Языки ранних государств. Языковые ситуации феодальной поры
Оказывается, география примитивного человека гораздо богаче нашей (цит. по: Выготский, Лурия 1993, 96 97).
Характеризуя мыслительные возможности сознания, основанного на языках с изобилием слов конкретной семантики, но с ощутимой нехваткой (в сравнении с европейскими языками) слов с абстрактными и общими значениями, Л. С. Выготский писал: Язык примитивного человека выражает образы предметов и передает их точно так, как они представляются глазам и ушам. Точное воспроизведение идеал подобного языка...
Такое пластическое, подробное описание представляет и большое преимущество, и большой недостаток примитивного языка. Большое преимущество потому, что этот язык создает знак почти для каждого конкретного предмета и позволяет примитивному человеку с необычайной точностью иметь в своем распоряжении как бы двойники всех предметов, с которыми он имеет дело... Однако наряду с этим язык бесконечно загружает мышление деталями и подробностями, не перерабатывает данные опыты, воспроизводит их сокращенно, а в той полноте, как они были в действительности (см. Выготский, Лурия 1993, 98, 100).
Сознанию, которое опирается на язык минимально абстрагированный, еще не отвлеченный от наглядной и наивной картины мира язык, трудно вырабатывать обобщающие и абстрактные понятия (представления) и связывать их в суждения и умозаключения (см. также с. 166 168).
5. Существенная особенность первобытного общения состоит в том, что коммуникация на основе звукового языка включает в себя самое широкое использование языка жестов (к которому в филогенезе Homo sapiens и восходит звуковой язык). Язык примитивного человека, в сущности говоря, есть двойной язык: с одной стороны, язык слов, с другой язык жестов (Выготский, Лурия 1993, 100).
6. Для языков первобытной поры характерно широчайшее табуирование слов и выражений (о природе табу см. с. 24 26, 133 134). Существовали табу, связанные с охотой, рыболовством; со страхом перед болезнями, смертью; с верой в домовых, в сглаз, порчу и т. п. Для разных половозрастных групп были свои запреты; свои табу были у девушек и у юношей до брака, у кормящих грудью, у жрецов и шаманов.
Следствием табу было исключительно быстрое обновление словаря племенных языков. Вот как описывает эту динамику Дж. Фрэзер:
Если имя покойного совпадает с названием какого-нибудь предмета общего обихода, например животного, растения, огня, воды, считается необходимым такое имя исключить из разговорного языка и заменить другим. Этот обычай, очевидно, является мощным фактором изменения словарного фонда языка; в зоне его распространения происходит постоянная замена устаревших слов новыми...
Новые слова, по сообщению миссионера Добрицхоффера, ежегодно вырастали, как грибы после дождя, потому что все слова, имевшие сходство с именами умерших, особым объявлением исключались из языка и на их место придумывались новые. Чеканка новых слов находилась в ведении старейших женщин племени, так что слова, получившие их одобрение и пущенные ими в обращение, тут же без ропота принимались всеми абипонами [племя в Парагвае.
Н. М.] и, подобно языкам племени, распространялись по всем стоянкам и поселениям. Вас, возможно, удивит, добавляет тот же миссионер, покорность, с какой целый народ подчиняется решению какой-нибудь старой ведьмы, и та быстрота, с какой старые привычные слова полностью выходят из обращения и никогда, разве что в силу привычки или по забывчивости, более не произносятся. На протяжении семи лет, которые Добрицхоффер провел у абипонов, туземное слово ягуар поменялось трижды; те же превращения, только в меньшей степени, претерпели слова, обозначающие крокодила, колючку, убой скота.
Словари миссионеров, в силу этого обычая, буквально кишели исправлениями (Фрэзер Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М., 1980.
С. 287 289).
Отношение к языку как к средству магии (см. с. 24 26) характерно в первую очередь именно для первобытных и архаических социумов.
7. Д. С. Лихачев считал характерными для языкового примитивизма, а также для атавистической речи такие черты речи уголовников, как семантическая расплывчатость, диффузность словоупотребления, нестабилизированность семантики (Лихачев 1935, 75).
