Представительная демократия, верховенство закона
В середине XIX в. либерализм, бесспорно, был политикой прогресса. Представительная демократия, верховенство закона, свободные рынки внутри страны и свобода международной торговли все это было знаками будущего.
Во всем мире смотревшие в будущее реформаторы поддерживали либеральную программу.
Тот факт, что господство либеральных идей пришлось на время, когда мировое влияние Британии достигло наивысшего уровня, не был случайным совпадением. В конце концов, Британия родина либерализма и его главный образец.
В частности, односторонний переход к политике свободной торговли заметнее всего проявившийся в отмене хлебных законов в 1846 г. был яркой демонстрацией ее приверженности принципам экономического либерализма. В интеллектуальной сфере великие британские философы Смит, Юм,
Рикардо и Милль привели серьезные теоретические доводы в пользу того, что главной заботой правительства должна быть защита личных свобод.
При этом Британия была самой богатой и могущественной страной мира; она была одновременно и всемирной мастерской, и владычицей морей; Британская империя была огромна и продолжала расти. Не случайно в 1861 г. нулевой меридиан был проведен через пригород Лондона: в то время Британия поистине была центром мира.
Успехи либерализма росли одновременно с успехами страны, бывшей его колыбелью и защитой. Британское влияние вернее, мировое господство доказывало истинность теоретических обоснований либеральной полити -ки.
Британия была образцом, которому мир хотел подражать, и образец этот был либеральным.
Однако в последней четверти XIX в. британское превосходство было поставлено под угрозу. Две быстрорастущие нации недавно объединенная Германия и оправившиеся после гражданской войны Соединенные Штаты стали новыми экономическими гигантами.
Американские и немецкие компании захватывали лидерство в новых техноло -гиях и новых отраслях; их доля в мировом промышленном производстве и экспорте неуклонно росла, а доля британских фирм падала. По мере если не абсолютного, то относительного упадка Британии, в США и Германии начали вырисовываться испытательные полигоны будущего и видимые черты этого будущего были отнюдь не либеральны.
Хотя индустриализация началась в Британии в середине XVIII в., современная экономика, основанная на массовом производстве, возникла в США в период между окончани -ем гражданской войны и началом Первой мировой войны. Некоторые историки экономики называют этот эпизод второй промышленной революцией, но, мне кажется, лучше было бы сказать, что промышленная революция обрела законченность.
Новые организационные формы объединили в единое целое отдельные направления экономического развития (новые источники энергии, новые производственные технологии, прорывы в сферах транспорта и связи), в результате чего возник невиданный по мощности, сложности и масштабу механизм создания богатства. Более того, именно в то время научный подход сделался интегрированной частью экономической жиз -ни технологические и организационные новшества стали нормальным, обычным и повсеместным явлением.
В целом результат этих взаимосвязанных изменений оказался боль -ше, чем простая сумма частей: возник экономический порядок нового типа13.
Конечно, важный вклад в этот процесс внесла и Европа, но впервые новый экономический порядок возник и быст -рее всего развивался в Америке позолоченного века. И буквально все современники этого периода расцвета промышленной революции видели в ней торжество централизованного контроля и управления.
Для нас, наблюдающих сегодняшнюю экономическую жизнь, выгоды конкуренции очевидны и неоспоримы; то же самое относится и к опасностям чрезмерного размера предприятий.
Глядя на бурлящую закваску Кремниевой долины, мы видим динамизм, а не расточительное дублирование проектов; и точно так же мы зачастую считаем гигантские предприятия динозаврами тупыми, неуклюжими, неспособными справиться с мелкими и проворными соперниками.
Но эта расхожая мудрость очень недавнего розлива. В конце концов, всего лет десять назад маститые экспертыскулили по поводу хронического зуда предпринимательства в Кремниевой долине и пророчили, что гигантские японские корпорации скоро превратят ее в стоячее болото14.
Поэтому не стоит так уж изумляться тому, что на заре массового машинного производства достоинства конкурен -ции и децентрализации не слишком бросались в глаза.
В самом деле, современников американской промышленной революции поражал следующий факт: предприятия были одновременно намного больше и намного производительнее, чем когда бы то ни было. Огромные новые промышленные фирмы использовали труд тысяч людей, разбросанных по всему континенту; они перерабатывали гигантские потоки сырья и материалов и управляли чрезвычайно сложными сетями сбыта конечной продукции. Только масштабные военные операции могли соперничать по сложности с этими новыми фирмами. Точно так же как армией, этими компаниями управляли строевые и штабные офицеры (известные как линейные и функциональные менеджеры) , подчиняющиеся главнокомандующему (известному как владелец).
