Дерегулирование—регулирование
Однако я делаю этот вывод с оговоркой, так как вышеприведенные цифры явились результатом просто личных подсчетов, а не научного исследования, предполагающего выборочное сравнение показателей. Кроме того, такой вывод верен лишь отчасти, так как, учитывая изменения, он не принимает в расчет ни дивиденды (которые в англосаксонских странах выше, чем в рейнских), ни налоги.
Тем не менее этот вывод представляет интерес для мелких акционеров, подчеркивая, что результат по меньшей мере пулевой. Исключением является Япония, где пробуждение Биржи с начала восьмидесятых иногда превращалось в неистовство, влекущее за собой рекордный подъем курса акций; знаменитым стал индекс Nikkei. Отношения курса акций к прибылям компаний достигли почти 60, т. е. были в 4-6 раз больше того, что наблюдалось в США или Великобритании. Крупные коммерческие банки Японии положили в закрома значительные прибыли.
В тесном мире международных финансов теперь всем известны Nomura, Dai-Ichi, Sumitomo, Daiwa, и т. д. Сделки на срок и с опционом, перенятые у Чикаго, Лондона или Парижа, открылись теперь и для Японии. Разумеется, с 1991 г. японский финансовый рынок приносит значительно меньше прибыли, что сводит его на уровень США или Европы.
В Германии крупные банки вышли на новые международные рынки с опозданием и сожалением, так как это противоречит их экономической культуре. Финансовый мир просыпается под влиянием этого «американского праздника» -все происходит так, как если бы роскошь и мишурный блеск Crazy Horse Saloon (бара «Бешеный конь») повлияли с течением времени на строгую добродетель религиозного пансиона.
Во Франкфурте, как и в Токио, Биржа ждет своего часа, чтобы взять реванш.
Впрочем, два недавних дела пробили брешь в традиции финансового протекционизма, характеризующего рейнскую модель.
Первое: в начале 1991 г. самая крупная нидерландская страховая компания Nat-Ned сделала открытое предложение об обмене своих ценных бумаг на ценные бумаги третьего банка Нидерландов NMB Postbank, чтобы осуществить беспрецедентное для Нидерландов слияние. Мелкие акционеры, объединившиеся в ассоциацию, немедленно выразили протест против условий обмена, которые они посчитали невыгодными. В то же время страховое объединение Aegon являлось держателем 17% ценных бумаг компании Nat-Ned.
Но их совместное усилие не смогло помешать (после увеличения первоначального предложения) осуществлению слияния, что явилось символом проникновения на берега Рейна англосаксонской модели.
Второй случай, касающийся Pirelli-Continental, представляет еще больший интерес, так как он привел к проникновению на германский рынок итальянского предприятия Рі relli. Это крупное предприятие по производству шин, пятое в мире на исключительно высоко концентрированном рынке, мало-помалу скупило 51% акций своего немецкого конкурента Continental Gummi-Werke.
Однако это не дало Pirelli практически никакой власти, так как устав Continental предусматривал, как принято в Германии, ограничение предоставления права голоса в компании пятью процентами. Слияние, предложенное Pirelli, было отклонено правлением фирмы Continental. Новым было то, что акционеры по крайней мере добились созыва чрезвычайного общего собрания, которое аннулировало пункт, ограничивающий предоставление права голоса пятью процентами. Решение было принято 66% проголосовавших. Правление проиграло, акционеры выиграли.
Это стало поворотом в финансовой истории немецкого капитализма, поворотом, который допустил рост власти акционеров по отношению к управленческому аппарату, что неизбежно будет способствовать оживлению Биржи.
С установлением этого нового значения финансового мира, а именно акционеров, меняется роль банков по отношению к предприятиям. В Германии наблюдатели отметили, что традиционная роль Haus-Bank (банк-дом) начинает понемногу отступать так же, как у нас стираться традиция семейного врача.
Побуждаемые соблазнительными предложениями иностранных банков, искушаемые преимуществами финансового рынка, предприятия уже не так верны, как раньше, своему постоянному банкиру.
Но и банки уже не всегда являются носителями на общих собраниях мандата акционеров, счетами которых они управляют. Отныне им требуется вполне определенный мандат. Некоторые политические партии Германии, такие как социал-демократическая и либеральная, требуют ослабления контроля над экономикой со стороны банков.
Целью этого требования является ограничение веса банков в капитале предприятий до 15%.
