Нарративы в массовой культуре
Согласно Богранду и Дресслеру , текст и дискурс имеют одинаковую временную протяженность в том смысле, что исходят от одного и того же автора (продуцента), однако дискурс понимается ими как сумма связанных между собой по смыслу текстов. Они предлагают семь стандартов текстуальности, наличие которых обязательно для того, чтобы текст можно было считать событием коммуникации.
В качестве так называемых сконцентрированных вокруг текста критериев выступают смысловая связанность и взаимная соотнесенность. Оба эти критерия отсылают нас к грамматическим формам, маркирующим отношения между грамматическими предложениями в тексте, и к концептуальным связям, представленным в виде связанных по смыслу предложений, не обязательно выступающих в виде тех или иных грамматических форм.
Кроме того, указывается на существование сконцентрированных вокруг пользователя критериев: намеренность, приемлемость, информативность, ситуационность и интертекстуальность. Вместе эти семь стандартов составляют основу текстуальной коммуникации.
Сконцентрированные вокруг пользователя стандарты должны учитывать то обстоятельство, что значение дискурса лежит вне грамматических форм как таковых, так что читатели или слушатели должны активно конструировать значение на основе выводов.
Левинсон2 сводит анализ дискурса к формулированию правил построения его структуры в соответствии с текстовыми грамматиками и теориями, в основу которых положен речевой акт, и противопоставляет это анализу общения, практикуемому этнометодологами в строго эмпирической манере3 Однако более широкое понимание дискурса подразумевает анализ речевого общения и другие социологические подходы к коммуникативному взаимодействию в качестве одного из методов изучения дискурса .
В литературной теории концепция дискурса обозначает путь стирания разграничении между литературными и нелитературными текстами. Особый статус поэтического текста заменяется континуумом лингвистических практик, в большей или меньшей степени зависящих от контекста.
Таким образом, различие между дискурсом в жизни и дискурсом в поэзии5 перестает быть абсолютным, и речь идет лишь о степени его выраженности. Согласно Волошинову, дискурс идеологичен в том плане, что он возникает между социально организованными индивидами и не поддается пониманию вне его контекста. "Дискурс, взятый... в качестве феномена куль-
См.: Beaugrande, R.D., Dressier, W. Op. cit., 1976. 2 См.: Levinson, S.C.
Pragmatics, Cambridge: Cambridge University Press, Ch. 6, 1983.
См. Sacks, J. et al. 'A Simplest Systematics for the Organisation of Turn-Taking in Conversations', in Language 50:4, 1974, 696-735; Schenkein, J. (ed.) Studies in the Organisation of Conversational Interaction, New York: Academic Press, 1978.
См.: Gumperz, J. Discourse Strategies, Cambridge: Cambrigde University Press, 1982. 5 См.: Volosinov, V.N. 'Discourse in Life and Discourse in Poetry', in Shukman, A. (ed.) Bakhtin School Papers: Russian Poetics in Translation, vol.
10, Oxford, 1983.
турного общения, ...не может быть осмыслен независимо от породившей его общественной ситуации'. Идеологическая природа дискурса проявляется наиболее ярко в "дискурсе авторитета, который требует нашей безоговорочной лояльности.
Поэтому дискурс авторитета не оставляет никакого места игре с обрамляющим его контекстом... Он неразделим со своим авторитетом - политической властью, институтом, личностью, существуя и отмирая вместе с ним" .
Таким образом, концепция дискурса Волошинова, Бахтина и других членов бахтинского кружка, а также родственные им концепции, представленные в последних работах по социальной семиотике, обеспечивают связь с макроверсиями дискурса, присутствующими у Бурдье в его определении лингвистического капитала3 и особенно с дискурсивными формациями Фуко4.
Артур А. Бергер
Нарративы в массовой культуре, средствах массовой информации и повседневной жизни
Мы редко задумываемся над этим, однако на протяжении всей нашей жизни мы погружены в нарративы. Мы плаваем в море рассказов, которые читаем и слушаем...
