Подход Пекина к взаимоотношениям с Россией
В разделе декларации, посвященном международному миру и развитию, Москва приняла ряд тезисов Пекина. Например, речь шла о том, что в мире нет спокойствия, что по-прежнему существует гегемонизм.
Представляется, что такая постановка вопроса подталкивала Москву в направлении конфронтации с Западом, с США, причем КНР оставалась в стороне от этой конфронтации.
Речь шла также о том, что не только наша страна, но и Китай внес весомый вклад в дело окончательной победы над мрачными силами фашизма. До сих пор было известно, что так именовали в КНР войну в Европе.
Поэтому такая формулировка означала, что своей победой в Отечественной войне мы обязаны Китаю. Нашей стране отказывалось в справедливом утверждении о том, что именно мы заплатили самую большую цену, если говорить о человеческих жизнях, за победу во Второй мировой войне в целом, в мировых масштабах, т.е. и на Западе и на Востоке.
Утверждалось также, что наша страна вместе с КНР намерена установить новый справедливый и рациональный международный политический и экономический порядок. Здесь Пекин подталкивал нас на размежевание с США и другими странами, на борьбу против них.
При этом сам Пекин в реальной политической жизни опять оставался в стороне.
Подход Пекина к взаимоотношениям с Россией
В 1998 г. в российской печати появилось изложение аналитического доклада, в котором довольно откровенно излагался подход в Пекине к взаимоотношениям с Россией. Доклад, как писала газета Известия, был подготовлен центром исследования стратегии и управления КНР, снабжающим рекомендациями высшее руководство страны.
Пекин и Москва, по мнению авторов доклада, к середине 1990-х гг. почти одновременно, но в разной степени, созрели для более близких или неких особых отношений. Идея стратегического партнерства родилась сначала в Кремле, но Пекин затем перехватил инициативу и предложил свою концепцию партнерства в целях формирования многополярности и во имя нового справедливого мирового порядка следование пяти принципам мирного сосуществования, уважение независимого выбора развития, противодействие гегемонизму и силовой политике.
При этом стороны договорились соблюдать принципиальное условие недопустимость перехода стратегического сотрудничества в союз.
Пекин, по мнению авторов доклада, не может позволить себе однозначно поддержать Москву в противодействии расширению НАТО, поскольку в таком случае он испортит отношения с государствами Восточной Европы и Прибалтики. В ответ они пойдут на сближение с Тайванем.
Тайваньский вопрос всегда создает трудности для китайской дипломатии, говорилось в докладе.
Кстати сказать, отношение Пекина к НАТО, к расширению состава этой организации и к внешней политике США является далеко не таким однозначно отрицательным, как это представляется части людей в нашей стране. Пекин исходит из того, что у США имеются свои интересы, с которыми следует считаться. Европейские дела, в том числе все то, что связано с НАТО, представляются в Пекине сферой прежде всего интересов США и их союзников, с чем необходимо считаться, ибо и в настоящее время и в обозримом будущем это не затрагивает непосредственно интересы КНР. В Пекине также полагают, что американцы до сих пор проявляли осторожность и стремились прямо не ущемлять интересы КНР на мировой арене, прежде всего, в тех регионах, где это первостепенно важно для КНР; из этого следует вывод о том, что в вопросе о НАТО США будут продолжать вести себя таким образом, чтобы это не ущемляло интересы КНР.
Таким образом, КНР вовсе не настроена на решительное противодействие политике США в вопросах, касающихся НАТО.
Партнерство КНР и РФ на нынешнем этапе, как считали китайские аналитики, будет ограничено жесткими рамками в силу целого ряда объективных и субъективных причин.
Во-первых, дипломатическое сотрудничество в международных делах затруднено отсутствием прочных обязательств. Кроме того, формат сближения Пекина и Москвы обусловлен их приоритетными интересами в сотрудничестве с Вашингтоном не считаться с его позицией, а тем более выступать единым фронтом против него они себе не могут позволить.
