d9e5a92d

АНАЛИЗ ФАКТА ПРЕЕМСТВЕННОСТИ В РАЗВИТИИ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

Делая предметом главы проблему преемственности, правомерно поставить вопрос: какое значение может иметь это рассмотрение? Установление факта преемственности на материале конкретной науки уже само по себе может служить убедительным доказательством того, что научное познание по самой своей сути является общественным процессом.

Но имеет ли адрес это доказательство? Не ясно ли это само собой в наш век, когда почти все важные научные проблемы решаются коллективами ученых, а любое выдающееся открытие порождает новые достижения в самых различных сферах?

Можно высказать предположение, что этого не понимали в условиях малой науки когда великие открытия совершались учеными-одиночками когда проблема разделения труда в науке не стояла столь остро, а социальное использование полученных результатов заставляло ждать себя по многу лет? Однако вряд ли есть основания сомневаться в том, что когда бы то ни было ученые не понимали, что их достижения зависят от материала, доставленного им предшественниками, и не надеялись, что, опираясь на их собственные результаты, новые поколения исследователей в свою очередь, пойдут еще дальше.
Но, может быть, преемственность поколений в познании мира, коллективная природа научного познания оставались белыми пятном, если не для немецкой классической философии, то хотя бы для философии нового времени? В таком случае понятие гносеологической робинзонады, подвергнутое сомнению в работе И. В. Мотрошиловой по вопросу о взаимосвязи развития материального производства и успехов науки и по вопросу влияния социальных условий на познавательный процесс имело бы смысл, а прослеживание преемственности на материале политической экономии имело бы тогда значение, как противопоставление этой ограниченности. Обращение к текстам показывает обратное. У Бэкона, Декарта, Гоббса, Локка, позже у Гельвеция можно найти высказывания, в которых подчеркивается возможность развития науки только на основе преемственности поколений, указывается на зависимость всех наших воззрений от социального окружения, а достижений выдающегося ума от исторических условий, в которых наличное состояние способностей рассматривается как продукт открытий сотен гениальных людей, как бы поставленных вплотную один за другим, признается, что искусство открытия может расти вместе с открытиями, отмечается роль разделения труда в науке1.

Иными словами, философию XVIIXVIII веков в лице ее выдающихся представителей, не говоря уже о Канте и Гегеле, нельзя упрекнуть в непонимании социальной природы процесса познания. Понятие гносеологической робинзонады, казалось бы, не выдерживает проверки и по вопросу о преемственности; анализ этой проблемы как будто автоматически обесценивается и возникает сомнение есть ли смысл искать нетривиальную философскую ценность в анализе, проведенном Марксом?

Возможно ли вообще движение в этом вопросе?

Идея преемственности в истории философии

Ответ на вопрос связан с отношением к понятию гносеологическая робинзонада. Можно спорить о правомерности или адекватности этого термина в применении к предшествующей философии. Но, отрицая полностью это понятие, мы рискуем
1 См.: Ф. Бэкон. Избранные сочинения в 2-х т., т. 2. М., Мысль., с. 76, 82; Р. Декарт.

Избранные произведения. М., Госполитиздат, с. 305306; Т. Гоббс. Избранные произведения, т. 1. М., Мысль, с. 61, 64; Д. Локк. Избранные философские произведения, т. 1. М., Соцэкгиз, I960, с. 57, 629, 658; К. А. Гельвеций.

Сочинения в 2-х т., М., Мысль, 1974, с. 151152. потерять важный момент проблему качественного различия гносеологических представлений различных эпох. Имело оно место или нет вот к чему сводится вопрос1. Яркой иллюстрацией такого отличия может служить диалог Платона Теэтет. Встав перед необходимостью объяснить почему мальчик, никогда не изучавший геометрию, способен при постановке наводящих вопросов решить теорему об удвоении квадрата, Сократ, ведущий диалог, не находит другого объяснения, кроме того, что знание извечно присутствует в душе человека и надо только помочь его вспомнить.

