Отступление рейнской модели
Но и здесь Франция представляет своеобразный случай, не похожий ни на один из двух типов капитализма. Каждая из этих моделей по-своему, включая и неоамериканскую модель, пренебрегающую долгосрочностью, создала резервы для финансирования пенсий своих трудящихся.
Старинная страна бережливости и предусмотрительности, Франция начинает понимать, что она стала вести себя, как самая непредусмотрительная стрекоза.
В более общем плане следует подчеркнуть определяющее для среднего и длительного периода значение сплоченности общества, его однородности и гармонии. Это нематериальный фактор, и его невозможно выразить количественным показателем. Но его измеряют и тогда, когда этого показателя нет.
Жесткость общества, разрыв его ткани, его напряженность все имеет стоимость в экономике. Это и есть обратный эффект неравенства, который забывают принимать во внимание ультралибералы сторонники экономики предложения. В наиболее однородных обществах население более образованно, лучше подготовлено в профессиональном плане и, следовательно, может лучше приспособиться к изменениям в мире и к требованиям прогресса.
Таким образом, наиболее гармоничные в социальном плане, общества чаще всего могут обеспечить наиболее эффективное развитие экономики.
Нас не должно удивлять, что американские консерваторы не могут включить эти идеи в свои рассуждения. Эти идеи можно соотнести со старинным знаменитым замечанием Шумпетера, суть которого заключается в следующем: автомобили могут ехать быстрее, так как у них есть тормоза. Это можно отнести и к капитализму.
Именно благодаря ограничениям, которые противопоставляют ему государственные власти и гражданское общество, благодаря коррективам, которые они вносят в механические законы рынка, этот последний становится более результативным.
Мы подошли к двум парадоксам.
Первый парадокс это та хорошая новость, которую мы открываем понемногу по мере продвижения нашего исследования: неверно, что экономическая эффективность обязательно должна питаться социальной несправедливостью. Ошибочно думать, что отныне новые противоречия противопоставят экономическое развитие социальной справедливости. Между справедливостью и эффективностью наступает примирение. Синергия, т. е. результат совокупных действий, превосходящий сумму отдельных эффектов, в настоящее время проявляется сильнее, чем когда-либо.
Мы столкнулись с такого рода реальностью во всех рейнских странах.
Второй парадокс эта реальность так мало известна, что в течение нескольких лет во всем мире происходит странное явление: именно в тот момент, когда обнаружилось, что неоамериканская модель менее эффективна, чем рейнская, она заставила, тем не менее, отступить рейнскую модель.
8. Отступление рейнской модели
Поскольку превосходство рейнской модели в экономическом и социальном плане доказано, то следовало бы ожидать и ее политического триумфа. Сильные своим успехом, рейнские страны должны, по логике вещей, быть непроницаемыми для влияния, можно сказать вируса, извне. Во всяком случае они должны были бы выказывать меньше чувствительности к влиянию заокеанских сирен и не поддаваться очковтирательству экономики-казино .
Но мы наблюдаем исключительный парадокс: происходит обратное. Рейнская модель в полной мере испытывает политические, информационные и культурные влияния своего американского конкурента.
Рейнская модель постоянно отступает в политическом плане, причем не только в странах, которые некоторым ооразом колеблются или несут черты обеих моделей, но также и на собственной территории рейнской модели.
Соблазн, исходящий от Америки, столь велик, что страны, являющиеся воплощением рейнской модели и пользующиеся ее успехами, уступают чарам Америки и становятся жертвами своих иллюзий. Это означает, что в этих странах заметны экономические, финансовые или социальные отклонения, которые покушаются на самые основы модели.
Я ограничусь всего несколькими примерами.
Ловушка неравенства
По сравнению со своим заокеанским соперником рейнская модель, как мы уже неоднократно подчеркивали, является моделью относительного равенства, что в большой степени служит причиной сплоченности общества в рейнских странах и способствует укреплению социального согласия, из которого общество извлекает большие выгоды. Однако в этом относительном равенстве, которое все еще сохраняется, пробивается все большая и большая брешь. Появляется новое, суетливое, быстро достигнутое и нетипичное богатство.
Это особенно заметно в Японии, где явление, о котором идет речь, показывает, как значителен разрыв с прошлым.
Действительно, наглядный рост японской экономики после войны принес выгоду многим. Большая часть старинных наследственных богатств была во время войны утрачена. На пути обучения демократии и в подражание Америке была осуществлена демократизация обучения. Постепенно был создан японский средний класс.