Во-вторых, имеются достаточно существенные различия в позициях на международной арене Москва пытается добиться статуса крупной державы за счет включения в большую семерку. Пекин, напротив, туда не стремится и намерен закрепить за собой роль ведущей державы третьего мира. В-третьих, у Пекина и Москвы есть свои внутренние ахиллесовы пяты, которые неизбежно будут сдерживать развитие партнерства.
Наконец, Пекин не может не учитывать укрепившегося за последние годы в России мнения о существовании китайской угрозы.
Китайские стратеги не скрывали своих подозрений относительно неустойчивости и непредсказуемости геополитических ориентиров Москвы. С одной стороны, им представлялось, что Россия настолько уникальна с точки зрения ее истории и культуры, что никогда не согласится отождествлять себя полностью с Западом, даже если следующим президентом станет прозападный политик.
С другой стороны, в Пекине не могли не обращать внимания на то, что американские стратегические эксперты в схемах противостояния с Китаем всегда делали ставку на Россию как на своего союзника. Более того, предупреждали авторы доклада, было бы ошибкой недооценивать значение таких понятий, как общие ценности и даже расовая общность. (Вообще, примечательно, что в настоящее время в Пекине придают важное значение таким понятиям, как нация и раса.)
В докладе содержались и рекомендации о том, как можно упрочить партнерство с Россией на длительную перспективу. Прежде всего, считали эксперты, необходимо устанавливать деловые контакты между новыми поколениями руководящих элит и по возможности развивать их до отношений личной дружбы.
Полезно также приглашать в Китай тех представителей правительственных и академических кругов, которые упорно верят в китайскую угрозу.
Стабилизирующим компонентом долговременного стратегического партнерства должно стать, по мнению аналитиков, участие Китая в разработке и добыче углеводородов в Сибири и на Дальнем Востоке, а также расширение военно-технического сотрудничества.
Китайские аналитики полагали, что сотрудничество с Китаем становится для Москвы едва ли не единственной надеждой и опорой в условиях, когда НАТО грозит перейти границы СНГ, когда обостряются противоречия с США, а страны большой семерки все еще не до конца доверяют России. [6]
Смерть Дэн Сяопина
Девятнадцатого февраля 1997 г. умер Дэн Сяопин. Смерть Дэн Сяопина, последнего остававшегося к тому времени в живых члена большой семерки, которая взяла в свои руки власть над континентальным Китаем в середине двадцатого столетия (с нашей точки зрения, большая семерка это председатель ЦК КПК Мао Цзэдун, заместители председателя Лю Шаоци, Чжу Дэ, Чжоу Эньлай, Линь Бяо, Чэнь Юнь и генеральный секретарь ЦК КПК Дэн Сяопин), знаменовала собой окончание целой эпохи нахождения у власти представителей первого поколения руководителей КПК. В связи с этим континентальный Китай могли ожидать новые потрясения. Главным итогом деятельности Дэн Сяопина, особенно в последние годы его жизни, было то, что ценой огромных усилий (и даже используя армию для поддержания режима) ему удалось сохранить над КНР власть Коммунистической партии, сохранить армию этой партии, т.е.
НОАК, сохранить государство, находившееся под руководством этой партии, т.е. КНР.
Дэн Сяопин сохранил созданное Мао Цзэдуном государство. Под напором обстоятельств непреодолимой силы Дэн Сяопин делал полушаги, соглашаясь на некоторые перемены, но сохраняя основу сформировавшейся при Мао Цзэдуне политической и экономической системы.
Дэн Сяопин в каком-то смысле пережил свое время. Физически на протяжении нескольких лет перед смертью он продолжал существовать, присутствовать в нашем мире, но политически он уже не был способен действовать, функционировать. Жизнь между тем шла вперед. Дэн Сяопин незримо присутствовал в этой жизни, само его физическое существование оказывало на нее некое воздействие.
