Решение, предложенное Пребищем
Решение, предложенное Пребищем после Второй мировой войны почти единодушно поддержанное бедными странами, заключалось в отказе от ложных обещаний экспортоориентированного роста в пользу импортозамещения. Импортировать следует только самое необходимое то, что не удается производить на месте; в условиях планового развития, инвестируя общественные средства в предприятия государственного сектора, индустриализация, ориентированная на производство товаров для внутреннего рынка, выведет бедные страны из стагнации и приведет их к процветанию.
Предложенный Пребищем диагноз проблем, стоящих перед бедными странами, был вопиюще ошибочен. Заявление о неумолимом ухудшении условий торговли традицией -ными сырьевыми товарами не соответствовало реальности. Более того, допущение, что бедные страны не могут создавать новые экспортоориентированные отрасли (например, трудоемкие обрабатывающие производства), не выдерживало критики.
Однако, как показали последующие события, экспортный пессимизм, подтолкнувший многие бедные страны к политике импортозамещения, оказался самосбывающимся пророчеством. Завышенный валютный курс; использование протекционизма в целях повышения прибыльности производства для внутренних нужд за счет про -изводства на экспорт, а также для повышения внутреннего спроса на потенциально экспортируемые товары; дороговизна или недоступность иностранной продукции, необходимой для производства экспортных товаров, все эти факторы привели к постепенному упадку экспортных перс -пектив беднейших стран мира.
Между тем отдача от доморощенной индустриализации оказалась небогатой. Всего через 13 лет после своего манифеста об экономической самодостаточности Рауль Пре -бищ пессимистически оценил результаты политики, проводившейся по его инициативе:
Размножение всевозможных производств на замкнутом рынке лишило латиноамериканские страны преимуществ от специализации и масштаба, а слишком высокие протекционистские тарифы и ограничения не позволили возникнуть здоровой внутренней конкуренции, что негативно отразилось на эффективности производства32.
Хочется спросить: неужели это оказалось сюрпризом?
В 1960-егг. Латинская Америка начала пробовать раз-личные альтернативы.
Вначале выбор пал на региональный протекционизм. Боливия, Чили, Колумбия, Эквадор и Перу подписали Андский пакт, позднее к ним присоединилась Венесуэла.
Однако объединение неповоротливых национальных монополизмов в региональный блок мало что дало, а субсидируемый экспорт субсидируемой продукции, вопреки ожиданиям, не стал локомотивом роста.
Разочаровавшись в прежней политике, истинные сторонники ленинизма выдвинули теорию зависимости более радикальную версию подхода Пребища, предусматривавшую соединение автаркии со всеобъемлющим централизованным планированием33. Главная проблема предлагавшейся ECLA парадигмы импортозамещения заключалась в ее чрезмерной робости.
Несмотря на их критический характер, писали в 1976 г. сторонникитеории зависимости Фернандо Энрике Кардозо и Энцо Фалетто, в основу экономических теорий ECLA не был положен анализ социальных процессов, они не привлекали внимание к империалистическим отношениям между странами и не учитывали асимметричность отношений между классами34. Импортозамещение помогло создать национальную промышленность, но слишком часто она находилась под контролем местной буржуазии или, хуже того, под контролем иностранных многонациональных корпораций.
Единственное подлинное избавление от экономической зависимости состоит в движении по пути коллективизма. По словам Самира Амина, видного африканского сторонника теории зависимости: Вовсе не случайно, что каждая серьезная попытка периферии освободиться от политического доминирования центра вела к конфликту, указывавшему на необходимость продолжить движение к социализму35.
Теория воплотилась в практику в 1960-е 1970-е гг., когда многие развивающиеся страны еще больше увеличили активность государства в экономической сфере. Во всех странах третьего мира быстро росло число государственных предприятий, а иностранные инвесторы подвергались экспроприации. Если с 1946 по 1960 г. экспроприации подвергалось менее одной американской фирмы в год, то в 1967-1971 гг. - уже 15,8, а 1972-1973 гг. - 28,5фирм в год36.
На международном уровне главным очагом агитации за новый международный экономический порядок эвфемизм, подразумевающий массовую передачу богатства из богатых стран бедным и организацию международных сырьевых картелей по образцу ОПЕК, стала Генеральная Ассамблея ООН. Согласно активистам нового международного экономического порядка, для Запада пришло время вернуть все похищенные богатства. Танзанийский лидер Юлиус Ньерере кратко сформулиро -вал эту идею в 1975 г. во время государственного визита в Великобританию:
В едином мире, как и в едином государстве, если я богат, потому что ты беден, и я беден, потому что ты богат, передача богатства от богатого бедному есть вопрос справедливости, а не вопрос благотворительности... Если богатые страны всё богатеют и богатеют за счет бедных, то бедные всего мира должны потребовать перемен, точно так же как в прошлом требовал перемен пролетариат в богатых странах37.
