Практический интерес, моральные убеждения и объективность истины
Модель движения от абстрактного к конкретному знанию имманентно содержит в себе идею об углублении знаний ранее исследуемого объекта, идею доступности сущности в абстрактном виде уже на ранних стадиях развития деятельности с объектом, идею неустранимости сущности на любых стадиях развития деятельности, идею нарастания возможностей познания сущности по мере развития форм деятельности, идею неуклонного стягивания кольца вокруг нее, вопреки представлению о хаотическом движении во мраке. Модель коридора, уместная, для характеристики индивидуальной деятельности, оказывается искажающей при рассмотрении отношений между научным познанием и формами практической деятельности в общественно-историческом понимании, поскольку объект охватывается ими целиком в его существенных отношениях. Предмет науки определяется всегда не с позиций индивидуальной деятельности, но с позиций практики, 1 Л. М. Косарева. Проблема предмета науки с точки зрения марксистской категории деятельности.
Автореф. канд. дисс. Ростов-на-Дону, 1971.
что и учитывается в модели движения от абстрактного к конкретному.
Модель движения от абстрактного к конкретному позволяет ставить вопрос об объективном критерии для оценки истинности взглядов, выдвигаемых с позиций различных форм деятельности Модель коридора такой возможности не дает. Вопреки желанию автора она может оказаться скорее удобной иллюстрацией для точки зрения, отрицающей возможность такого критерия, и для точки зрения ретроспективы.
Модель движения от абстрактного к конкретному позволяет говорить о возможности относительного завершения познания в рамках данного качества. Маркс подчеркивает, например, что сущность капиталистического способа производства по мере его полного развития может быть понята окончательно. Признание возможности относительного завершения знания чрезвычайно важно как свидетельство достижимости абсолютной истины. Подчеркивание Марксом этого момента наталкивает на мысль о поиске объективных основ гегелевской идеи замкнутости знания, подвергаемой столь резкой критике.
Но в отличие от Гегеля Маркс завершает круг познания неоднократными указаниями на переход к другой форме отношений, в свою очередь нуждающейся в познании. Модель коридора своей оборванностью вопроса о возможности познания резко отличается как от подхода Маркса, так и от подхода Гегеля.
Модель коридора, на наш взгляд, является следствием чисто абстрактного интереса к проблемам познания. Она, видимо, порождена стремлением поставить вопрос о возможности познания безграничной природы. В таком ракурсе она имеет рациональный смысл.
Действительно, задействованные в нашей практике природные объекты лишь микроскопический островок в океане мироздания. Но человечество издавна интересует возможность знания не столько о факте существования того, что находится вне поля нашего зрения, и о чем мы знаем только то, что это нечто, которое может быть, сколько знание сущности того, что находится вблизи нас.
Выбирая модель коридора, мы, хотим того или нет, подменяем жизненно необходимый вопрос о знании сущности того, что задействовано в нашей практике, второстепенным вопросом о существовании того, что нам недоступно как объект; проблему качественного изменения возможностей познания подменяем вопросом о количественном увеличении знания. Модель движения от абстрактного к конкретному позволяет избежать этой ограниченности.
Модель коридора можно расценивать как свидетельство
потери историко-философских достижений. Любое из вышеприведенных нами сравнений, хотя и не связанных непосредственно с практикой, дается с учетом углубления возможностей познания.
Примером может служить хотя бы модель Рассела (контуры горы видны издали, по мере приближения выступают детали) или модель Лейбница (намеченная прожилками в куске мрамора статуя Геркулеса получает четкие очертания). Философскую мысль на всем протяжении ее существования интересовала не только и не столько констатация ограниченных возможностей познания в наличный момент, сколько условия его расширения и движения к истинному знанию. В философии нового времени постоянно фиксируется ограниченность нашего знания, но острие внимания направлено на обсуждение средств его увеличения.
Этим она отличается от систем, не отрицающих прямо и непосредственно возможность познания, но концентрирующих свое внимание почти исключительно на трудностях познания и получивших название агностицизма. Водораздел между этими системами, таким образом, проходит не в плане простого разового утверждения возможности или невозможности познания, не в различии между полным оптимизмом и безудержным пессимизмом, а в плане общей направленности гносеологических исследований.