Поэтому вполне понятно, что в то время люди по привычке связывали размер и бюрократический порядок с эффективностью. Эдвард Беллами в своей книге мыслил в высшей степени типично, когда сформулировал эту связь в качестве основного закона экономики: Доказано, что эффективность капитала как механизма создания богатства пропорциональна степени его консолидации15.
Если в новой индустриальной экономике консолидация была ключом к производительности, понятно, что внутриотраслевую конкуренцию следовало признать анахронизмом. Беллами формулирует и эту мысль со свойственной ему силой и выразительностью:
В каждой из них [фирм] соблюдалась строжайшая организация производства: отдельные бригады подчинялись руководству из единого центра. Пересечение и дублирование работ были исключены. Каждому определялась его задача, и никто не шатался без дела.
Однако какой-то необъяснимый изъян в логике, какой-то порок мышления не позволял осознать необходимость применить тот же принцип к организации наци -ональной промышленности в целом, понять, что если недостаток организации снижает эффективность мастерской, то в случае общенациональных отраслей последствия должны быть неизмеримо более пагубными, потому что последние куда больше и внутренние связи там намного сложнее16.
Беллами, однако, был оптимистом: он верил, что поступательный ход развития промышленности постепенно уничтожит конкуренцию.
Великий иконоборец, экономист Торстейн Веблен сам находившийся под влиянием Беллами и наряду с Беллами оказавший значительное влияние на партию прогрессистов и на деятелей Нового курса пришел к тем же выводам. Современная система промышленности, писал он в книге Теория промышленного предприятия, представляет собой сочетание процессов, в значительной мере подобных единому всеобъемлющему сбалансированному механическому процессу.
Однако, рассуждал он, материальные интересы людей бизнеса ... далеко не всегда требуют поддержания сбалансированности производства17.
Веблен считал, что в индустриальной экономике сохранение соперничества ведет к хроническим сбоям, дублированию и неверному направлению роста. Он приветствовал рост концентрации рынков и надеялся, что этот процесс завершится полной монополизацией:
Пока взаимодействующие между собой производствен -ные единицы находятся в разном подчинении, они, по самой природе вещей, направлены к несовместимым целям, и консолидация бизнеса ликвидирует эту неблагоприятную особенность системы производства тем, что в максимально возможной степени устраняет из сочленений системы элемент материальной заинтересованности. ...Героическое предназначение капитанов промышленности состоит в том, чтобы быть избавителями от чрезмерности управления. То есть глава коммерсантов должен провести выбраковку коммерсантов'8.
Любопытно, что многие лидеры американского бизнеса разделяли эти взгляды. Согласно популярным представлениям, в Прогрессивную эру* происходило острое противоборство между нарождавшимся большим правительством и противившимся этому большим бизнесом борцы с трестами против баронов-разбойников.
Столкновение интересов, несомненно, имело место, но, оглядываясь назад, поражаешься, в какой степени лидеры новых крупных предприятий приветствовали установление государством конт -роля над их отраслями. Они не менее, чем Веблен и Беллами, были убеждены, что идея конкуренции устарела19.
Например, Элберт Гэри, первый председатель совета директоров корпорации U.S. Steel, был знаменит тем, что еженедельно устраивал обеды с руководителями других металлургических компаний для установления цен.
В защиту этого плана сотрудничества Гэри говорил, что закон не принуждает конкурировать; он всего лишь запрещает соглашения об отказе от конкуренции20. А на случай, если бы такое дружеское сотрудничество оказалось нарушением антитрестовского законодательства, у Гэри была и другая идея:
Я был бы просто счастлив, если бы мы могли куда-то прийти, к какому - нибудь ответственному правительствен -ному чиновнику, и сказать ему: Вот наши факты и цифры, вот наши мощности, вот наша себестоимость производства, а теперь скажите нам, на что мы имеем право и какие цены мы можем установить21.
Джордж Перкинс, главный помощник Дж.П. Моргана, в 1913г. так отозвался о конкуренции:
Я не считаю, что конкуренция остается душой торговли. .. .Я уже давно считаю, что сотрудничество между большими промышленными комплексами при надлежащем надзоре и регулировании со стороны федерального правительства это единственный метод устранения тех злоупотреблений, от которых страдал труд в условиях конкуренции. Я верю в кооперацию и организацию промышленности. Я верю, что это в интересах и труда, и капитала...
