Анализ синкрезиса
В ходе распада традиционной
целостности, этот человек не усложнялся, а утрачивал
системность, становился двуосновным. Тут мы упираемся в
одну чрезвычайно сложную и столь же важную проблему.
Сегодня в системе гуманитарного знания не существует
разработанного аппарата анализа синкрезиса. А
социокультурный синкрезис более чем непрост. Возможно,
что это самый сложный объект гуманитарного познания.
Анализ синкрезиса выводит на сложнейшие гносеологические
и методологические проблемы. Язык рационального дискурса
- порождение рационального сознания. Он изоморфен и
постсинкретическому сознанию и культуре нового времени.
Однако, язык рационального дискурса не в состоянии
описать синкретические сущности. Синкретическое сознание
и его процессы лишены атрибутов и в значительной мере
апофатичны. Мышление синкретического человека инсайтно и
закрыто от него самого в своей природе. Мало того,
синкрезис принципиально закрыт для рационального познания
изнутри. Рациональное постижение этого феномена
автоматически разрушает синкретическое сознание а
значит и традиционного человека. Исследовать можно
только с позиции внешнего наблюдателя. Здесь
исследователь имеет дело с черным ящиком и может
формулировать свои гипотезы относительно содержания ящика
по сумме реакций. Точно так же дело обстоит и с
синкретической культурой. Типологически близкая ситуация
складывается в попытках вербализации и рационального
описания мистического опыта. Другое дело, что человек
постоянно стремится выразить невыразимое и на этом лезвии
и развивается, собственно, культура.
Меня затронула проблема мещанина. Мещанин - сущностная
и историческая альтернатива и дворянину и интеллигенту.
Это не только альтернативная, но, в широкой перспективе,
и конкурентная стратегия обживания социокультурного
космоса. Именно по этому мещанин был неприемлем на
рефлекторном, дологическом уровне. История
свидетельствует - конкуренты на исторической арене,
особенно те, кто идут следом, всегда профанируются.
Именно по этому, а не потому, что поколение Герцена или
Толстого не читало Вебера, русский интеллигент создавал
миф о низменном и бескрылом западном мещанине. Это
универсалия - уходящее всегда отказывает идущему на смену
в идеальных побуждениях и описывает его как низменное.
Профанация исторического конкурента.
Позиция идеологов соборности несет в себе трагическую
двойственность. Эти люди по типологии сознания
ориентированы на синкрезис, а по своей актуальной
культуре принадлежат европейской цивилизации. То есть их
идеал повернут в стадиально предшествующее, а метод
движения к идеалу целиком принадлежит культуре нового
времени. Парадокс в том, что идеологи соборности
воспроизводят обычный рациональный дискурс. И, вопреки их
устремлениям, сумма текстов, обращенных к сохранению
синкрезиса, объективно работает на его разложение. Они
попадают в ловушку прогрессивного разворачивания
культуры. Сохранение синкрезиса возможно на путях
последовательного отказа от достижений аналитической
по своей природе цивилизации. Надо камлать, бежать от
мира. Наконец, идти путем Пол-Пота. Но ведь и Пол-Пот,
уничтожая цивилизацию, не мог отказаться от автомата
Калашникова. Иными словами, в самом крайнем отрицании
цивилизации сохраняются зерна отрицаемой и устраняемой
цивилизации, которые очень скоро прорастают и все идет на
смарку.
В докладе речь шла о культурной революции. Лидеры
консервативной модернизации в принципе не могут решит
задачу расщепления технологии и культуры. В
стратегическом плане соединение синкретического сознания
и современной технологии невозможно. Освоение суммы
знаний, необходимых для эффективного функционирования в
технологическом мире, разрушает синкрезис. В этом -
диалектика истории.
Как раз частичное, инструментальное образование было
в СССР поставлено прекрасно. Система всеми силами
блокировала качественное перерастание, замыкание в
целостность. Однако, за пару поколений и эта выхолощенная
культура сформировала автономную личность. Перед нами
- ловушка, обеспечивающая изживание консервативной
модернизации.