Кстати, следует заметить, что пока Ньерере требовал от Запада признать свою вину за бедность стран третьего мира, проводимая им политика уджаама, т.е. политика принудительной коллективизации крестьян, разрушила сельское хозяйство Танзании и ввергла страну в пучину нищеты.
Конечную судьбу теории зависимости лучше всего характеризует последующая карьера одного из главных ее сторонников Фернандо Энрике Кардозо. Не отказываясь открыто от своих прежних взглядов, он сначала в качестве министра финансов Бразилии, а потом на посту ее президента проводил неолиберальную политику: боролся с инфляцией, приватизировал государственную про -мышленность и уничтожал торговые барьеры.
Начав, однако не завершив разрушение бесславного этатистского наследия своей страны, этот бывший апологет Кастро и Альенде теперь идет по стопам чикагских мальчиков Пиночета. В Макбете об изменнике тане Кавдорском сказано, что ни разу в жизни он не был так хорош, как с ней прощаясь *. То же самое можно сказать о жизни Кардозо в качестве dependencista.
За пределами Западного мира был один регион, где международная рыночная экономика рассматривалась не как угроза, а как благоприятная возможность. Вдоль Тихоокеанского кольца все большее число стран выбирало собственный путь экономического развития, отличный как от тоталитарного коммунистического в советском стиле, так и от западной модели государства благосостояния и типичной для третьего мира ориентации на автаркию.
Вместо этого они избрали путь, проложенный Японией, представляющей собой занятное исключение из правил единственный незападный член западного клуба.
Пер. М. Лозинского.
Прим. науч. ред.
Япония стала пионером гибридного варианта экономической системы, который его поклонники окрестили как развивающее капиталистическое государство. По сравнению с большинством других стран она намного более преуспела в создании благоприятных для рынка условий: гражданский мир, сравнительно стабильная валюта, низкие налоги, приемлемый уровень защиты частной собственное -ти и политическая культура, в которой ценится и поощряется коммерческий успех.
При этом, однако, правительство заняло активную позицию и контролировало инвестиционный процесс с помощью финансовых льгот, торговых барьеров, субсидий, налоговых льгот, всякого рода ограничений, поощрения картелей и регулярных совещаний правительства с представителями деловых кругов.
Впечатляющий послевоенный экономический рост Япо -нии создал подражателей: первыми по этому пути пошли четыре тигра Южная Корея, Тайвань, Гонконг и Сингапур, а позднее в этот клуб вошли страны Юго-Восточной Азии Таиланд, Малайзия и Индонезия. Корея и Тайвань весьма прилежно копировали опыт Японии, а Гонконг, напротив, следовал значительно более либеральным курсом, фактически не проводя никакой промышленной политики.
Страны Юго-Восточной Азии, где тон задавал Сингапур, приветствовали прямые иностранные инвестиции, а Япония и Корея избегали их. Что касается промышленной политики, в Индонезии и Таиланде гораздо большую роль играли продажность и коррупция, чем какая-либо внятная экономическая стратегия, а в Малайзии преобладали расовые соображения (продвижение коренного малайского населения).
В общем, опыт этих стран можно назвать восточно-азиатской моделью, соединяющей основные рыночные принципы и активную промышленную политику.
Критически важным элементом в этой ориентированной на рынок политике было устранение всех экспортных барьеров. Но были и различия. Гонконг стимулировал свой международный сектор более непосредственным образом введением односторонней свободы торговли.
Остальные страны этой группы проводили более или менее протекционистскую политику, компенсировавшуюся элементами стимулирования экспорта: низким валютным курсом, налоговыми льготами, беспошлинным импортом деталей и комплектующих и т.п. Благодаря этому, по крайней мере экспортеры действовали практически в условиях свободы торговли38.
Создавая условия для развития экспортного сектора, Япония и ее азиатские подражатели пошли против устано -вившихся стереотипов. И в то время как все незападные страны шарахались из одного тупика в другой, страны Тихоокеанского кольца открыли действительно кратчайший путь к процветанию.
