Закон рынка
Освещение средствами массовой информации жизни экономики, выйдя за рамки Уолл-стрит, изменило мнения глав предприятий и даже крупных менеджеров о самих себе. Они стали все внимательнее прислушиваться к тому, что пресса говорит о них как о «великих полководцах» промышленности, сталкивающихся с ужасными драконами и одерживающими победу над скрытой враждебностью Биржи. В восьмидесятые годы возник и широко распространился своеобразный язык, и было бы полезно тщательно изучить его новые дополнительные значения. Они чаще всего воинственны, и с их белыми или черными рыцарями, отравленными пилюлями, наручниками или золотыми парашютами приравнивают экономику и мир финансов к звездным войнам.
Гораздо забавнее читать и рассказывать этот роман с продолжением, чем сведения о повышении производительности в автомобильной промышленности или о трудностях сбыта вычислительной техники на международных рынках.
Рассказы о двусмысленных героях этих титанических биржевых дуэлей, где руководители становятся как для средств массовой информации, так и для общественного мнения свободными от земных уз полубогами, которые ворочают миллиардами, манипулируют активами и профессиями, играют границами и государствами, отравляют сознание многих деловых людей. Как не поддаться мании величия? Как не изменять постепенно свои методы руководства, чтобы больше соответствовать тому образу самого себя, который создают средства массовой информации? Было бы ошибкой думать, что слияния, приобретения и поглощения всегда производятся в соответствии с разумными мотивациями. Иногда «блестящая операция» требуется для удовлетворения собственного «я» президента компании, чтобы собрать урожай из нескольких местных заголовков в прессе; иногда — чтобы собственный персонал не судил о руководстве как о слишком консервативном и боязливом.
Наконец, хорошая операция поглощения пригодится, чтобы обновить позолоту на гербе предприятия.
Эта спираль славы, мишурного блеска, пускания пыли в глаза и финансового могущества буквально вовлекла всю Америку, следующую «курсом Рейгана», в погоню за Уоллстрит. И финансовая олигархия, более чем когда-либо, стала задавать тон. Когда показатель нестабилен, процентные ставки колеблются — Америка заболевает горячкой.
Плохая цифра на внешнем рынке или тенденция к росту безработицы — и рынком овладевает безумие. Давление биржи как реакция на событие становится важнее самого события. Снижение объема экспорта или стагнация в производстве уже не являются проблемами сами по себе.
Больше всего при этом занимают реакции рынков.
Закон рынка
В данном контексте промышленность немного напоминает бедную родственницу, кузину из провинции, не очень привлекательную и в старомодном платье, вызывающем насмешливые улыбки. Отчет, опубликованный Массачусетским институтом технологии (МІТ), подчеркивает противоречия между промышленностью и финансовым миром.
Волны поглощений предприятий сильно пошатнули веру промышленности в свои силы. Что касается «налетчиков», т. е. скупщиков акций, этих грабителей, одержимых жаждой немедленной прибыли, то от них не стоит ожидать какой-либо «индустриальной стратегии». «Это финансовое безумие, — пишут авторы отчета, — способствовало тому, что предприятия стали слишком сосредотачиваться на получении немедленной рентабельности».
Слишком мягко сказано!
В результате финансовый рынок таким путем приобретает право на установление настоящей опеки над экономикой в целом и над предприятиями в частности. Рынок толкает предприятия на принятие таких стратегий поведения, которые с точки зрения экономики и промышленности отклоняются от разумного пути, хотя рынок и претендует на рациональность своего выбора.
Прежде всего Биржа требует, чтобы предприятие немедленно извлекло максимальную рентабельность из собственных фондов. Нужно удовлетворять акционеров, которые превращают в оружие свою неверность. Стало быть, предприятие постарается выплатить им «конкурентоспособные» дивиденды.
