Механизм нормативизации ценностей в культуре, их конфликт в сегодняшней ситуации
И.Гр.Яковенко:
Ментальность задает некоторые интенции, познавательные и объяснительные модели, которые не сознаются человеком, но тем не менее оформляют его мысли, побуждения, чувства определенным образом. Когда мы говорим о цивилизационной специфике или о национальной ментальности, национальном характере, мы говорим об особой конфигурации, которая и задает эти характеристики.
В литературе существует устойчивая мысль, что русский человек, Россия заданы в порыве, в движении к чему-то нездешнему, к иному миру. Но если мы начнем выяснять, что необходимо России для реализации своих идеалов, то оказывается, что необходимо быть сильной, мощной империей.
Некий идеал, который переживается и культивируется, и те конкретные цели, которые ставятся для его достижения, принципиально между собой не совпадают. Ибо если мы говорим о том, что Россия движется к духовности, к нездешнему миру, то она должна упражняться в аскезе, быть страной с большим количеством монастырей, с теократическим правительством.
На самом же деле она ставит совершенно другие цели. Имеет место неосознаваемый, но сущностной, важный конфликт, который, как мне кажется, описывается через категории должного и сущего.
Должное и сущное - особая ценностная структура, с помощью которой переживается мир. Должное человек осваивает с детства, оно воспринимается как спущенная сверху, богоданная природа.
Должное не поверяется реальностью и оно априорно. (Априорно не то, что оно прекрасно, а то, что оно долженствует.) Для традиционного человека не встает вопрос, насколько оно хорошо, насколько воплотимо.
Сущее - это некоторая эмпирическая реальность, в которой существует человек. Оно не тождественно объективной реальности, которая существует для человека Нового времени, европейского, буржуазного человека. Объективная реальность ценностно нейтральна, она есть поле для нашей жизни, для совершенствования, развития общества.
Сущее же переживается между смысловыми полюсами: с одной стороны это неподлинное, сниженное грехами и несовершенством версия должного, а с другой - неподлинная реальность, которая и в онтологическом, и в ценностном отношении второсортна по отношению к должному. Априорное должное - некий идеал, который переживается как безусловный. Идеал объявляется нормативом.
Он - естественная для человека и общества категория. Но можно его воспринимать как некую конечную цель, к которой общество и человек стремятся, но которая недостижима. В средневековой ситуации идеал, то есть должное, объявляется нормой.
В каждый момент жизнь каждого человека оказывается в конфликте с идеалом. Конфликт убирается в подсознание. Вокруг этого возникает множество психологических коллизий. Что делать с этим конфликтом?
Замечать его, не замечать, проецировать его на своих врагов, противников?
Подлинно истинным является то, что укладывается в должное. То, что его разрушает, не является истинным в некоем высшем смысле. В книге Касьяновой Русский национальный характер говорится, что должное на Руси соответствует понятию правды, справедливости. Должное более истинно, чем эмпирическая реальность.
Если человек признаёт существование реальности, не соответствующей должному, то он попустительствует злу, пускает его в мир. Если он находит в себе силы не признавать каких-то недолжных моментов, то тем самым не пускает зло в себя, противостоит ему.
Человек должен постоянно помнить, что есть нечто, что он не признает. И поскольку сама концепция должного-сущного находится в постоянном сложном, драматическом отношении с реальностью, возникает комплекс вины из-за невыполнения должного, из-за того, что человек видит в мире процессы, которые не соответствуют должному.
Традиционное мышление в советский период исходило из морального кодекса строителя коммунизма. Практика, однако, не ответственна и не соотносится с идеалами. Идеал правильный.
И если что-то с этим не совпадает, то есть греховность мира сущего. Идеал за реальность не ответственен.
Это относится и к советскому, и к дореволюционному периоду. Сущее в его характеристиках не является критерием и способом верификации идеалов.
Если при попытках воплощения идеалов в реальной жизни что-то не получается, то это само по себе ни о чем не говорит.
Должное, таким образом, отменяет природу человека и навязывает ему некую высшую природу. Один из компонентов, из которого вырастает должное, на мой взгляд, - монофизитская природа традиционного сознания.
