Необходимость неэмпирического обоснования учения об обществе
Один человек отнюдь не целиком существует для другого, когда последний на него смотрит, но лишь тогда, когда и. первый на него смотрит.
„Существует резкий социологический контраст между глазом и ухом: первый дает нам лишь заключенное во временную форму откровение человека, а второетакже и длительную часть своего существа, осадок своего прошлого бытия в субстанциональной форме своих черт, так что мы, так сказать, видим сразу последовательный ход его жизни. Ибо упомянутое минутное настроение, как его, впрочем, запечатлевает и лицо, так незначительно в том, что сказано, что в фактическом воздействии чувства лицезрения длительный характер познанной им личности значительно преобладает.
Поэтому, социологическое настроение слепого совсем иное, чем у глухого. Для слепого другой существует, собственно, лишь в последовательности, во временном следовании его проявлений.
Неспокойная, внушающая тревогу одновременность всех черт лица, следов всего прошедшего, ясно отражающихся на лице людей, ускользает от слепого, и это, может быть, есть причина мирного и спокойного,, равномерно дружелюбного по отношению к окружающим настроения, какое мы так часто наблюдаем у слепых. Именно обилие того, что может выразить лицо, делает его часто загадочным; в общем, то, что мы у человека видим, дополняется и объясняется тем, что мы от него слышим, в то время как обратное гораздо реже. Поэтому тот, кто видит, но не слышит, бывает гораздо более смятенным, беспомощным, неспокойным, чем, тот, кто слышит, но не видит.
Тут имеется один момент, значительный для социологии большого города. В последнем, по сравнению с маленьким городом, сношения между людьми сосредоточиваются в неизмеримо большей степени на лицезрении других, чем на слушании их; и не только потому, что встречи на улице маленького города дают сравнительно большой процент знакомых, с которыми перекидываются словечком или взгляд которых воспроизводит перед нами всю, не только видимую, личность другого, но прежде всего вследствие общественных средств передвижения. До развития омнибусов, железных дорог и трамваев в 19-м столетии люди, вообще, не имели возможности минутами и даже часами смотреть друг на друга, без того, чтобы с ними не говорить.
Современные сообщения дают эту возможность во все растущей степени одному только зрительному чувству, что составляет главную долю всех чувственных отношений между человеком и человеком, и должны поэтому основывать общие социологические чувства на совершенно изменившихся предпосылках. Упомянутая только что большая загадочность человека, которого только видели, но не слышали, определенно способствует, из-за указанного сдвига, проблематичности современенного жизненного чувства, ощущению неориентированности в общей жизни,
одиночества и ощущению того, что тебя со всех сторон окружают запертые двери.
В высокой степени целесообразное социологически сглаживание этой разницы в способностях чувств лежит в гораздо более сильной способности к воспоминанию слышанного по сравнению с виденным, хотя то, что человек сказал, как таковое, невозвратно, между тем, как он представляет для глаза относительно стабильный объект. Уже поэтому ухо человека можно гораздо скорее обмануть, чем глаз, и очевидно, что от этой структуры наших чувств и ее объектов, поскольку человек предоставляет им таковые, зависит весь характер человеческих сношений; если бы от нашего слуха непосредственно не исчезали услышанные слова, которые, однако, остаются за это в форме памяти, если бы нашему зрению, содержанию которого недостает этой силы воспроизводства, не было дано возможности фиксации взгляда и его значения, то наша между-индивидуальная жизнь стояла бы на совершенно ином основании.
Было бы праздным умозрительным занятием придумывать это другое существование; но то обстоятельство, что мы видим его принципиальную возможность, освобождает нас от той догмы, что общественная жизнь людей, которую мы знаем, представляет собой нечто само собой разумеющееся и, так сказать, бесспорное, для характера которой не существует особых оснований.
„По сравнению с социологическим значением зрения и слуха, низшие чувства отступают на задний план, хотя чувство обоняния не так уж неважно, как можно было бы ожидать в виду свойственной его ощущениям нечувствительности и неразвитости. Нет сомнения, что каждый человек обоняет окружающий его слой воздуха на особый, свойственный ему манер, и для возникающего таким образом ощущения запаха существенно то, что из тех двух путей развития восприятия чувства по субъекту, как приятное или неприятное, и по объекту, как его познавание, первый далеко превосходит второй.