Но в то же время он уже находился и как бы в потусторонней жизни, далекой от реальной действительности. Поэтому его смерть оказалась одновременно и заметным и незаметным явлением.
Для большинства населения он как бы уже давно не существовал, поэтому всенародного траура не было. В то же время для реальной политической жизни, для политической системы, существующей в КНР, уход Дэн Сяопина стал весьма ощутимым явлением.
Со смертью Дэн Сяопина можно было ожидать постепенного отхода от целого ряда важных, существенных элементов прежней системы, не исключая ее распада и исчезновения. В последние несколько лет жизни Дэн Сяопин был физически существующим, но уже не действующим сердечником этой политической системы, режима, всего политического механизма в КНР. С уходом Дэн Сяопина встала проблема замены сердечника.
При этом вопрос стоял и о замене политического лидера, о политическом руководстве партии в КНР и о самой этой правящей в континентальном Китае политической партии. Вероятным представлялось обновление, возможно омоложение, но главное, что представлялось очевидным, рано или поздно, но должны были произойти перемены.
После смерти Дэн Сяопина появились первые предвестники изменений. Заговорили о замене главы правительства Ли Пэна, учитывая его вполне определенную политическую окраску сына партии.
Ли Пэн был главным наследником традиций Мао ЦзэдунаЧжоу Эньлая, а в реальной политической жизни вел непримиримую политическую борьбу против бывшего генерального секретаря ЦК КПК Чжао Цзыяна. Именно Ли Пэн был тем политиком и государственным руководителем, который отдал приказ о подавлении с применением вооруженных сил массовых выступлений под лозунгами демократии на площади Тяньаньмэнь в 1989 г.
Нельзя исключать, что в Политбюро ЦК КПК существовала договоренность не поднимать вопрос о событиях на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. до смерти Дэн Сяопина. Очевидно, что после его смерти такая возможность появилась. Правда, важно подчеркнуть, что континентальный Китай за прошедшие семь-восемь лет прошел длинный путь, далеко ушел от ситуации 1989 года. Однако накопились новые вопросы, связанные в определенной степени и со старыми проблемами.
Можно было ожидать, что новыми будут и решения накопившихся вопросов. Конечно, все это могло потребовать времени.
В последние два десятилетия КПК постепенно трансформировалась, переходила в новое состояние. Из политической партии ленинско-сталинско-маоцзэдуновского типа она преобразовалась в то, что скорее можно называть режимом, а не партией.
В конце XX в. КПК была политической организацией, находившейся у рычагов власти, но практически лишенной или лишившей себя идеологического и пропагандистского аппарата, работающего на основе классового анализа происходящих событий. Партия сохранила силовые структуры под своим командованием и контролем.
Однако им приходилось действовать в государстве, где не было прежней все пронизывающей системы партийных организаций. КПК стала также финансово-экономической структурой, причем не только внутри КНР, но и с выходом на мировую арену, где противоборствовали по крайней мере два механизма китайской нации: один связанный с Пекином, другой с Тайбэем.
Преемником Дэн Сяопина, а фактически лидером, находившимся к моменту смерти Дэн Сяопина у власти уже восемь лет, был Цзян Цзэминь. Он выступал в качестве главы партии, армии и государства в континентальном Китае. Централизация власти в его руках предельно возможная.
Возникал вопрос о том, что могло происходить с такой концентрацией власти.
Цзян Цзэминь преемник Дэн Сяопина, но не Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун оставался отцом-основателем нынешнего государства с центром в Пекине, но вся политика этого государства, которой руководствовался Цзян Цзэминь, и что он особенно подчеркивал, это выполнение заветов Дэн Сяопина.
Во второй половине 1990-х гг. в КНР был принят закон, в соответствии с которым армия должна была давать присягу на верность КПК. Иначе говоря, Цзян Цзэминь учел опыт отмены шестой статьи Конституции СССР и стремился не допустить утверждения мысли о деполитизации армии.