Тогда они под стро -гимрегулированием и контролем федерального правительства смогут дать народу максимум благ и минимум всяких зол22.
Лидеры бизнеса вроде Гэри и Перкинса были решительно против полной экспроприации, на которой настаивали
Беллами и другие социалисты. Они предлагали более умеренный путь устранения конкуренции с помощью регулирования либо со стороны государства, либо на основе саморегулирования в рамках отраслевых картелей.
Однако обе стороны были согласны с тем, что конкуренцию следует подавить; расходились они лишь в вопросе о том, как именно следует централизовать принятие экономических решений.
В любом случае, в сфере регулирования (а о национали -зации и говорить не приходится) не Америка была моделью для промышленной контрреволюции. В этом плане США были своего рода отстающими к неизбывному огорчению американских реформаторов, которые с завистью посматривали на более передовые страны Европы. Мир, скорее, был поражен достижениями Америки на уровне отдельно -го предприятия. Американские корпорации-гиганты лидировали в развитии массового производства и сбыта, а превосходство технических изобретений и феноменальная производительность наводили на мысль об уровне процветания, который может быть достигнут только в хорошо организованном обществе.
Сегодня странно думать об американском большом бизнесе как об источнике вдохновения для коллективистов, а не как об их проклятии. Но так было.
Вот, например, весьма эмоциональное высказывание И.В. Сталина, самого свирепого из тоталитарных адептов централизации: Американская деловитость это та неукротимая сила, которая не знает и не признает препятствий, которая, взявшись за решение задачи, не останавливается, пока не покончит с ней, даже если это незначительная второстепенная задача. Без этого серьезная созидательная работа немыслима. ...Сочетание русского революционного напора с американской деловитостью в этом суть ленинизма...23 В этом отношении наибольший интеллектуальный вклад в дело промышленной контрреволюции со стороны Амери -ки, пожалуй, внес отец научного управления Фредерик Уинслоу Тейлор.
Хотя Тейлор занимался исключительно организацией внутренней деятельности компаний, а не вопросами экономики в целом, сторонники широких социальных реформ ухватились за его подход к управлению промышленными предприятиями как за модель для реше -ния своих задач.
По замыслу Тейлора, цель научного управления состоит в повышении производительности рабочих на основе систематизации и централизации знаний. В первые десятилетия индустриализации работа на заводах была органи -зована так же, как в ремесленных мастерских: опытные мастера неспешно и неохотно передавали ученикам секреты и приемы ремесла.
Собственники и менеджеры оставались по большей части в неведении по поводу всего этого. Распределение работ, последовательность производственных операций, выбор средств и инструментов, темп работы все эти вопросы решали сами рабочие (в менее идиллическом варианте мастера цехов, зачастую грубые и властные).
Тейлор счел, что в эру потрясающих новых технологий эта система, являющаяся, по сути, наследием средневековых гильдий, неуместна. Он побуждал менеджеров раскрывать секреты мастерства, методически собирая массу традиционных знаний, которые в прошлом таились в голо -вах рабочих и в их физических навыках и умениях24.
С помощью систематического наблюдения и экспериментов (включая пресловутое хронометрирование замер времени выполнения операций) менеджеры могут найти единственный наилучший способ выполнения каждой из производственных операций и наладить ритмичную работу.
В научно организованной фирме, учил Тейлор, весь умственный труд должен быть выведен за пределы цеха и сосредоточен в отделе планирования и нормирования работ25. Менеджеры составляют детализированные карты производственных операций, планируют использование и расстановку оборудования и вообще устанавливают, кто, когда, что и в каком порядке должен делать. Благодаря этому трудовые навыки рабочих сводятся к последователь -ности привычных движений.
Роль рабочих в системе Тейлора заключается в том, чтобы делать, что сказано и как следует, не задавая вопросов и не внося предложений26.
Вот такая доведенная до логического конца идея абсо -лютного контроля! Неудивительно, что система Тейлорапородила массу споров. Профсоюзные лидеры, в частности Сэмюел Гомперс, обвинили Тейлора (и не без оснований) в том, что он обращается с рабочими, как с механизмами.
Но, в конце концов, тейлоровский научный подход к управлению был вполне в духе времени. Тейлор стал международным символом американской эффективности и промышленной мощи, его труды были переведены на десятки языков, и повсеместно расплодились тейлоровские общества.
