Россия в Балто-Черноморье: подсказки истории
Но нельзя ли подойти к проблеме Россия и АТР иначе, стратегически вписав страну в геоэкономику этого региона не только хрупкой дальневосточной каймой, но и прежде всего нашей западно-сибирской и восточно-уральской коммуникационной сердцевиной?
В конце 90-х на Тихом океане разразился кризис экспортно-ориентированных экономик Восточной и Юго-Восточной Азии, ранее сотворивших свое чудо благодаря североамериканскому рынку (37). Не следует ли из этого, что привычный рынок перестает в необходимой степени поддерживать и стимулировать их?
Некоторые американские авторы советуют странам АТР, пережившим или еще переживающим трудные времена, инвестировать в социальные изменения, увеличивающие внутренний спрос (38). Но такой комплекс мер, изменяющий в национальных масштабах структуру занятости и потребления, едва ли осуществим в ситуации не до конца преодоленного кризиса.
Для экономик, нацеленных на экспорт, естественнее искать выход в наращивании удешевленного демпингового вывоза, а защиту от повторения пережитых потрясений - в завоевании новых внешних рынков. В этих условиях как раз и может по-новому определиться тихоокеанская роль России.
Общие рассуждения о нашей стране как мосте между Европой и Азией малопродуктивны или даже контрпродуктивны, поскольку игнорируют явную асимметрию ее положения относительно пространств ЕС и АТР. Сжавшаяся в 1991 году Россия перестала быть непосредственной периферией объединенной Европы, в частности, из-за складывания Великого Лимитрофа и широкого доступа на него европейцев. Периферию ЕС на деле представляют Ближний Восток с Магрибом, а также восточно-европейский и кавказский секторы Лимитрофа, через которые сейчас западный экспорт даже в центрально-азиатскую область этого пояса вполне осуществим без участия русских (39). Такую ситуацию как раз и пытаются использовать инициаторы плана ТРАСЕКА.
Россия для Европы - это встающая за Лимитрофом транспериферийная земля вроде Африки к югу от Сахары (40). Напротив, для экономик АТР она благодаря своему Дальнему Востоку предстает непосредственной контактной периферией, простирающейся далеко на запад и соприкасающейся со всей трансконтинентальной полосой Лимитрофа, доступ к которой океанских и приморских восточно-азиатских стран крайне ограничен. Лишь Китай соприкасается с новой Центральной Азией, но и у него нет своего выхода ни к Кавказу, ни к Восточной Европе.
Для большинства же тихоокеанских экспортеров оптимальный путь на Лимитроф, а через него в западные области Евро-Азии, не до конца охваченные монополией ЕС, открывается через Россию. Как член АТЭС она вправе поставить свои географические возможности на службу совместному процветанию народов этого сообщества и выступить благодаря своей тарифной и инфраструктурной политике в роли агента, активно проецирующего мощность тихоокеанских экономик на западные евро-азиатские рынки: на Восточную и Юго-Восточную, а отчасти и Северную Европу, на Балканы, Закавказье, Ближний Восток.
При этом для России должна быть недостаточна, а потому и неприемлема та функция, которую ей отводит план Евразийского сухопутного поста, обнародованный группой Линдона Ларуша и воплотивший идеи, популярные в некоторых международных инстанциях (41). По этому плану Трансконтинентальный мост складывается из трех линий, берущих начало в разных районах приморской Восточной Азии. Далее на запад две из них сближаются на Среднем Востоке, а с третьей они сходятся лишь в конце моста - в Восточной Европе. Эта третья линия, проложенная несколько на отшибе от остальных, - российский Транссиб.
Из двух же первых одной должен стать новый Шёлковый путь, идущий от Шанхая и через Синьцзян, постсоветскую Центральную Азию и Иран достигающий Турции и Балкан. Другой южной линией моста авторы проекта видят Трансазиатскую магистраль, начинающуюся в Индии и доходящую через Пакистан и Афганистан до Ирана, а дальше она в основном дублирует в проекте линию Шёлкового пути.