Наша смерть, описанная в некрологах, также приобретает вид нарративов.
Питер Брукс [Brooks] заметил: "Наши жизни тесно переплетены с нарративами - с повествованиями, которые мы рассказываем, и каждое из которых переработано историей нашей жизни, которую, в свою очередь, мы непрерывно рассказываем сами себе"6...
В этой книге я рассматриваю несколько связанных с нарративами тем. Что такое нарративы?
Чем они отличаются от других видов литературы? Почему они важны для нас?
Какую роль играют нарративы в нашей жизни? Как действуют нарративы? (...)
2 См.: Bakhtin, M. The Dialogic Imagination: Four Essays, ed. By M.Holquist, Austin: University of Texas Press, 1981.
3 См.: Bourdieu, P. 'The Economics of Linguistic in Exchanges', in Soda! Science Information, 16: 6, 1977.
4 См.: Foucault, M. The Aerchaeology of Knowledge, London: Tavistock, 1969.
5 Перевод Э.Шабашвили по: Berger, A.A. Narratives in Popular Culture, Media and Everyday Life, Sage Publications, 1997.
6 См.: Brooks, P. Reading for the plot: Design and intention in narrative. New York: Knopf, 1984.
О соотношении понятий текст и нарратив
Я должен заметить, что использую термин текст, под которым в литературной теории понимаются любые формы творчества. Это позволяет мне говорить обо всем - от комиксов до романов - без необходимости постоянно повторять самого себя и напоминать, что предмет нашего обсуждения - текст, является произведением искусства - хорошим или плохим, массовым или узкоспециальным, адресованным детям или взрослым.
Текст - это абстрактный и общий термин, который может быть очень полезен, особенно когда имеешь дело с теорией.
Мы находимся под воздействием нарративов с наших самых первых дней, когда наши матери поют нам колыбельные и рассказывают детские стишки. Песенки и стишки, которые мы заучиваем маленькими детьми -не что иное, как нарративы. Например, стишок про Шалтая-Болтая - это уже нарратив, хотя и простой. Биографии, детективы, сказки, фантастика и приключенческие книги тоже являются нарративами.
Прекрасным образцом нарративной среды может служить телевидение. Вечерние выпуски новостей тоже можно рассматривать как нарративы, ...несмотря на то, что сами создатели программ новостей, вероятно, найдут такое определение необоснованным. Комиксы тоже являются нарративами, хотя отдельные картинки нет. Такие картинки изображают определенный момент времени, но они не содержат последовательности действий.
И, несмотря на то, что нарративы могут быть простыми или сложными, уяснение того, как они функционируют, и как люди их понимают, является одним из самых сложных вопросов, который занимает теоретиков литературы по крайней мере со времен Аристотеля и до наших дней.
Что такое нарратив?
Я полагаю, что нарратив это повествование или повествования о событиях, которые произошли, происходят или могли произойти с людьми, животными, инопланетянами или насекомыми - с кем угодно. Нарратив -это история, содержащая последовательность событий, что предполагает связь нарратива с некоторым определенным периодом времени. Временной отрезок может быть очень коротким, как в детской сказке, или очень длинным, как в некоторых романах и поэмах.
Многие рассказы имеют линейную структуру, которая может быть представлена следующим образом: АБВГДЕЖ3И. Тут А ведет к Б, Б ведет к В, В ведет к Г и так далее, пока история не заканчивается на И. Однако история не всегда представляет собой прямую линию, она может двигаться по кругу или принимать иную конфигурацию.
Безусловно, существуют пьесы, в которых не показывается почти никакого действия, в которых актеры действуют как рассказчики, например, читают письма, посылаемые героям, или что-нибудь в этом роде. Однако по большей части в пьесах изображается действие, то есть герои делаютчто-нибудь, наряду с разговорами. Однако и разговоры могут быть рассмотрены как разновидность действия. (...)