Когда происходит манихейское расчленение человека, то одна часть объявляется негативной и ее человек отчуждает, по возможности проецирует на своих врагов. Другая часть, положительная, объявляется подлинной человеческой сущностью.
Мир расчленяется на две части, предполагается, что есть на земле должное и есть недолжное, свет и тьма. Свет - это всегда мы. Никогда не было так, чтобы наш народ, наше общество оказалось бы средоточием тьмы. По понятию наш человек соответствует должному.
Отсюда хилиастическая тенденция в культуре: раз человек соответствует должному по понятию, то однажды должное воплотится на земле во всей своей полноте. Почему сегодня должное не полностью воплотилось? Враги мешают! Врагами могут быть инородцы, агенты империализма и т.д. и т.п.
И если мы всегда по понятию соответствуем должному, то враг по понятию соответствует антидолжному. Сегодняшний пример - как у нас рисуют чеченцев. Первая мифология - чистые герои, вторая - звери, исчадия ада.
И первая мифология, и вторая не имеют ничего общего с реальностью.
При анализе традиционного сознания можно увидеть, что должное оказывается смысловым ядром разворачивания универсума, модели космоса. Эти люди выстраивают мир через соотношение должного и сущего.
Для человека традиционного знание и оценка нерасчленимы.
Есть закон должного, который и являет собой природу сущего. Но в силу определенных причин сущее пока уклоняется от должного, ибо сущее не имеет своей онтологии. Должное являет собой систему, вбирающую в себя всю онтологию, присутствующую в мире. Только в должном есть онтология, только оно бытийствует в мире.
Только приобщаясь к должному, входя в него, мечтая о нем, я обретаю статус истинного. Сущее лишено онтологии, онтология сущего лежит в должном. Мир сущего - не подлинен, подлинный мир - мир нашей мечты, идеалов. Почему пожилых людей так привлекают мексиканские сериалы, в чем была прелесть идеальных фильмов сталинской эпохи, где были бесконечно правильные герои и абсолютно законченные злодеи?
В реальной жизни человек ведет себя совершенно по другому: он лукав, он делает карьеру. Но у него есть небесный двойник, который ведет себя так, как герои этих фильмов. Когда пожилые люди смотрят эту назидательную кинопродукцию, они чувствуют себя счастливыми, ибо они приобщаются к идеалу.
Пусть этот идеал не реализуется сегодня рядом с ними, в этой точке пространства, но где-то он, несомненно, существует и ведет себя именно так.
В этой типологии сознания есть очень важная категория - уклонения от должного, оценка меры, в какой сущее уклоняется от должного. Когда сущее слишком уклоняется от должного, традиционное общество начинает переживать стресс, подавленность, растут фобии, страхи.
Инверсии возникают, когда это уклонение от должного переходит некоторый порог.
Мир сущего нельзя переделать в мир должного. Мир сущего может пресуществиться, преобразиться чудесным образом в мир идеальный только через революцию, через какие-то чрезвычайные усилия.
А просто идя путем европейским, путем благоустройства - приводя в порядок свою квартиру, чиня забор, - нельзя построить мир должного. Поэтому русский человек только мечтает о светлом царстве, а живет в том, в каком мы все с вами.
Каковы истоки идеи должного? Это архаический изначальный ритуал. А сущее - отпадение от ритуала. Если поговорить с носителями идеи должного, то о нормативности должного они могут рассказать, а о контурах должного - нет.
Оно не имеет имманентных характеристик. Так же как и мир сказочного будущего, мир Опонского царства, мир коммунизма - его нельзя пощупать.
Каждый традиционный человек живет в реальном мире, который существует по принципиально другим законам нежели те законы, которые он называет своими собственными. Должное упорядочивает автомодель (то, каким образом культура осознает себя самое), но совсем не упорядочивает реальный мир.
В реальности люди живут по совсем другим законам, которые осознаются как некоторое уклонение.
Если все люди обречены постоянно нарушать должное, то они, во-первых, переживают перманентное чувство греховности, во-вторых, постоянно нарушают законы - мельчайшие, средние, большие. Из этого вытекает возможность ими манипулировать.