Таким образом, экономическое возрождение Японии было осуществлено на базе относительного равенства. Разумеется, одни получили от реконструкции большие прибыли, чем другие, и появились новые большие состояния. Но в то же время эти богатства не выставлялись напоказ и были хорошо приняты.
Они в какой-то степени были легитимизированы, трудностями восстановления экономики и личными заслугами, реальными или мнимыми, на основе которых были составлены новые большие состояния. До середины восьмидесятых годов они совершенно не затрагивали сдержанного и нетребовательного японского согласия.
Сегодня не то. Появился класс новых богачей, которые явно предпочитают путь потребления и роскоши. Речь идет о землевладельцах, обогатившихся за счет чрезвычайного бума городской недвижимости, торговцах ею и спекулянтах биржевых игроках.
Эксперты считают, что эти два рынка недвижимость и биржа, дали 400 000 миллиардов иен (20 000 миллиардов франков) сверхприбыли. И само собой разумеется, что это золотое дно принесло прибыль немногим.
В Токио, Осаке и в других больших городах владельцы маленьких клочков земли, находящихся в престижных районах, стали потенциально богатыми; таким образом, японское общество буквально раскололось надвое: на собственников и прочих. Эти последние, представляющие тем не менее 70% населения, должны в большинстве случаев смириться с тем, что у них никогда не будет собственности, или продолжать копить деньги с целью ее приобретения, но со всеослабева-ющей надеждой.
И это не просто надежда. В послевоенный период приобретение собственности явилось одним из великих желаний, скопированных с американского образа жизни, скопированы даже слова, которые и по-японски звучат буквально ту home (мой дом).
Разбитая мечта чревата последствиями, она символична и вызывает чувство разочарования и обма-нутости.
Новые состояния, созданные в Японии, приняты уже не так благосклонно, как они принимались в былые времена. Возможно, это объясняется их почти мгновенным возникновением. Другими словами, они не легитимизированы временем. В Японии владелец земельного участка может накопить миллиарды иен в рекордные сроки, при этом ему даже не нужно продавать свою собственность, чтобы получить сверхприбыль: сказочное удорожание земли позволяет ему занять денег на выгодных условиях и извлечь прибыль из финансовой спекуляции, что недоступно не-собственнику.
Считается, что самыми крупными налогоплательщиками в Японии являются собственники, активы которых возросли в десять, а то и в сто раз в течение нескольких лет.
Вот что явно контрастирует с традициями этой страны, ще капитализм всегда идентифицировался с трудом, заслугами и усилием. Нуворишей восьмидесятых годов не принимают.
Общество тем менее готово признать их права на богатство, чем более такое внезапное экстравагантное обогащение меньшинства совпадает с широким распространением новых привычек потребления. В Японии появились роскошь, пышность, хвастовство и потребительский снобизм. Парфюмеры, дома высокой моды, экспортеры тонких вин, ювелиры, имеющие сеть магазинов в Японии, хорошо знают об этом. Внуки самураев и камикадзе превратились в нарциссов от косметики и начинают свой день с нанесения на лицо увлажняющего геля.
Продажа бриллиантов увеличилась на 58% за 1987-1988 г. Рост объема продаж роскошных автомобилей (Мерседес, Порш, Ролле, Ягуар, Феррари) достиг 100% в год. Новых богатых иногда буквально называют людьми на „Мерсе дес".
Таким образом, японское общество вовлечено в потребительскую гонку, которая сотрясает основы традиционного поведения, ставя под сомнение прежние ценности. И все это носит карикатурный характер люди словно бегут, стремясь нагнать утраченное время.
На японском телевидении есть передача Телемагазин, она выходит в эфир около полуночи, но несмотря на это собирает большую аудиторию. Здесь можно купить как замок в Турени за 10 миллионов франков, так и старый Ролле, принадлежащий герцогине Кентской, или скромный Фиат, принадлежавший в шестидесятые годы Папе римскому. Сегодня нувориши Японии то же самое, что разбогатевшие английские буржуа конца XIX века или американские прожигатели жизни пятидесятых-шестидесятых, проигрывавшие миллионы долларов в казино Лазурного Берега.
Сила иены, колдовская сила денег и желание не быть, а казаться меняют ментальность.
Это неравенство, более вопиющее, чем когда-либо, уже не воспринимается населением как должное, большинство японцев чувствуют себя оттесненными. На вопрос Живете ли вы в достатке? 62% японцев, опрошенных еженедельником Асахи Симбун, отвечают: Нет.
60% из них считают, что неравенство еще опасным образом возрастет. Уже стало фактом, что это молчаливое большинство все меньше и меньше расположено принять традиционный образ жизни, состоящий из труда, сбережений и гражданской преданности.