Кое-кто из российских политологов поспешил объявить, что предусматриваемые этой концепцией южные пути, как и ТРАСЕКА, грозят России изоляцией (42). Я обратил бы внимание скорее на множество факторов, ставящих оба этих южных маршрута под большое сомнение.
Бжезинский по праву пишет в последние годы о происходящей балканизации всего южно-азиатского римленда. Но охватит ли она, в соответствии с его представлением, также и центрально-азиатскую глубинку, весь классический хартленд на север от Ферганской долины, пока что большой вопрос. Индо-пакистанское противостояние, незатухающий конфликт в Афганистане, проблематичное будущее Таджикистана, напряжение в отношениях между Исламабадом и Тегераном, наконец, неисчерпанный, несмотря на турецкие репрессии, курдский фактор... Все вместе они делают индо-балканскую магистраль совершенно бесперспективной, а инфраструктурно вполне сформировавшийся к нашему времени железнодорожный Шёлковый путь - рискованный и, по сути, не вступивший в действие - только потенциальным.
В то же время они дают очень серьезный шанс России и околокаспийским тюркским государствам классического хартленда. Россия не может удовольствоваться тем, что ей будет передоверен один из вариантов континентальной связи АТР с периферией объединенной Европы.
Она должна стремиться к тому, чтобы ряд таких вариантов замкнулся на ее территории, образовав коммуникационную систему, которую было бы уместно назвать тихоокеанским плацдармом в глубине материка.
Такую систему могли бы составить три линии, пролегающие в совокупности существенно иным образом, чем в плане группы Ларуша.
Линией I был бы, конечно, Транссиб, модернизируемый, очищенный от железнодорожной преступности и дополненный веткой БАМа от порта Ванино, сокращающей путь японским грузам на запад на 1500 километров (43). Сейчас уже вырисовываются планы более дальние: прокладка тоннеля Ванино-Сахалин и возможность соединения мостом Сахалина с Хоккайдо.
Однако последний замысел скорее всего упрется в курильский вопрос.
Линией II может стать северный вариант Шёлкового пути, заворачивающий от станции Дружба на китайско-казахстанской границе к северо-западу и идущий через казахские степи и наше Приуралье до встречи с Транссибом. Россию и Китай в прессе часто рассматривают только как конкурентов, обреченных соперничать за объемы грузоперевозок с побережья Тихого океана на запад.
Но, надо заметить, часть тихоокеанских грузов, предназначенная осесть в самом Китае, Россией в принципе не могла бы быть отвоевана, кроме тех из них, что поступали бы в Маньчжурию через наше Приморье (44). Что же касается тех, которые, проходя через Синьцзян - китайскую часть Великого Лимитрофа, - минуют границу этой державы, то для России главный вопрос в том, какое направление они, не попав на Транссиб, выберут уже за китайскими пределами. В этом свете русским следует рассматривать и популярную в деловых кругах Китая идею линии Люйшунь-Гамбург.
На фоне балканизации евро-азиатского юга от объединенных таможенным союзом России и Казахстана зависело бы придать северному Шёлковому пути максимальную привлекательность, обусловленную минимальным числом границ, способных задержать движение по нему товаров.
Наконец, линия III должна идти от Индийского океана, но начало брать не в Индии, которая никогда не решится интегрироваться в континентальные связи через Пакистан, а в иранских портах и направляться в Восточную и Северную Европу через области новой Центральной Азии по восточному прибрежью Каспия, а дальше через Россию. Бульшая часть этого пути уже обустроена интеграцией иранской и туркменской железных дорог. Чтобы его достроить, недостает лишь звена, которое бы соединило туркменскую и казахстанскую дороги в районе залива Кара-Богаз-Гол. Возможность такой магистрали эксперты уже обсуждали в последние годы, но в строго европоцентристском ракурсе - как прокладку в Азию из Европы линии Север-Юг, способной составить конкуренцию Транссибу.