Рост могущества финансовых рынков в рейнских странах влечет за собой другое последствие: относительную утрату независимости национальных денежных авторитетов и, в более широком плане, общественных властей. Это логично: чем более интернациональными становятся финансовые рынки и финансовая деятельность, тем более центральные банки и управление казначейством делаются зависимыми от перелива международных капиталов и реакций внутренних рынков. Они больше не могут действовать с той же свободой в области основных экономических переменных: налогообложения, процентной ставки, денежной массы и т. д.
Практика удержаний у источника, которую канцлер Коль попытался ввести в ФРГ и от которой он должен был отказаться из-за массовой, вследствие такой политики, утечки капиталов, является хорошим примером этой новой зависимости. Несмотря на то что Bundesbank отличился в январе 1991 г. повышением своих ведущих процентных ставок вопреки решению, принятому десятью днями раньше Большой семеркой, все же остается фактом, что в целом центральные японский и германский банки вынуждены согласиться на изменение своих процентных ставок в зависимости от изменения евродоллара, который в свою очередь непосредственно зависит от решений, принятых американской Федеральной резервной системой.
Эта ограниченная автономия монетарных властей в Японии и Германии выражает ограничение автономии экономических политик, контрастирующее с могуществом этих двух стран в рамках мировой экономики.
Стоит ли учитывать то, что в связи с распространением финансовой заразы неоамериканской модели в рейнских странах тоже имеют место факты сомнительного, даже преступного поведения, неотделимые от «экономики-казино»? Отвлечение фондов и правонарушения станут и там предметом хроники. В Германии показательным является скандал в Volkswagen, наделавший много шума: высокопоставленный сотрудник предприятия играл на финансовых рынках на деньги компании.
И наоборот, ни одна крупная американская компания не позволила бы себе, как это имело место в Германии, оказать помощь Ираку в создании «химической» промышленности. Кто сегодня жалуется, что швейцарские банки были вынуждены под американским давлением (что вызвало гнев Саддама Хусейна) отказаться от святая святых, от профессионального секрета, и заблокировать более 20 миллиардов долларов, принадлежащих Ираку, в женевских, базельских и цюрихских сейфах?
В Японии все большее сомнение вызывает мораль биржи. Увеличилось число операций, за которыми обнаруживаются махинации мафии или манипуляции с нелегальными процентными ставками.
Что касается судебных дел, то и в Японии они имеют место. Дело компании Recruit Cosmos уже привело к падению двух премьер-министров.
Подводя итог, скажем, что легкие деньги понемногу внедряются в сердце экономики рейнской модели. Эта зараза тем досаднее, что, в противоположность англосаксонским, страны рейнской модели совершенно не вооружены против подобных ситуаций, поскольку не располагают необходимыми правилами, а также средствами расследования.
Но это всего лишь немного пены на огромной волне того, что называют финансовой глобализацией.
Одним из наиболее мощных векторов распространения неоамериканской модели являются финансы. Мы рассматривали их роль в развитии американского капитализма и их влияние на развитие капитализма в Японии и ФРГ.
Финансы — это мощный, несравнимый ни с каким другим рычаг, обеспечивающий проникновение капиталистических идей и усиление могущества рынка в области экономики, а также установление опеки над предприятиями.
В течение пятнадцати лет финансовый мир оказывал значительное и неведомое ранее давление на все капиталистические государства. Явление финансовой глобализации поразило мир с невиданной доселе силой. Эта глобализация опирается на тяжелые тенденции, образующие настоящую мертвую зыбь, а не просто преходящую моду, — инновации, интернационализацию и дерегулирование.
Прежде чем приступить к рассмотрению основных элементов, нужно вернуться к истории развития финансовой глобализации, чтобы определить, где же произошли разрывы в системе, приведшие к фантастическому развитию финансовой сферы.
Разрывы в системе
Установить дату начала финансовой глобализации трудно. В действительности переливы капиталов существуют в течение нескольких веков. Ломбардские банкиры финансировали Европу Ренессанса, как об этом свидетельствует «ломбардская процентная ставка», которая является ведущей в Bundesbank.
Ломбард-стрит — одна из основных артерий лондонского Сити. Позднее англичане и французы будут экспортировать свои капиталы в течение всего XIX века по всему миру, и особенно в колонии.
Русские займы и турецкий долг будут финансироваться за счет французских и английских сбережений.
После Первой мировой войны британское финансовое могущество было значительным в международном плане даже при том, что начало сказываться финансовое могущество США. Кризис 1929 г. показал влияние перелива капиталов, так как биржевые потрясения передавались через международный финансовый канал.
Накануне Второй мировой войны казалось, что международная финансовая система прочно образумилась и государства ревниво следят за поддержанием стабильности и постоянства запущенного механизма.