Для японской экономики эти явления американизации, затрагивающие в основном молодежь, могут иметь чувствительные последствия. Снобизм и первенствующее значение, которое внезапно приобрели заграничные предметы роскоши, ставят под вопрос знаменитый японский экономический национализм, являвшийся лучшим гарантом торгового избытка. Они угрожают также привычкам семей откладывать сбережения, что, как мы уже говорили, является одной из движущих сил экономики.
Впрочем, уменьшение накоплений уже началось: размеры сбережений по отношению к располагаемому общему доходу упали до 16% в 1989 г. по сравнению с 24% в 1970 г. Значительная часть японцев отчаялась откладывать деньги на жилье.
Что касается всеобщей преданности предприятию этого культа труда, которому еще удивляется внешний мир, то ей нанесен ущерб тем, что японцы постепенно открывают для себя философию гедонизма, наслаждения жизнью и массового потребления. Случается уже, что в Токио иронизируют над трудовым пылом... корейцев.
Индустриально развитые страны, которым угрожает японский экспорт, смотрят с некоторой надеждой на эти трансформации в японском обществе и видят в них симптомы неоспоримого ослабления своего основного конкурента.
Угроза согласию
Знаменитое общественное согласие также поставлено под сомнение во многих рейнских странах, согласие и приоритеты, лежащие в его основе: примат коллектива в отношении индивидуальных интересов, влияние профсоюзов и ассоциаций, характер управления предприятиями.
Отход от коллективизма под давлением поднимающего голову индивидуализма особенно четко виден в Швеции. Отныне оспариваются права Государства, играющего роль Провидения, и в последние годы много писали о конце шведской модели.
Многие экономисты, в том числе и правительственные, считают, что почти всеобщая социальная защита слишком дорого обходится экономике. Тяжесть обязательных отчислений побуждает наиболее динамичных людей эмигрировать и вынуждает шведские предприятия инвестировать за границей.
Поток инвестиций из Швеции за границу сильно вырос; он увеличился с 6.9 миллиарда франков в 1982 г. до 51.6 миллиарда в 1989. Кроме того, налоговая система не стимулирует роста сбережений, и размеры накоплений семей стали отрицательными.
Заметим по ходу дела, что это прецедент, над которым стоит поразмыслить Франции. Франция, страна, где процент обязательных отчислений, а именно взносов в общественные организации, взимаемых с зарплат, значительно превышает соответствующий показатель в соседних странах, должна ожидать перемен в этом направлении.
Отступление от духа гражданственности приводит к тому, что наемные работники проявляют тенденцию ко все большему и большему злоупотреблению щедростью социальной системы. Как говорят сами шведы, страна держит два рекорда: рекорд хорошего здоровья и рекорд по количеству больничных листов.
Количество освобождений от работы по болезни достигает 26 дней в год на каждого работающего. Но стоит ли этому удивляться, если дни отсутствия на работе полностью оплачиваются и практически нет никакого контроля?
Неявка на работу на предприятиях также побивает рекорды, часто достигая почти невероятных размеров 20%.
Шведы решили извлекать выгоду из системы, не заботясь о последствиях своего поведения, от которого зависит выживание этой системы. Как остроумно заметил один шведский экономист, обязательное страхование работает очень хорошо, пока люди не научились им пользоваться.
Реакции на это пробуксовывание системы не замедлили сказаться. 26 октября 1989 г. социал-демократическое правительство Карлсона объявило о сокращении расходов на повседневные нужды государства приблизительно на 13.5 миллиарда франков (15 миллиардов шведских крон); оно также предприняло меры по либерализации экономики: снижение налогов, дерегулирование банковского сектора и международного перелива капиталов, снижение дотаций на сельское хозяйство и т. д.
Действительно, знаменитая шведская модель испытывает трудности; некоторые из них восходят к началу семидесятых. Financial Times от 29 окт. 1990 писала: Шведская экономика начала проявлять тревожные признаки склероза. Темп ее роста, который, не считая Японии, был самым быстрым из всех западных стран с конца XIX века, начал замедляться.
Рост производительности ослаб. Платежный баланс показывает дефицит...
Повышение цен и зарплат на узком рынке труда подрывает конкурентоспособность страны.
Пример Швеции интересен тем, что он позволяет определить, что есть ценного для всех стран в новой рейгано-тэтчеровской революции консерваторов. Как и лейбористская Англия, социал-демократическая Швеция теперь поняла, что зашла слишком далеко в направлении солидарности, которая, начиная с благородных намерений, заканчивает тем, что увязает в безответственности и некоторой лени, приводящих к относительному снижению уровня жизни, к инфляции и внешнему дисбалансу.