Ограничиваясь при постановке вопроса о взаимосвязи познания и практической деятельности моделью штольни, не показывая хотя бы, на худой конец, возможности расширения ее диаметра, мы, вольно или невольно, концентрируем наше внимание и внимание читателя исключительно на моментах, ограничивающих возможность познания. Такая модель демонстрирует возможность движения, но это не есть движение к истине, а, скорее движение никуда, и поэтому автор, выбирающий такую модель, вправе ожидать упрека в агностицизме.
Когда при разборе вопроса о взаимосвязи познания и практической деятельности ограничиваются утверждением, что человеческое знание обречено быть замкнутым в его наличных формах в каждый данный момент, то становится ясным, что за фиксацией ежеминутного положения вещей теряется важнейший вопрос о тенденции познания во всей его глубине. Если же исходить из этой тенденции, единственно верной, как предпосылки, то модель штольни для характеристики взаимосвязи научного познания и практики была бы невозможной.
Таким образом, эта модель, неправомерно связываемая с именем Маркса, на деле оказывается вполне адекватным выражением агностического в своей сущности подхода. Модель движения от абстрактного к конкретному прямо направлена против всех разновидностей агностицизма. Подход Маркса при всестороннем учете трудностей познания, порожденных, в частности, зависимостью познания от наличных форм деятельности, изначально ориентирован на выявление возможностей конкретизации знания, постижения абсолютной истины по мере развития практики и потому оказывается гораздо более глубоким. Причиной абсолютизации ограничивающей роли практической деятельности является, на наш взгляд, во-первых, рассмотрение вопроса на материале естествознания, в то время как познание социальных явлений, оказываясь более сложным случаем, дает большие возможности для конкретного разрешения проблемы; во-вторых, одностороннее понимание абсолютной истины, которая, по важнейшему замечанию Ленина, отражает не только понятие исчерпывающего знания о действительности достижимого лишь в тенденции, но является характеристикой любой объективной истины; в-третьих, использование лишь отдельных работ Маркса, а именно Экономическо-философских рукописей и Немецкой идеологии. Достаточно глубокое знакомство с Капиталом вообще и с Теориями прибавочной стоимости, в частности, делает такую абсолютизацию невозможной.
Практический интерес,моральные убежденияи объективность истины.
Постановка вопроса в истории мысли
К социальному агностицизму можно прийти на основании неустранимости личной заинтересованности в результатах познания. Любой факт, являющийся истинным сам по себе, может быть интерпретирован так или иначе, подгоняться под желанную цель.
Стремление любой ценой сделать научную карьеру, соображения престижа, искренняя, убежденная защита концепций, полученных путем многолетнего и мучительного труда доверие к авторитету великих мыслителей, необходимое для движения мысли, все это предопределяет, не может не предопределить интерпретацию объективных данных. Данная закономерность познания была отмечена уже на заре развития философской мысли, использовалась софистами, служила одной из предпосылок античного скептицизма. В новое время мы можем встретить очень яркие характеристики зависимости познания от личного интереса.
Разве не будет невыносимо для ученого профессора, пишет Локк, и разве не покраснеет от стыда его красная мантия, если его сорокалетний авторитет, высеченный из твердой, как скала, латинской и греческой речи с немалыми затратами времени и свечей, подкрепленный общей традицией и почтенной бородой, в одно мгновенье будет опрокинут только что выскочившем новичком? Можно ли ждать от него признания, что все, чему он тридцать лет вел своих учеников, есть сплошь заблуждение и ошибка и что он продавал им громкие слова и невежество по очень дорогой цене?
Какие же вероятности, говорю я, могут взять верх в данном случае? Какого человека самые убедительные доводы заставят сразу отрешиться от всех своих прежних взглядов и претензий на звание и ученость, для которых он упорно работал всю свою жизнь, и пуститься совершенно нагим снова на поиски новых понятий?1
Отмечая отрицательное воздействие личных и партийных интересов в научном познании, философы нового времени рассматривают его, тем не менее, всего лишь как тормозящее, будучи в целом уверены в возможности объективного знания: человеческое познание при данных условиях его существования и строения могло бы расширяться гораздо больше, чем до тех пор, если бы люди искренне, с полной свободой ума направили на усовершенствование средств к открытию истины все те учения и усилия мысли, которые они направляют на подкрашивание и поддержку лжи, чтобы защитить какую-то систему, интересы или партию, с которыми они оказались связанными, пишет Локк2.