А между тем затруднение сравнительно легко преодолевается, если учесть, что сама проблема, способы ее решения, интеллектуальные потенции, необходимые для этого, социально заданы ребенку. Мы видим здесь, как философ прибегает к мистическому разрешению затруднения, которое можно было решить рационально, обратившись к социальной сущности познания.
В философии нового времени можно выявить определенно различие по рассматриваемому вопросу, сравнив модель, по которой строится теория познания Локка, с моделью Гегеля Взгляды Локка удобны для этого сравнения, поскольку ему принадлежит специально и по преимуществу гносеологический труд, представляющий разветвленную систему воззрений на познавательный процесс, послужившую к тому же, по мнению Маркса, основой всей последующей английской политическое экономии. Представления Гегеля необходимо рассмотреть, поскольку осознание общественной сущности познавательного процесса общепризнано как его заслуга 1.
В тексте Опыта о человеческом разуме можно неоднократно встретить фразы об использовании опыта прошлого, об усвоении ребенком социально накопленных знаний. Но с каких позиций решает Локк свою основную задачу критику теории врожденности идей?

Пусть каждый исследует свое собственное мышление и тщательно изучит свой разум, пишет он, и потом скажет мне, что такое все его первоначальные идеи как не идеи объектов его чувств или идеи деятельности его ума, рассматриваемой как объекты его рефлексии. Как бы не был велик, по его мнению, объем знания в разуме, он после старательного рассмотрения увидит, что в его уме нет идеи кроме запечатленных одним из этих двух источников, хотя, быть может, соединенных и расширенных разумом в бесконечном 1 В уже упоминавшейся работе Н. В. Мотрошиловой Познание и общество отмечаются качественные различия по рассматриваемым проблемам, хотя внимание не акцентируется на них специально. многообразии, как мы потом увидим1.

Уже из одной этой цитаты видно, что моделью Локка является отдельный познающий индивид и эту модель он считает достаточной для решения проблемы. Этот прием остается неизменным на протяжении всей работы. Гегель, напротив, считает необходимым ввести в исследование понятие Духа, рассматривает ступени его движения, строит свою систему как систему развития духа, воплощая в ней надындивидуальную сущность познания.

Это сравнение показывает, что вопрос об общественной сущности познания может ставиться на различных уровнях либо в форме простых высказываний, которые можно при желании устранить из воззрений автора, не меняя его позиции в целом, либо в качестве одной из важнейших основ построения системы в целом. Для Локка социальная сущность познания приводимый по ходу дела аргумент, для Гегеля метод, систематически используемое средство.

У Гегеля почти нет отдельных высказываний, аналогичных высказываниям философов нового времени, но зато вся его система пронизана мыслью об общественном характере познания.
Таким образом, понятие гносеологической робинзонады и в рассматриваемом аспекте имеет определенный смысл. Оно может показаться неоправданными, если оставаться на уровне равнения отдельных высказываний, и становится содержательном, если обратиться к сравнению приемов построения гносеологических систем.

Удобной иллюстрацией могут служить взгляды Фейербаха.
Применение к ним понятия гносеологической робинзонады вызывает резкое возражение, так как в ряде мест, Фейербахом совершенно недвусмысленно выражен подход к познанию как общественному процессу. Его иногда упрекают в том, что он пользуется исключительно моделью Я и Ты. Если бы это было так, то такой подход в принципе отличался бы от модели Геля, включавшей ступени общественного развития, но другие фрагменты предотвращают этот упрек: Мое знание, моя воля ограничены; но моя ограниченность не есть ограниченность для другого, не говоря уже о человечестве; то, что трудно для меня, легко для другого; то, что невозможно, непонятно для одной эпохи, понятно и возможно для другой.

Моя жизнь связана с ограниченным количеством времени, жизнь человечества не ограничена. История человечества состоит не, в чем ином, как в 1 Д. Локк. Избранные философские произведения, т. 1. М., Соцэкгиз, 1960, с. 130. постоянной победе над границами, которые в данное определенное время становятся границами человечества, т.е. абсолютно непреодолимыми границами.

Но будущее всегда показывает, что мнимые границы рода были только границами индивидов. История наук, особенно философии и естествоведения доставляют тому очень интересные данные. Было бы в высшей степени интересно и поучительно написать историю наук именно с этой точки зрения, чтобы показать всю несостоятельность тщетной мечты индивида ограничить свой род1.

Это яркое изложение общественной сущности познавательного процесса сводит на нет упрек в гносеологической робинзонаде, но если поставить вопрос о качественных отличиях в рассмотрении этого вопроса Гегелем и Фейербахом, то они, конечно, имеются. У Гегеля общественное развитие познания моделируется, у Фейербаха постулируется. У Фейербаха нет специального рассмотрения того, как осуществляется познавательный процесс, нет детальных попыток выявить его механизм, что имеет место у Локка и Гегеля, соответственно не может быть и специального прослеживания его общественного характера.

