Социальный низ является носителем психоментальности.
Но несмотря на то, что негативные настроения превалируют, массовых действий нет. Значит чем-то они микшируются. Возможно, рыночными отношениями, тем, что удалось решить продовольственную и промтоварную проблемы. Для какой-то части населения (незначительной, но всё-таки, наверное, миллионов пятнадцать) важна свобода, то, что можно всё сказать и т.д. и т.д.
Что сегодня беспокоит массовое сознание? В стране последние два года не платиться регулярно зарплата, пенсии, но по опросам общественного мнения о тревожащих факторах на первом месте коррупция и воровство.
На втором месте - преступность, которая вышла на улицы, далее нестабильность. И только где-то на четвертом, на пятом месте идет зарплата и прочие вещи. Это говорит о том, что в обществе растет ориентация на сильную руку.
В этом опасность. Демагог, который пообещает борьбу с коррупцией, с преступностью, может получить на будущих выборах около 70%. А.Ахиезер: Докладчик предложил нам концепцию хода истории России ХХ века. Привычные представления о движущих силах истории здесь либо отсутствуют, либо иначе трактуются. Речь идет о том, что в книге названо психоментальностью. Есть некое понятие русская ментальность, которое может так или иначе интерпретироваться, и такие глобальные события, которые мы называли Февральской и Октябрьской революциями, очевидно, с точки зрения автора, могут быть объяснены целиком или частично ее содержанием.
Это требует осмысления с философской, культурологической, социологической и т.д. точек зрения. Теоретически эта проблема здесь поставлена (хотя и в недостаточно обобщенной форме) ближе к эмпирике, чем к реальным выводам, но она поставлена, и она затрагивает нас, как представителей разных гуманитарных наук.
Хотел бы отметить некоторые конкретные моменты, которые имеют значение для понимания истории России и для наших исследований. Для докладчика как будто основной категорией является категория смуты. Что такое смута?
Это пока лишь эмпирически-эмоционально-метафорическая категория. Что это такое как историческая категория, которую можно поставить рядом с другими важнейшими категориями, такими, как, например, классовая борьба, которые достойны быть объяснительным принципом? Проф. В.Чертихин писал о циклах в связи со смутой.
Фактически мы имеем перед собой концепцию русской истории. Возможно, здесь есть натяжка, но основания для этого достаточно ясны. В социологическом журнале недавно появилась статья, где говорится, что у нас вообще нет никаких концепций реальности России.
Я думаю, что даже если брать только книгу В.Булдакова, эта точка зрения не может быть признана правильной. Надо попробовать объяснить причины смутного поведения русской истории и, может быть, сделать из этого выводы для других ее этапов.
Эту задачу ставит перед нами докладчик, осознает он это или нет.
Чрезвычайно важно, что этот подход апеллирует к социальному низу. Социальный низ является носителем этой психоментальности. Здесь возникает еще более сложная проблема.
Докладчик сегодня не говорил о своей концепции происхождении и сути содержания ментальности этого мира. В книге это редуцируется до состояния дочеловеческого сознания. Какова же природа этой ментальности? Динамична она или статична?
В книге есть упоминание, что она не статична, хотя и вскользь. Ясного понимания, какая динамика и откуда она берется, каковы ее движущие силы, нет. Это вопрос принципиально важный. И здесь сегодня говорилось о некоторых изменениях стереотипов массового поведения.
Если автор прав, и наша история определяется частично или полностью содержанием этой ментальности, от этой динамики зависит судьба общества, страны. Можно ли влиять на нее?
В заключительных фразах своего доклада В.Булдаков сказал, что, очевидно, можно, и высказал надежды на позитивное влияние образования. Хотелось бы надеяться на это.
Докладчик ищет истоки насилия в психоментальности. Здесь существуют некоторые вещи, которые выходят за рамки самого предмета исследования.
Можно описывать исторические факты насилия, можно задаться вопросом, какова природа насилия. Мне понравилось сегодня замечание докладчика, где он критикует гигантскую литературу о психологии толпы, в которой существует один методологический порок - разведение психологии личности и психологии толпы как иррациональной. Докладчик сформулировал важную мысль, что для России эта идея не работает.