Кроме того, высокий курс акций — лучшее средство защиты от возможного недружественного поглощения, так как высокий курс акций отпугивает покупателей. Следовательно, предприятие будет стремиться пустить в ход все, чтобы добиться максимальных прибылей за короткий срок и иметь таким образом возможность каждый квартал представить на Уолл-стрит удовлетворительные результаты.
Действительно, каждые три месяца предприятия отчитываются перед рынком, который ждет этих отчетов, чтобы их проанализировать, разобрать по косточкам, сравнить между собой, просеять через сито критики. Каждые три месяца!
Теперь это называется «тиранией квартальных отчетов».
Любой руководитель знает, что наиболее эффективным способом увеличения дохода за короткий срок является урезание менее насущных расходов: на рекламу, научные исследования, профессиональную подготовку, долгосрочные перспективы развития и т. д. Увы, обычно это те расходы, которые позволяют предприятию обеспечить будущее, разрабатывая новую продукцию, усовершенствуя технику производства, повышая квалификацию своего персонала и создавая условия для будущей реализации своей продукции. Если слишком урезать эти расходы, то со временем предприятие окажется под угрозой.
Здесь финансовая логика явно вступает в противоречие с логикой индустриальной.
Однако всеобщая одержимость лихорадкой поглощений представляет для предприятий не меньшую опасность. Предприятия, участвующие в открытых торгах, будь-то в качестве покупателя или в качестве «мишени», накапливают долги, чтобы осуществить эту операцию или противостоять ей; эти долги ложатся тяжелым бременем на баланс. Предприятия должны нести (и иногда в течение длительного срока) значительные финансовые издержки, нарушающие равновесие их эксплуатационных фондов. Например, объединение RJR Nabisco Inc. тянет груз долга около двадцати двух миллиардов долларов; этот долг образовался, когда его купила компания KKR.
В результате, с целью ликвидации части этого опасного долга, руководители KKR были вынуждены продать все европейские филиалы объединения компании BSN.
Слава побежденных
Упомянутые выше финансовые принуждения являются не единственным фактором, оказывающим давление на предприятия, над головами руководителей которых постоянно планируют «налетчики». Угрозы поглощения вынуждают руководство предприятий посвящать много времени и энергии выработке стратегий защиты, вступать в биржевые герильи, совершенно непродуктивные в коммерческом или промышленном отношении.
Можно спросить себя, действительно ли первым призванием промышленника является бесконечное изготовление (вместе с батальоном юристов, получающих фантастические гонорары) «отравленных пилюль» или «золотых парашютов», предназначенных для противодействия недружественным поглощениям, или лучше использовать это время на то, чтобы производить и продавать. Мы не знаем, сколько времени было посвящено изготовлению «золотых парашютов», предназначенных для защиты бывшего президента и генерального директора объединения Nabisco от последствий покупки объединения компанией KKR.
Но нам известно, во что это обошлось: оба руководителя получили, соответственно, от их предприятий 53 и 54 миллионов долларов! Будем конкретны: 50 миллионов долларов составляют по меньшей мере 250 миллионов франков; если положить эту сумму в банк с процентной ставкой 10%, то вкладчик получит ежегодную ренту в 25 миллионов франков, что составляет от 5 до 10 зарплат самых высокооплачиваемых французских президентов—генеральных директоров.
Вот что можно было бы назвать «славой побежденных».
Что до неверности акционеров, бегущих к тому, кто предлагает больше, то акция, из которой быстрее всего можно извлечь прибыль, стала для них буквально новым золотым правилом.
По логике новой англосаксонской модели капитализма неверность для акционера — синоним рационализма. Этим все сказано.
Но оказывается, что именно эта рациональность становится основным недостатком для предприятий, которые не могут более рассчитывать на стабильный капитал.
Акционер-король, если пользоваться выражением Александра Жюньяка и Стефана Майера (Le Retour du capital, op. cit.), довольно мало заботится о предприятии, в которое он вложил деньги. Ему нужны дивиденды и сверхприбыли.