В то же время можно отметить, что армия должна была приносить клятву не лично Цзян Цзэминю, а партии, т.е. любому ее руководству.
После ухода из жизни Дэн Сяопина Цзян Цзэминь произвел перестановки на постах высших военачальников. Очевидно, его тревожило положение в армии.
В связи с военной политикой КНР могли возникать серьезные вопросы как внутри КНР, так и на мировой арене. Об этом свидетельствовали, в частности, военные учения и запуски ракет в начале 1996 г. в направлении Тайваня.
С другой стороны, весьма знаменательно, что армия стремилась покупать много оружия у РФ. Возможно, что в армии КНР могли найтись силы, которые хотели бы снять саму возможность восстановления военного противостояния с нашей страной.
Во всяком случае, можно было ожидать проявлений разногласий среди высших военачальников и по этому вопросу.
В КНР продолжалась и усиливалась борьба между государственниками и идеологами. Этот вопрос был весьма серьезным. Собственно говоря, речь шла о стабильности, о том, чтобы предложить населению континентального Китая более приемлемую для него идеологию.
Например, если раньше, при Мао Цзэдуне в уголовном кодексе речь шла о наказании за контрреволюционные преступления, то в последние годы стали писать и говорить о преступлениях во вред безопасности государства. Исчезал термин контрреволюция, но утверждался термин государство.
Таким образом, современное китайское государство, а точнее, КПК превращало инакомыслящих в преступников против государства, в государственных преступников.
Очевидно, что в КНР мог обостриться вопрос о том, как сохранить КНР как государство при новом положении КПК в стране. Речь могла идти об укреплении роли государства, даже о своеобразной замене партии государством при сохранении нынешней политической системы.
Еще одна проблема, которая, вероятно, могла обостриться после смерти Дэн Сяопина, это проблема неханьских народов в континентальном Китае. Вполне очевидно, что во многих районах могли вспыхивать очаги неповиновения.
Это могло происходить и при содействий зарубежных, скажем мусульманских, сил. Уйгуры и тибетцы первые кандидаты на китайскую Чечню, которая могла мгновенно появиться при первых же признаках ослабления центральной власти.
Вероятной перспективой представлялся и регионализм или многополюсность внутри континентального Китая. Во всяком случае, нельзя было исключать борьбу центростремительных и центробежных тенденций в КНР.
Наконец, как предупреждал Дэн Сяопин, самой опасной проблемой, с которой власти могли столкнуться в 1990-х гг. (а по сути дела, в обозримом будущем), могла оказаться проблема деревни, сельского населения, крестьянства. Это опасность для властей в Пекине не только не была снята, но возрастала.
Дело было, в частности, в том, что повышение уровня жизни в китайских городах в последние два десятилетия XX в. было достигнуто за счет деревни, в которой к тому же накопилось около 250 миллионов свободных рук, т.е. возник громадный невостребованный трудовой ресурс.
Таким образом, уход Дэн Сяопина из жизни, с одной стороны, как бы развязал руки Цзян Цзэминю, так как теперь в стране и в партии формально над ним не было никого. С другой стороны, все проблемы, и внутрикитайские, и вопросы внешнеполитические, пришлось теперь решать в конечном счете самому Цзян Цзэминю.
Что касается политики в отношении нашей страны, то, вероятно, Цзян Цзэминь, учитывал установки Дэн Сяопина. В беседе с М.С.Горбачевым в 1989 г. Дэн Сяопин изложил свои взгляды на этот вопрос, т.е. по сути дела, оставил свое политическое завещание по вопросу о том, как действовать по отношению к России.
Дэн Сяопин повторил и подтвердил то, что до него сказал Мао Цзэдун. Повторил территориальные претензии, о которых говорил Мао Цзэдун.
Таким образом, эти претензии со стороны руководителей КПК-КНР к нашей стране стали еще тяжелее, так как они теперь были освящены именами и Мао Цзэдуна, и Дэн Сяопина.
