательным уровнем, сколько тем, в какой степени в тот или иной момент он превосходит аналогичный показатель среднего работника.
Так, в 60-е и 70-е годы, когда обладатели дипломов колледжей считались высококвалифицированными специалистами, их доходы росли гораздо быстрее, нежели у выпускников школ. Однако с конца 80-х доходы лиц с высшим образованием также стали устойчиво снижаться в условиях новой волны конкуренции на рынке труда.
Став вполне ординарными работниками, они уступили пальму первенства обладателям докторских и иных ученых степеней, а также носителям уникальных знаний об определенных производственных процессах и технологиях. С 17 по 13 гг. средняя почасовая зарплата обладателя диплома четырехгодичного вуза снизилась в США почти на 2%, в то же время обладатели степени бакалавра увеличили свои доходы в среднем на 30%, а докторской степени - почти вдвое. Таким образом, основным признаком представителей класса интеллектуалов служит уровень образования, оказывающийся значительно выше характерного в тот или иной момент для большинства граждан, составляющих совокупную рабочую силу. Именно поэтому границы класса интеллектуалов никогда не могут расшириться до масштабов общества в целом.
Классовая определенность данной социальной группы характеризуется прежде всего тем, что ее представители не зависят от традиционного класса буржуа, так как могут приобретать необходимые им средства производства в личную собственность. Тем самым в современном обществе тенденция к отделению капитала от работника сменяется противоположной - к их слиянию [10], и возникает класс, не нуждающийся в эксплуатации других социальных групп для утверждения той уникальной роли, которую он играет в социальной структуре. Доступность информационной техники и технологий, примеры которой многочисленны, приводит к тому, что все более расширяющийся круг интеллектуальных работников получает возможность индивидуального производства информационных продуктов; в результате они поставляют на рынок не свою рабочую силу, а именно готовый продукт, как правило - редкий и невоспроизводимый.
Масштаб явлений, преобразующих не только структуру рынка рабочей силы, но и саму его природу, невозможно переоценить. Так, если в 10 г. в Соединенных Штатах 3 млн. человек были главным образом связаны со своим местом работы телекоммуникационными сетями, то в 15 г. их насчитывалось уже 10 млн., причем ожидалось, что это число должно составить 25 млн. к 20 г. По состоянию на конец 16 г. 30 млн. американцев были индивидуально заняты в собственных фирмах, при этом за период с 10 по 14 гг. мелкие высокотехнологичные компании обеспечили нетто-прирост 5 млн. рабочих мест. Осмысливая этот процесс, западные авторы ставят вопрос о человеческом, интеллектуальном, структурном и других видах капитала, не воплощенных в материальных объектах, а лишь персонифицированных в их конкретных носителях. Говорится о внутренней собственности (intra-ownership или intra-property) [11], о некоей несобственности (non-ownership) [12], о том, что собственность вообще утрачивает какое-либо значение перед лицом знаний и информации [13], права владения которыми могут быть лишь весьма ограниченными и условными [14].
Отмечая, что личная coбственность неотчуждаема и служит более мощным побудительным мотивом, нежели любой иной вид собственности, современные социологи все чаще рассматривают ее как основной вид собственности в постиндустриальном обществе, и это лишний раз подчеркивает роль класса интеллектуалов и его растущую независимость от остальных социальных слоев. Со снижением роли традиционных форм частной собственности власть уходит от представителей капиталистического класса; класс интеллектуалов, - отмечает П. Дракер, - а не капиталисты, обладают [основными] властью и влиянием [15] в современном обществе.
Следующим важным признаком класса интеллектуалов является востребованность его представителей в разных структурных элементах социальной иерархии, а также их исключительная мобильность. Обретая новую роль в производственном процессе, интеллектуальные работники уже не могут быть управляемы традиционными методами.