Я же вижу главную ее функцию совсем в ином.
Сближаясь в урало-сибирской коммуникационной сердцевине России - ее пятой скрепе, - эти дороги соединяли бы регион, обеспечивающий целостность нашей страны и при этом не имеющий доступа к морям, с тихоокеанским пространством и делали бы из него оплот геоэкономической экспансии АТР на запад. Вся ценность проекта для России определялась бы тем, что она в нем была бы представлена вовсе не одним Транссибом, или Российским транспортным коридором. Любой эксклюзивный коридор уязвим. Движение по нему может быть остановлено каким-либо стихийным бедствием или злым умыслом, а следовательно, уязвима и страна, делающая свою ставку только на него.
Это касается каждой из трех указанных линий, взятых по отдельности. Транссиб могут, как в 1998 году, перекрыть шахтерские или иные движения протеста. Северный Шёлковый путь, как и южный, классический, находится под угрозой быть парализованным волнениями синьцзянских тюрок.
США в состоянии по антитеррористическим соображениям блокировать порты Ирана. Но система тихоокеанского плацдарма в целом - с тремя независимыми друг от друга входами и с множеством железно- и автодорожных выходов в разные западные области материка, снабженная информационным обеспечением, которое учитывало бы обстановку на всех этих путях, - практически неуязвима.
Обрисованная структура гарантировала бы ей устойчивость и бесперебойность функционирования.
Сразу же возражу тем, кто полагает, что такая концепция обрекает Россию быть просто транзитным пространством. Подобные пространства, если они хорошо справляются со своей ролью, почти всегда политически пассивны в отношении поддерживаемых ими коридоров, заботясь лишь о том, чтобы те без сбоев доставляли грузы и людей на рынки, сложившиеся без участия государств-транзитов.
Такую роль и отводила России схема Евразийского транспортного коридора. Проект же тихоокеанского плацдарма предназначен создать в Евро-Азии новую геоэкономическую ситуацию, столкнуть друг с другом мирохозяйственные Большие Пространства таким образом, чтобы Россия, не разрываясь между ними, стала для одного из них необходимым агентом воспроизводства и экспансии. Смысл проекта в том, чтобы сыграть на разнице между нашей залимитрофностью в отношении Европы и нашей непосредственной периферийностью в поле АТР, чтобы превратить положение окраины тихоокеанского экономического гроссраума в статус его переднего края, чтобы застолбить за РФ ответственную функцию в создании дохода тихоокеанских экономик и тем самым заложить предпосылки для включения российских производств и научно-технологических центров в разделение труда внутри этого региона (45).
Решению той же сверхзадачи в конечном счете должно содействовать и намечающееся продвижение российских энергоресурсов на рынок Восточной Азии.
Уже на подступах к проекту Москва должна была бы достичь взаимопонимания с Китаем, Японией, странами АСЕАН и Ираном, а также заключить специальные соглашения с Казахстаном и Туркменией. Сотрудничество с Казахстаном вообще необходимый компонент проекта: ведь две обозначенные линии проходили бы через земли этой республики, а третья - Транссиб - вдоль ее границ. Кроме того, проект должен представлять интерес и для Индии, которую противостояние с Пакистаном объективно делает ближайшим партнером Ирана, если не прямым его союзником. В частности, о транспортном коридоре Север-Юг через иранскую территорию шел серьезный разговор в начале 2000 года на шестом заседании в Дели Межправительственной российско-индийской комиссии по торгово-экономическому, научно-техническому и культурному сотрудничеству.
И особенно важно то, что, будучи принят как стратегический ориентир, замысел тихоокеанского плацдарма позволил бы системно охватить и свести к частным их аспектам все три большие геополитические проблемы России, о которых сказано выше: китайскую, талибскую и связанную с броском Запада к Каспию и в новую Центральную Азию, то есть с планом ТРАСЕКА в самом широком его толковании.