Но Дэн Сяопину этого показалось мало. Он усилил претензии к нашей стране, добавил новые пункты к реестру, о котором говорил Мао Цзэдун.
Дэн Сяопин обвинил нашу страну в том, что в истории последних столетий именно Россия, а не Англия и даже не Япония нанесла наибольший вред Китаю и еще не расплатилась с этими, в том числе и прежде всего территориальными, долгами.
Далее Дэн Сяопин выдвинул новое обвинение в адрес нашей страны, утверждая, что именно она на протяжении практически нескольких десятилетий во второй половине двадцатого столетия представляла собой военную угрозу для континентального Китая. (На самом деле эти утверждения не имеют под собой почвы.)
Наконец, Дэн Сяопин говорил о путях решения вопроса о тех территориях, которые он полагал ожидающими возвращения в состав Китая. Дэн Сяопин сказал, что он согласен не торопиться и брать их в китайские руки постепенно, путем сначала совместного с их временными хозяевами управления и совместного освоения.
Мало того, Дэн Сяопин, повторяя и в этом случае Мао Цзэдуна, намекнул М.С.Горбачеву: насколько он помнит, в Китае всегда считалось, что Монголия это китайская земля.
Мы не утверждаем, что нынешние и будущие руководители КПК-КНР непременно и в обозримом будущем станут выполнять политическое завещание Дэн Сяопина относительно Китая и России. Но нельзя не обратить внимание на то, что такие мысли были высказаны Дэн Сяопином и что, согласно традициям, существующим в Китае, в КПК и в
КНР, наследники и приверженцы Дэн Сяопина могут с учетом складывающейся ситуации руководствоваться его указаниями и наставлениями.
Оценивая ситуацию, возникшую после ухода из жизни Дэн Сяопина, можно попытаться ответить на вопрос о том, чего следовало ожидать в двусторонних российско-китайских отношениях.
Очевидно, что ткань двусторонних отношений распадается на довольно самостоятельные полосы. Одна из них совершенно бесцветная. Это общение в сфере морали, нравственности, культуры.
Тут пока нет общего языка, хотя кое-что и кое-кем будет предприниматься.
Другая полоса это экономические отношения. В этой области уже проявились лимиты, за которые в обозримом будущем перепрыгнуть невозможно.
Скорее всего, стороны в ближайшие годы будут топтаться на уровне объема товарооборота в 10 млрд. долларов в год. Помехи это нестыковка материальных интересов.
Хотя дело осложняет и такой новый фактор, возникший в последние годы, как взаимная неприязнь деловых людей, а следовательно, и отсутствие взаимного доверия в сфере экономических и торговых связей. Пекин своей политикой в начале 1990-х гг. сделал максимум возможного для того, чтобы подорвать у россиян доверие к китайцам как к деловым партнерам.
Отдельной областью двусторонних отношений предстает вопрос о границе. М.С.Горбачев и его помощники в дипломатических делах пошли на уступки, в результате чего, в частности, подписали в 1991 г. соглашение о прохождении линии границы в восточной ее части, отдав некоторые участки в Приморском крае, а также согласившись предоставить КНР право выхода в Японское море по реке Туманной.
Пекин до того был рад этим уступкам и так ценил их, что даже настоял на том, чтобы ратифицировать в Государственной Думе РФ соглашение, в котором одной из сторон значится СССР, а не Российская Федерация!
И все-таки, несмотря на это, соглашения следует выполнять. Конечно, понимая, что они не окончательное или юридическое решение вопроса о границе, о территориальных претензиях.
Эти вопросы продолжают пребывать в подвешенном состоянии.
Ситуация усугубляется тем обстоятельством, что подрастающие поколения в КНР воспитываются все в том же враждебном к нам духе, в духе требований к России вернуть якобы имеющиеся за ней территориальные долги. Тем не менее необходимо стремиться сохранять отношения и в этой области на том уровне, которого они так или иначе, достигли.