Для представителей современной, буржуазной социологии познания характерен иной общий вывод. Проводя резкое деление между естественными и общественными науками и допуская возможность в конечном счете объективного знания, несмотря на все социальные препятствия в науках о природе, они отрицают всякую возможность в общественных науках.
Попытка разделения между естественными и общественными науками по вопросу о возможности достижения истинного знания имела место и в новое время. Локк пишет: Пока партии запихивают свои догматы в глотки всех, кого только могут подчинить своей власти,
1 Д. Локк. Избранные философские произведения, т. 1. М., Соцэкгиз, 1960. с. 528.
2 Там же, с. 689. не позволяя разобраться в их истинности или ложности, пока партии не представят истине вести честную игру, а людям свободу в отыскании истины, каких успехов можно ждать в этом отношении, на появление какого просвета можно надеяться в области нравственных наук?1. Из этой цитаты видно что, отмечая особые трудности познания в нравственных науках, Локк считает возможным движение, в этой области при условии устранения партийного давления и в том случае, если исследователь поднимется над интересами борющихся партий.
Кроме того, Локк отмечает существование фактов и истин, не затрагивающих ничьих интересов2. Характерным для большинства философов нового времени является уверение читателей в своей беспристрастности и стремлении к одной только истине. С тем же приемом сталкиваемся мы у французских материалистов, в частности, у Гельвеция.
У него появляется также важная мысль о том, что если он и преследует чьи-нибудь интересы, то не свои собственные и не интересы узкого круга лиц, а интересы большинства. Пусть в предлагаемой книге будут найдены какие-нибудь ошибки, пишет он, но во всяком случае, я должен засвидетельствовать, что намерения мои были чисты; я высказал то, что я считал истинным и полезным для отдельных лиц и для целых наций. Кто же может выступить против меня в качестве противника?
Только тот, кто ненавидит истину и желает несчастья своему отечеству3.
Современная буржуазная социология познания, исходя из факта антагонистических противоречий между общественными системами, нациями, классами, социальными группами, сосредоточивая внимание на тех проблемах, в которых различные интересы непримиримо сталкиваются, отрицая саму возможность исходить из интересов большинства, способную скорректировать отклонения личной заинтересованности в естествознании, приходят к выводу о невозможности научной объективности в общественных науках.
Сознательная защита интересов какого-либо класса, по их мнению, полностью исключает научную объективность, но даже если допустить полную беспристрастность исследователя, то выводы его в спорных вопросах будут способствовать интересам одних групп и противоречить интересам других и нет никаких объективные критериев, которые с непреложностью говорили
1 Д. Локк. Избранные философские произведения, т. 1, с. 535.
2 См.: там же, с. 692.
3 К.А. Гельвеций.
Сочинения в 2-х т., т. 2, с. 561562. бы нам, интересами каких из них надо жертвовать. Выбор в этом случае всегда будет предопределен, если не соображениями классового интереса, то моральными предпосылками исследователя, его эгоистическими или альтруистическими наклонностями, а поскольку, неустранима моральная (или аморальная) основа вывода, говорить о научной объективности и употреблять понятие объективно истинное знание к вариантам решения острых социальных проблем бессмысленно.
Таким образом, современная буржуазная социология познания в лице очень многих своих представителей приходит к реляционизму, термин близкий понятию релятивизма, но применяющийся преимущественно в отношении познания общественных явлений. Понятие истинности заменяется понятием индивидуализации: об истинности говорить можно, но не вообще, а лишь с точки зрения той или иной социальной группы. Из сорока авторов, рассмотренных в обзоре Ф. Адлера1, только Либер оговаривается, что социологию познания нельзя рассматривать как доказательство невозможности познания. Из всех крупнейших представителей буржуазной социологии познания только Маннгейм ставит перед собой цель доказать возможность объективного знания в общественных науках, но ему, по мнению многих авторов (А.
Шафф, О. Ральке, Г. Беккер, Р. Арон), это не удается.
Нет сомнения в том, что вопрос о возможности истинного знания в общественных науках ставится в современной буржуазной социологии познания глубже и острей, чем в новое время, но какая из тенденций оказывается более верной? Какова позиция Маркса в этом вопросе?