Эта тенденция, странный парадокс, особенно заметна у институционных инвесторов (в основном это пенсионные фонды и страховые компании), значение которых на американском рынке огромно. Они владеют от 40 до 60% капитализации Уолл-стрита, но в отличие от того, что еще происходит в Японии и до некоторой степени в Европе, здесь они не играют роли «регуляторов» или «жандармов» рынка. Американские институционные инвесторы стараются прежде всего оптимизировать краткосрочный доход своего портфеля. Их единственной заботой при каждой выплате вкладчикам, фондами которых они управляют, является представление рекордных результатов.
Все стремятся казаться лучшими управляющими, ведь при оценке все чаще одни фонды сравнивают с другими.
Эта одержимость идеей получения результатов за короткий срок побуждает их иногда (например, в случае установления контроля над предприятием) к простому и чистому «предательству», как говорили раньше. Многие из них управляют пенсионными фондами служащих больших фирм.
Если одна из этих фирм подвергается атаке, инвесторам весьма выгодно стать на сторону атакующих с целью'Получения сверхприбыли.
При таких акционерах и таких стратегиях мы далеки от предприятия, задуманного как сообщество, объединенное общими интересами и мощной affectio societatis (общественной привязанностью), сообщество, объединяющее акционеров, наемный капитал и дирекцию. Предприятие превратилось в машину движения денежной наличности (cash flow), качающуюся на волнах рынка и подвергающуюся непредвиденным опасностям бурь биржевых спекуляций.
Капитализм без собственников
Для европейцев, и в частности для французов, часто привязанных к своему предприятию как к своего рода семье, трудно не испытывать смущения, сталкиваясь с такой логикой. Речь идет именно о логике.
В Америке для новых рациональных акционеров, которые теперь составляют большинство на рынке, предприятие — это всего лишь «пакет акций», согласно старому выражению Кейнса. Впрочем, в Америке все и всем продается, даже японцам, вопрос только в цене. Французский философ Мишель Серр, который преподает в Америке, очень хорошо сказал: «В Соединенных Штатах деньги — это цель, вещи — средство. В Европе наоборот: имея деньги, можно делать вещи».
В этой стране покупка предприятия является таким же обычным (и легким) делом, как покупка дома или произведения искусства. Следовательно, нет ничего неожиданного в том, как акционер-король распоряжается только что купленным им предприятием. Он режет его на куски, чтобы продать то, что его не интересует.
Он обращается с сотрудниками предприятия как со своим капиталом, т. е. как с товаром.
Неужели для обеспечения слаженного функционирования капиталистической системы необходимо рассматривать трудящихся как товар? Да или нет? Прекрасная тема для дискуссий.
Может ли капиталистическое предприятие жить без владельца? Да или нет? Тоже прекрасная тема для споров, с той только разницей, что ее можно рассматривать как парадокс и обсуждать в юмористическом тоне.
Именно так и поступил недавно британский еженедельник The Economist «Является ли еще англосаксонский капитализм капитализмом собственников»?
«Предприятие ищет владельца», «Предприятие ищет стабильных акционеров» — такими объявлениями можно заполнить газеты. Действительно, слава новой финансовой системы в новом англосаксонском капитализме состоит в том, чтобы упразднить собственников, разрушая логику стабильной системы коллективного владения частью акций предприятий.
Сегодняшняя или завтрашняя прибыль?
Остановимся на минуту на другом парадоксе, похожем на подмигивание Истории... Карлу Марксу. Повсюду в мире мы снова находим легитимизацию прибыли.
Прибыль — душа капитализма. Во Франции социалистические правительства встали на этот путь в 1982-1983 гг., повернувшись спиной к утопиям коммунистической программы. На Востоке крах коммунизма привел к общей реабилитации рынка (и без нюансов). В целом, каждый допускает мысль, согласно которой получение прибыли является для предприятий и предпринимателей наиболее эффективным стимулом.
Прибыль легитимна. Более того, рентабельность, прибыль, допустимые пределы доходов с акций — истинные и единственные двигатели динамичной экономики.