В прениях был поставлен вопрос о соотношении
соборности и синкрезиса. Соборность - это рефлексия
идеологов синкретической целостности по поводу
конкретной версии социокультурного синкрезиса,
сформировавшейся в ходе исторического развития в России.
Концепция соборности вписана в российский религиозный,
философский, историко-культурный контекст. Поэтому, меня
смущают рассуждения о китайской или исламской соборности.
Ерасов: Тема доклада актуальна. Стержневой проблемой
нашего общества является проблема модернизации и
общесоциального устроения, единства.
Подход докладчика к теме - филологический,
гуманитарный. Почти вся сумма примеров и доказательств
берется из русской литературы или философии. Это частная
форма понимания нашей действительности. Ориентироваться
только на нее недостаточно. История русская литература
обладает меньшей способностью для объяснения даже по
сравнению с марксизмом. Марксизм дает теоретическую
основу для объяснения социальных и культурных феноменов.
История литературы ее не дает. Но есть научный подход
комплекса социальных наук, гораздо более адекватных для
обсуждения сегодняшней темы.
Сопоставление России и Запада очень привычно, но не
адекватно. С каким Западом сопоставляется Россия - с
протестантским? А католический, а весь остальной Запад?
Россию нужно сопоставлять и с Востоком.
В докладе есть очень содержательные моменты
относительно изменчивости, дифференциации,
предприимчивости и единства общества. В нормативных
статьях западных словарей и энциклопедий записано:
модернизация - это соединение дифференциации и единства
общества.
О роли интеллигенции. Она во всех этих инновациях была
ограниченной. Почему мы не учитываем самокритику русской
интеллигенции?
Нет такого явления, как автономная личность. Не
опирается западная культура на автономную личность.
Человек в любом обществе строит систему права, систему
рыночных отношений, - систему, которая связывает людей,
делает их взаимозависимыми. Европа ограничивала
автономную личность на протяжении двух или трех столетий.
И она сладила с ней. Тенденция к автономизации личности
была у многих стран и народов. Но всегда личность,
приемлемая для общества, вставлялась в нормативную
систему. В Европе система права была отработана
окончательно только в XIX веке, и XIX век видел бурный
взлет социализма, порождения той самой западной культуры,
которая наконец-то обеспечила себе эффективную
модернизацию. Социализм - порождение европейской
культуры.
Термин соборность действительно встречается во всех
культурах. Это сложное единство (но не монолитность), где
каждый сохраняет свою самостоятельность, свою
дифференциацию. Термин соборность не удобен.
Всеединство - более удачен. В исламе, буддизме оно
есть.
Платон Каратаев - это не соборность, а литературный
локальный образ. В соборности русская культура искала
духовную формулу, социальную форму поддержания
негосударственного единства в условиях роста
дифференциации.
Соборность - выражение магистрального направления
поиска единства модернизирующегося общества. Семья,
община, сословие, этнические единицы, религиозные - это
магистральный путь становления новой российской
цивилизации. Но этот процесс оказался слишком резким. И
Россия пришла к утверждению автономной личности в
криминалитете (новые русские, гражданская война и т.д.)
Литературным гимном этому криминалитету был Челкаш.
Давыдов: Доклад выдержан в целом в рамках традиционной
русской дихотомии: теоцентризм - антропоцентризм. Однако
антропоцентризма в русском понимании на Западе давно нет.
Наш российский антропоцентризм - это пугачевщина, Стенька
Разин, большевизм. И теоцентризм, и антропоцентризм в
применении к России - это разные ипостаси соборности.
Потому что дихотомия Бог - человек по существу не
дихотомия. Высшая нравственность, сосредоточенная в Боге,
как недостижимая и непостижимая для человека, отрешает
его от реального мира, от реальных инструментов
преображения мира, от самого себя, бросая в утопии, в
иррационализм, в маниловские фантазии - в то, чего на
самом деле нет. И другая крайность: антропоцентризм -
стадность, коллективность, пугачевщина, большевизм - это
тоже химера, утопия, другая крайность, уничтожающая
середину, человека, либерализм. Эти крайности - разные
рога жуткого полумесяца русской соборности.