Например, слово навернуть не может быть иначе передано, как 'вообще что-то сделать', 'произвести'. Можно навернуть скачок 'обокрасть со взломом, навернуть малину Достать тайную квартиру, тайное помещение, навернуть фрайера 'обмануть кого-либо', навернуть бабочек 'раздобыть денег' и т. д. Тот же характер носят такие слова, как хурдачить, зашататься, жухнуть (...), зажуриться, сгребать и т. п. ...Смысл слова может быть только разгадан в фразе и в конкретной обстановке, в определенной внешней ситуации.
Эта особенность воровской речи делает ее несомненно весьма близкой диффузности первобытной семантики (с. 70 71).
Семантическая диффузность характеризует не только лексику, но и грамматику первобытного или атавистического языка: Рассматривая деградацию существительного, глагола и междометия в воровском языке, стремящихся слиться друг с другом, мы приходим к предположению, что наиболее примитивным словом было слово, в котором диффузно сливались элементы междометия, существительного и повелительного наклонения, слово, устанавливающее в наличности известный факт и вместе с тем дающее приказание к известному действию. Одновременно это слово было магически и эмоционально заряжено (с.
91).
В воровской речи Лихачев видел болезнь языка, с диагнозом инфантилизм языковых форм, тенденция к языковому примитиву, господство пралогического мышления (с. 94, 93).
Вот почему его замечательно глубокий очерк это концепция не только воровского арго, но и первобытных языков.
Языки ранних государств. Языковые ситуации феодальной поры
Первые государственные образования возникают примерно в то же время, когда у народа появляется письменность (изобретается, создается или, что чаще, заимствуется и в той или иной мере приспосабливается к своей фонетике). Возникает частная собственность, углубляется общественное разделение труда, на смену обычному праву, суду старейшин приходят писанные законы и профессиональные институты власти.
Эти глубочайшие процессы (а это именно длительные процессы, а не одномоментные сдвиги, открывающие новую эру) означали кардинальное изменение социокультурного бытия человека.
Естественно, что эти процессы воздействовали и на характер языковой коммуникации, и на сами языки. При этом различия рабовладельческой и феодальной формаций для истории языков представляются менее значимыми, чем их общие черты: все это ранние формы государственности, ранние века письменности, ручной труд в производстве (в том числе рукописание в сфере письменной культуры).
Поэтому далее речь пойдет о языковом своеобразии феодальной поры. Вопрос о влиянии письма на языки будет рассмотрен на с. 152- 158.
1. Для языковых ситуаций в средние века характерен особый вид культурного двуязычия, которое образуют, с одной стороны, надэтнический язык религий и книжно-письменной культуры (близкой к религиям), а с другой - местный (народный) язык, обслуживающий обиходное общение, в том числе отчасти и письменное. Эта черта языковых ситуаций связана с преобладанием в средние века религиозного мировоззрения, существованием мировых религий, с неконвенциональной трактовкой знака в религиях Писания (см. с. 72 - 76).
2. В истории языковых ситуаций феодальная эпоха - это пик диалектных различий, диалектной дробности и обособленности. Так отражается в языке феодальная раздробленность, слабость экономических связей в условиях натурального хозяйства, общая оседлость жизни. Интенсивная миграция племен первобытной поры прекратилась; образовались государства с более прочными границами. При этом границы многочисленных диалектов в целом совпадали с границами феодальных земель.
Вместе с тем в феодальную пору складываются и наддиалектные формы общения (койне, см. с. 30 33). Позже на основе койне формируются народные (этнические) литературные языки такие, как хинди, французский, русский (в отличие от надэтнических культовых языков таких, как санскрит, латынь, церковнославянский).
3. Для феодальной поры характерна сложная иерархичность и строгая регламентированность, своего рода церемониальность книжно-литературного общения. Таковы черты самого феодального общества с его сложной и консервативной социальной структурированностью (четкое разделение общества на клир и мир; многоярусная церковная и светская иерархия; вассалитет сюзеренитет феодалов; цехи и гильдии ремесленников и купцов; прикрепленность крестьян к земле); сложным этикетом отношений между людьми; сложной системой эстетических правил, условностей, приличий.
Применительно к средневековому искусству слова Д. С. Лихачев писал, что литературный этикет и выработанные им литературные каноны наиболее типичная средневековая условно-нормативная связь содержания с формой (Лихачев 1971, 96).
Из чего слагается этот литературный этикет средневекового писателя? Он слагается: 1) из представлений о том, как должен был совершаться тот или иной ход событий; 2) из представлений о том, как должно было вести себя действующее лицо сообразно своему положению; и 3) из представлений о том, какими словами должен описывать писатель совершающееся.