Основанная на Бреттон-вудских соглашениях, международная денежная и финансовая система казалась одновременно прочной, единой и внушающей доверие. Золото — конечный эталон, доллар — его второе «я» («хорош, как золото»), а другие валюты определяются по отношению к американской валюте в рамках системы финансовых паритетов. Были созданы охранительные учреждения: Международный валютный фонд, обязанный следить за регулированием платежных балансов, и Международный банк реконструкции и развития, ответственный за финансирование экономических проектов развития и реконструкции. Вся система основывается на неоспоримом превосходстве доллара, который одновременно является эталоном для других валют и инструментом между народного обмена. Это логически соответствует экономичес кому и политическому превосходству США, которые производят половину мировой продукции, обладают 50% мирового запаса золота и значительно опережают другие страны в техническом развитии.
Отсюда вытекает валютная и финансовая гегемония, и никто не смог бы ее оспаривать. В целом мировая экономика как бы заключена в государственные рамки, и особенно в рамки Америки.
Эта прекрасная система не смогла противостоять финансовым и валютным потрясениям, поразившим мировую экономику. В экономической системе произошли три основных разрыва. Во-первых, американская гегемония начала стремительно ослабевать, одновременно стал падать доллар. Япония и Европа быстро ликвидировали отставание.
Становятся международными и другие валюты: немецкая марка, швейцарский франк и иена.
Во-вторых, система, основанная в Бреттон-Вудсе, распалась одним прекрасным августовским днем 1971 г., а именно 15 августа, когда президент Никсон объявил, что доллар больше не конвертируется в золото. Произошла девальвация доллара до 80%. В соответствии с ямайскими соглашениями 1976 г. фиксированный курс был упразднен и заменен системой плавающих курсов. Кроме того, международные институты (Международный валютный фонд и Международный банк реконструкции и развития) не справились со своей миссией, поскольку они так и не сумели приобрести достаточное количество собственных средств, чтобы принудить государства к соблюдению коллективной дисциплины.
Бреттон-Вудс был, впрочем, обречен из-за собственных противоречий. Вследствие важной роли доллара в финансировании мировой экономики он был подчинен двум противоречивым требованиям: с одной стороны, нужно было питать мир достаточными ликвидными средствами, могущими обеспечить работу механизмов, т. е. в действительности поддерживать дефицит платежного баланса Америки, чтобы поставлять необходимые доллары; с другой — американские власти должны были обеспечить конвертируемость в золото своей валюты и ограничить по вполне очевидным причинам свой внешний дефицит. Следовательно, дилемма заключалась в том, чтобы либо удушить мировую экономику, либо допустить бесконечный рост дефицита и долларовой массы в обращении с риском для США невыполнения взятых ими обязательств.
Итак, Бреттон-Вудс взрывается, увлекая за собой всю видимость порядка и коллективной дисциплины, существовавшую с 1945 г. Он предоставляет валюте плавать по воле случайных и более или менее шумных волн переливов капиталов.
Третье потрясение явилось уже результатом разрыва в системе. Оно почти символично, поскольку покушается на саму природу денег. Деньги становятся простым товаром, как всякий другой товар. «Деньги — это товар», — гласит знаменитая формула Мильтона Фридмена, ультралибераль-ного экономиста из Чикаго. «Товар» — сильно сказано. Это слово относится в такой же мере к предприятию, которое является товаром как в англосаксонской, так и в германояпонской моделях.
Монета больше не является фиксированным, непоколебимым эталоном, она больше не является карманной статуэткой, вырезанной из золота в честь стабильности ценностей, вдохновлявших весь XIX век. Она становится активом, обмениваемым на рынках, как зерно, металлы или говядина. К ней будут применены методы, зарекомендовавшие себя на сельскохозяйственных и сырьевых рынках; будут созданы сделки на срок, с опционом, операции по обмену валюты или ценных бумаг и т. д. Эти механизмы позволяют фермерам продавать на крупных рынках Чикаго свиные туши, апельсиновый сок или сою на трехмесячный срок.
Естественно, что именно в Чикаго развернутся фьючерсные сделки под проценты, обменные опционы и контракты по обмену марка-доллар. Деньги меняют свой статус, что вызывает волну финансовых инноваций.
Последний разрыв, вызвавший усиление роли финансов, — это нарушение равновесия в мире. С 1973 г. мир потрясали то нефтяные и долларовые шоки, то коммерческие дисбалансы и долги третьего мира.
Это выразилось в чудовищных, грубых колебаниях основных финансовых переменных: процентной ставки, курса валют, курса акций и облигаций на бирже. Например, что касается процентных ставок, вариации, зарегистрированные за первые четыре месяца 1980 г. в США, превысили десять пунктов.