Нам надо прочитать заново группу авторов, которые
предложили третье понимание - новую интерпретацию
традиционности и либерализма. Это протестантские
либеральные теологи , группа диалектического богословия:
Барт, Бультман, Тиллих, Банхофер, Джон Адамс Робинсон. Не
в человеке высшая нравственность, которая чревата
опасностью возрождения коллективных ценностей как
стадности. Она и не в Боге, как в потустороннем существе,
а в порыве человека к своему пределу. Этот подход
примиряет две крайности. Теоцентризм, антропоцентризм -
это наше традиционное понимание соборности, которое имеет
серьезные изъяны.
В понимании докладчика всё, что больше одного - это уже
много. Но семья и община, семья и род, семья и племя,
семья и государство - это совершенно разные вещи. Надо
выделять индивидуума, семью, а потом уже соборность. Это
моя гипотеза. Да, соборность выросла из семьи. Но
взаимоотношения индивидуума и соборности, семьи и
соборности в разных регионах мира развивались по-разному.
На Востоке соборность не раздавила семью. На западе -
уцелела личность. А что сделала соборность с
первоначальной ячейкой в России? Где она, эта ячейка? Ёе
нет. Сохранились лишь рудименты семьи. Некоторые элементы
личности, начиная с Петра, привносились и к нам, но не
привились. Поэтому мы имеем соборный рабочий класс,
соборное крестьянство и соборную интеллигенцию.
Восток - тоже разный. Есть классическое конфуцианство,
а есть неоконфуцианство, которое повернулось лицом к
человеку, которое реанимировало задавленное
протестантское рационалистическое начало. Оно расцвело в
неоконфуцианстве.
Мы имеем сегодня и расколотый ислам: классический
мусульманский фундаментализм, который сродни нашему
православию, и исламский модернизм, в котором уже не
соединение с Аллахом цель мусульманина, а путь к Аллаху -
через самосовершенствование. В конфуцианстве никогда небо
не было высшей нравственной ценностью, главная ценность -
путь, Дао. И это победило в неоконфуцианстве. Раскололся
буддизм. Уже не состояния Будды ищет член нового
буддийского социума, а пути Будды. А путь Будды опять же
самосовершенствование. И возьмите европейский гуманизм.
Он вырос из новозаветности. Первым протестантом был
Иисус.
Конструктивность соборности. На Западе есть Библия -
письменный кодекс поведения человека в этом мире.
Возьмите кодексы всех мировых культур. Все они направлены
на человека, а не на институт. Иисус обращается к
человеку, а не церкви или государству. Прочитанные
адекватно, интрепретированные рыночно-демократически, они
становятся нравственным императивом, нравственным
запретом, которые много веков развивали западного
человека. В Китае есть заповеди Конфуция, Лао Цзы и Мэн
Цзы. Прочитанные адекватно они создают нового человека.
Возьмите Коран. Там гуманистического содержания почти
нет. Но даже следы его, которые там были, оказались
достаточными для создания нового гуманистического
мусульманского человека. В России же есть только
Домострой и Моральный кодекс строителя коммунизма.
Домострой ориентирован на обряд; это тяжелый церковный
дух, направленный на укрепление церковной соборности
через соблюдение обряда. И тот же самый ритуализм,
обрядность - в Моральном кодексе строителя коммунизма. В
этих документах нет обращения к человеку. И то, и другое
направлено на крайности: либо на устремление человека в
потусторонность (Бог, Царство небесное, коммунизм), либо
на стадно-соборную крайность. Козлова: Без нового человека нет модернизации. Как
получается этот новый человек? Даже коль скоро этот
новый человек проектируется профессионалами-
проектировщиками, мы не должны уходить от той
риторической работы в различных слоях общества, которая
осуществляется вокруг его образа.
Что касается автономной личности, индивидности в
советской действительности, мои исследования
свидетельствуют, что это вовсе не Челкаш, как говорил
Б.Ерасов. Индивидность присуща была и советскому человеку
в высочайшей степени. И в наше дни, я думаю, мы больше
ощущаем индивидность, а не груз соборности.