Организация линий-товаропотоков на запад со стороны Великого океана, поддерживаемых и гарантируемых Россией либо на основной их протяженности, либо на важнейших отрезках, способствовала бы культивированию благоприятной для нас среды в АТР. Роль РФ как держательницы коммуникационного плацдарма, в безопасности которого было бы заинтересовано все тихоокеанское сообщество, помогла бы умерить прямое китайское давление на российские и казахстанские земли, сублимировать его в сотрудничество вокруг идеи северного Шёлкового пути и тем самым упрочила бы доверие между державами - это единственно твердое основание стратегического партнерства.
Включение же в проект Казахстана гарантировало бы неуязвимость российской пятой скрепы с юга, то есть на том единственном направлении, откуда только и могли бы исходить угрозы для нее.
В контексте подобного проекта все происходящее в Афганистане и на юге новой Центральной Азии расценивалось бы по его влиянию на будущее индоокеанского пути. Коль скоро Россия и Иран пришли бы к соглашению насчет обоюдной заинтересованности в сей магистрали, в лице этих двух стран, с одной стороны, Пакистана и талибов, с другой, столкнулись бы два варианта соединения Великого океана с данным сектором Лимитрофа.
Какой из них возьмет верх? Очень многое зависело бы от ориентации Ашхабада: на туркменской земле эти варианты пересеклись бы напрямую, вступив в сложные отношения также и с третьей, поддерживаемой США идеей - встраивания Туркмении посредством транскаспийского газопровода в азербайджано-грузино-турецкую ось.
И наконец, очень серьезно встал бы вопрос отношений Москвы и Ташкента.
Узбекистан - это сила в регионе, однозначно не желающая допустить расширения пакистано-пуштунского пространства на север. В то же время он по понятным причинам привержен южному Шёлковому пути. Трехлинейная система тихоокеанского плацдарма не сулила бы выгод узбекам, которые в отличие от казахстанцев и туркмен не могли бы рассчитывать на прямую отдачу ни от одной из ее линий. Кроме того, вся политика Ташкента выдает стремление перенаселенной республики, добившейся успехов в военном строительстве и отчасти в экономике, но запертой в глубине материка и не имеющей выходов даже на Каспий, стать лимитрофной империей.
Узбекистан пытается контролировать центрально-азиатский межцивилизационный интервал в противовес подступающим к нему и с юга, и с севера центрам сил соседних цивилизаций. Поэтому он противостоит сразу и России, и Среднему Востоку. Это показывают и выход его из оборонного блока СНГ с одновременным присоединением к ГУАМу, и заявленное им неприятие российского военного присутствия как в данном регионе (на казахстанской и таджикской границах), так и в других частях Великого Лимитрофа (например, в Армении). С другой стороны, мы видим очевидное сопротивление ташкентского режима политической исламизации республики, осуждение им проиранских жестов Туркмении, враждебность к талибам, полную поддержку им американских репрессалий против Ирана и Ирака.
Для Запада Узбекистан наиболее импонирующий региональный лидер центрально-азиатского хартленда (46). Для России это государство может стать источником осложнений, как, впрочем, и для всех его непосредственных соседей, в отношениях с которыми оно не раз прибегало к демонстрации силы (например, в спорах с Киргизией о водопользовании и с Туркменией - о нефтегазовом месторождении Коктумалак) (47).
В интересах России, чтобы член новоиспеченного ГУАМа - Узбекистан не получил доступа к Каспию, но был бы, как и сейчас, отрезан от него казахстанскими и туркменскими землями, через которые может пролечь индоокеанский путь. Но поскольку этот центр противостоит выдвижению талибов на Лимитроф, а Ислам Каримов уже высказался о возможности для его страны двинуться путем Бабура и попытаться расширить свое влияние на Среднем Востоке вдоль путей, ведущих к Индийскому океану, постольку Москва обязана сотрудничать с этим государством всеми способами, которые могли бы укреплять подобное партнерство не в ущерб ее основным интересам в регионе.