Естественно, в таких трудных условиях финансовые операторы пытались защититься, что вызвало увеличение количества новых сделок на срок и с опционом. Можно представить себе, каков риск для французского инвестора, намеревающегося провести в США операцию с перспективой на пять-десять лет. Если курс доллара упадет на 50% (что уже случалось дважды за десять лет), то будет поставлена под удар вся рентабельность инвестиций. Если для какого-либо импортера допустимые пределы колебания цены на рынке составляют несколько процентов, то изменение цены на такую же величину, но в сторону уменьшения равносильно для него катастрофе.
Однако сегодня подобные вариации стали повседневным явлением. Огромные финансовые массы, вращающиеся вокруг планеты, построены на совершенно нематериальном продукте, изначально призванном защитить от рисков, которые уже никем больше не воспринимаются как риски, но которым все подвергаются.
Так мы подошли к первой из основных великих тенденций, которые вызвали к жизни финансовую глобализацию. Эта тенденция — инновация.
Инновация: новые технологии на службе мира финансов
Явление финансовой глобализации не достигло бы таких масштабов без новых технологических и юридических средств. В плане технологии первый элемент инновации — прежде всего информатика и телекоммуникации, настоящее оружие в руках мира финансов. Благодаря компьютерам, спутникам, кабелям финансовые данные могут свободно циркулировать по всему миру и мгновенно обрабатываться.
Введение новых технологий позволило снизить на 98% стоимость операций. Сидя у своих экранов, «золотые мальчики» постоянно участвуют в работе различных рынков планеты. В Париже расплачиваются бонами американского Казначейства.
Договариваются об акции Elf-Aquitaine в Лондоне или Токио. Европейская ЭКЮ сначала котировалась в Чикаго.
Технология указала направление финансовой экспансии.
Второй элемент — финансовый. Действительно, до семидесятых годов финансовая сфера оставалась не слишком-то творческой. Банки предоставляли кредиты и торговали на рынках только традиционными ценными бумагами: акциями и облигациями.
Но в течение последних пятнадцати лет на финансовых рынках появилось множество разнообразных новых продуктов, которых не было ранее. Развилась сеть защищенных документов (контракты на срок, опционы).
Появилось множество новых ценных бумаг с подписным купоном и др. Возникли новые экзотические названия: NIF, TRUF, MOFF1, и т. д.
Создалась совершенно новая финансовая сфера первостепенной важности. На чикагских рынках по сделкам на срок, где торгуют большинством этой новой продукции, объем сделок в два-три раза превышает соответствующий объем Уоллстрит. Эти финансовые новшества процветали в международном масштабе, подчеркивая глобализацию рынков. Продукция, продаваемая в банковско-коммерческих центрах каждой страны, открыта для иностранцев. Государственные власти даже предпринимают шаги к интернационализации новых рынков.
Французский рынок ценных бумаг MATIF является одним из рынков, в котором активно участвуют немцы, поскольку рейнская модель, со своими мощными банковскими учреждениями и вкусом к надежным и стабильным ценностям, значительно запоздала с введением этих сложных новшеств, которые, напротив, очень нравятся англосаксам: финансовая глобализация — это также деньги, отошедшие от банковских строгостей, чтобы примкнуть к биржевым фантазиям. В целом финансовая интернационализация значительно усилилась на основе англосаксонских концепций и технического исполнения.
Интернационализация финансовой сферы является прямым следствием ее развития. Но если посмотреть глубже, она также, и прежде всего, является отражением экономики, которая становится всемирной во всех областях и увлекает за собой финансы.
Это явление распространяется прежде всего через коммерцию.
Торговля старше капитализма. Новым является рост мировой торговли с 1945 г. Темп развития торговли вдвое выше темпа мирового производства.
Это знак того, что пропорция благ и услуг, обмениваемых на международном рынке, по отношению к тем благам и услугам, которые остаются в стране, где они были произведены, растет. Неизбежным следствием является то, что экономики открываются во внешний мир, как об этом свидетельствует соотношение импорта с валовым внутренним продуктом, которое удваивается в США с 1970 по 1990 г. и достигает 14%; оно достигает 23% во Франции в 1990 г. по сравнению с 15% в I960.
Динамика международной торговли очень сильна. Она влечет за собой интернационализацию промышленности под действием двух факторов. С одной стороны, предприятия стремятся завоевать новые рынки и внедряются как можно ближе к потенциальным клиентам.
Это характерно для больших международных компаний. С другой — некоторые предприятия должны переместить часть своего производства, чтобы снизить стоимость рабочей силы.