Дело в том, что эти книги написаны людьми западного образа жизни, где преобладает рациональное мышление. В России всегда преобладала эмоциональная, доосевая, догосударственная культура.
Это культура, где проблемы решаются по некоторым стереотипам, имеющим эмоциональную нагрузку. Сложные кризисные проблемы, которые выходят за рамки повседневности, решаются эмоциональным взрывом.
Есть психологические механизмы, воспроизводящие и поддерживающие социальные отношения. Автор выдвигает чрезвычайно важную для понимания России мысль (он как бы подошел с другого конца к идее эмоционального характера русской культуры): если нет разницы между ментальными основами поведения толпы и ментальностью личности, то это доосевая личность, которая живет в эмоциональном мире.
Здесь открывается возможность и необходимость сравнительных исследований различий поведения толпы и личности в разных культурах. Эта проблема выходит за рамки возможностей исторической науки, но имеет для нее важное значение.
У докладчика есть пункт, с которым я не могу согласиться. Идея о творческом характере насилия - стара.
Она возникла на русской почве, прошла через народничество, через революционное движение ХХ века. В литературе она иногда соотносится с Бакуниным.
Она формулируется просто - дух разрушающий есть дух созидающий. Какая удивительно простая и совершенно убийственная формула!
Разрушай и всё, а созидание имманентно содержится в духе разрушения. О созидании в этой ситуации можно не беспокоиться. Это отвечает страху традиционализма перед инновациями, соответствует субкультуре люмпенов.
Однако творчество и насилие -полюса дуальной оппозиции. Они где-то переходят друг в друга, и где-то зависят друг от друга, но тем не менее это - противоположности.
В статичном, традиционном холодном обществе насилие играет роль защиты от инноваций, возможно несущих опасности. И в таком обществе формула, приписываемая Бакунину не вызвала бы никаких возражений.
Но в обществах динамичных, где есть механизмы саморазвития, люди научаются постепенно управлять своими отношениями. Это ярко проявляется в бизнесе.
Бизнесмен - это человек, который создает структуру для какой-то новой цели (в традиционализме это невозможно представить, там воспроизводились старые структуры, возможно, - на новом месте). В либеральном обществе эта формула не годиться. Там создание новой структуры - это возрастающий по масштабам творческий процесс. Он может сопровождаться какими-то разрушениями, но это органически не связано друг с другом.
В либеральном обществе в результате усложнения решений насилие замещается диалогом, способным формулировать согласие на изменения.
Природа насилия осталась за семью печатями. Мы, конечно, не можем закрывать глаза, что архаичная реальность и тот материал, с которым В.Булдаков имел дело, толкали его к такому выводу. Следует глубоко задуматься над попыткой докладчика показать, что события 1917 года могут быть адекватно описаны в представлениях и ценностях архаичного общества.
Этот подход в конечном итоге меняет сложившиеся взгляды на российское общество.
А.Давыдов удачно сравнивал сегодняшний доклад и доклад Ю.Васильчука. Эти два доклада брали две разных, противоположных стороны динамики России, и каждый из них, в силу того, что брал только одну сторону, был односторонен. Это их общий недостаток.
Но Ю.Васильчук опирался в своих построениях на элементы русской культуры, значимость которых по масштабам, по энергетическому потенциалу на порядок ниже, чем значимость той реальности, на которую опирался В.Булдаков. Поэтому правомерность этих двух односторонних подходов, которые опираются на разные социальные базы, совершенно различна. Возможно, те малые проценты населения, которыми докладчик пренебрег в силу их малой значимости, дают нам надежду на дальнейшую динамику России. Но это уже вопрос другой.
И он, возможно, не является сферой профессиональной деятельности докладчика.
Чрезвычайно ценна мысль докладчика об альтернативности в России. Мы часто забываем, что люди действуют в соответствии с исторически сложившейся культурой.
Они могут критически к ней относиться, но программы, которыми они руководствуются в своих поступках, они черпают из культурного наследия. Если следовать логике докладчика, то все программы, которые Россия застала в ХХ веке, своей массовой энергетической базой предрешили движение в том направлении, в котором Россия реально пошла.
Вскользь было сказано о двоевластии. Оно - форма проявления хаоса в обществе, основа многовластия. Я считаю, что двоевластие - проявление социальной патологии.