Есть подходы, при которых исследуются разные измерения
модерна. Я интерпретирую это как множественность путей в
модерн. Это было бы интересно рассмотреть. Мы можем
говорить и об антропологических критериях модерности, а
не только об институциональных. Аксенова: Я длительное время жила и работала в
Голландии. Тип личности, который там сложился, - это не
автономный человек в том смысле, о котором говорил
докладчик. Это винтик, вписанный в определенную систему.
Человек в нее хорошо вставлен и хорошо повторяет
установки, которые есть на данный момент. Разные люди
повторяют одно и то же. Беседин:
Кто-то сегодня сказал, что в нашем обществе нет
соборности. Она есть, но по другому выражается. Сегодня
она выражается в иждивенчестве. Все мы чего-то хотим от
государства. Государство - наше воплощение соборности. Кондаков: В книге Национальное самосознание русских
(автор Сенкевич) представлены четыре портрета
представителей разных родов бывшего Советского Союза,
доля которых в социологических выборках колеблется между
третью и половиной опрашиваемых. Единым принципом для
всех этих родов является единый лозунг: С богом и царем
- к победе социализма и демократии. Следовательно,
соборность даже в процессе модернизации не перестает
существовать. Многие интервьюируемые соглашаются с
необходимостью частной собственности, но утверждают, что
интересы государства выше интересов личности. Многие
хотят возвращения СССР, многие хотят диктатуры
сталинского типа, придерживаются принципа Россия для
русских при покровительстве меньшинству. Стержневая их
особенность - апелляция к соборному типа единства.
Соборность - это культурная реальность, существующая до
сих пор, несводимая к представлениям о холизматичности, о
традиционности, о коллективистичном обществе. Соборность
представляет собой гораздо более сложное, чисто русское
явление. Важны такие ее компоненты, как идеократичность,
светская святость (академик Панченко).
Для понимания, интерпретации соборности существует
специальный культурный язык. Язык классической социологии
не адекватен для описания этого явления. Так, для Древней
Руси было характерно такое идеосинкретическое явление,
как культура-вера (Панченко). Светская культура стала
возникать только после петровских реформ. Можно говорить
и о хоровом начале ( то есть отказе от авторства, о чем
пишет Лихачев), которое немыслимо для средневекового
Западе. Андрей Рублев представлял Троицу как творение
Бога. Этот добровольный отказ от персонифицированности
своего творчества характерен в завуалированном виде для
России и в дальнейшем. Апелляция к общему делу, Богу -
это апелляция к соборному духу.
Ерасов заблуждается в отношении познавательных,
синтетических возможностей русской литературы, которые
выявились еще в XVIII веке. Литература у нас осуществляла
культурный синтез. Синтетическая связующая роль русской
культуры стала ослабевать только последние два
десятилетия с появлением аудиокультуры. Вся русская
философия отталкивалась от литературных форм. В
литературу интегрировано и философское мышление, и
политическое. Она лучше передает все конннотации
соборности, чем собственно философия, собственно
социология и т.д. Русская литература - ядро культуры в
России XIX и в значительной степени XX века. Это не
просто уступка гуманитарному мышлению, филологии. Это
историческая традиция русской культуры. Поэтому вполне
оправдано обращение докладчика к русской литературе как
одному из самых синтетических свидетельств изменений в
русской культуре. Но наряду с Толстым и Достоевским надо
еще не забывать и Щедрина. Щедрин обвинялся в русофобии и
самопоношении. Но я думаю, что это проявление той
бинарности русской культуры, в которой утверждение и
отрицание должны соединяться способом взаимоупора. Ахиезер: Понятие модернизации стало с некоторых пор
общим обозначением попыток, стремлений нашего общества
вырваться вперед по всем важнейшим социальным,
культурным, техническим, политическим параметрам.
Исследования в этой области сталкиваются с трудно
осмысляемой проблемой. Некоторым процессам у нас, в
России мы вроде бы не находим аналогий в странах, которые
служат нам эталонам понимания нашей собственной истории.
Эту специфику, как мне кажется, и пытался сегодня уловить
А.Вишневский, схватить, освоить, обнажить через понятие
консервативная или инструментальная модернизация.