Что является и что не является нарративом
Как я уже говорил, в наиболее простом смысле нарративы - это истории, которые имели место во времени. Что можно к этому добавить?
Тема, без которой мы не можем обойтись, это вопрос о том, что отличает нарратив от не-нарратива. В качестве примера возьмем историю о Шалтае-Болтае и картинку, где Шалтай-Болтай показан сидящим на стене.
Из рассказа мы узнаем, что случилось с Шалтаем-Болтаем, он свалился, и его не смогли собрать. (Я должен добавить, что эта незамысловатая история используется писателями и рассказчиками всякий раз, когда они хотят подчеркнуть хрупкость сущего. Иногда Шалтай-Болтай помогает нам понять, что если мы рвем что-либо, собрать это снова оказывается невозможным. Таким образом сказка может нас чему-то научить.) На картинке мы видим Шалтая-Болтая сидящего на стене - и все.
Мы выхватываем момент времени, но не видим никаких последствий.
Картины, рисунки, фотографии - нечто, заключенное в рамку, не может быть нарративом, хотя это может быть частью известного и знакомого всем нарратива. Например, картинки в комиксах помещены в отдельные рамки, каждая рамка выхватывает момент времени, но последовательность рамок имеет место на протяжении некоторого времени.
Рисунок с Шалтаем-Болтаем является частью повседневного знания маленьких детей в Англии, Соединенных Штатах и, вероятно, где-нибудь еще; когда они видят рисунок с Шалтаем-Болтаем, сидящим на стене, они уже знают, что случится потом, потому что они восприняли этот детский стишок как часть их детской культуры.
Хотя некоторые рисунки и содержат достаточное количество информации, для того чтобы быть прочитанными как нарративы (что и происходит в том случае, когда зритель рассматривает одну часть рисунка, а затем переходит к другой), необходимо, однако, заметить, что отдельное изображение чего-либо не понимается как нечто, обладающее нарративным содержанием.
Наррация и нарративы
Нарратор - это тот, кто рассказывает историю. Слово произошло от латинского narratus, что означает делать известным.
Нарратор - это тот, кто делает известной историю, созданную либо самим рассказчиком (рассказчицей), либо кем-нибудь другим. Если взять все тот же детский стишок про Шалтая-Болтая, то с технической точки зрения он представляет собой рассказанную историю.
Шалтай-Болтай является объектом, но не субъектом. Дело в том, что он - некто, чья трагическая судьба описывается нарратором, однако сам Шалтай-Болтай ничего не говорит и никак не связан с кем-либо еще.
Таким образом, мы можем провести различие между субъектом, который может воздействовать на других, и объектом, чьи действия описываются нарратором. Безусловно, в ряде случаев нарратор рассказывает о других объектах, одновременно с этим исполняя роли описываемых персонажей и даже воспроизводя диалог, однако на этот диалог будет наложен отпечаток личности нарратора.
Впрочем, не все рассказы рассказываются нарраторами или вообще имеют нарраторов. Некоторые истории имеют нарраторов, которые ведут рассказ или появляются время от времени, чтобы пояснить что-нибудь или представить новый аспект повествования.
Есть и повествования другого рода - рассказы без рассказчика. Эти истории просто разыгрываются персонажами - разумеется, это осуществляется по воле того, кто обычно является нарратором, но мы его не видим.
Мы видим, что делают герои, слушаем, что они говорят, и нам не нужен нарратор для понимания истории. В качестве примера приведу такой детский стишок: - Бе-е, бе-е-е, черная овечка, Есть ли у тебя шерсть?
- Да, сэр, три полных сумки,
Одна для хозяина,
Одна для хозяйки,
И одна для маленького мальчика,
Который живет в конце улицы.
В этом очень простом нарративе, есть диалог, между мужчиной (сэр) и черной овечкой, и история рассказывается в диалоге. Сэр задает вопросы, а черная овечка отвечает. Безусловно, эта история очень проста, но тем не менее это история.