Перед нами, следовательно, этикет миропорядка, этикет поведения, этикет словесный. Все вместе сливается в единую нормативную систему, как бы предустановленную, стоящую над автором...
Писатель выбирает, размышляет, озабочен общей благообразностью изложения. Самые литературные каноны варьируются им, меняются в зависимости от его представлений о литературном приличии. Именно эти представления и являются главными в его творчестве...
Литературный этикет вызывал особую традиционность литературы, появление устойчивых стилистических формул, перенос целых отрывков одного произведения в другое, устойчивость образов, символов-метафор, сравнений и т. д. (Лихачев 1971, 108 109).
4. В сравнении с современной культурой, для средних веков характерно более пристальное и пристрастное внимание к слову. Это черта культур, развившихся на основе религий Писания (см. с. 72 76). Книжные люди средневековья видели в слове ключ к познанию тайн бытия, записанных в священных текстах.
В способности человека записать и прочитать текст виделась волнующая тайна, раскрывающая человеческую сущность. В звуковом составе слова, в особенностях начертания, во внутреннем смысле составляющих слово морфем искали отражения сущности вещей. Д. С. Лихачев писал о таком подходе к языку и миру (речь идет о Константине Костенечском, болгарском книжнике XVв.): Познание для него, как и для многих богословов средневековья, это выражение мира средствами языка. Слово и сущность для него неразрывны...
Между языком и письменностью, с одной стороны, и явлениями мира, с другой существовала, по мнению Константина, органическая связь (Лихачев 1973, 85 86).
Историк науки определяет культуру средних веков как культуру текста, как комментаторскую культуру, в которой слово ее начало и ее конец все ее содержание (Рабинович 1979, 269). Для средневекового мышления текст это не только имя или Евангелие, но и ритуал, и храм, и небеса (С.
С. Аверинцев: небеса как текст, читаемый астрологом). Вся средневековаа наука его наука по поводу слова, единственного средства для схоластического экспериментирования (Рабинович 1979, 262).
Говоря о различии в отношении к слову между средними веками и новым временем, С. С. Аверинцев пишет: Карл Моор у Шиллера не может энергичнее выбранить свой век, как назвав его чернильным веком. Средние века и впрямь были в одной из граней своей сути чернильными веками.
Это времена писцов как хранителей культуры и Писания как ориентира жизни, это времена трепетного преклонения перед святыней пергамента и букв (Аверинцев 1977, 208).
Языковое существование в послефеодальное время
Развитие капитализма, углубляя общественное разделение труда, способствует всесторонней консолидации общества экономической, политической, этноязыковой, информационной. Для языкового развития в послефеодальное время характерны следующие черты:
1. Прослеживается отчетливая тенденция к стиранию диалектных различий, к преодолению диалектной дробности. Однако этот процесс медлен и идет разными темпами: интенсивно там, где рано сложилась сильная центральная власть (как, например, в Англии, Франции), и сравнительно медленно _в странах, где долго сохранялась феодальная раздробленность и сильны традиции федерализма (например, в Италии, Германии).
Вместе с тем, в отличие от якобинского Конвента в революционной Франции, требовавшего искоренить диалекты и запретить региональные языки, в современном мире растет понимание культурно-психологической ценности диалектов. Как деревня или городок детства это малая родина человека, так и материнский диалект это его языковая малая родина.
Для человека в родном диалекте сохраняется жизненно важный опыт его первого знакомства с миром. Поэтому, овладевая литературным языком, важно сберечь в языковом сознании мир родного диалекта.
В ряде высокоразвитых стран (Словения, Германия, Япония) диалекты или диалектно окрашенная речь сохраняются как семейно-бытовой язык. Словенская филологическая традиция, в том числе учебники для средних школ, воспитывает уважительное отношение к диалектам.
Подчеркивается, что диалекты ограничены только территориально, но по социальному статусу и выразительности они вполне сопоставимы с наддиалектной разговорной речью.
В Японии, после планомерной выработки общего языка страны (языка массовой коммуникации, см. с. 134 - 136), по-новому встал вопрос о диалектах, пишет японский лингвист. - Теперь уже стихия диалектов не опасна для общего языка, так как в значительной степени они преодолены в масштабах всей страны. Теперь уже, напротив, стоит вопрос о сохранении прелести и аромата некоторых элементов диалектов, скорее как стилистического средства, и они охотно воспринимаются в Японии слушателем радио и зрителем телевидения в передачах типа театр у микрофона, ими сознательно с большим успехом пользуются девушки-гиды в туристских автобусах.