Между тем его идеи управления производством нашли применение в сфере социальной политики. Самым знаменитым из учеников Тейлора был не кто иной, как В.И.
Ленин. В статье Очередные задачи Советской власти, написанной весной 1918 г., он заявлял:
Осуществимость социализма определится именно нашими успехами в сочетании Советской власти и советской организации управления с новейшим прогрессом капитализма. Надо создать в России изучение и преподавание системы Тейлора, систематическое испытание и приспособление ее27.
Если Америка предложила модель увеличения произво -дительности централизованного хозяйства, то Германия была на переднем фронте ее реализации. Германия кичилась не только динамизмом своей экономики, высокими темпами индустриализации и технологическим превосходс -твом, но и по крайней мере, с позиций централизации беспримерным социальным и интеллектуальным динамизмом.
Если США были страной, в которой промышленная революция впервые продемонстрировала свой потенциал, то Германия стала тем местом, где сформировалась и заявила о себе промышленная контрреволюция.
Великий экономист и социальный мыслитель, лауреат Нобелевской премии по экономике Ф.А. Хайек, имя которого еще неоднократно встретится в этой книге, описывает процесс, названный им дорогой к рабству, как поворот от ориентации на Англию к ориентации на Германию:
В течение более чем двух столетий английская общественная мысль пробивала себе дорогу на Восток. Принцип свободы, реализованный в Англии, был, казалось, самойсудьбой предназначен распространиться по всему свету. Но где - то около 1870г. экспансии английских идей на Восток был положен предел.
С этих пор началось их отступление, и иные идеи (впрочем, вовсе не новые и даже весьма старые) начали наступать с Востока на Запад. Англия перестала быть интеллектуальным лидером в политической и общественной жизни Европы и превратилась в страну, импортирующую идеи.
В течение следующих шестидесяти лет центром, где рождались идеи, распространявшиеся на Восток и на Запад, стала Германия. Большинство этих новых идей, в том числе идея социализма, родилось не в Германии. Однако именно на немецкой почве они были отшлифованы и достигли своего наиболее полного развития в последней четверти XIX -г первой четверти XX в.28 Обзор распространения немецких идей, очевидно, следует начать с Карла Маркса.
Нет нужды подробно расписывать масштаб его влияния: стоит лишь мельком взглянуть на политическую карту мира до 1989 г., чтобы оценить грандиозный размер территорий и населения, которыми до недавнего времени правили от его имени. Однако о приро -де его влияния стоит сказать несколько слов.
Совершенно определенно, что оно никак не связано с вопросом о том, как социализм будет функционировать на практике. Здесь Марксу сказать было нечего; мало того, он заклеймил соответствующие попытки других авторов как утопические и ненаучные.
В результате социализм как реальное историческое явление т.е. политика, проводившаяся во имя социализма под руководством откровенно марксистских или каких-либо иных правительств, имеет весьма отдаленное отношение к тому, что писал Маркс.
Предпринятая им попытка показать, почему социализм неизбежен, а не то, как он будет работать, вот величайший вклад Маркса, обеспечивший ему место среди других теоретиков промышленной контрреволюции. Маркс попытался определить главную пружину человеческой истории, научные законы ее развития.
Согласно Марксу, действие этих законов безжалостно и неминуемо направляет ход истории к предопределенному итогу: угнетенный пролетариат сбросит капиталистическое ярмо.
С помощью своей философии диалектического материализма Маркс сделал больше любого другого мыслителя дляотождествления коллективизма с ходом прогресса. И до него многие выдвигали идею о том, что индустриализация и конкурентные рынки в чем-то противоречат друг другу. Маркс взял эту идею и встроил во всеобъемлющую картину социального развития, соединив аналитическую изощренность с раскаленным добела морализаторством.
Тем самым Маркс внес вклад не только в научный социализм, но и во все течения промышленной контрреволюции, придав им почти непреодолимый интеллектуальный напор.
Именно на родине Карла Маркса этот идейный импульс впервые был соединен с массовым политическим движением. В 1863 г. щеголеватый агитатор Фердинанд Лассаль сформировал Всеобщий германский рабочий союз, после чего отослал копию устава прусскому министру-президенту Бисмарку с наглой припиской: Ваше превосходительство, к сему прилагается конституция моего королевства, которо -му вы, возможно, будете завидовать29.