В борьбе двух моделей капитализма первым побежденным в лагере рейнской модели оказалась Швеция.
Индивидуализм и демография
Можно было бы удивиться, что демографические проблемы помещены в главу Отступление рейнской модели. Но нельзя не допустить, что демографический упадок всегда сопровождается ростом индивидуализма. Все страны рейнской модели столкнулись с тревожной демографической ситуацией, и показатель обновления населения (2.1 ребенка на одну женщину) больше не обеспечивается.
Вытекающие отсюда последствия: в Японии и Германии активное население уменьшается, пропорция неактивных по отношению к активным умножается в 1.5 раза и достигает 60%.
Это происходит во всех развитых странах, но в Японии и Германии эта тенденция наиболее заметна. Возможно, что постоянное сокращение роста населения в Японии и Германии объясняется уменьшением надежды на будущее, желанием жить более комфортабельно, все более заметной склонностью к индивидуализму. ФРГ боится будущего, писала Le Monde 25 апреля 1989.
В Японии экономические, финансовые и социальные трудности (жилье) вынуждают семьи ограничивать число детей.
Последствия демографического упадка, сказывающиеся почти арифметически на устойчивости экономики, описывались часто: нехватка рабочей силы, рост нагрузки на неактивных членов общества, кризис пенсионной системы, удорожание социальной защиты вследствие уменьшения числа лиц, платящих налоги и т. д. К этому следует добавить снижение эффективности исследовательских работ, где в большом количестве требуются молодые ученые, риск замедления общего экономического развития, тенденцию к замыканию экономики на самое себя, что характерно для стареющих обществ. По логике вещей рейнские страны, которым угрожает демографический упадок, должны учесть общие интересы, принять энергичные меры по осуществлению политики, поощряющей рождаемость. Но этого не происходит.
Правительства колеблются принимать подобные меры, опасаясь быть неправильно понятыми; к тому же эффективность этих, мер не была бы обеспечена.
Но теперь подобные перспективы претерпели глубокие изменения под сильным напором кандидатов на иммиграцию с востока.
Новые нравы новые требования
Другим примером эволюции нравов является отношение к труду в рейнских странах. Мы уже отметили, что в Германии продолжительность рабочего дня меньше, чем в остальных странах ОЭСР.
Требование профсоюзов остается: 35 часов в неделю. В Японии это явление более наглядно, так как оно возникло позднее.
В этой стране, где до недавнего времени работники жертвовали всем ради работы и своего предприятия, проступает чувство усталости. В настоящее время японцы, как правило, берут одну неделю отпуска в год, но молодые требуют больше: две или три недели в год по крайней мере. Впрочем, правительство поощряет это требование, оно предложило, но пока без успеха, сократить продолжительность рабочей недели с 44 до 42 часов.
Знамение времени: за последние несколько лет в Японии наблюдается исключительное развитие индустрии досуга. Отчетливо обозначилось новое настроение в обществе, которое все сильнее осуждает неудобства чрезмерного труда.
Пресса публикует репортажи и исследования, касающиеся последствий переработок: стресс, преждевременная смертность, неустроенность семейной жизни, и т. д. Министр здравоохранения провел исследование, показавшее размеры явления внезапной смерти, поражающей переутомившихся работников. Согласно этому исследованию, 10% из взрослых мужчин, умирающих ежегодно, буквально погибли на работе*.
Кроме чисто психологических последствий этого положения, все большее беспокойство в Японии вызывают последствия социологические. Драконовский режим дня и хроническое переутомление толкают людей на самоубийство, развод, приводят к алкоголизму.
Здесь японское чудо обнаруживает свои пределы. Молодые все более открыто отказываются от навязываемого им образа жизни. Правда, у них уже нет тех побуждений, что были у их родителей, стремящихся, как и немцы, восстановить разрушенную, униженную и ослабленную войной страну. Теперь, когда достигнуто процветание, когда иена торжествует, когда Япония сгибается под тяжестью торговых и финансовых избытков, возникает желание жить и наслаждаться настоящим днем.
Эта растущая жажда не может не сказаться на функционировании японской модели и на обществе, которое учится жить, познав индивидуальную свободу, ранее ему несвойственную.
К ослаблению чувства коллективизма в странах рейнской модели добавляется, что достаточно логично, относительный спад, весьма относительный по сравнению с аналогичным явлением во Франции, профсоюзного движения и процессов коллективных переговоров. Разумеется, ослабление профсоюзного движения мировое явление; оно касается США, Франции, Великобритании, Швеции, Японии и даже Германии, где главный профсоюз DGB потерял 800 000 членов, т. е. несколько миллионов.