Диалект теперь приправа к местному колориту (цит. по изданию: Языковая политика 1977, 246).
2. Для языкового развития в послефеодальное время характерна тенденция к сложению литературного языка с большим разнообразием коммуникативных функций (чем у литературных языков феодальной поры). Литературные языки нового времени выходят за рамки письменного общения: в сферу образцового употребления включается и такая важная коммуникативная разновидность языка, как разговорная речь (см. с. 30 33, 37 39).
Так социальная интеграция общества обусловливает растущее языковое единство этнического коллектива.
Что изменяют в языках революции?
Революции, состоящие в коренной ломке общественных отношений, не приводят к ломке, взрыву или скачку в истории языка. Тем не менее последствия таких крутых социальных сдвигов сказываются и на языке.
Самые заметные (но не самые значительные и глубокие) последствия это переименования социально значимых профессий, должностей, институций (русск. министр народный комиссар; офицер командир; солдат боец или красноармеец; полиция милиция; жалованье зарплата и т.д.). По своей природе переименования сродни табуистическим заменам: это отголоски магической функции речи, веры во взаимозависимость имени и вещи (см. с. 33 37).
Более серьезное воздействие революции на язык связано с перемещением и смешением огромных масс населения в территориальном и социальном пространстве. Носители разных территориальных и социальных диалектов попадают в новые языковые среды, их речь испытывает влияние чужой речи и сама влияет на речь других. Процессы такого рода ведут к ослаблению различий между разными формами существования языка, к преобразованию его нормативно-стилистического уклада. В частности, бурные события 1917-го и последующих годов ускорили движение русского литературного языка по пути демократизации.
С одной стороны, утрачивались наиболее книжные формы интеллигентской речи (ср.сложный, развернутый синтаксис многих монологов в пьесах Чехова). С другой нижние границы правильной (литературной) речи слились с повседневным полуинтеллигентским общением, вобравшим в себя множество языковых черт новых хозяев жизни.
А. М. Селищев в книге Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком последних лет (1917 1926) показал рад общих черт в революционном русском языке и во французском языке времен революции конца XVIII в., связанных с крайней политизацией общества. В условиях ораторской активности и острой полемики стали продуктивны образования от имен лиц, причем и с положительной (ленинизм, троцкист), и с отрицательной коннотацией (красновщина, махновщина).
В публицистике возродилась крайне патетическая фразеология и образность (суровая рука революционной законности, рушится царство насилия и т.п.), а наряду с этим стали обычными элементы просторечия, жаргонизмы (ср. в Правде: Бухарин, один из лучших теоретиков, наш дорогой Бухарчик; совдурак). Как и в революционной Франции, широко распространилось тыканье.
Селищев отмечает также сходство некоторых семантических процессов: франц. travailler - это 'обрабатывать' не только дерево, камни, железо, но и народ, толпу, публичное мнение, войска. Такая же сочетаемость появилась в революцию и у русск. обрабатывать. Типична также и противоположная направленность семантического процесса: выхолащивать марксизм.
Под французским влиянием в русскую революционную фразеологию вошли обороты старый режим, порядок дня, объявить вне закона, декрет, экспроприация и т. п. (Селищев 1928).
Таким образом, революционные потрясения отражаются сильнее всего на нормативно-стилистическом укладе языка.
Письмо и книгопечатание как факторы языковой эволюции. Главное событие в истории коммуникации
Во введении к учебнику С. И. Соболевского Древнегреческий язык (М., 1948) есть такие слова: История застает греков уже разделенными на несколько племен, говоривших на разных наречиях или диалектах (с. 5).
Что в этом контексте значит слово история?
Во-первых, это писанная история и потому лучше известная, более достоверная; в ней люди, годы, события индивидуально-конкретны и неповторимы благодаря письму. Во-вторых, история здесь это еще и качественно иной этап культуры и цивилизации, настолько новый, что все предшествующее кажется предысторией и это тоже благодаря письму.
В письме люди долго видели чудо, поэтому многие народы верили, что письмо создали боги. У вавилонян письмо изобрел бог Набум покровитель наук и писец богов...