Позиция Маркса в интерпретациях и в действительности
Современная буржуазная социология познания признает заслугой Маркса подчеркивание неустранимой взаимосвязи познания с классовым интересом, но общий его вывод, о возможности познания общественных законов считает необоснованным. Критикуя утверждение Маннгейма о возможности объективного знания в сфере общественных явлений, Р. Арон, например, рассматривает его как карикатуру на марксизм, в котором это убеждение основывается на своего рода религиозной вере.
1 См.: Современная социологическая теория. М., Изд-во иностр. лит.,
Шелер, Вебер и другие авторы упрекают Маркса в преувеличении роли классового характера познания в распространении этого утверждения на естественные науки, в некритическом отношении к собственной идеологии. Маннгейм упрекает Маркса в том, что он, рассматривая свою собственную систему как научную, все другие считает ненаучными.
Одни авторы упрекают Маркса за то, что он не задумывается над вопросом о возможности научной объективности, другие критикуют его за передачу прерогативы научной объективности представителям пролетариата. В противовес Марксу, Маннгейм эту роль отводит надклассовой интеллигенции.
Прямо противоположные мнения высказываются по вопросу о месте моральных установок в представлениях Маркса о возможности познания общественных явлений. Представители современного экономического материализма, по свидетельству Наумовой, считают, что Маркс, претендуя на научность, отвергает возможность и необходимость какой-либо ценностной ориентации. Научное познание, связанное с объективностью рассмотрения, с отвлечением от всяких этических установок и пр. не может быть совместимо с иным подходом, а именно с аксиологическим, такой вывод приписывает Марксу П. Демец1. Представители современного неокантианства, напротив, обнаруживают у Маркса определенные этические воззрения и классовые симпатии как исходный момент, исследования: Маркс был более моралистом, чем ученым, заявляет Б. Мур2.
Капитал является моральным или даже метафизическим трактатом, скрытым под политико-экономической личиной, утверждает Р. Таккер3. В такой интерпретации подход Маркса выглядит более примитивным, чем подход философов нового времени.
Чем объяснить противоречивость этих оценок? В ряде работ советских авторов, посвященных иным проблемам, не затрагивающим вопрос о научной объективности, в частности в многочисленных работах по этике, дело, действительно, ограничивается тем, что научная объективность отождествляется с позицией передового класса без развернутой аргументации.
Это, естественно, порождает ряд недоуменных вопросов. Является ли научная объективность автоматическим следствием проведения классовой точки зрения? Возможна ли научная 1 Цит. по кн.: Капитал Маркса. Философия и современность.
М Наука, 1968, с. 81.
2 Там же.
3 Там же.
объективность для представителей иных классов? Каковы специфические характеристики научной объективности? и т.д.
Поверхностные решения этого сложного и важного вопроса дают повод для упреков в слепой вере в авторитет Маркса, вызывают и подкрепляют в ряде случаев упреки, адресованные самому Марксу, обостряя необходимость проникновения в глубину его взглядов. Ранние работы Маркса не дают достаточного материала для полного опровержения этих оценок и, пожалуй, могут послужить, на первый взгляд, некоторым основанием для обвинения его в эклектичности высказываний. С одной стороны, они свидетельствуют о глубоком убеждении Маркса в исторической правоте пролетариата.
С другой стороны, мы встречаем здесь общие утверждения о зависимости общественного познания от интересов определенных социальных групп, понятие идеологии как извращенной формы сознания, утверждение ее классовой сущности, отрицательную оценку классовой направленности воззрений Рикардо, теоретические выводы которого противоречат интересам пролетариата, рассмотрение классовой заинтересованности как причины, усиливающей иллюзорность в отражении объективной действительности и т.д. Насмешки Маркса над морализированием в решении общественных проблем сочетаются с заявлениями о том, что моральные предпосылки и цели не противоречат возможности научного подхода. Вопрос о возможности научной объективности в общественном познании в общей форме в этих работах не излагается.
Поэтому особо важное значение имеет материал Теорий прибавочной стоимости, где вопрос о возможности научной объективности в общественных науках, о характеристиках научной объективности, и научной объективности как привилегии передового класса решаются Марксом конкретно, путем сопоставления позиций Мальтуса и Рикардо.