Импортируя западные технологии массового производства и активно используя такие собственные ресурсы, как предпринимательская энергия и дешевый труд, страны Юго-Восточной Азии осваивали те области, в которых обладали сравнительными преимуществами: сначала развивали трудоемкую легкую промышленность, а затем постепенно переходили к развитию капиталоемких отраслей. Новые высокопроизводительные отрасли в этих странах развивались намного быстрее, чем позволил бы ограниченный внутренний рынок, благодаря их конкурентному превосходству в качестве производителей с низкими издержками производства в сочетании с относительной открытостью рынков богатых стран. Тем временем быстрое накопление богатства в экспортном секторе создало условия для ускоренного роста производств, рабо -тающих на внутренний рынок. Результаты были просто ошеломительные. Когда в начале 1960 -х гг.
Южная Корея начала развивать экспортные отрасли, экономические перспективы страны казались менее благоприятными, чем перспективы Западной Африки, а спустя всего 30 лет, в 19 9 0 - х гг., ее доход на душу населения был близок к южно -европейскому уровню. Сочетание конкуренции и интервенционизма поставило регион в двойственное положение в проходивших в 1980-е 1990-е гг. дебатах об экономической политике.
На фоне командноадминистративных экономик советского образца и инфляционной и изоляционистской Латинской Америки, Юго - Восточная Азия смотрелась весь -ма прорыночно. Поэтому в 1980-х гг., когда коммунистический блок разваливался, а Латинская Америка корчилась в тисках долгового кризиса, бурный экономический рост в странах
Тихоокеанского кольца служил веским доводом в пользу преимуществ рыночной экономики. С другой стороны, промышленная политика и тесные связи между промышленными, банковскими и правительственными кругами резко контрастировали с относительным отсутствием политики поощрения отдельных отраслей в Соединенных Штатах.
Когда стало казаться, что США не выдерживают натиска Японии, причем к последней вот-вот присоединятся четверка тигров и Юго-Восточная Азия, сторонники централизованного контроля получили мощный аргумент в пользу того, что чрезмерное доверие к рыночным силам прямой путь к экономическому упадку.
Сложилась ироничная ситуация: успех стран Юго-Восточной Азии до основания разрушил наиболее лелеемые предрассудки истинно верующих в экономическое развитие под неусыпным руководством государства, но в конечном итоге именно восточно-азиатская модель стала последним бастионом тех же самых истинно верующих. Поклонники восточно -азиатского развивающего капиталистического государства доказывали, что, соединив рынок и централизованное планирование, страны Тихоокеанского кольца взяли на вооружение лучшее в обоих мирах.
При таком сочетании рыночный механизм полезен тем, что эффективно управляет существующими экономическими структурами, а задача архитекторов экономики выбрать и сконструи -ровать эти базовые структуры остается достоянием небольшой технократической элиты. Журналист Джеймс Фол-лоуз одобрительно объясняет:
Система азиатского типа относится к рынку с глубоким недоверием. Она видит в конкуренции полезный инструмент поддерживающий в компаниях бодрость и энергию, но не способ решения действительно важных жизненных вопросов о том, как следует управлять обществом и в какомнаправлении должна развиваться экономика.
Таким образом, было признано, что конкуренция все-таки нужна, но ведущая роль по-прежнему отводиласьгосударству. Направляя ресурсы в новые перспективные отрасли с высоким потенциалом роста, органы централизованного планирования развивающих капиталистических государств продемонстрировали более высокую эффективность, чем действующие методом проб и ошибок некоординируемые рынки.
Апологеты планирования по - азиатски еще не знали того, что лучшие дни этой системы позади, а за ближайшим поворотом ее уже поджидают разные напасти. Когда Япония превратилась в идола защитников планирования, она уже двигалась по нисходящей от экономического чуда к упадку. Свою высшую точку Япония, Инк. прошла почти 30 лет назад, хотя осознание этого факта пришло лишь в последние годы.
В 1970-х отдельные отрасли японской промышленности продолжали демонстрировать бурный рост и даже вели мир к новым достижениям, но экономическая система в целом становилась все более дисфункциональной40.
Золотой век Японии, Инк. продолжался примерно четверть века от начала корейской войны до арабского нефтяного эмбарго. За эти годы страна выстроила и консолидировала специфическую систему деспотичного государственного контроля. В центре системы находилось министерство внешней торговли и промышленности (МВТП), которое, в тесном контакте с руководителями крупных компаний, устанавливало плановые ориентиры для инвестиций и экспорта.