В условиях, когда социальные отношения становятся сферой скорее личных устремлений, чем бюрократического регулирования [16], а воображение и творческий потенциал человека [превращаются в] поистине безграничный ресурс для решения встающих перед нами новых задач [17], совместимость ценностей, мировоззрений и целей более важна, нежели детали конкретной коммерческой сделки [18], и поэтому в современной корпорации ни одна из сторон [ни работники, ни предприниматели] не является ни зависимой; ни независимой; они взаимозависимы [19]. Учитывая, что работники выступают в качестве фактических собственников знаний, ими приходится управлять таким образом, как если бы они были членами добровольных организаций [20], а выход работников за пределы компании рассматривается как естественное проявление роста их личностного потенциала. В контексте анализа этой особенности важно отметить, что положение высококвалифицированных работников в постиндустриальном обществе фактически выводит их за пределы традиционно понимаемой эксплуатации, и тем самым, что, пожалуй, наиболее существенно, делает класс интеллектуалов самовоспроизводящейся замкнутой общностью. Работники интеллектуального труда не ощущают (курсив мой. - В.И.), что их эксплуатируют как класс [21, р. 23], пишет П. Дракер, и вследствие этого, даже меняя свою работу.., [они] не меняют своих экономических и социальных позиций [21, р. 22-23].
Позиции же эти естественным образом включают скорее приверженность целям самосовершенствования в процессе деятельности, нежели стремление к максимизации личного материального благосостояния. В настоящее время в среде работников наукоемких и высокотехнологичных отраслей даже перспективы быстрого профессионального роста, столь ценившиеся в 80-е годы, не считаются привлекательными, если для их достижения приходится уделять меньше времени семье и отказываться от привычных увлечений. Данная трансформация имеет исключительное значение для понимания природы современной социальной структуры. По мере того как класс интеллектуалов становится одной из наиболее обеспеченных в материальном отношении социальных групп современного общества, он все более замыкается в собственных пределах.
Высокие доходы его представителей (известно, что в США в 12 г. работник с дипломом колледжа мог заработать за свою ожидаемую карьеру в среднем на 6 тыс. долл. больше, чем человек, получивший лишь среднее образование, а разрыв предполагаемых доходов обладателя докторской степени и выпускника колледжа достигал 1,6 млн. долл.) и фактическое отождествление класса интеллектуалов с верхушкой современного общества (из миллиона наиболее состоятельных американцев более 40% составляют люди творческих профессий, врачи, ученые и адвокаты, а остальные 60% - наемные менеджеры крупных компаний, две трети из которых являются бакалаврами или докторами наук) имеют своим следствием то, что выходцы из таких семей с детства усваивают постматериалистические ценности, базирующиеся на уже достигнутом уровне благосостояния. Между тем современные исследования показывают, что, будучи однажды выбранными, ценности меняются очень редко [22], и поэтому формирование нового типа работника становится в определенной мере наследственным, интергенерационным процессом.
Как отмечает Р. Инглегарт, постматериалистами становятся чаще всего те, кто с рождения пользуется всеми материальными благами, чем в значительной степени и объясняется их приход к постматериализму [23, р. 1]. Это дает возможность говорить не только об устойчивости данной социальной группы, но и о ее способности к самовоспроизводству и самоутверждению в современном обществе. Таким образом, сегодня в развитых обществах образовался слой интеллектуальных работников, которые обладают неотчуждаемой собственностью на информацию и знания, являются равными партнерами собственников средств производства, не эксплуатируемы как класс, их деятельность мотивирована качественно новым образом, причем все эти признаки в известной мере оказываются наследуемыми. Именно поэтому мы говорим не об интеллигенции или размытой совокупности высококвалифицированных работников, а об особом классе, занимающем доминирующие позиции в постиндустриальном обществе, о классе, интересы которого отличны от интересов иных социальных групп.
В чем же состоят эти интересы?