Анализируя позицию Рикардо, Маркс приходит к выводу, что в оценке существующих способов производства, последний исходит из интересов производства для производства ибо он рассматривает капиталистический способ производства... как самый выгодный для создания богатства, и... вполне прав для своей эпохи1.
Доказывая правомерность этой исходной установки. Маркс подвергает критике сентиментальных противников Рикардо, которые утверждали, что производство как таковое не является самоцелью. Они, считает Маркс, забывают, что производство
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. II, с. 123.
ради производства есть не что иное, как развитие производительных сил человечества, т.е. развитие богатства человеческой природы как самоцель1. Противопоставление интересов развития производства сиюминутному благу отдельных индивидов, имеющее место у Сисмонди, равнозначно, по мнению Маркса, утверждению, что развитие всего человеческого рода должно быть задержано ради обеспечения блага отдельных индивидов...2.
Маркс показывает беспомощность и недальновидность подобных назидательных рассуждений: При таком подходе к вопросу остается непонятым то, что это развитие способностей рода человек, хотя оно вначале совершается за счёт большинства человеческих индивидов и даже целых человеческих классов, в конце концов разрушит этот антагонизм и совпадет с развитием каждого отдельного индивида; что, стало быть, более высокое развитие индивидуальности покупается только ценой такого исторического процесса, в ходе которого индивиды приносятся в жертву3.
Решение вопроса с позиции рода человек позволяет Марксу показать, что Рикардо, приравнивая пролетариев к машинам, к вьючному скоту или к товару, не совершает ничего аморального и низкого. В буржуазном производстве они, действительно, только товар, только вьючный скот, и такое положение способствует (до известного предела) развитию производства.
Поэтому подход Рикардо, с точки зрения Маркса, вполне правомерен: Это стоицизм, это объективно, это научно4. Прямолинейность Рикардо была, по его мнению, не только научно честной, но и научно обязательной для его позиции5.
Принцип решения экономических проблем, исходя из интересов производства, Рикардо последовательно проводил в отношении всех классов, что Маркс считал безусловным проявлением его научной честности6. ...Для Рикардо..., замечает Маркс, совершенно безразлично, поражает ли насмерть дальнейшее развитие производительных сил земельную собственность или рабочих7. Являясь, по общему мнению, выразителем интересов промышленной буржуазии, Рикардо, тем не менее, приветствует развитие производительных сил и в том случае, когда оно снижает прибыль капиталиста. Если развитие производительной
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. Л., с. 123.
2 Там же. 3 Там же.
4 Там же, с. 125.
5 Там же, с. 123. 6 Там же, с. 124.
7 Там же, с. 123. силы труда обесценивает наполовину наличный основной капитал, то что из этого? говорит Рикардо, зато ведь производительность человеческого труда удвоилась1. Рикардо действительно, выражает интерес промышленной буржуазии, но это не исключает научной объективности его взглядов.
Если ранее Маркс считал позицию Рикардо сугубо классовой, то в Теориях прибавочной стоимости он определяет ее более точно. Если точка зрения Рикардо и соответствует в целом интересам промышленной буржуазии, то это лишь потому, что ее интересы совпадают и лишь в той мере, в какой они совпадают, с интересами производства и с интересами развития производительности человеческого труда.
Там, где буржуазия вступает в противоречие с этим развитием, Рикардо столь же беспощадно выступает против буржуазии, как в других случаях против пролетариата и аристократии 2. Прямо противоположной оказывается позиция Мальтуса, который, на первый взгляд, также обосновывает свои выводы интересами производства: Он [тоже] ради производства низводит рабочих до положения вьючного скота, обрекает их даже на голодную смерть и безбрачие. [Однако] там, где те же самые требования производства сокращают лендлорду его ренту, где они угрожают десятине государственной церкви или интересам пожирателей налогов, или также в тех случаях, когда та часть промышленной буржуазии, интересы которой тормозят прогресс производства, приносится в жертву той части буржуазии, которая является представительницей этого прогресса, словом там, где какой-либо интерес аристократии противостоит интересам буржуазии, или там, где какой-либо интерес консервативных и застойных слоев буржуазии противостоит интересам прогрессивной буржуазии, во всех этих случаях поп Мальтус не жертвует особым интересом во имя производства, а изо всех сил старается требования производства принести в жертву особым интересам господствующих классов или классовых групп в существующем обществе3.