В ней есть последовательность событий и есть то, что можно рассказать. Мы узнаем между делом, что у черной овечки есть хозяин и хозяйка, и что в конце улицы живет маленький мальчик.
Важнейшая часть нарратива сообщение читателю информации, но об этом мы поговорим позже. Нарративы не всегда должны включать физические действия.
В некоторых рассказах присутствует нарратор, тогда как в других нарратор более или менее скрыт. (...) Встречаются и комбинации этих двух стилей: иногда историю рассказывает нарратор, но по ходу истории герои начинают разговаривать друг с другом и взаимодействовать.
Например, в Зазеркалье у Льюиса Кэрола мы опять встречаем Шалтая-Болтая, но в этой интерпретации истории у нас есть Алиса, которая разговаривает с Шалтаем-Болтаем.
- Это очень обидно, - после долгого молчания сказал Шалтай-Болтай, не глядя на Алису, - когда тебя называют куриным яйцом. Очень!
- Я сказала, что Вы выглядите как куриное яйцо, сэр, - вежливо объяснила Алиса. - А некоторые яйца бывают очень хорошенькими, знаете ли, - добавила она, надеясь превратить свое замечание в комплимент.
Этот диалог между Алисой и Шалтаем-Болтаем продолжается и включает знаменитую историю о дне нерождения и т.д. Но главное, что совершил здесь Кэролл, - он оживил традиционный детский стишок, превратив Шалтая-Болтая в субъекта, в характер, который взаимодействует с другим героем - Алисой.
Я должен указать на то, что в истории, как говорил Юрий Лотман, значение имеет все: "Тенденция интерпретировать все в художественном тексте как значимое настолько сильна, что мы можем с полным правом заключить, что в художественном произведении нет ничего случайного"'. Безусловно, одни вещи более значимы, чем другие, В ряде случаев отсутствие определенного действия может быть воспринято как действие.
Например, в знаменитой истории про Шерлока Холмса собака, которая не залаяла (потому, что она узнала хозяина), помогла раскрыть тайну. После этого мы можем сказать, что в истории все играет роль, и нет ничего абсолютно нейтрального, даже если так может показаться на первый взгляд.
Это один из ключей к детективным историям: когда сыщик раскрывает преступление, то оказывается, что вещи, которые казались ни с чем не связанными, имели важное значение.
Почему важны нарративы
Как я уже упоминал, нарративы пропитывают всю нашу жизнь. В детстве отцы, матери и другие люди поют нам колыбельные, учат нас повторять детские стишки, а когда мы вырастаем, нам читают волшебные сказки и другие истории, и в конце концов мы сами учимся читать книги.
Это очень важно для нашей будущей жизни. Например, Бруно Беттельхейм предположил, что в действительности сказки помогают детям решать психологические проблемы.
По мысли Беттельхейма, сказки могут генерировать сообщения к сознанию, подсознанию и к внесознательной части разума индивида - в зависимости от уровня развития, на котором ребенок находится в данное время. Имея дело с универсальными проблемами, сказки подготавливают детское сознание к встрече с ними.
В силу этого сказки имеют огромную значимость для детского Ego: они стимулируют его развитие, облегчая в то же время давление подсознательного и внесознательного, которое ребенок испытывает. Кроме того, они признают существование этого давления желаний и страстей, испытываемых ребенком, и показы-
Lotnian, J.M. 'The Structure of the Artistic Text' in Ann Arbor: Michigan Slavic Contributions, 1977, p.
вают ребенку, как он или она может удовлетворить свое Id (свои желания), не противореча своим это и суперэго (самому себе и своему долгу)'. (...)
Беттельхейм также говорит, что мы учимся посредством сказок, однако если воспользоваться его аргументацией и пойти несколько дальше, то вполне можно сказать, что мы учимся посредством нарративов. Действительно, некоторые ученые считают, что через нарративы лежит один из важных путей познания мира и себя.