Он только считает интересным сделать это. В целом по данному вопросу Фейербах, как и философы нового времени остается на уровне высказываний.

Но высказывания его существенно обогащены: мысль об общественном характере познания он прямо направляет против агностицизма и субъективного идеализма, показывает ограниченность гносеологической модели индивида, фиксирует зависимость познания не только от социального общения, но и от состояния эпохи, формулирует этот вопрос как противоречие между родовыми и индивидуальными возможностями человека, ставит задачу конкретного рассмотрения этой мысли на материале конкретной науки. Такой яркой и насыщенной характеристики общественной сущности познания в новое время мы не встретим. Как видим, и в плане высказываний возможно качественное движение, но если ставить вопрос о причине углубления высказываний Фейербаха, то надо будет признать, что оно предопределено Гегелем, является сжатым изложением его достижений.



Существенного движения по сравнению с самим Гегелем заметить не удается.
Итак, мы выявили определенные уровни качественных различий в отношении к общественной природе научного познания непонимание значения этого вопроса у Платона, понимание, и 1 Л. Фейербах. Избранные философские произведения, т. 2. М., Госполитиздат, 1955, с. 185. недостаточно последовательное использование у Локка, понимание и сознательное использование в ходе выявления объективных основ христианства у Фейербаха, но при полном отсутствии специального прослеживания, и, наконец, фактическое моделирование общественной природы научного познания в ходе решения иных задач у Гегеля.

Это дает нам основания искать движение в вопросе о преемственности у последующих авторов и позволяет сформулировать некоторые критерии для оценки анализа, проведенного Марксом в Теориях прибавочной стоимости: 1) оценивать его вклад нужно не только как противопоставление взглядам предшественников, но и как их развитие, уточнение, углубление, конкретизацию; 2) для исследования этого вклада не является помехой ограниченное число прямых высказываний, зато осмысление методов построения истории экономической мысли, места преемственности в решении экономических проблем и в общей системе гносеологических представлений мажет дать много.

Преемственность как предмет исследования

История какой-либо конкретной науки может дать большие возможности для развития и эмпирической проверки как гносеологических положений вообще, так и для положений социологии познания. Теории прибавочной стоимости могут служить для достижения данной цели исходным материалом, ценность которого возрастает, поскольку Маркс, независимо от того, насколько высоко оценивается его вклад в эту проблему, по общему признанию, не был далек от нее. У авторов некоторых немногих историй конкретных наук до Маркса отсутствует явный интерес к философским проблемам, а в философии прошлого мы не встретим попыток дать анализ истории мысли на материале конкретной науки, в том числе и у Гегеля1.

Теории прибавочной стоимости, таким образом, создают, по сравнению с прошлым и для решения задач настоящего, уникальные 1 В Феноменологии духа вопрос о природе научного познания не отделен от развития познания вообще, хотя и доводится до уровня науки; в Науке логики материалом служит именно научное познание, однако рассматривается не конкретная история мысли, а схема развития познания вообще, принципиально схватывающая основные закономерности познания, но, тем не менее, априорно заготовленная, если не в отдельных компонентах, то в их абстракции; в Истории философии объектом является философское знание на ранних этапах его развития. возможности независимо от того, ставил ли Маркс перед собой задачу в процессе экономических исследований проследить закономерности научного познания вообще и закономерности, обусловленные социальной природой познания, в частности. Но историко-философская ценность работы окажется еще больше, если удастся доказать, что Маркс ставил перед собой эту задачу специально.
В этом случае, во-первых, наглядно выступят качественные отличия в понимании роли преемственности в философии нового времени и у Маркса. Во-вторых, станет более ясным отличие вклада Маркса от достижений Гегеля, который фактически смоделировал в своей философской системе общественную сущность познания, но не исследовал специально роли преемственности на материале конкретной науки.
И, в-третьих, будет опровергнуто представление современной буржуазной социологии познания, исходящей в оценке вклада Маркса из отрицания у него конкретно-эмпирического исследования поставленных проблем.
Доказательства, способные подтвердить гипотезу специального исследования Марксом социальной природы познания на материале истории экономической мысли, может дать сравнение с классической политэкономией, исследование места данной проблемы в ранних произведениях Маркса и выявление его методов анализа истории политэкономии в сравнении с истории ми экономических учений других авторов.
Отношение к истории мысли
в классической политэкономии и у Маркса. Первый намек на историю экономической мысли мы находим у Адама Смита.