Но вот именно от Америки, родины капитализма, мы получаем неожиданный урок: прибыль может также ослабить предприятие, нанести вред экономике, затормозить развитие. Как слишком высокий налог убивает налог, так чрезмерная погоня за сегодняшней прибылью наносит вред прибыли завтрашней.
За исключением нескольких случаев чудесного постоянства спроса на один и тот же товар благодаря моде или удаче, длительный успех продукта обеспечивается ежедневной работой над ним, над его улучшением. Успех изделия зависит от разработки методов производства и организации сети распределения. Для достижения успеха требуется умение убеждать клиентов и обеспечивать условия поддержания этого успеха в будущем, после продажи продукции.
Средства вычислительной техники в микроисполнении имели триумфальный успех у широкой публики спустя шесть-семь лет после их запуска на рынок. Видеомагнитофоны и видеокамеры пробились на рынок только через десять с лишним лет.
Подобное упорство неизбежно сопровождается финансовыми потерями. Предприятие должно быть готово понести потери, прежде чем убрать в закрома урожай первых прибылей, причем не только вследствие необходимости покрыть расходы по выпуску продукции на рынок. Часто, чтобы завоевать рынок, бывает необходимо продавать по очень низким ценам, урезая свои доходы.
Это элементарная стратегия, чемпионами которой являются японцы. Они предпринимают массированную атаку на рынок, сосредоточивая свои усилия на первых несовершенных моделях серии, идя на огромные жертвы в цене, а значит, и в доходах. Поступая таким образом, они устраняют конкурентов, упраздняют фиксированные цены, постепенно совершенствуют модели данной серии продукции.
Вспомним, какими были японские машины пятнадцать лет тому назад. Маленькие, плохо отделанные, непрочные, без шарма, но очень дешевые.
Сегодня они соперничают с мощными немецкими или элегантными итальянскими моделями. Всем известно, что японцы заняли первое место в мире в области автомобилестроения, но этот успех - плод упорной работы, требующей в начале дорогостоящих жертв.
Прибыль против развития
В противоположность стратегии японских промышленников американцы часто предпочитали сосредоточиться на отраслях, обеспечивающих немедленные прибыли. Они быстро свернули деятельность в тех областях, где или их первенство было под угрозой, или производство оказывалось слишком дорогостоящим, или оно требовало больших временных затрат.
Американцы практически никогда не вырабатывали промышленной и торговой политики на длительный срок, чтобы завоевать или отвоевать целые рынки. В области медицинской видеотехники, сканирующих устройств и эхографов именно американские фирмы были первыми, именно они выпустили эти изделия на рынок, но впоследствии они остались «на вершинах», т. е. стали уделять особое внимание оборудованию для больших исследовательских центров и самых современных клиник. Одним ударом разнообразная продукция широкого пользования была оставлена японцам.
И они поспешили воспользоваться этим и совершили налет на рынок оборудования для менее престижных больниц; затем, укрепившись на этой базе, они усовершенствовали свою продукцию и теперь вступили в конкурентную борьбу с американцами в области производства оборудования высоких технологий.
Те же различия в стратегии, с некоторыми вариациями, наблюдаются в электронике, где американские предприятия оставили продукцию широкого пользования то ли для того, чтобы сосредоточиться на высокой военной технологии, то ли чтобы направить усилия на другие более рентабельные виды деятельности (прокат автомобилей или финансовые услуги).
В своей знаменитой книге «Япония, которая может сказать нет» (книга так и не была переведена полностью, но многочисленные пиратские переводы циркулируют повсюду) Акио Морита, президент—генеральный директор фирмы Sony, открыто критикует непредусмотрительность американских хозяев промышленного производства: «Американцы, — пишет он, — делают деньги на слияниях и поглощениях, но больше не умеют производить новые вещи; в то время как мы разрабатываем планы на десять лет вперед, они интересуются только прибылями, которые можно получить в ближайшие десять минут. При таком ритме американская экономика стала экономикой-призраком».