Так, Лорел Ричардсон заметил этому поводу следующее: "Нарративы -это главный способ, при помощи которого люди выражают свой жизненный опыт, полезный для данного временного эпизода.. ."
Нарративы выступают и как средство обоснования, и как способ демонстрации чего-либо. Люди могут нарративно воспринимать мир и могут нарративно рассказывать о мире. Согласно Джерому Брюнеру, нарративное обоснование является одним из двух основных и универсальных способов человеческого познания3. В качестве другого способа выступает логико-научный, ...однако если последний в наибольшей степени годится для поисков истины, то нарративный способ подходит для поисков связи между событиями.
Объяснение уже заключено в контексте нарратива, тогда как логико-научное объяснение отделено от пространства и времени события. Оба способа являются рациональными путями познания мира. ...Нарративы не противоречат логико-научному способу, ученые используют нарративы, описывая свои эксперименты, и можно сказать, что сами эксперименты имеют нарративную структуру, поскольку они имеют определенную последовательность и направленность.
Другой путь познания вещей лежит через фигуративный язык - через метафору, которая строится на аналогии, и через метонимию, опирающейся на ассоциацию. Эти два способа сравниваются ниже в таблице 1. Последние примеры в таблице являются образцами субкатегорий и того и другого: уподобление [simile] -разновидность метафоры, использующая выражения типа похожий на, подобный (чему-либо), и синекдоха [sinecdoche] - форма метонимии, когда часть выступает как целое и наоборот.
Иногда объект может представлять собой и метафору и метонимию. Например, змей может быть метафорически связан в сознании с пенисом (смутное сходство с чем-то длинным и тонким), и в то же время метонимически - через ассоциацию с Евой и Райским садом.
См.: Bettelheim, В. The Uses of Enchantment: The Meaning and .Importance of Fairy' Tales, New York: Knopf, 1976.
См.: Richardson, L. 'Narrative and Sociology', in Journal of Contemporary Ethnography: 19,1990, p. 116-135.
3 См.: Bruner, J. Actual Minds, Possible Worlds, Cambridge, MA: Harvard University Press,1986.
Таблица 1. Метафора и метонимия
Метафора Метонимия Аналогия ассоциация Моя любовь - роза алая Ролс-ройс = богатство Моя любовь подобна розе Пентагон = американский милитаризм Simile sinecdoche
Мы обычно думаем о метафоре и метонимии как о литературных приемах, чрезвычайно далеких от нашей повседневной жизни, но это не так. Так, в частности, Джорж Лаков [G.LakoffJ и Марк Джонсон [M.Johnson] замечают следующее. "Метафора включена в повседневность не только через язык, но и через мысли и действия.
Наша обычная концептуальная система, в понятиях которой мы мыслим и действуем, очень метафорична по своей природе. Концепции, которые управляют нашими мыслями, это вопрос не только интеллектуального развития. Они также управляют нашими каждодневными поступками, вплоть до самых бытовых деталей.
Наша концептуальная структура - это то, что мы воспринимаем, с чем мы выходим в мир, как мы относимся к другим людям. Таким образом, наша концептуальная система играет главную роль в определении нашей повседневной реальности.
Если мы правы, предполагая, что наша концептуальная система в значительной степени метафорична, тогда наши мысли, наш опыт и наши ежедневные действия в значительной степени вопрос метафор".
Мы должны помнить, конечно, что метафора и метонимия присутствуют во всех видах нарративов. Вспомним, что Шалтай-Болтай - это яйцо, и таким образом в этом маленьком детском стихотворении мы видим метафору, именно эта метафора и является одной из причин сильного впечатления от этой истории.