Он посвящает меркантилизму и физиократии одну из глав своей обширной работы. Но показательно само распределение материала внутри главы: на двух-трех страницах кратко излагается суть рассматриваемых воззрений, несколько слов посвящено причинам их возникновения и одна фраза значению физиократии; какое бы то ни было значение меркантилизма молчаливо отрицается. Весь остальной материал этой посвященной предшественникам главы представляет собой изложение собственных взглядов Смита на рассматриваемые вопросы, его аргументацию.

Из двухсот страниц текста физиократам и меркантилизму отводится, по сути дела, всей тридцать страниц. При этом Смит считает нужным извиниться перед читателем за то, что он отнимает у него время на
изложение такого неблагодарного предмета: Я счел необходимым, хотя и с риском показаться скучным, рассмотреть со всей подробностью то распространенное представление, будто богатство заключается в деньгах или в серебре и золоте1. Смит уверяет, что интерес к меркантилизму может порождаться только одной причиной необходимостью его опровергнуть, а если эта цель достигнута, то обращаться к нему нет больше смысла: Мне думается, нет необходимости в настоящее время останавливаться дальше на этом, чтобы показать все безумие системы, истинный смысл которой достаточно выяснил печальный опыт2, пишет он.

Смит высоко оценивает учение физиократов, особенно Кенэ считая его гениальным экономистом, талантливым и глубоким творцом этой теории3, но ввиду неверности основополагающего тезиса физиократов о производительности исключительно земледельческого труда, считает их произведения достойными внимания лишь постольку, поскольку нет лучшего изложения экономической науки4. Специальный анализ этой теории он считает излишним: Вне всякого сомнения, не стоит труда подробно выяснять ошибки теории, которая никогда не причинила и, вероятно, никогда не причинит ни малейшего вреда ни в одной части земного шара5.
Если Смит считает нужным хотя бы кратко остановиться на взглядах меркантилистов и физиократов, то его последователь Сэй прямо заявляет, что изучать историю экономических учений до Смита не имеет смысла, так как до него все рассуждали и думали неправильно.
Интерес к истории мысли как самоцель или специальный компонент исследования совершенно отсутствует у Рикардо. Его нельзя упрекнуть в игнорировании предшественников, он отдает дань глубокого уважения Смиту, называет в числе своих учителей кроме него Тюрго, Стюарта и Сэя, иногда ссылается на них и полемизирует с ними, но все это в плане решения позитивных проблем, а не прослеживания истории мысли. Итак, не отрицая преемственности в развитии экономической мысли, классики политической экономии специальное ее прослеживание не считают необходимым компонентом исследования.

1 А. Смит. Исследование о природе и причинах богатства народов, М.Л., Соцэкгиз, 1935. с. 27.
2 Там же, с. 197.
3Там же, с. 219.
4 Там же, с, 223.
5 Там же, с. 210.
Иной точки зрения придерживается Маркс. История экономической мысли, по его мнению, должна стать органической частью Капитала.

Позитивное изложение проблемы не может быть дано вне критического рассмотрения предшествующих взглядов эта установка Маркса явно отразилась уже в названии и структуре работы К критике политической экономии. Главу о товаре Маркс сопровождает очерком К истории анализа товара, главу о деньгах очерком Теории средств обращения и денег, как необходимое дополнение к разделу о прибавочной стоимости задуманы и Теории прибавочной стоимости.
В Капитале особые исторические приложения по каждой категории отсутствуют. Но, выяснив неудобство метода параллельного построения позитивных и исторических глав и неоправданность рассмотрения истории мысли по отдельным выхваченным из общего контекста категориям.

Маркс сохраняет убеждение в необходимости широчайшим образом привлекать историю мысли. Об этом свидетельствует подзаголовок Капитала, постоянное обращение в тексте к различным точкам зрения, введение отдельных параграфов, посвященных взглядам некоторых экономистов по разбираемым вопросам. И, наконец самое главное, Маркс сохраняет намерение включить в Капитал наряду с написанными позитивными частями особую историческую часть, представляющую историю развития экономической мысли в целом 1.
Как видим, контраст между установками Маркса и классиков политической экономии по отношению к истории мысли очень резкий. На этом фоне совершенно очевидно, что интерес к истории мысли не был заимствован Марксом из классической политэкономии, что он был полемичен по отношению к ней. И вполне логичным оказывается предположение, что этот интерес был привнесен Марксом в его занятия политической экономией, возникнув первоначально в общегносеологической форме. Анализ ранних произведений Маркса подтверждает это предположение.