Из этого вытекают элементарные блага любого начальника самого разного уровня - идеологического начальника, политического, административного. Все мы нарушаем законы должного, мы греховны, но нам эти грехи разрешаются. И эти разрешения несут преимущества тому, кто их дает. Таким образом в сохранении конструкции должного - сущего заинтересованы широчайшие пласты людей, которые включены в эту систему, привыкли извлекать из нее свои преимущества.
Церковь заинтересована в осознании человеком своих грехов, поскольку она являет себя посредником между человеком и богом. Греховность оказывается фундаментальным обстоятельством, благодаря которому церковь существует. Должное постоянно создается, всем нам известный пример - советская мифология.
Это делалось и раньше. Святополк Окаянный, согласно версии, убил своих братьев Бориса и Глеба.
Они спокойно приняли это убийство, эту кару, так как он был старший брат. На взгляд человека нового времени это дикое поведение, а для религиозных мыслителей это пример высшего идеала кротости.
Братья, идя на заклание, оказывались соучастниками неправедного дела. Их брат совершал преступление против Бога. Но здесь работает иерархический принцип - те, кто выше, не подлежат суду тех, кто ниже.
Есть сказание о Эдмунде Ринговиче, которое дает другую версию события. То есть должное всегда формируется либо из чисто мифологической ситуации, либо из реальности, но при этом реальность фундаментально трансформируется, какие-то компоненты из нее убираются.
Получается воплощение чистого идеала, и оно и объявляется должным.
Попущение - это те моменты жизни, которые попускаются в силу несовершенства мира. В советскую эпоху попускались такие вещи как приусадебные участки, церковь, рынки.
При этом то, что сегодня попускается, завтра может отменяться, запрещаться. Все, кто участвует в этой попущенной части жизни - второсортны ибо не соответствуют должному.
Существуют некие топосы, в которых традиционный человек излагает должное. Представления о национальном характере, народном русском духе - воплощение должного. При этом происходит приобщение к должному.
В этих беседах невозможно поставить проблему верификации. Должное как бы спускается с неба и воплощается в нации, народе.
Поскольку должное не выполнимо (и обществом в целом, и каждым субъектом), рождается изъязвленность, чувство вины, неполноценности, метания, неудовлетворенность, комплекс неподлинности своей жизни. Это запускает и механизмы расселения.
Идут поиски нового мира, который соответствовал бы должному.
В XIX веке у бегунов существовали паспорта Беловодья. Оно воспринималось вполне реально. Интеллигенция, особенно гуманитарная, самоопределяется в космосе должного. Об этом свидетельствует эволюция среднего советского шестидесятника после 1991 года.
Идеал не реализовался. Наступившая реальность не воспользовалась той шкалой ценностей, которую предложил бы обществу средний советский интеллигент.
Понятия духовность и быт - пара, которая соответствует должному и сущему. Если духовное является идеальной компонентой, в которой сосредоточено всё хорошее и подлинное, то быт оказывается сферой отпавшей, противостоящей духовному. Соответственно обживанием и упорядочиванием быта занимается человек, к которому приклеивается понятие мещанин.
Он не борется с должным, а просто его для себя отменил, занимается сферой сущего, приводит ее в какой-то порядок. Такой человек лишен традиционалистских комплексов - и тяги к должному, и изъязвленности собственным несовершенством.
Последнее двадцатилетие советской эпохи характерно тем, что быт оказался сферой, в которую ушли люди, занявшись его преобразованием, приведением в порядок.
Весь семидесятилетний советский эксперимент был выражением тяги людей к должному. В конце советской эпохи наступило разочарование.
Модель должного - сущего восходит к эпохе осевого времени, к появлению идеи абсолюта. Когда формируется какой-то идеал, выясняется, что наличная реальность с ним не совпадает. С этого момента происходит разделение должного и сущего.
Это категория каждой монотеистической религии. Россия обрела, восприняла парадигму должного - сущего вместе с православием.
С какого-то этапа она пронизала сознание всего общество - не только верхнюю культуру, но и сознание общества как целого, стала сущностной, системной характеристикой традиционной культуры.