Место класса интеллектуалов в постиндустриальном обществе: методологический аспект
Рассмотрим причины исключительного положения класса интеллектуалов в современном постиндустриальном обществе, и попытаемся на этой основе оценить вероятность и остроту социального конфликта, который способен возникнуть в ходе взаимодействия этого класса с другими социальными слоями и группами. Прежде всего, следует отметить, что вследствие обособления класса интеллектуалов от остального общества потенциальный классовый конфликт принципиально отличается от прежних типов социального противостояния как новым уровнем своей комплексности, так и формами его проявления. В самом деле, в аграрных и индустриальных обществах основное противоречие возникало между классами, представители одного из которых персонифицировали монопольный ресурс (традиции и обычаи, военную силу, землю или капитал), в то время как другой состоял из людей, обладавших лишь способностью к труду. Несмотря на все различия, обе стороны конфликта имели множество схожих черт, во-первых, как представители господствующих классов, так и трудящиеся стремились к максимально возможному присвоению материальных благ и действовали в рамках единой утилитаристской мотивации, во-вторых, они оставались взаимозависимыми, поскольку ни представители угнетенных классов не могли обеспечить своего существования без выполнения соответствующей работы, ни господствующий класс не мог без этого присвоить свою часть национального богатства.
В условиях постиндустриального общества, картина классового противостояния радикально трансформируется. Во-первых, представители класса интеллектуалов все более явно исповедуют нематериалистические ценности, в то время как большинство граждан по-прежнему продает свой труд в первую очередь ради получения материального вознаграждения, руководствуясь вполне материалистическими по своей природе стимулами. Во-вторых, господствующий класс не только владеет теперь средствами производства, либо являющимися не воспроизводимыми (земля), либо созданными трудом подавленного класса (капитал), но и самостоятельно создает эти средства производства, обеспечивая в собственных пределах процесс формирования и самовозрастания информационных ценностей, в силу чего низший класс становится уже не столь необходимым для обеспечения богатства социальной верхушки.
Его претензии на часть национального продукта, которые ранее представлялись более чем обоснованными, сегодня гораздо менее аргументированы, чем в значительной мере и объясняется нарастающее материальное неравенство представителей высшей и нижней общественных страт. Таким образом, общество разделяется на две неравные части, одна из которых, присваивая все возрастающую часть общественного богатства и не нарушая при этом принципов справедливого распределения, постоянно сокращает возможности другой части обеспечивать себе достойный уровень материального благосостояния.
Данный конфликт отражен в институциональных проблемах постиндустриального общества. Эта сторона процесса становления класса интеллектуалов заслуживает самого пристального внимания. Известно, что в аграрных и индустриальных обществах классовый конфликт развивался между людьми, с одной стороны, не обладавшими фактически никакой собственностью, кроме собственности на самих себя, с другой - контролировавшими основные материальные богатства общества; как следствие, считалось, что перераспределение собственности может разрешить многие социальные проблемы.
Ошибочность такого подхода доказана сегодня отнюдь не только крахом коммунистического эксперимента. В гораздо большей степени она подтверждается тем, что в самих западных обществах на протяжении последних десятилетий переход человека из среднего класса в интеллектуальную и имущественную элиту обусловливается не столько удачной реализацией своих прав собственности на капитальные активы, сколько эффективным использованием персональных интеллектуальных возможностей и находящихся в личной собственности средств производства для создания новых информационных, производственных или социальных технологий. Современный классовый конфликт уже не разворачивается вокруг собственности на средства производства, а формируется как результат неравного распределения самих человеческих возможностей, что придает ему напряженность, превосходящую остроту любой предшествующей формы классового противостояния. В аграрных и индустриальных обществах представители высшего класса извлекали свои основные доходы путем отчуждения прибавочного продукта от его непосред- ственных производителей, путем их эксплуатации.
Именно поэтому социальные реформаторы стремились к перераспределению общественного богатства, однако и этот подход оказался на практике несостоятельным. Становление класса интеллектуалов как значимой социальной силы продемонстрировало возможность преодоления эксплуатации посредством такого изменения системы ценностей человека, когда удовлетворение материальных потребностей перестает быть основным стимулом деятельности и отчуждение в пользу общества определенной части производимого продукта уже не воспринимается работником как эксплуатация.
В результате оказывается, что классовый конфликт перестает быть неразрывно связанным как с проблемой эксплуатации, так и с проблемой распределения собственности. Первые шаги западных социологов на пути осмысления данной трансформации относятся еще к 60-м годам, однако существенные результаты были получены только в 80-е и 90-е годы, и связаны они прежде всего с изучением субъективной, личностной природы нового социального противостояния.