Но для рейнской модели, где профсоюзы всегда являлись одним из столпов социального согласия, эта тенденция имеет другую значимость.
Развал профсоюзного движения (десиндикализация) очень заметен в Швеции, где вследствие либерализации рынка труда нарушилась работа Центра организации труда, что привело к децентрализации процедуры коллективных переговоров. Отныне работодатели и наемные работники могут встречаться для переговоров не в общенациональном масштабе, а только на уровне предприятий.
Парадоксально, но эта новая гибкость благоприятствует колебаниям зарплат, что является источником инфляции и оказывает негативное воздействие на шведскую конкурентоспособность, это означает, что прежняя профсоюзная дисциплина и упорядочение роста зарплат нарушены. Поскольку переговоры больше не проводятся в определенных рамках и не координируются, го это все чаще приводит к вздутию цен и в конечном итоге к обеднению работников.
Это прекрасная иллюстрация ухудшения общего положения вследствие ослабления профсоюзов; еще одно дополнительное доказательство, что гибкость управления и развал профсоюзов не всегда сочетаются с эффективностью.
С ослаблением профсоюзов во многих рейнских странах способы управления предприятиями тоже подвергаются критике. Строго установленная структура иерархии, опирающаяся на старшинство, иногда осуждается как очень тяжелая, парализующая система.
Среди молодых дипломированных японцев много таких, кто больше не принимает обязанности ждать своей очереди на повышение в течение пятнадцати лет, чтобы стать наконец начальником, и еще столько же, чтобы достичь поста директора. Короче говоря, поднимаются голоса против несколько карикатурного формализма, идущего от исторически сложившихся в Японии строго иерархических взаимоотношений, и к этим голосам стали прислушиваться. Образцовое предприятие Toyota упразднило звание главы предприятия, напоминающее о патернализме прошлых времен.
В Германии фирма Siemens отказалась от нескольких иерархических ступеней с целью ускорения процесса информационного обмена и принятия решений. Традиционная система директората и наблюдательного совета подвергается суровой критике.
Ей ставят в упрек тяжеловесность и медлительность.
Аналогичные возражения касаются и системы вознаграждений. Они выдают прямое или косвенное влияние неоамериканской модели.
Немецкая молодежь с дипломом, окончившая американские университеты, получает предложения от иностранных фирм, внедрившихся в их страну; молодые проявляют нетерпение в отношении иерархии денежных вознаграждений, основанной на старшинстве и квалификации. Они требуют более быстрого повышения зарплаты и более быстрого темпа карьеры. Особенно резко оспаривается традиционная модель на быстро развивающихся предприятиях.
Молодые кадры открыто предпочитают управление на американский лад, как в сказке о блестящем успехе (success stories), тяжелому и мудрому плану карьеры, практикуемому в Германии и Японии.
Здесь также поражает эффект быстрого распространения идеи. Нет пророка в своем отечестве. При взгляде издалека Америка еще сверкает всеми своими огнями.
Американское влияние, о котором можно сожалеть или не сожалеть, осуществляется и на другом уровне, быть может, более значительном.
Привлекательность мира финансов
В предыдущих главах, подчеркивая преимущества предприятий рейнской модели, дающие возможность сохранять стабильный состав акционеров и обеспеченное банковское финансирование, я всякий раз думал о реакции мелких акционеров, которые будут это читать.
Действительно, с одной стороны, для акционеров хорошо быть привязанными к предприятию, в которое они вложили средства, но, с другой стороны, что есть для них предложение о покупке контрольного пакета акций, как не всего лишь открытое предложение о покупке, адресованное им самим и позволяющее с помощью акций устроить свою жизнь?
Это, собственно, и является целью легализации открытых предложений о покупке: позволить мелким акционерам удовлетворить их законные интересы, воспользовавшись более высоким предложением, чем биржевой курс, что в других странах является лишь правом привилегированных акционеров, держателей пакета.
Исходя из этого, люди рассуждают так: нет открытого предложения о покупке нет и сверхприбыли. И как бы задавая самому себе вопрос* я заказал расчет на длительный период изменения показателей акций по четырем биржевым центрам рейнской модели: Франкфурту, Цюриху, Амстердаму и Токио, и по двум крупным биржам англосаксонской модели.
Результаты впечатляют: несмотря на чрезвычайно бурную деятельность англосаксонских финансовых рынков в восьмидесятые годы, рейнские рынки намного их опережают (за исключением Цюриха, где стагнация, начиная с 1986 г., отражает частные проблемы Швейцарии, связанные с единым европейским рынком).