Понимание мира в категориях должного - сущего принципиально противостоит секулярно-рационалистическому пониманию, в котором есть понятие идеала и есть объективная реальность как поле разворачивания человеческой жизни. Есть концепция человека - принципиально и неустранимо несовершенного.
Эта модель, это видение мира приходит на смену идеям должного и сущего. События, происходившие в России после реформ Александра II и особенно после революции 1905 года, размывали парадигматику должного - сущего.
Идеал должного последовательно изживается где-то с 1956 года. Закончилась героическая советская эпоха. Постепенно быт оказывался всё более и более значимой сферой жизни.
Сегодня целостные носители концепции должного - сущего - ветераны отечественной войны, это поколение. Мы наблюдаем ряд паллиаций, ряд поколений, у которых элементы должного присутствуют, но уже по-другому переживается сущее - не как сниженная, а как какая-то объективная реальность.
Сегодня тридцатилетними людьми и теми, кто моложе, антиномия должное - сущее уже просто не воспринимается.
Конструкция должное - сущее - это сегодня доживающая структура, но она растворена в очень мощном слое общества. И это вещь глубоко значимая. Электоральное поведение зрелой части общества, ее отношение к экономике, к культуре задается пониманием мира в категориях должного и сущего.
При разработке социологических опросов это необходимо учитывать.
Когда мы исследуем такие явления как хилиастические ереси, коммунистическая и фашистская идеология и т.п., то для адекватного понимания этих теорий нужно использовать не категории социализма, коммунизма, фашизма, а категории должного и сущего. Глубинным основанием этих идеологических конструктов является потребность воплотить должное.
Другое дело, что само это должное в зависимости от особенностей учений понимается по разному. Г.Дилигенский : Идет речь только о российском или о традиционном сознании как исторической категории? И.Гр.Яковенко: Я говорил о российском сознании. Но в принципе это нормальная модель средневекового европейского сознания. Однако в силу цивилизационных особенностей в Европе эти представления были размываемы. В России эти механизмы дожили буквально до сегодняшнего дня.
И это среди прочего определяет нашу специфику. Г.Дилигенский: Вы считаете возможным выделить исторические спецификации - время Бориса и Глеба, XIX век, период после 1956 года и т.д. Остаются ли при этом параметры и характеристики конструкции сущее - должное неизменными или меняются? И.Гр.Яковенко: Конструкт должного - сущего сложился к XVI веку. Конфликт между должным и сущим был всегда, а вот острота его осознания меняется от эпохи к эпохе. В кризисные эпохи конфликт этот более остро осознается. История изживания должного - сущего, это история внедрения в Россию компонентов европейского сознания, либерального мышления.
Можно говорить о том, что это начиналось и в XVIII веке, в XIX веке расширялось. Однако до революции люди с альтернативной формой сознания были очень тонким слоем.
Средневековье кончилось 21 августа 1992 года. В.Чертихин: Сколько вариантов должного может существовать в конкретной реальности? Не является ли конфликт должного и сущего просто конфликтом между уровнем массового общественного и теоретического сознания. И.Гр.Яковенко: Варианты могут быть, но по поводу ядра должного все имеют согласие. На второй вопрос мой ответ - не является. Ибо если мы говорим о теоретическом сознании - оно исходит из реальности.
А массовое сознание доживает старые модели. Б.Ерасов: Вы сказали, что 1 августа 1992 года категория должного потеряла значимость. Получается, что теперь всё позволено?
То есть мы можем исходить из сущего, но существуют ли ограничения признания сущего? И.Гр.Яковенко: Разумеется, не всё позволено, но существуют и другие модели, которые регулируют мир. Это теории морали, строящиеся не на должном - сущем. В.Каганский: Не мешает ли этой картине то, что она реализовывалась в условиях фантастически нестационарной ситуации? Каждое большое поколение жило в новом историческом горизонте, каждые три поколения в России переносилась царская резиденция, открытые пространства и т.д., а Вы говорите о вещах очень консервативных и устойчивых. И.Гр.Яковенко: Факторы, о которых Вы сказали, были деструкторами, атомизирующими ситуацию. А этот механизм и был устойчивой, воспроизводимой структурирующей компонентой. Изменения могли быть семантическими, мы знаем, как менялась семантика должного через инверсию.