Запах не образует из себя объекта, как зрение и обоняние, но остается, так сказать, в плену у субъекта: это символизируется в том, что для его различений не существует самостоятельных, объективно обозначаемых выражений. Когда мы говорим: пахнет кислым, то это лишь означает: пахнет так, как пахнет то, что кисло на вкус.
Чувства обоняния, в противоположность восприятиям других чувств, не поддаются описанию в словах, их нельзя проицировать на плоскости абстракции. Тем меньше противодействия в мышлении и в воле находят инстинктивные антипатии и симпатии, которые держатся на окружающей человека сфере запахов и которые, несомненно, часто имеют важные последствия для социологического отношения двух рас, живущих на одной территории. Допущение негров в высшее общество Сев.
Америки кажется невозможным уже вследствие запаха их тела, а встречающееся часто смутное отвращение евреев и германцев друг к другу некоторые писатели относили к той же причине.
До сих пор недостаточно оценили значение для социальной культуры того обстоятельства, что по мере утончения цивилизации явно падает собственная острота восприятия всех чувств, напротив, .повышается их восприимчивость к приятному и неприятному. Я даже думаю, что повышенная с этой стороны чувствительность в целом приносит с собой- гораздо больше страданий и отвращения, чем радостей и влечения.
Современного человека шокирует бесчисленное множество вещей; бесчисленное множество таких ощущений, какие менее дифференцированные, более крепкие в этом отношении характеры воспринимают без какой-либо реакции, кажутся ему невыносимыми. С этим должна быть связана тенденция современного человека к индивидуализации, большая персональность и свобода выбора своих связей. С своим, частью сенсуальным, частью эстетическим характером реагирования он не может уже безоговорочно вступать в традиционные общения, в тесные связи, в которых не спрашивают о его личном вкусе, о его личной восприимчивости. И это неизбежно приносит с собой большую изоляцию, более резкое ограничение персональной сферы.
Быть может, это развитие наиболее заметно на чувстве обоняния; гигиенические устремления и любовь к чистоте, свойственные современности, являются в этом отношении столько же следствием, сколько причиной. В общем, с ростом культуры, дальность действия чувств становится слабее, действие их вблизи сильнее: мы становимся не только близоруки, но, вообще, . близо-чувственны (kurzsinnig); но па этих, более коротких расстояниях мы тем более чувствительны. Чувство обоняния,, само по себе, по сравнению с зрением и слухом, требует большей близости, и если мы объективно не можем так остро воспринимать его, как многие первобытные народы, то тем сильнее реагируем мы субъективно на его раздражения. Направление, в котором это происходит, намечено и для него заранее, но и тут в более сильной степени, чем это имеет место с другими чувствами: человек с особенно тонким обонянием, несомненно, благодаря этому обострению, испытывает гораздо больше неприятностей, чем радостей.
К этому присоединяется еще и следующее, что усиливает то изолирующее отвращение, которым мы обязаны обострению чувств. Нюхая что-нибудь, мы так глубоко втягиваем это ощущение или этот излучающийся объект в себя, в свой центр, так тесно ассимилируем его, так сказать посредством жизненного про- цесса дыхания, как это невозможно ни с каким другим чувством по отношению к объектумы как будто его едим. Нюхая чью-либо атмосферу, мы интимнейшим образом его воспринимаем, он проникает, так сказать, в воздухообразном подобии в наше глубочайшее чувственное я, и очевидно, что при повышенной чувствительности по отношению к обонятельным раздражениям вообще, это должно повести к выбору и к отдалению, что до некоторой степени составляет одно из чувственных оснований для социологических резервов современного индивидуума. Знаменательно, что такой фанатически-исключительный индивидуалист, как Ницше, чрезвычайно часто говорит о ненавистных ему типах людей: „Они плохо пахнут. Если другие чувства перекидывают тысячи мостов между людьми, если они могут нейтрализовать вызываемые ими отталкивания притяжениями, если сплетение их положительных и отрицательных оценок чувства придает свою окраску конкретным взаимным отношениям между людьми, то в противоположность этому можно назвать чувство обоняния диссоциирующим чувством.
Не потому, что оно вызывает бесконечно больше отталкиваний, чем притяжений, не потому, что его решения имеют в себе нечто радикальное и безапелляционное, что лишь с трудом преодолевается решениями других инстанций чувства или ума, но потому, что именно сосуществование многих людей никогда не придает ему какой-либо привлекательности, каковая ситуация, по крайней мере, при известных обстоятельствах, может развиться для других чувств; да и вообще подобные шокирования чувства обоняния растут в прямом количественном отношении с массой, среди которой они нас настигают. Уже благодаря этому воздействию, культурная утонченность, как сказано, ведет нас к индивидуализирующей изоляции, по крайней мере, в странах умеренного климата, между тем как возможность устроить совместное существование в значительной степени на открытом воздухе, следовательно, .без той невыносимости, несомненно повлияла на социальные отношения в южных странах.