Доклад показывает, что модернизация, которая, так
сказать, по определению возможна на основе развития
личностного начала, в действительности у нас происходит
на основе синкретизма, архаики. Докладчик пытался
обобщить эту основу понятием соборности. Ценность такого
подхода, как мне кажется, в радикальной и достаточно
определенной постановки проблемы специфики не только
модернизации, но и вообще путей развития России. В
истории человечества еще не было столь уникальной
модернизации, когда делалась фантастическая попытка
построить индустриальное, и даже постиндустриальное
общество на основе архаичных пластов культуры, на основе
натуральных, дорыночных, дофеодальных отношений. Мне
кажется, что здесь мы попадаем в самый центр российской
специфики, ее расколотости. В частности, между
либеральными (или усеченно либеральными) целями и
архаичными средствами (что, кстати говоря, приводит к
восстановлению архаичных целей и низведению достижений
либеральной суперцивилизации до уровня средств). Для
осмысления этих явлений нужны новые понятия, обобщающие
уникальный опыт страны. В этой связи спор по поводу
соборности, который здесь занял много времени, скорее
затемнил суть поставленной в докладе проблемы, чем помог
ее углубить. Отчасти в этом виноват докладчик, который,
выпятив вперед понятие соборности, тем самым пустил нас
по ложному следу. Впрочем, может быть, это не совсем так.
Соборность в устах докладчика - символ и концентрат
архаики, которая стала инструментом модернизации. Автор
вправе давать свою интерпретации понятий, особенно
недостаточно устоявшихся. Я согласен с замечанием Натальи
Козловой, что само понятие соборности сложилось в России
как интеллигентская рефлексия (я бы добавил и рефлексию
духовной элиты) на специфику страны. Вокруг этого понятия
было много споров. Еще Вячеслав Иванов говорил, что
Соборность - задание, а не данность; она никогда еще не
осуществлялась на земле всецело и прочно, и ее так же
нельзя найти здесь или там, как Бога (Иванов В. Собр.
соч., т. III, Брюссель, 1971, c.260.). Соборность,
следовательно, не столько реальность отношений, сколько
реальность чьих-то устремлений. Этот подход требует
анализа разрыва между реальностью отношений и реальностью
ценностей, без чего, как мне кажется, нельзя понять
реальное место соборности в современной России.
Здесь подымался вопрос о том, можно ли распространить
это понятия за пределы России. На этот счет также есть
определенные традиции, которые в целом позволяют говорить
о некоторой логике этого процесса. Трактовка соборности
шла от выведения ее из общинности к рассмотрению ее как
специфики российской цивилизации у Данилевского и далее -
до превращения ее в идею всеединства. Эта идея, слившись
с другой ветвью соборности, т.е. коллективистским
крестьянским социализмом, завершилась в советской
соборности. Она в свою очередь перешла в утопический
гибрид с модернизацией, о чем и был настоящий доклад.
При обсуждении возник вопрос - следует ли вообще
использовать такого рода понятия, как соборность, в
исследованиях, нацеленных на анализ современности. Можно,
конечно, встать на точку зрения, что современная наука
описывает современными методами предметную реальность и
при этом нет никакой необходимости обращаться к Хомякову,
Бердяеву, к русской литературе и т.д. Какой бы была у нас
легкая жизнь, если бы это было возможно. Нельзя
игнорировать, что опыт развития науки не гарантирует нас
от опасности одностороннего взгляда на вещи. Опыт
прошлого говорить нам и о неиспользованных возможностях.
В определенных ситуациях они могут оказаться решающими.
Например, возникшие еще до 1917 года представления о
расколе, были тогда аксиоматическими. Они оказались
забытыми, что отбросило назад наше понимание специфики
России. Мы живем в весьма специфической культуре, без
понимания которой невозможно определить ценность
собственных научных представлений, понять меру
возможности использовать наши научные понятия для
осмысления нашей реальности. Где-то в культурном
подсознании наших научных представлений лежит нечто, что
можно вытащить на уровень сознания, лишь опираясь на
багаж казалось бы устаревших представлений. Это требует
обращения к соборности, к русской литературе и т.д. В
этом, кстати и заключается важнейший аспект
социокультурной методологии, требующей анализа
представлений, понятий не как результата отражения
предметного мира, но как момента культурного развития,
развития смыслов. Стремление людей осмыслять мир в
научных понятиях в реальной жизни общества дополняется, а
подчас перечеркивается обратным движением к архаике, к
той же соборности.