Проблема преемственности в ранних работах Маркса. Особый интерес к проблеме преемственности виден уже в докторской диссертации Маркса. Стержень работы прослеживание
1 Об этом свидетельствуют письма к Шотту и Энгельсу. См.: К. Мapкс и Ф. Энгельс. Письма о Капитале.

М., Политиздат, 1968, с. 196,.. движения мысли Эпикура на общем фоне его зависимости от Демокрита. Очевидно, что такой подход результат прочтения Гегеля, который постоянно пользуется аналогичным приемом: осваивает точку зрения автора, выявляет ее ограниченность и благодаря ей поднимается выше. Но для нас особенно важен фрагмент в примечаниях Маркса к диссертации, в котором, отвлекаясь от Демокрита и Эпикура он ставит проблему отношения к предшествующим мыслителям в общей форме.

Маркс подвергает критике поспешное отрицание учениками Гегеля некоторых его положений, все значение которых в общей системе взглядов, ясное для самого Гегеля, остается непонятым ими. Простое отрицание момента системы, утверждает Маркс, еще не выводит нас за ее рамки. Чтобы преодолеть какое-либо положение, надо объяснить, почему предшественник пришел к нему.

Тем не менее подобное отрицание Маркс рассматривает как закономерное общеисторическое явление. Он выводит его из потребностей практики, на которые предшествующая теория не дает ответа, и показывает, что оно может привести к отрицанию философии вообще. В немецкой философии 30-х годов Маркс отмечает направление, сохраняющее основные принципы философии; направление, отказывающееся
от них, и дает уничтожающую характеристику третьей разновидности отношения к философии прошлого рабскому ее копированию.
Рассмотренный фрагмент свидетельствует о ранней постановке проблемы преемственности, о постановке ее в предельно общей философской форме и о постановке ее именно как проблемы метода освоения наследия прошлого. Анализ последующих произведений Маркса показывает, что вопрос об общественном характере познания неизменно оставался в поле его зрения.
В Экономическо-философских рукописях, полемизируя с противниками коммунизма и доказывая изначально общественную сущность человека, общественный характер любого вида деятельности, Маркс противопоставляет понятие общественной деятельности и общественного пользования понятию коллективная деятельность и коллективное пользование. Примером, призванным проиллюстрировать общественный характер не являющейся непосредственно коллективной деятельности, оказывается и научное познание. При этом четко формулируется идея 1 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс.

Из ранних произведений. М., Госполитиздат, 1956, с. 76 79. социальной заданности предмета исследования и творческой потенции ученого1. В Святом семействе, выявив чисто отрицательное отношение Бауэров к работе Прудона, предопределенное низким уровнем их экономических знаний, Маркс указывает, что действительное преодоление критикуемых взглядов предполагает глубокое освоение не только их самих, но и предшествующих им ступеней развития мысли. Дается сжатая формулировка развития экономической мысли как результата последовательной взаимной критики ряда исследователей от меркантилизма до Фурье и Сен-Симона 2. В Немецкой идеологии Маркс, критикуя Штирнера, показывает, что, несмотря на всю воображаемую свободу от предпосылок, индивид несет на себе влияние среды и своего собственного прошлого развития и эти предпосылки сохраняют всю свою силу до тех пор, пока не будут вскрыты их собственные корни3.

Маркс показывает, что развитие индивида социально обусловлено развитием всех других4, иллюстрирует зависимость творца от общества на примере итальянских художников Возрождения 5, отмечает необходимость на современном этапе развития кооперации в искусстве и науке, приводит конкретные примеры таких попыток6.
В Нищете философии Маркс критикует неудачную попытку прямого применения диалектики Гегеля к политической экономии у Прудона. Чтобы дать положительные результаты, великое завоевание этого мыслителя должно быть творчески переработано вот мысль, к которой он хочет подвести читателя
Уже на материале ранних работ Маркса видна специфичность его подхода к вопросу преемственности.



Содержание раздела