Мы можем провести различия между концептуальным знанием, являющимся теоретическим и заключающим в себе абстрактные идеи (метафорические по своей природе, если правы Лаков и Джонсон), и актуализированной концепцией, которая включается в нарратив или же служит объяснению чего-либо с помощью конкретных примеров. Используя абстрактные понятия, можно, в частности, сказать: "когда некоторые явления или предметы разрушаются, случается и так, что восстановить их в прежнем виде не представляется возможным".
Однако история Шалтая-Болтая служит значительно более запоминающимся примером этого.
Lakoff, G., Johnson, M. Metaphors We Live Bv, Chicago: University of Chicago Press, 1980,p.
Читая нарративы
Нарративы рассчитаны на то, что те, кто их читает, имеют достаточный запас информации, который и позволяет им понимать, что происходит. Если читатель не знает, что такое овца, что такое шерсть, что значит хозяин и хозяйка, то вышеупомянутый стишок про овечку будет для него бессмыслицей.
Истории, адресованные маленьким детям, как правило, имеют очень простой сюжет, достаточный для знакомства с животными или другими вещами и для того, чтобы научить детей обращаться с ними. По мере развития ребенка и увеличения его запасов информации читаемые им рассказы предъявляют все большие требования к его информированности.
Писатели, пишущие для взрослых, рассчитывают на то, что мы понимаем или, по крайней мере, способны понять то, о чем они пишут.
Роль читателя
Теоретики, изучающие восприятие и реакцию читателя, отмечают, что текст требует от читателя восприятия того, что написано между строк, и предполагают, что разные люди прочтут в этом случае разные вещи. Не найдется и двух людей, которые прочитают один текст одинаково. Замечу, однако, что разные люди, прочитавшие, например, "Мальтийский орден", вероятно вынесли из этого чтения также много общего. Дональд Макклоски [McCloskey] заметил следующее: "Писатель-фантаст уподобляется ученому, когда приглашает читателя к чтению между строк; ...что отличает хорошего рассказчика и хорошего ученого от плохого, так это чувство смысла"'.
В этом он прав, поскольку ни одно художественное произведение не может рассказать обо всем. Писатель выбирает лишь некоторые вещи, о которых он может поведать, считая, что читатели дополнят то, что они прочтут, пользуясь своим собственным багажом знаний.
Макклоски ссылается на Вольфганга Изера [Iser], одного из признанных авторитетов в области теории восприятия, говоря, что именно то, что пропущено в явно тривиальных сценах и диалогах, стимулирует читателя к заполнению пустоты при помощи собственного воображения. Постоянные формы жизни, о которых говорит Вирджиния Вулф, не описываются на печатных страницах, они образуются из взаимодействия читателя и текста.
В соответствии с представлениями Изера текст полон пробелов, которые читатель заполняет по мере чтения подобно тому, как читатель комиксов восстанавливает непрерывность между картинками.
Изер различает два полюса, ...объясняя различие между ними следующим образом: "Литературный труд имеет две стороны, которые могут быть названы художественной и эстетической; художественная относится к тому, что создано автором, а эстетическая - к эстетической реализации, достигаемой читателем. Из этой полярности следует, что литературная ра-
McCloskey, D.N. 'Storytelling in Economies', in Nash, C. (ed.) Narrative in Culture, London: Routlege, 1990, p.
бота не может быть полностью идентична тексту или реализации текста, а фактически должна лежать где-то посередине между этими двумя полюсами. Произведение - это больше чем текст, текст должен быть реализован, более того, реализация никоим образом не может быть независимой от позиции читателя, хотя позиция читателя может зависеть от разновидности текста".'
Философ Беркли сказал: "Быть - значит быть воспринятым". Чтение текста в этом смысле аналогично акту восприятия; именно чтение делает текст существующим, и этот акт творения в высокой степени индивидуален. .. .С этой точки зрения читатели текстов (под читателями я понимаю и тех, кто смотрит телевидение или фильмы, участвует в видеоиграх и т.д.) играют более важную роль, чем это предполагается другими теориями.