Лассаль не успел реализовать свои безмерные амбиции: в следующем году он был убит на дуэли. Но созданная им организация рабочих пережила его.
Тем временем созданный Марксом в 1864 г. в Лондоне Международный союз рабочих в 1868 г. пустил корни в Германии, когда сподвижники Маркса Август Бебель и Вильгельм Либкнехт захватили власть в прежде либеральном по духу Союзе рабочих ассоциаций и приняли социалистическую программу Первого Интернационала. В 1875 г. марксисты и лассальянцы объединились и создали Германскую социал-демократическую партию ту самую, которую сегодня возглавляет Герхард Шредер.
Социал-демократы быстро стали в Германии влиятельной политической силой. В 1877 г. на выборах в рейхстаг они собрали 500 тыс. голосов и получили 12 мест.
Партия пережила репрессии, обрушившиеся на нее после принятия в 1879 г. исключительного закона против социалистов, и победила автора закона: на выборах 1890 г. партия набрала 1,4 млн голосов, завоевав 35 мест в рейхстаге, что привело к отставке Бисмарка и отмене закона против социалис -тов. Накануне Первой мировой войны социал-демократы были в рейхстаге самой многочисленнойпартией .
В этот период объединившаяся Германия быстро стала лидером стран, проводящих коллективистскую политику. Носоциал-демократы, несмотря на их растущую силу, не оказывали непосредственного влияния на это развитие, посколь -ку их не допускали к участию в правительстве.
В Германии первые решительные шаги к коллективизму были сделаны не левыми, а правыми политическими силами в форме государственного социализма Отто фон Бисмарка.
Социальные приоритеты Бисмарка, разумеется, были максимально далеки от марксистских. Его отнюдь не заботило создание рая для рабочих; его целью было сохранить монархию Гогенцоллернов и власть феодальной юнкерской аристократии. Бисмарк был последователен в целях, но гибок в выборе средств.
По его расчетам, усиление государственного контроля над экономической жизнью должно было служить сохранению традиционного порядка.
Бисмарк верил, что при правильном обращении крепнущий рабочий класс может стать надежным союзником аристократии в борьбе с либеральным средним классом. Вот его аргументы в пользу поддержки всеобщего избирательного права для мужчин:
В решающий момент массы окажутся на стороне монархии независимо от того, будет ли последняя следовать либеральным или консервативным тенденциям... В стране с традициями монархизма и верноподданничества всеобщее избирательное право, устранив влияние либерально-буржуазных классов, обеспечит выгодные монархии выборы31.
Чтобы скрепить этот союз, делает вывод Бисмарк, необходим поворот к коллективизму.
Итак, в 1879 г. Бисмарк разорвал отношения с Национальной либеральной партией, отказался от прежней политики свободной торговли и поддержал рост тарифов на импорт сельскохозяйственных и промышленных товаров. Этот так называемый стальной и ржаной тариф объединил рабочих тяжелой промышленности и крупных землевладельцев на почве заинтересованности в государственной защите.
Пока одной рукой Бисмарк протягивал пряник, другой он взялся за кнут: отказавшись от политики свободной торговли, он провел репрессивный закон против социалистов, пытаясь (правда, безуспешно) сокрушить социал-демократическую партию. Бисмарк рассчитывал на то, чтоему удастся увести рабочий класс от революционного со -циализма и сделать его надежной опорой рейха.
Движение к протекционизму положило начало политике, получившей известность как политика государственного социализма. В частности, в 1880-е гг.
Бисмарк провел закон об обязательном социальном страховании рабочих на случай болезни и увечья и о пенсионном обеспечении по старости и инвалидности. Как было заявлено им в 18 8 2 г.: Многие из принятых нами к великому благу нашей страны мер являются социалистическими, и государству придется привыкнуть к небольшой толике социализма32.
В то же время Бисмарк стремился расширить участие государства в коммерческой деятельности. Под его руководством Пруссия национализировала буквально все железные дороги, чего Бисмарк добивался как по военным, так и по социальным соображениям33. Железные дороги были лишь наиболее заметной частью большого и быстро -растущего государственного сектора, в который вошли шахты, электростанции, предприятия коммунального хозяйства, телеграф и банки.
Социолог Ральф Дарендорф описывает ситуацию следующим образом: Государство в Германии стало крупнейшим предпринимателем в тот мо -мент, когда, в условиях английской модели, должен был случиться расцвет частного предпринимательства, политического и социального либерализма34.