В России происходят странные вещи. Миллионы людей
действуют на основе понятий, представлений, смыслов,
которые наука позволяет себе игнорировать. Поэтому мы
постоянно должны искать путь между крайностями, о чем
говорил Давыдов, искать путь между представлениями,
которые могут нести реальную программу бесчисленных
поступков миллионов людей, и научными понятиями, которые
в условиях нашей консервативной модернизации воплощают
лишь некоторый полюс наших возможностей. Я думаю, что
критика использования русской литературы, представлений,
которые нам видятся лишь метафорами, с которой выступил
Б.Ерасов, столь же правомерна, как и критика научных
понятий, которые мы используем для анализа российского
общества, ее динамики. Для понимания социокультурных
процессов нашего общества необходимо постоянное
исследование их взаимопроникновения и взаимоотталкивания.
Лишь на этой основе можно выявить реальные программы,
которые создают и которым следуют миллионы людей в своей
повседневной деятельности. Кантор: Российская соборность - бегство от свободы,
страх перед свободой. Он - форма проявления мощного
желания спастись, сохраниться в истории. Патернализм на
90% существует и сегодня. Мои студенты демонстрируют
полное отсутствие рациональности. Они просят дать им
концепцию, что свидетельствует об апокалиптичности
сознания. Спасите нас. Сайко: В нашем обсуждении не хватает понимания
исторического пространства, временных характеристик.
Соборность складывалась в момент перехода от
первобытного общества к классовому. Надо учитывать
особенности формирования субъекта исторического действия,
говорить об исторических этапах соборности.
У синкретизма тоже есть временные характеристики. Одно
дело синкретизм древнерусского человека (у которого
интуитивное и рассудочное не разделялись) и совсем другое
- тот, который существует сейчас.
Россия формировалась в огромной пространственной чаше,
в которой перетягивал Запад. Российская соборность
формируется в сложной ситуации саморазвития России, она
абсолютно отличается от всех других явлений аналогичного
типа. Вишневский: К сожалении, обсуждение затронуло только
некоторую часть того, что я хотел донести до аудитории.
Моя тема была - не соборность. Соборность (та, о которой
мы говорим) возникла на поверхности русской культуры,
когда надо было обозначить феномен разрушения чего-то.
Были разные названия и интерпретации этого явления. Но
это уже не мой вопрос. Ерасов обиделся за соборность.
Значит я был прав и определил ее правильно. Но я на нее
не нападал.
Автономная личность. Конечно, человек всегда есть
социализированное существо, адаптированное к социуму.Но
механизмы адаптации здесь другие, не такие как в соборном
обществе. Конечно, с соборностью не покончено нигде.
Например, спор об абортах - разрешить не разрешить. То
есть сам человек принимает решение, или решают за меня.
Нравственный закон во мне или вне меня. Модернизация для
меня именно в этом - в развитии внутренней среды
личности. Соборность все равно будет присутствовать, но
крайности (между соборностью и автономизацией личности)
надо минимизировать, надо найти середину. А не третий
путь, поиски которого были присущи русской культуре
(Л.Толстой, Достоевский). Их путь утопичен. Это не тот
путь, который предлагали либералы.
Главный пафос моего доклада - в идее консервативной
модернизации. Наша модернизация противоречива, она
опиралась на соборный человеческий материал. Это вело в
тупик. Но ничего уникального у нас нет. Так было везде: и
в Германии, и в Италии, и в Китае - то же самое, лишь со
своими особенностями. Особенность нашей модернизации в
том, что у нас в России в начале XX века действительно
были сливки мировой культуры, но они не были готовы к
земной жизни, не были интегрированы в это общество,
общество грядущего хама.
Кондаков: Есть ли единый путь развития цивилизации для
всех?
Вишневский: Есть, но со своими особенностями. Надо
понять, что такое единый путь, какие у него
определяющие признаки?