Это не разрушало механизм в целом, не меняло тип сознания. Механизм разрушается только при изживании данной типологии сознания. В.Каганский: Получается, что сверхжесткость, сверхустойчивость этой конструкции - это как бы гиперреакция на то, что в обыденности эта культура никак не может структурироваться и удержаться на определенных рубежах. И.Гр.Яковенко: Это совершенно верно. А.Давыдов: Насколько я понял, между должным и сущим в российском сознании существует глубокий раскол. Каков механизм преодоления этого раскола? И.Гр.Яковенко: Это преодолевается через снятие типологии сознания. А.Давыдов: Как этот идеал сделать посюсторонним? И.Гр.Яковенко: Однажды рушится вся эта типология сознания и со сменой генерации уходят люди, которые так переживают мир. А.Ахиезер: Имеет ли эта конструкция отношение к характеру социальных конфликтов? И.Гр.Яковенко: Конечно. При конфликте в среде традиционалистов все апеллируют именно к должному, причем апеллирует к нему каждая конфликтующая сторона.
Каждый пытается себя выдать за носителя должного. А.Ахиезер: Можно ли сказать, что эта модель бросает свет на сам характер конфликта - его накал, способ разрешения и т.д..? И.Гр.Яковенко: Эта модель предельно разогревает любой конфликт, поскольку она не имеет в себе никакой медиации, ведь должное разорвано с сущим, с реальностью. Между ними нет мостика. А.Ахиезер: Категория сущее совпадает с некоторой эмпирической реальностью? И как в этой модели человек объясняет сущее, откуда оно берется?
Должное - это сакральная категория, а откуда берется сущее? И.Гр.Яковенко: Сущее - эмпирическая реальность. Но это одновременно и сниженное должное, замутненное нашими пороками.
Это тот самый мир, который до должного не дотягивает и устремлен к нему. Это синкретическая категория.
Это реальность, просмотренная в свете должного. А.Ахиезер: Если сущее всё-таки близко к понятию эмпирической реальности, то почему его нельзя верифицировать? И.Гр.Яковенко: Можно, но эта верификация никак не влияет на должное. Если взять практику построения социализма в отдельно взятой стране, то для человека мыслящего традиционно сама эта практика с ее чудовищностью ничего не говорила об идеалах социализма. А.Пелипенко: Являются ли должное и сущее онтологически единосущными или нет? Если они единосущны, то почему должное не верифицируется?
Если они неединосущны, то почему сущее является отпадением от должного? А.Давыдов: Можно ли категории должного и сущего соотнести с категориями сущности и существования? И.Гр.Яковенко: Я бы сейчас не хотел заниматься вписыванием категорий должного и сущего в категориальную сетку философского знания, в философский контекст. Это другое.
То, как это слово употребляю я, соотносимо, может быть, с веберовской традицией. Само понятие должного бесспорно, сущее - я использую здесь за неимением других определяющих терминов.
Могу сослаться на другие работы, например, Я.Шемякина. М.Новинская: Как соотносится конструкция должное - сущее и феномен социальной утопии, утопическое сознание? И.Гр.Яковенко: Утопия - конкретная модель должного. Утопия переносится в другое пространство, которое удалено временно, географически. То есть по сути - в трансцендентное пространство.
Традиционный человек надеется, что в какой-то конечной точке мирового развития эти пространства совпадут. М.Новинская: А разве страна победившего социализма - не воплощенная утопия? И.Гр.Яковенко: Каждый момент советского развития говорил нам о том, что это не воплощенная утопия. Утопия - это хотение как лучше, а получается как всегда. Должное всё время воюет с природой вещей, человеческой природой, природой общества.
Оно ее игнорирует, отменяет и создает свою, должную природу. И, как бы из нее исходя, двигается.
Ю.Поль: Нельзя ли представить должное как замороженный слепок сущего, которое было раньше, его идеализация?