В китайских легендах изобретателем письма считался либо Фу-си - основоположник торговли, либо мудрец Дан Цзе с ликом четырехглазого дракона. По представлениям древних евреев, у них, помимо более позднего человеческого письма (Исход 8, 1), некогда имелось более древнее божественное письмо (Исход 21, 18). По исламской традиции, сам Бог был создателем письма.
С точки зрения индусов, им был Брахма; считалось, что именно он дал людям знание букв. Скандинавская сага приписывает изобретение рун Одину, а в ирландских легендах изобретателем письма является Огме (Гельб 1982, 219 - 220).
В некоторых ближневосточных мистических учениях письмо, сам алфавит считались священными. Позднеиудейское преклонение перед алфавитом как вместилищем неизреченных тайн (Аверинцев 1977, 201) сказалось в мистических интерпретациях алфавита у каббалистов, пифагорейцев, гностиков, астрологов, чернокнижников.
Общую направленность и стиль мышления таких интерпретаций можно почувствовать по одному старинному рассуждению о латинском алфавите: Латинский Алфавит... является идеографическим отражением великих греческих мифов...; по этой причине он преподносит нам... удобное для пользования 'выражение' фундаментальных истин, содержащихся в человеке и во Вселенной, истин живых, 'Божеств', которые представляют собой манифестацию Единой Истины, созидательной и суверенной (цит. по работе: Гельб 1982, 221).
Вместе с тем миф о божественном создателе письма - это часто последний миф, им завершаются мифопоэтические традиции. С созданием письма заканчивается мифологический и фольклорный этап развития народа - заканчивается дошкольное, бесписьменное детство человечества, полное детской беспечности и детских страхов.
В истории человеческой коммуникации создание письма остается самым главным событием. Оно привело к огромным изменениям в характере языкового общения людей, а вслед и вследствие этого -к невиданному ускорению информационных, технологических и социальных преобразований.
Чтобы наглядно представить стремительный прогресс за последнее столетие информационных технологий (а ему соответствует и лавинообразное возрастание объемов информации, циркулирующей в обществе), американский специалист по теории коммуникации Ф. Уиллиамс сравнил историю Homo sapiens с двумя оборотами по кругу часовой стрелки, т.е. 36 тыс. лет представил как одни сутки, 24 часа. Тогда развитие информационных потребностей и возможностей людей выглядит так:
Легко видеть, что началом цивилизации было создание письма. Воздействие письма на информационно-языковые процессы проявлялось в следующих тенденциях:
1. Резко возрастает количество и меняется качество информации, циркулирующей в обществе. Информация, которой обладало бесписьменное племя, содержалась в племенном фольклоре в мифологии, в исторических преданиях, эпосе (былинах, сагах), в пословицах и приметах.
В целом это знание не превышало информации, которую мог удерживать в памяти и передавать младшим соплеменникам главный хранитель и транслятор народного опыта (сказитель).
| 00-00 | - 36 тыс. лет назад | появление вида Homo sapiens, коммуникация посредством звукового языка |
| 08 ч 00 мин | - 14 тыс. лет назад | - наскальная живопись |
| 20 ч 00 мин | 6 тыс. лет назад | - пиктография и иероглифика |
| 22 ч 00 мин | 5 тыс. лет назад | буквенно-звуковое письмо |
| 23 ч 38 мин | 1453 г. | книгопечатание |
| 23 ч 55 мин | 1876 г. | - телефон |
| 23 ч 55 мин 47 с | 1895 г. | - кино, радио, телеграф |
| 23 ч 57 мин 40 с | 1942 г. | - компьютер |
| 23 ч 57 мин 52 с | 1947 г. | транзистор |
| 23 ч 58 мин 02 с | 1951 г. | - цветное телевидение |
| 23 ч 59 мин 01 с | 1978 г. | - видеодиски |
Иная картина в обществе с продолжительной письменной традицией: циркулирующая в нем совокупная информация многократно превышает возможности памяти отдельного члена общества. Отчасти это достигалось благодаря профессиональному разделению трудов по хранению и передаче информации: плотники помнят и передают свое ремесло, кузнецы, как и знахари и травники, жрецы или священнослужители, писцы и законники, свое.
Однако главным средством сохранения и передачи информации становится письменность.
При этом дело не только в количествах информации. На заре письменной культуры, при переходе к письменной передаче информации, главный выигрыш заключался не в передаваемых количествах информации, а в ее качестве...