Наконец, искусственные запахидухи, играют социологическую роль таким образом, что происходит своеобразный синтез индивидуально-эгоистической и социальной телеологии в области чувства обоняния. Духи производят такое же действие при посредстве носа, какое то или иное украшение при посредстве глаза.
Они придают личности нечто совершенно безличное, привлеченное извне, что, однако, так сливается с нею, что кажется исходящим от нее. Духи расширяют сферу личности, как лучи золота и бриллиантов; находящийся вблизи них погружается в них и до некоторой степени поглощается сферой личности. Как и одежда, духи покрывают личность чем-то, что, однако, вместе с тем должно действовать, как ее собственное излучение. Постольку они представляют типичное явление стилизации, растворение личности во всеобщем, что все же приводит личность, в соответствии с ее прелестью, к более глубокому, более оформленному выражению, чем это могла бы сделать ее непосредственная действительность. Духи перекрывают личную атмосферу, заменяют ее объективной, и, вместе с тем, все же обращают на нее внимание; о духах, создающих эту фиктивную атмосферу, предполагают заранее, что они будут всем приятны, что они представляют социальную ценность.
Как и украшения, духи должны нравиться независимо от личности, субъективно радовать ее среду, и вместе с тем это должно считаться заслугой носителя, как личности.
Отиар Шпанн
(род. в 1878 г.)
Необходимость ие-эмпирического обоснования учения об обществе
I. Постановка проблемы
Учение об обществе, как общая наука о специальных общественных науках (как-то: наука о народном хозяйстве, наука о государстве и т. д.), возможно лишь тогда, когда оно имеет собственный объект в обществе, как таковом,собственный объект, в противоположность тому, который дан в „составных частях (людях и имуществах) и уже обрабатывается психологией, биологией, физикой, технологией, географией и т. д.
Но есть общественные науки, которые не являются психологией: сюда относится, по крайней мере, учение о народном хозяйстве и учение о государстве. Таким образом, наличность такой науки показывает, что цель специфических общественных наук, а следовательно, и общей науки об обществе, не есть факт, что неудачи натуралистической социологии не должны обескураживать, но лишь служить доказательством следующего положения: методы социальной науки надо строить исключительно на не-эмпирической почве.
Если должна существовать наука об обществе, то она не может не иметь объекта. Но понятие „взаимодействия не дает собственного объекта; как мы видели, оно далее от-
нимает этот объект у науки. Откуда же она его возьмет?
Тут надо как следует вдуматься в вопрос.
Понятие взаимодействия отнимает у, н а у к и об обществе объект благодаря тому, что оно вкладывает всю реальность в составные части, ибо последние принципиально должны быть самостоятельными, способными к собственному существованию отдельностями, которые своею взаимной деятельностью что-то производят. Но это значит: они одни существуют на самом деле, в то время как „общество, в качеству чего-то особого, целого, само по себе более не существует.
Вот к чему решительно приводит такой ход мыслей. Всякая реальность лежит в единичном по упомянутой схеме:
А (б, в, г)
Если, напр., А означает лес, то а, р, у были бы деревья, единственно реальное, создающее своим взаимоотношением лес А,кажущуюся вещь, кажущуюся коллективность. Если А означает фабрику, то б, в, г были бы: рабочие, машины, сырьеединственные реальности, своим взаимодействием создающие кажущуюся вещь, кажущуюся коллективностьфабрику. Если А означает армию, то б, в, г были бы солдаты, оружие, снарядыединственные реальности, которые своим взаимодействием создают кажущуюся вещь, кажущуюся коллективностьармию.
Если, наконец, А означает все человеческое общество вообще, тогда б, в, г были бы просто люди, которые, будучи единственной реальностью, своим взаимодействием создают абстрактную, кажущуюся коллективность „общество.
Какой бы пример ни выбрать, повсюду та же песня: когда налицо имеется первоначальное взаимодействие частей, тогда реальность лежит только в частях, а коллективное целое мы будем называть его просто „целым или .целостностью является лишь абстракцией, чем-то производным, не действующим само по себе.