Ведь если Россия будет стремиться войти в АТР своим урало-сибирским ядром, ее геоэкономический протихоокеанский курс должен будет получить надежную опору в ее центрально-азиатской стратегии.
Легко видеть, что стратегия тихоокеанского плацдарма объективно должна была бы привести к олигополии России, Китая и Ирана в области трансконтинентальных железнодорожных коммуникаций на большей части Евро-Азии. В случае реализации этой стратегии дороги, соединяющие концы континента, оказались бы в огромной мере под контролем трех держав, из которых любые две всегда могли бы подстраховаться против третьей в случае ее непартнерского поведения. Китай и Россию против Ирана страховал бы северный Шёлковый путь, Россию и Иран против Китая - индоокеанский путь. В случае неправильного поведения России Китай и Иран могли бы стимулировать жизнедеятельность южного Шёлкового пути через Узбекистан, выпадающего из системы тихоокеанского плацдарма.
Зато у России был бы про запас такой козырь, как Транссиб с БАМом до Ванино, возможно, продленный до Сахалина, если не до Хоккайдо, а у Ирана - дороги в сторону Турции и Балкан.
Транспортная олигополия способна стать основой для далеко идущего сближения позиций России, Китая и Ирана по вопросам безопасности в постсоветской Центральной Азии и во всем околокаспийском пространстве - вплоть до выработки общей стратегии в духе сотрудничества цивилизаций, соприкасающихся с данными секторами Лимитрофа. Речь шла бы при этом не об антиатлантистском союзе с сомнительной идеальной целью восстановить мировой баланс, а о договоре с прочной геоэкономической подоплекой, которая подкрепила бы общий негативный интерес, - неприятие любой четвертой силы, стремящейся внедриться в хартленд, - неважно, по Лимитрофу, то есть со стороны Восточной Европы и Кавказа, или из пакистано-пуштунской части Среднего Востока (48).
Такой тройственный консорциум держав имел бы шансы на успех в центрально-азиатской политике, если бы каждая из сторон с самого начала признала резкое различие природы своих геоэкономических и военно-стратегических задач в регионе при их несомненной корреляции. В плоскости геоэкономики общей целью членов олигополии должно было бы стать энергичное конструирование нового транспортно-коммуникационного дизайна для Евро-Азии. В раскладе же военно-силовом каждая сторона должна бы стремиться к тому, чтобы обрести для себя в Центральной Азии надежный тыл, обеспечивающий Китаю свободу действий на Тихом океане, Ирану - возможность самоутвердиться на Ближнем Востоке, России - гарантию от охвата ее натовским пространством как со стороны Восточной Европы, так и с юга.
Поэтому ни в коем случае нельзя поощрять безумные идеи в духе Дугина-Митрофанова насчет геополитического дележа Центральной Азии, идеи откровенно провокационные, неизбежно ведущие к кризисам в отношениях между тремя державами, а заодно подталкивающие элиты и народы региона взывать к Западу как защитнику и гаранту их суверенности. Военно-стратегическая поддержка регионального status quo и геоэкономическое строительство, работающие на новую ситуацию на континенте, - таким должно быть двуединое содержание российско-китайско-иранского соглашения по Центральной Азии, если мы хотим, чтобы оно отвечало духу нынешнего мира с его полутораполярностью и двумя не до конца совпадающими раскладами мощи на одних и тех же пространствах.
Надо осознать, что не очень-то конструктивное сопротивление многих российских политиков идее Евразийского транспортного коридора может быть рационализировано только в контексте борьбы за прокладку иных ресурсных потоков в Евро-Азии и утверждение именно их в качестве преобладающих под лозунгом Урал - да, Кавказ - нет!. Добиваясь меридиональной ориентации прикаспийских республик Центральной Азии на проект тихоокеанского плацдарма, а не на прозападную интеграцию с Закавказьем, нашей стране не обойтись без кавказской политики, отвечающей ее тихоокеанским интересам и вытекающим из них центрально-азиатским задачам.