Некоторые американские руководители сами не далеки от того, чтобы разделить это суровое суждение. Так, Ричард Дарман, директор Бюджетного управления Соединенных Штатов, осудил этот now-nowism, т. е. «нетерпеливость потребителя, а не создателя; принцип эгоиста, а не пионера».
Кейнс опасался, что поведение под влиянием «финансового духа» вытеснит «дух предпринимательства». Его опасение связано с новой тиранией финансовой олигархии, с которой борются американские промышленники. Это касается даже самых крупных из них.
Например, фирма IBM выплачивает около 50% своих доходов в дивидендах, Rank Xerox распределяет в виде дивидендов 60% доходов. Зато банки, финансирующие японские фирмы, являются далеко не такими чревоугодниками. Они часто, прямо или косвенно, относятся к одной группе.
Большинство из них владеет значительной частью предприятия, поэтому благодаря своему положению они хорошо понимают, что требовать слишком высоких процентов по ссуде или слишком высоких дивидендов — значит стеснять развитие предприятия. В итоге они умеют компенсировать свои потери в одном, выигрывая в другом. Это относится и к предприятиям.
Не задавленные грузом слишком дорогого капитала, они в состоянии более тщательно разрабатывать (и финансировать) долгосрочные проекты.
Не то происходит на американских предприятиях: постоянно мучимые обязательством удовлетворять своих акционеров и тех, кто предоставляет им капиталы, они оказываются прикованными к проектам, дающим быстрые прибыли. В этих условиях, как подчеркивает недавний отчет Массачусетского института технологии (Made in America), американские предприниматели все чаще колеблются при мысли о промышленном риске. Ошеломляющая констатация — ведь капитализм и предприимчивость являются по определению синонимами риска. Впрочем, вся американская мифология превозносит риск, она всегда представляла промышленную авантюру как продолжение истории пионеров.
Чрезмерная осторожность, поиски быстрых способов получения прибылей, ограничение своей деятельности областями, приносящими только верный доход, — все это плохо вяжется с образом, который хотел восстановить Рональд Рейган, когда заявлял (в 1984 г. во время его поездки в Китай): «Мы народ оптимистичный. Как и вы, мы унаследовали бесконечные пространства земли и неба, высокие горы, плодородные поля, безграничные равнины.
Вот что позволяет нам везде находить новые возможности и дает нам надежду».
Обратный эффект «рейганизма», жестокая ирония восьмидесятых годов: мы видим, что тирания финансового мира нанесла ущерб духу предпринимательства. Это'досадно. Это опасно.
Опыт последних лет показывает, что наибольшие промышленные успехи обычно связаны с наибольшими рисками. Множество примеров тому мы можем найти в одной из книг, посвященных стратегии японских предприятий: Kaisha: the Japanese Corporation. J. Abegglen and G. Stalk (New York.
Basic Books. 1985).
Авторы указывают на фантастическую способность японцев брать на себя финансовые и промышленные риски. Нередко японские предприятия запускают в массовое производство изделие, даже не зная, продастся ли оно.
При этом фиксированные цены аннулируются, что позволяет устанавливать конкурентоспособные цены при выбросе товара на рынок. Примером может послужить знаменитый миниатюрный магнитофон — плейер.
Изобретенный Акио Моритой, он был запущен в массовое производство раньше, чем был продан хотя бы один экземпляр.
В конечном счете прибыль — нечто вроде бензина, именно прибыль заставляет «крутиться» капиталистический двигатель. Но если бензин слишком концентрированный или его слишком много (или мало), двигатель может заглохнуть или взорваться. Японские руководители предприятий не упускают случая, чтобы высказать эту мысль, когда критикуют руководство аналогичных американских предприятий.