Этим окончательно формулирован вопрос: это вопрос о соотношении целого и части. И отсюда вывод: если должна существовать наука об обществе, то:
1. должна быть доказана, с точки зрения теории познания и логики, возможность подобного целого, возникающего не благодаря взаимодействию своих частей; таковая должна была бы заключать в себе не каузальное соотношение целого| и части (ибо, если бы имелась каузальность частей, то тут опять-таки было бы взаимодействие); и
2.. должно еще быть доказано чисто аналитически (не дедуктивно, не „метафизически), что именно „общество представляет подобную целостность (и к тому же, как само по себе, так и во всех своих формах: хозяйства, государства
и т. д.), в которой реальность не обусловливается причинно частями, но которая является настоящим целым (именно, в вышеуказанном смысле, заключая в себе некаузальное соотношение с частями). Короче говоря: во-первых, должна быть доказана, с точки зрения теории познания и логики, возможность некаузального понимания целостностей или коллективностей вообще, а во-вторыхфактическое применение этого понятия к общественным явлениям.
, Первое доказательство, будучи сведено ко второму, требует логики и учения о категориях целого; второерасчленения по содержанию на основе тех не-каузальных категорий, которые доставляет логика целого, или, по крайней мере, на основе не-каузальных понятий (ибо, как указано было, каузальность частей неизбежно должна была бы вновь привести к взаимодействию и тем самым к уничтожению истинной целостности).
2. Ссылка на наличность науки
Я не могу здесь представить оба доказательства. Что касается логического доказательства, то я дал небольшой эскиз в „Zeitschr. f. Volkswirtschaft . Но я предполагаю дать в этой книге аналитическое доказательство науки об обществе, как и науки о народном хозяйстве (которая, равным образом, отнюдь не есть психология хозяйствующих субъектов . В самых общих словах, это доказательство заключается и, в различении индивидуализма и универсализма, при чем допущение или отклонение этого различия вызывает собственное, иное учение об обществе и учение о народном хозяйстве; с этим, конечно, не согласятся теперь, когда каждый .исследователь является бессознательно методологическим индивидуалистом .
Но возможно и совсем другое доказательство, довольно легкое: это, выражаясь по Канту, ссылка на „факт науки. Разве Платон, Аристотель, Адам Мюллер, Гегель не создали науки о государстве„учения об обществе?
Разве это учение не отличается от натуралистической социологии или индивидуалистической политической экономии лишь в подробностях содержания, лишь в отдельных „успехах науки? Это могли бы сказать только современники, просто не знающие другого лагеря, ибо они совершенно исключительно и бессознательно живут в угарной атмосфере индивидуалистически-каузальной науки. Нет, этот „факт науки обнаруживает некаузальный метод, который представляет собой не мнимое самостоятельное „взаимодействие частей (это обман зрения и фикция), но анализ целого по способности к расчленению его частей.
Можно было бы возразить, что и забытую науку Платона, Аристотеля, Адама Мюллера, Гегеля и т. д. следовало бы назвать безрезультатной, подобно тому, как мы это сделали выше по отношению к натуралистической социологии. Это утверждение было бы неправильно, но не в том вовсе дело!
Мы апеллируем здесь не к результатам, но к другой методологической природе, к некаузальным процессам.
3. О сущности целого. (Целое против взаимодействия)
Дабы не ограничить этого методологического изложения одними лишь ссылками и доказать, хотя бы примерами, возможность того некаузального исследования, мы прибавим еще следующее:
Схема кажущейся коллективности А (б, в, г), в которой вся реальность принадлежит взаимодействующим частям, разлагается следующим образом: А означает, скажем, дом, затем кирпичную печь, затем „народную толпу, затем „армию, „рынок, „фабрику, „нацию. Напротив, б, в, г всякий раз будут означать соответственные составные части (кирпичи, люди). Ясно, что, поскольку мы не выводим целое из взаимодействия частей, мы должны сказать:
Дом вовсе не имеет кирпичей в качестве своих составных частей. „Дом есть не то, что состоит из кирпичей (ибо тут может быть известняк, мрамор, дерево, железо-бетон, бумага, стекло и т. д.), но дом есть то, что имеет комнаты, кухню, погреб и т. д. Но „комнатаэто значит: осмысленный орган с определенным назначением; но „имеетэто значит: расчленяется, представляет, но не возникает из взаимодействия частей. Равным образом, кирпичная печьэто не то, что состоит из кирпичей, но то, что имеется в помещениях для известных надобностей. „Дом или „кирпичная печь состоят не из суммирования своих частей, но представляют собой самостоятельные целостности, стоящие над частями. „Дом и „кирпичная печь каждое в отдельности представляет собою расчленение других целостностей.