Дезорганизация становится важным предметом любого исторического анализа, во всяком случае России. Анализ институтов и культуры без использования таких понятий как дезорганизация и хаос превращается в неправомерную идеализацию.
Это тоже урок из сегодняшнего доклада.
Два слова о расколе. В русской литературе XIX - XX веков слово раскол носило скорее метафорический характер. Это слово, как и смута, нуждается в возведении в ранг исторической и культурологической категории.
Раскол - это прежде всего распад смыслового поля, когда люди в одном обществе не в состоянии обмениваться смыслами. Русская история проходит на фоне раскола как прекращения коммуникаций, например, между властью и народом.
Достаточно вспомнить о реформе 1861 года, когда в понятие земля чиновник и крестьянин вкладывали совершенно разный смысл и поэтому не могли друг друга понять.
Исторические процессы, о которых сегодня здесь говорилось, могут интерпретироваться в свете культурологических моделей, которые еще формируются. Необходимо продолжить анализ этих моделей, претендующих на некоторое объяснение тех явлений, о которых говорил докладчик как профессиональный историк, найти форму для коммуникаций между культурологией и исторической наукой.
И.Петров: Из слов системы создаются, словами диспуты ведутся, - говорил Фауст. И симптоматично, что А.Ахиезер сосредоточил внимание на некоторых категориях, которые позволяют нам как бы возвыситься над сегодняшним докладом и докладом Ю.Васильчука и занять некую метапозицию.
Мне кажется, что надо говорить не о психоментальности (см. книгу докладчика Красная смута), а о ментальности, потому что это некая целостность, нерасчлененная реальность духа и поведения. И это понятие должно быть предметом обсуждения, можно сказать, философского с привлечением, конечно, исторического и культурологического материала.
По поводу эмоционального характера русской культуры. У нас существует экспрессивное отношение к такому характеру культуры как к более низкому по сравнению с рациональным. На самом деле всё наоборот. И это выясняется в природе эволюции человечества и даже дочеловечества.
В психологической литературе эмоции рассматриваются как фон мотивации или как сигнал для потребности, или - в лучшем случае - это как-то связано с интеллектуальными аффектами. Я был удивлен, что это родовое явление описывается с таким пренебрежением.
Биолог П.К.Анохин как-то заметил, что эмоции выработаны в ходе эволюции для того, чтобы человек мог выжить и принять адекватное решение. Эмоции - это мгновенный, интегральный, нерасчленимый орган, он лежит в основе творения, принятия решения, отсюда путь к интуиции.
Экспрессивно-негативный момент имеет и термин хаос. Сейчас ведь идет смена мировоззрений. Например, директор института прикладной математики С.П.Курдюк(?) спрашивает, когда мы займемся их типом мировоззрения? Там действительно всё переосмысливается.
Хаос для них - это максимум свободы. Мы принижаем состояние бесконечного выбора, поиска, где в неравновесных положениях система делает каждый раз решение совершенно непредсказуемое.
И они показывают, что вся прогностика построена на песке.
При интерпретации категории насилия надо хорошо понять, что имеется в виду. Если деяние разрушающее, то что разрушается? Социальные формы? Но они идеальны, а не материальны.
Материальны носители - люди, тексты, деяния, вещи. Насилие не обязательно должно быть разрушающее. Когда порождается новая форма, это творчество.
И носитель должен уступить место новым формам. В.Булдаков: Я согласен, что то, о чем я говорил, односторонне, но это намеренная, провоцирующая односторонность. Иначе дальше двигаться невозможно. Насилие, увы, извечно. Если кто-то, где-то перестает его замечать, то это свидетельствует о высокой степени упорядочения, рассредоточения или ритуализации насилия, а вовсе не избавлении от него.
Если подниматься на высоту каких-то обобщений, надо говорить о том, что человеческое существо само по себе генетически несет травму депрограммированности. Оно изначально амбивалентно, и этим объясняется очень многое, если не всё. Существуют различные способы обуздания крайних форм насилия. Наша задача - понять это и описать на конкретном материале.
В данном случае важно понять, как российская имперская система действует в пространстве и времени. Познание специфики российского насилия на самом деле сводится к описанию и систематизации вполне конкретных явлений.