Например, Акио Морита говорит, что хозяева фирм, аналогичных его фирме, пренебрегают интересами сотрудников, не решают вопросов, касающихся нужд производства и слишком одержимы мыслью об Уолл-стрит. За этими рассуждениями просматривается критика более общего характера, т. е. того способа, каким американские хозяева предприятий распоряжаются людскими ресурсами.
Подобное управление предприятиями критикуется и самими американскими аналитиками.
В отчете Ramses (Французский институт международных отношений, из-во Dunod) приводится множество цитат из исследований, опубликованных за океаном. В выпуске 1990 г. говорится: «Действительно, курс, принятый американским руководством предприятий, противоречит опыту наиболее эффективных предприятий, а также анализам социальных факторов, препятствующих достижению производительности, проведенным во многих университетах или консультативных организациях США.
Как те, так и другие приходят к выводам, давно сделанным такими фирмами, как IBM, ЗМ или Hewlett-Packard, а именно, что постоянное управление стабильной рабочей силой является определяющим элементом конкурентоспособности.
Яростная погоня за прибылью заставляет руководство предприятий отходить от правильных принципов управления. В конечном счете соблазн выгоды и бессовестного обогащения нависнет угрозой над всей социальной тканью.
Новые беды от «их величества денег»
Деньги и состояние всегда были основами американского общества, в то время как в европейских обществах больше ценились происхождение, культура, честь. Такова расплата молодежи капиталистического республиканского государства, основанного на протестантской этике, которая, как показал Макс Вебер, очень хорошо сочетается с капитализмом. Ходячее суждение об Америке как о царстве доллара, еще не выражает всей ее сущности. Мы слишком часто забываем, что торжество доллара, жестокость индивидуальной конкурентной борьбы, материализм без комплексов уравновешиваются в США значительными ценностями и специфическими установлениями. С самого своего основания Америка была обречена на служение доллару, но одна ее рука всегда лежала на Библии, а другая — на Конституции.
Она оставалась глубоко религиозной страной, общественный дух которой воплощался в Конституции — законе с более торжественным статусом, чем у нас. Традиционная мораль несла в себе принуждение и внушала заповеди, позднее превратившиеся в простую формальность. «Стыдно богатому человеку, — говорил Рокфеллер, — умереть таким же богатым». Мы уже отмечали, что сеть всевозможных объединений играла важную роль социального амортизатора.
Американское общество в целом находило равновесие, управляясь с основополагающими противоречиями.
Сегодня нарушено именно это равновесие. Деньги царствовали, но, как и всякая власть царствующей особы, их власть сдерживалась и ограничивалась.
Сегодня эта власть стремится охватить все виды общественной деятельности. Профессор Ален Котта в своей книге Le Capitalisme dans tous ses 6tat8 (Fayard.
1991) подчеркивает взаимозависимость, существующую между тремя чертами нового капитализма: он финансовый, тесно связан со средствами массовой информации и он коррумпирован. Слава — кратчайший путь богатства к коррупции.
Последняя, впрочем, холодно рассматривается некоторыми неоконсервативными экономистами как метод, часто разумный, общественного управления. Но, исходя из этого, кто такой вор, как не человек, который не обладает достаточной властью для того, чтобы кому-то было необходимо его коррумпировать, купить? В логике такого капитализма цинично снимаются все преграды, унаследованные от моральных традиций Запада.
Эта новая аморальность денег делает еще более невыносимыми и без того обострившиеся противоречия и неравенства американского общества.
Как оправдать, например, то, что Майкл Эйснер, президент и генеральный директор компании Disneyworld, один получает больше, чем 4000 садовников, занятых содержанием в порядке парков в Орландо (Флорида)? (Это составляет около пятидесяти зарплат какого-нибудь Антуана Рибу и около ста зарплат какого-нибудь Жака Кальве.) Как оправдать то, что легендарный Майкл Милкен, руководитель департамента «бросовых облигаций» компании Drexel Burnham Lambert, за один только 1988 год смог подать декларацию о доходах в 550 миллионов долларов?