И точно так же народная толпа, армия, рынок, фабрика, нация представляют собой в каждом случае иные целостности, несмотря на то, что во всех случаях конечные элементы (если бы их можно было рассматривать, как самостоятельное) одинаковы, а именно: люди. Но целое „армия имеет своими членами (органами) бойцов; целое „рыноксвоими членами (органами) покупателей и продавцов; целое „фабрикасвоими членами (органами)предпринимателей, мастеров, рабочих; целое „нациясвоими членами (органами)носителей народного духа. Нелюди своим взаимодействием различного рода создали, составили те целостности, ибо: 1) люди сами по себе вовсе не существуют и 2)не существует также людей определяемых по их отношению к народу прежде их принадлежности к народу, и таких, которые уже покупали и хозяйствовали, прежде чем были членами рыночной и хозяйственной целостности и точно так же не существует людей, которые воевали прежде, чем принадлежали к целостности, в которой воевали, и к сверх-целостности, против которой воевали (сверх-целостности, в области которой происходит противоположение Центр тяжести лежит в этом „прежде, которое не дает составной части (члену) быть реальной самой по себе. Но вот и дальнейшие примеры. Нарисованная картина (А) не состоит из красочных пятен (б, в, г), но есть целостность картины (сущность, идея), материалом для которой служат „красочные пятна.
Песнь нибелунгов (А) не состоит из букв (б, в, г), но есть целостность, идея, сущность песни нибелунгов, которая расчленяется на слова и звуки (буквы). Поэтому, как нельзя определить песнь нибелунгов в виде миллиона букв, „взаимодействующих в известной последовательности, точно так же нельзя определять общество, государство, хозяйство количеством людей и их взаимодействий.
А никогда не определяется (составляется, суммируется) б, в, г, но наоборот: А есть первичное, самостоятельное, первое (песня, картина, дом, государство, нация), которое расчленяется, составляется из б, в, г, как своего материала. Все это понимание отнюдь не ново. Оно лишь затерялось для нас и стало совершенно непривычным, вследствие всецело эмпирически-механического направления нашего образования. Еще Аристотель ясно понимал сущность состояния совокупности, и всем более высоко развитым в философском отношении эпохам было свойственно то же воззрение.
Его знаменитые слова, что целое неизбежно предшествует части, уже исчерпывает вопрос. Конечно, тут имеется в виду не простое предшествование во времени, но логический приоритет. „Когда все тело погибло,говорится далее у Аристотеля,то нет уж также ни ноги ни руки, кроме имени... ибо отвлеченное определение каждого предмета лежит в его деятельности и возможности для него таковую выполнять (т. е., значит, в его поведении, в его свойствах), так что, когда их больше нет у него, нельзя также сказать, что он еще остался тем же самым, но только то, что он сохранил еще то же имя.
Это заключение неопровержимо. Вне целого та „часть не является вовсе
тем же, ч ем была прежде, но, вообще, чем-то совсем иным!.. Состояние совокупности есть нечто самостоятельное с собственными свойствами, а это значит, что логически оно предшествует этим свойствам. Так, в мертвом теле рука не есть более рука, но „мясо и „кости.
Но и обратно: в живом теле рука не есть „мясо и кости, но элемент, выполняющий определенные отправления. Равным образом, вне народного хозяйства человек не является более носителем хозяйственных действий, составляющих народнохозяйственное целое, но биологическую (животную) или психологическую сущность самое по себе. Поэтому, и наоборот, в качестве члена народного хозяйства человек представляет н е биологическую или психологическую сущность, но член, свойство этого самостоятельного целого.
Отсюда ясно вытекает методологическая возможность построить общую крышу над отдельными социальными науками, которые занимаются особыми областями общественного целого, путем общих рассуждений, основанных на рассмотрении не тех или иных частей целого, общества, напр., хозяйства, но целого, как такового, совокупной целостности, „общества.
4. Систематическая и методологическая природа учения об обществе
Все эти соображения уже разъяснили принципиально как методологическую природу пауки об обществе, так и вопрос о взаимных отношениях общей и специальных наук об обществе.
Предметом науки об обществе является общественное целое, как таковое, предметом же специальных наук„части целого, специальные стороны, частичные области, система органов (или как бы их там ни называли), поскольку таковые способны к самостоятельному научному исследованию.