В частности, МВТП провоцировало опасные инвестиционные гонки, регулярно приводившие к созданию избыточных мощностей и спадам. При наступлении спада МВТП создавало рецессионные картели, в рамках которых компании пропорционально сокращали избыточные мощности, чтобы у каждой сохранилась своя доля рынка.
В результате японская промышленность приучилась считать главным показателем делового успеха не прибыльность, а долю рынка41.
Право МВТП на руководство экономическим развитием подкреплялось систематическим подавлением финансового рынка. Скудные отечественные кредиты распределялись министерством финансов, а приток иностранных фондов был заблокирован.
Облигационный картель определял,когда корпорации могут эмитировать долговые ценные бумаги. Картель, управляемый банками, не позволял рынку облигаций составить сколько-нибудь серьезную конкуренцию банковской системе42.
Кейрецу, или возглавляемые банками корпоративные группы, укрепляли свои долгосрочные связи (и предотвращали возможность недружественного поглощения) с помощью тщательно продуманной системы перекрестного владения акциями.
В результате рынок акций был фактически заморожен.
Централизованный контроль шел рука об руку с эффектным экономическим ростом: с 1956 по 1973 г. среднегодовые темпы роста ВВП в реальном исчислении составля -ли впечатляющие 9,3%43. Но, как и полагается, падающая звезда в конце концов оказывается на земле.
Обеспечиваемый индустриализацией быстрый рост производительное -ти иссяк, когда доля обрабатывающей промышленности в ВВП достигла пика и начала снижаться. Многие отрасли достигли технологического паритета с Западом, исчерпав потенциал догоняющего роста.
Приток трудовых ресурсов из деревни поддерживал низкую заработную плату и конкурентную себестоимость; когда деревне стало нечего отдавать, приток прекратился и себестоимость продукции начала расти.
В борьбе с силами экономического тяготения некоторые отрасли японской промышленности, главным образом производители автомобилей, потребительской электроники и полупроводников, достигли новых высот производительности. Перестроив производственный процесс на основе таких методов, как непрерывное совершенствование и точно вовремя, они в 1970-х 1980-х гг. стали мировыми лидерами, упрочив репутацию Японии как эконо -мической сверхзвезды44. Однако ослепительная эффективность экспортных локомотивов роста скрывала от глаз ухудшающееся состояние остальной части японской экономики.
Капиталоемкие и трудоемкие отрасли страдали от хронического избытка мощностей, а политика рецессион-ных картелей, проводимая МВТП, только усугубляла ситуацию.
Низкая производительность в неконкурентоспособном и зарегулированном секторе услуг все сильнее тормозила общий экономический рост. Япония превратилась в деформированную двойную экономику: живой и динамичный международный сектор, перед которым трепетал и которому завидовал весь мир, и намного более крупный, но охваченный стагнацией внутренний сектор, который мир предпочитал не замечать. Международный сектор японской экономики постепенно высвободился из-под централизованного контроля. К середине 1960-х гг. устойчивый рост ослабил проблему нехватки капитала и покончил с властью министерства финансов над распределением кредитов.
Более того, с ростом экспортоориентированных отраслей их доходы выросли настолько, что они стали меньше зависеть от внешнего финансирования. Начиная с 1980-х гг. либерализация потоков капитала позволила японским экспортным гигантам стать независимыми от отечественной банковской системы: нужные средства они получали на зарубежных рынках акций и облигаций.
Хотя внешние наблюдатели продолжали ставить в заслугу МВТП успешное управление экспортными отраслями, на самом деле главной заботой Японии, Инк. стала не поддержка растущих производств, а опека над стагнирую-щими отраслями. МВТП мало что могло предложить передовым отраслям и утратило к ним интерес45.
Но загнивающий сектор двойной экономики все в большей степени нуждался в защите от конкуренции.
Японское развивающее капиталистическое государство достигло критического состояния в середине 1980 -х, когда всего за два года курс иены относительно доллара вырос почти в два раза. Сильная иена, или endaka, придавила экспортные отрасли и подтолкнула отток производствен -ных мощностей из Японии. Единственная опора экономической жизнеспособности международный сектор уходил из страны. В тот момент японским властям следовало бы понять, что игра окончена: послевоенные экономические структуры перестали работать и нуждались в фундаментальной перестройке. Вместо этого Банк Японии снизил процентные ставки, и страна пустилась в последний лихорадочный загул ложного процветания.
Банки и подчиненные им финансовые компании (juseri) закачивали деньги в быстро растущий сектор недвижимости; стремительный рост курса акций возбудил дикую инвести -ционную активность46.