Великий Лимитроф может быть собран в обход России или против нее только с опорой на Грузию и Азербайджан - своего рода малые империи Закавказья. Но эти необходимые звенья для любого сквозного геополитического строительства на Лимитрофе на самом деле очень ненадежны, как показали гражданская война и восстания национальных меньшинств, истерзавшие обе республики в первой половине 90-х. И Грузия, и Азербайджан вышли из этих войн, утратив контроль над значительной частью своих территорий. Само умиротворение стало отчасти возможно благодаря помощи России, подморозившей Абхазию, но еще большую роль сыграли имидж и личные качества Гейдара Алиева и Эдуарда Шеварднадзе, которые сумели укротить политических активистов младших поколений.
Но если возраст государственных лидеров тюркской Центральной Азии находится в диапазоне от 55 до 63 лет, что заставляет принимать во внимание большинство этих людей в политических прогнозах минимум на 10, а то и на 15 лет, то президентам Грузии и Азербайджана уже за 70. Нельзя исключать, что с их уходом от власти оживятся силы, уже едва не приведшие свои государства к полной катастрофе, и исход этих процессов будет существенным образом зависеть от благорасположения России.
А с ее точки зрения Кавказ пребывает прежде всего между нею и землями исламского Ближнего и Среднего Востока, а не между Восточной Европой и Центральной Азией, связывает и дистанцирует цивилизации, а не сцепляет стратегически помимо них и против них части того межцивилизационного пояса, к которому он культургеографически принадлежит. Претворение в жизнь этого подхода как региональной политической программы, поддерживающей идею тихоокеанского плацдарма, потребует от России серьезного подбора попутчиков и на самом Кавказе, и на исламском Востоке, чьи субъективно разноречивые и разнонаправленные устремления, складываясь и пересекаясь, содействовали бы ее целям.
Итак, предлагаемая концепция позволяет охватить единой геополитической логикой все множество российских интересов от Причерноморья до дальневосточного Приморья, подчинив их двуединой, сугубо прагматической и секулярной цели.
Во-первых, попытаться геоэкономическими средствами и методами изменить мировой порядок в направлении, повышающем статус России.
Во-вторых, обеспечить безопасность ее урало-сибирского коммуникационного ядра, а вместе с тем опереть целостность страны на новые основания, поднять международную геоэкономическую значимость этой российской пятой скрепы и прочнее завязать на нее угловые приморские регионы с их экспортно-импортными и транзитными выходами в мир.
Лидерам России, отодвинувшейся от Европы за полосу ставших суверенными пространств Великого Лимитрофа, предстоит решать, оставаться ли нам только европейским транспериферийным хинтерландом или в качестве далеко продвинутой к западу окраины АТР пытаться по-иному определить свое место в ойкумене начала XXI века. Я уже говорил, что в ближайшем (3-5 лет) будущем первая роль для нас неизбежна и, играя ее, надо попытаться извлечь из нее как можно больше выгод. Но реальное наращивание мирового влияния страны в среднесрочном (10-15 лет) будущем возможно лишь на втором пути. Он должен был бы определить приоритеты российской политики самое позднее к середине будущего десятилетия.
А подготовку к выдвижению этих новых приоритетов нужно бы начинать уже сегодня - и чем нагляднее, тем лучше.
Россия в Балто-Черноморье: подсказки истории
В восточно-европейском секторе Лимитрофа на протяжении последнего десятилетия неоспоримо господствовал сценарий отката России на свой остров и смывания ее следов экспансией структур Евро-Атлантики. Из-за прозападной установки восточноевропейцев мы оказались беспомощны в косовском кризисе, будучи отрезаны Лимитрофом от событий, которые разыгрались у его противоположного края, прилегающего к ядру коренной Европы.
И все же трудно сомневаться, что на ближайшие десятилетия Восточная Европа, включая и Центрально-Восточную, сохранит черты переходного пространства между Западом и Россией.