Существует и такая область отношений, как военные и военно-технические связи. По самой своей природе такие отношения двойственны.
Военные в любой стране несут ответственность за оборону своего государства, за его национальную безопасность. В то же время они же стремятся налаживать нормальные отношения с коллегами, с военными страны-соседа.
Такие связи постепенно налаживаются. Не менее важен и вопрос о военнотехнических связях. С одной стороны, мы заинтересованы в том, чтобы продажа оружия за рубеж пополняла нашу казну.
С другой стороны, сделки такого рода не должны наносить ущерб ни нашей оборонной мощи, ни нашим отношениям с третьими странами.
Обе стороны также озабочены развитием ситуации на мировой арене. В связи с этим возникают и некие общие интересы. Однако важно так вести дело, чтобы это не нанесло ущерба РФ в ее отношениях с третьими странами. Ясно также, что, с одной стороны, Пекин не окажет прямого содействия РФ в ее оппозиции решению НАТО о принятии в ее состав новых членов из числа стран, чья территория граничит с российской или близко соседствует с ней.
Пекин также не будет оказывать РФ экономическую и финансовую помощь, помогая нам решать наши внутренние, особенно экономические, да и социальные, проблемы.
Важную роль играл и вопрос о соотношении политической ситуации внутри нашей страны с нашим курсом в отношении Пекина. Существенным является и отношение Пекина к ситуации внутри РФ.
Обе этих составных части общей картины отношений России и Китая вполне реальны. Хотелось бы, чтобы они не отразились на наших отношениях, не ухудшили бы их.
Соглашение о стокилометровой зоне
Весной 1996 г. в городе Шанхае во время очередного визита Президента России было подписано соглашение об укреплении доверия в военной области в районе границ протяженностью семь с половиной тысяч километров. Соглашение подписали Президент РФ, Председатель КНР, Президент Казахстана, Президент Киргизии, Президент Таджикистана.
В этом документе пять государств заявили о неприменении силы или угрозы силой в отношении друг друга, отказались от одностороннего военного превосходства и опасной военной деятельности, согласились не использовать для нападения войска, дислоцированные в районе границы, договорились уведомлять друг друга о крупномасштабных учениях и приглашать на них зарубежных инспекторов.
Соглашение отвечало интересам всех его участников. Оно создавало возможность сохранения статус-кво в районе границы.
Для нашей страны его подписание было важно, прежде всего, потому, что появлялась новая юридическая гарантия покоя в районе границ, а также в связи с тем, что пять государств таким образом косвенно признавали, что существует регион, где некоторые важные вопросы придется решать совместно.
Для КНР это соглашение было необходимо потому, что Пекин был заинтересован в том, чтобы успокоить Казахстан, Киргизию, Таджикистан, не говоря уже о России, население которых опасалось непредсказуемости политики своего большого юго-восточного соседа. Благодаря этому соглашению Пекин закреплял свое участие в делах региона.
Кроме того, он как бы побуждал своих соседей, а каждый из них в отдельности и все они в совокупности были теперь в военном отношении, если исключать ядерные силы России, гораздо слабее Пекина, побуждая в принципе согласиться с тем, что КНР будет осуществлять своего рода присмотр за военными силами по нашу сторону границ РФ с КНР, а также границ Казахстана, Киргизии, Таджикстана с КНР.
Конечно, это соглашение косвенным образом касалось не только упомянутых стран. Участники соглашения показывали, что у них есть такие важные интересы, есть такие регионы, где они намерены решать вопросы сами без участия других государств.
Соглашение также демонстрировало США и другим государствам, что Пекин настойчиво подчеркивал преемственность своей внешней политики и исходил из необходимости утверждать свою самостоятельность и заинтересованность в том, чтобы побуждать соседние с ним страны доказывать их отказ от их же прежней политики, которая представляла собой, с точки зрения руководителей КПК-КНР, угрозу для континентального Китая.