В 1990 г. пузырь в конце концов лопнул. Через несколько лет плачевное состояние японской экономики уже невозможно стало отрицать. А спустя еще несколько лет азиатский финансовый кризис вскрыл глубокие структурные проблемы стран Тихоокеанского кольца.
Восточно-азиатская модель почила в бозе. С ее крахом на сцене не осталось ни одной жизнеспособной модели централизованного планирования.
Крах восточно-азиатской модели стал последним из серии катастроф, завершивших промышленную контрреволюцию как живое движение. Кризис начался в 1970-х, когда казалось, что коллективизм набирает новую силу. Несмотря на неуклонное падение экономической эффективности советского блока, коммунистическая модель продолжала приобретать новых приверженцев в Юго-Восточной Азии, Африке и Центральной Америке.
По всему третьему миру провалы проектов планирования экономического развития вели лишь к еще более ожесточенному осуждению капиталистической эксплуатации. Кульминацией этого процесса стало массовое движение за новый международный экономический порядок.
В свою очередь, в развитых странах стагфляция и искусственно вызванный энергети -ческий кризис заставили многих поверить в то, что остатки рыночной экономики долго не протянут.
Как раз когда казалось, что промышленная контрреволюция стоит на пороге новых внушительных успехов, вне -запно по всему миру начался ее стремительный распад . В развитых странах стагфляция 1970-хгг. вызвала двойную революцию в экономической политике, которая пришлась на 1980-е гг. Когда кейнсианская политика тонкой настройки окончательно утратила авторитет, главным ориентиром денежной политики стало не условие полной занятости, а стабильность уровня цен.
В то же самое время мир неожиданно отвернулся от послевоенной смешанной экономики: одна страна за другой распродавала предпри -ятия государственного сектора и отправляла на свалку регулирование цен и доступа к рынку.
В августе 1982 г. Мексика объявила миру, что неспособна платить по иностранным кредитам. Эта новость спровоцировала масштабный долговой кризис, быстро охвативший Латинскую Америку и большинство развивающихся стран.
В 1970-х гг. страны третьего мира набрали кредитов в западных банках: только в Латинской Аме -рике сумма долгосрочных иностранных кредитов выросла с 45,2 млрд долл. в 1975г. до 176,4 млрд долл. в 1982г.48 Когда пришло время платить по счетам, выяснилось, что одолженные деньги правительства попросту растранжи -рили. Приток иностранного капитала прекратился, и у стран-должников началась мучительная ломка.
В Латинской Америке 1980-е годы получили название потерянного десятилетия. Но пережитые страдания привели к фундаментальному изменению ориентации в экономической политике многих стран Латинской Америки: стабильные деньги вместо бурной инфляции, приватизация вместо государственной собственности и либерализация торговли вместо импортозамещения.
Dependencistas уступили место неолибералам.
Иностранные займы настигли Индию летом 1991 г. Столкнувшись с кризисом платежного баланса, новое правительство П.В. Нарасимха Рао резко порвало с затянувшимся на 40 лет централизованным планированием в советском стиле. Оно без промедления избавилось от господства разрешений удушающей системы регулирования и лицензирования, которая охватывала всю промышленность и пыталась контролировать все инвестиции и производственные планы. В международной сфере правительство Рао взялось за снижение таможенных пошлин, отмену лицензий на импорт и создание условий для иностранных инвестиций.
Взлелеянный Ганди идеал swadeshi опоры на собственные силы остался в прошлом.
Ну и, конечно, самым поразительным событием стал скоропостижный и абсолютно неожиданный для всех крах коммунизма. Потребовалось всего чуть больше десятилетия сконца 19 70-х до начала 1990-хгг., чтобывсемир-но-историческая сила первого ранга просто-напросто исчезла с лица земли. Конец начался в Китае в 1976 г., после смерти Мао Цзэдуна. Под руководством Дэн Сяопина страна встала на новый курс, получивший эвфемистическое название социализм с китайской спецификой.
В 1978 г. была проведена деколлективизация сельского хозяйства и создана система семейной ответственности, а в 1980 г. на южном побережье Китая была создана первая особая экономическая зона и начался постепенный отход от административно-командной экономики. В СССР пришедший к власти в 1985 г. Михаил Горбачев начал свою знаменитую политику гласности и перестройки.
Хотя целью Горбачева было вдохнуть новую жизнь в советскую систему, дело закончилось ее полным разрушением: в 1989 1990 гг. от империи откололись страны Восточной Европы, а на Рождество 1991 г. перестал существовать сам СССР.