Так, предприятия электронной аппаратуры производят большую часть основных элементов устройств в Юго-восточной Азии.
Торговая и промышленная интернационализация вызывает гигантские международные финансовые потоки. Нужно финансировать мировую торговлю и международные инвестиции, страховать риски, возвращать в свою страну дивиденды и т. д. Финансовая динамика питается растущей потребностью в международных капиталах.
К этому добавляются финансовые переливы, возникшие за счет излишков нефти в странах-экспортерах нефти (ОПЭК) или за счет японских или немецких излишков, ищущих размещения в зонах, где не хватает капиталов.
В целом международные капиталы представляют вечно передвигающуюся по всей планете гигантскую массу. На валютном рынке объем ежедневных сделок составляет около 900 миллиардов долларов, что эквивалентно годовому валовому внутреннему продукту Франции. Для сравнения: общие резервы центральных банков достигают всего 700 миллиардов долларов. Капиталы пересекают границы, океаны, пустыни в тысячную долю секунды.
Они инвестируются одновременно на всех рынках планеты; это безостановочный и неослабевающий процесс. Мировая финансовая система работает в непрерывном режиме. Когда Токио закрывается, позиции переходят в руки Лондона, который как раз открывается, затем начинает работу Нью-Йорк, и спустя несколько часов все снова переходит к Токио.
Финансовые посредники, т. е. банки, должны создавать мировые сети, охватывающие три крупных финансовых полюса: США, Японию и Европу. Крупный японский коммерческий банк Nomura перевел свой центр управления рыночными операциями в Лондон.
Теперь существует единый мировой рынок денег, океан, в котором деловые центры всего лишь челны, качающиеся на волнах колебаний капиталов.
Дерегулирование—регулирование
Последним, но не менее важным фактором глобализации является дерегулирование. Известно влияние регулирования на перелив капиталов.
В шестидесятые годы, во избежание основанного на штрафах регулирования, произошло массовое перемещение активов американских банков в Лондон, и таким образом был создан рынок евродолларов. И наоборот, дерегулирование может открыть шлюзы международных рынков. В Соединенных Штатах упразднение знаменитой регламентации Q, ограничивающей начисление прибылей по вкладам на предъявителя, удесятерило активность банков, ринувшихся в яростную охоту за клиентом.
Во Франции в 1978 г. были созданы банковские объединения, что явилось большой удачей, поскольку они управляют теперь 1 500 миллиардами франков.
Под американским и английским влиянием дерегулирование приняло всеобщий характер. Чтобы оставаться среди участников эстафеты, разные финансовые центры облегчили правила, устранили барьеры.
Во Франции Казначейство под натиском Лондона произвело массовое дерегулирование французских финансовых рынков. Особенно важно было избежать нанесения ущерба Парижу.
Таким образом, финансовая сфера существует по законам двойной логики. С одной стороны, она распространяется, преодолевая препоны границ и государств.
Такова логика интернационализации. Финансовый мир больше не удовлетворяется слишком узкими для него национальными рамками. Он обращает в прах границы и вынуждает государства смириться с этим. «Мир, — писал Нобелевский лауреат Морис Алле, — стал огромным казино, где игорные столы разместились на всех долготах и широтах...»
С другой стороны, финансовая сфера подчинена логике чистого, жесткого рынка, т. е. рынка без принуждения, без надзора, без границ, сопровождающегося множеством нововведений, но также и рисками краха и сомнительных дел.
Эти два качества определяют финансовую глобализацию — основной сверхмощный вектор распространения модели ультралиберальной экономики. Неудивительно, что он затрагивает наиболее совершенно устроенные экономические культуры, т. е. экономические культуры рейнских стран.
Рей-гановская неоамериканская модель — это троянский конь внутри рейнской модели.
9. Почему одерживает верх наименее эффективная организация экономики?
Здесь следует поставить точку и немного еще поразмышлять над основным парадоксом. Из двух вариантов капитализма, американского и рейнского, второй в целом эффективнее первого как в социальном плане, так и строго в области экономики. Однако, как мы видели, позиции первого с начала восьмидесятых годов укрепляются все больше как в психологическом, так и в политическом плане, включая и территории его конкурентов — Германии, Швеции и даже Японии.
Неоамериканская модель, разумеется, распространяется и в странах Южного полушария, начиная с Латинской Америки, где, надо это признать справедливости ради, успех концепций США как в области экономической политики (дерегулирование, приватизация), так и в управлении предприятиями, является основным фактором экономического прогресса двух поднимающихся стран — Чили и Мексики.
