КОНСТИТУЦИОННАЯ ЭКОНОМИКА В КОНТЕКСТЕ КРИЗИСНЫХ СИТУАЦИЙ
Одно из направлений конституционной экономики исследует взаимосвязь конституций и революций. Революции как определенному способу трансформации общественно-экономической системы присущи следующие основные признаки.
Во-первых, системный характер преобразований, их глубина и радикальность. Революционные изменения связаны всегда с глубокими изменениями в отношениях собственности, не говоря уже о серьезном обновлении социально-политической структуры общества. Однако не всякие системные изменения, имевшие место в истории отдельных стран, могут рассматриваться как революции.
Сильное правительство может осуществлять глубокие, радикальные преобразования, имеющие в перспективе несомненно революционные последствия, но остающиеся, по сути, своей реформой (иногда говорят революция сверху). Примерами здесь служат реставрация Мейдзи в Японии и реформы Бисмарка в Германии.
Радикальные системные изменения могут происходить и в результате поражений в войнах и иностранной оккупации (как это было, скажем, в Пруссии после наполеоновских войн или в Японии и Германии после Второй мировой войны).
Во-вторых, революционная трансформация обусловлена внутренними кризисными процессами в той или иной стране. Она не может быть навязана извне. Этот фактор предопределяет наличие соответствующей политической и идеологической среды революции, когда вместе с разрушением государства рушатся казавшиеся незыблемыми ценности (будь то святость монархии, единство нации или мессианская роль мирового коммунизма). Поэтому национально-освободительные движения, как правило, не являются революциями в них всегда присутствует идейно-политический стержень, служащий важнейшим фактором объединения разрозненных сил нации.
Хотя сказанное не исключает возможности решения задач национального освобождения также в рамках отдельных революций.
В-третьих, слабое государство. Революция характеризуется отсутствием сильной политической власти, способной консолидировать общество для осуществления системных преобразований. Именно слабость власти предопределяет резкое усиление в революционном обществе стихийности социально-экономических процессов, с одной стороны, и появление по этой причине некоторых закономерностей революционной трансформации с другой. Последний фактор относится к числу критически важных. Действительно, именно кризис и следующий за ним распад государственной власти делает практически неизбежным трансформацию общества по революционному (а не реформистскому) типу.
Радикализм революционной ломки набирает силу и приобретает стихийный характер тогда, когда власть оказывается неспособна контролировать и направлять развитие событий.
Можно выделить две основные причины, обусловливающие резкое ослабление государства накануне и в ходе революции.
Одна причина глубокий финансовый кризис. Он возникает, когда власть в силу тех или иных обстоятельств лишается традиционных источников поступлений в бюджет или (и) происходит резкое расширение расходов бюджета. Первое может быть связано с изменениями социального характера. Доходы начинают концентрироваться в новых секторах экономики.
Налоговая система оказывается неспособной адаптироваться к меняющимся условиям. Второе происходит при усилении внешних и внутренних факторов давления на существующий режим, при значительном увеличении расходов.
Скажем, таким фактором выступает резкое возрастание стоимости военных расходов или в форме удорожания войны, что было характерным для Европы XVII столетия, или в форме качественно нового витка гонки вооружений в 7080-х гг. XX в.
Другая причина ослабления государства кроется в фрагментации социальной структуры предреволюционного общества. В результате власть оказывается неспособной формировать устойчивые коалиции социальных сил в поддержку своего курса прежде всего курса, нацеленного на преодоление финансового кризиса (причем в данном случае неважно, курса реформистского или реакционного). Под влиянием новых экономических процессов (будь то начало экономического роста и первые шаги индустриализации либо резкое увеличение доступных финансовых ресурсов под воздействием внешнеэкономических факторов) в предреволюционных обществах происходит заметное усложнение социальной структуры. Внутри традиционных классов и групп возникает размежевание интересов.
На традиционную структуру общества накладываются новые социальные явления и процессы.
Исторический анализ показывает, что превращение общества в лоскутное одеяло характерно для предреволюционной ситуации в любой стране. В результате такого развития государственная власть теряет ориентиры и опорные точки своей политики. То, что еще недавно приводило к укреплению режима, теперь ослабляет его. Любая попытка реформ и преобразований еще более усиливает недовольство большей части общества существующим режимом, поскольку в условиях фрагментации коалиция против обычно оказывается больше коалиции за.
Постепенно, но неуклонно разрушается консенсус относительно базовых ценностей и принципов развития данной страны. Теряя социальную опору, власть начинает метаться, еще более подрывая свой авторитет.
Словом, ослабление власти связано с отсутствием консенсуса по базовым проблемам, ценностям, целям функционирования данного общества. Отсутствие консенсуса как раз и означает, что общество распадается на множество противоборствующих и одновременно пересекающихся группировок (социальных, территориальных, этнических), каждая из которых преследует свои политические и экономические интересы.
Причем никакое правительство не способно предложить политический курс, который обеспечивал бы консолидацию и соответственно поддержку сколь-нибудь значимого большинства.
Сложность ситуации в этом случае обусловлена тем, что перед обществом встает не одна, а комплекс трудно разрешимых проблем внутренних и внешних. Внутренние трудности могут быть результатом новых демографических, технологических, экономических и социальных процессов, воздействующих на механизмы функционирования общества и сферу государственного управления.
Внешних факторов тоже немало. Они могут быть связаны не только с непосредственной военной угрозой извне, ноне межгосударственной конкуренцией, а также с необходимостью противостоять внешним шокам внезапным колебаниям спроса на внешних рынках, региональным и мировым экономическим кризисам, глобальным военным конфликтам и т.п.
В каждом конкретном случае соотношение внутренних и внешних факторов может быть разным.
Столь же многообразны варианты ограничителей, которые препятствуют решению проблем. Их также возможно классифицировать, разделив на внутренние и внешние.
К внутренним ограничителям относятся экономические, социальные, политические и социокультурные.
Экономические ограничители это такие экономические формы и отношения, которые либо совсем не способны реагировать на изменение экономических условий, либо реагируют на них неадекватно. Наиболее очевидные примеры средневековая цеховая система в городах и общинные отношения в деревне.
Высокомонопо-лизированная экономика, характерная для развитых стран конца XIXначала XX веков, также представляет собой структуру с ограниченным адаптационным потенциалом.
Социальные ограничители включают различные формальные и неформальные механизмы, которые препятствуют развитию общества, ограничивая свободу передвижения и изменения формального статуса индивидов и социальных групп, и которые обусловлены новыми экономическими возможностями и потребностями. Очевидные примеры социальных ограничителей сословная система, различные формы крепостного права, а также номенклатурная система и прописка, характерные для стран социалистического лагеря в недалеком прошлом.
Политические ограничители проявляются в основном в двух формах. С одной стороны, это невозможность в рамках легальных политических механизмов сменить господствующий режим и его политический курс, когда этот режим не способен адекватно реагировать на изменение внутренних и внешних условий.
С другой стороны, это невозможность обеспечить политическое представительство новых экономически влиятельных кругов, дать им институциональные возможности защиты собственных интересов. В той или иной степени эти ограничители существуют в любом недемократическом обществе.
Все рассмотренные ограничители носят институциональный характер.
Между тем адаптация необходима и в социокультурной, и в психологической области. Психологически люди должны так трансформировать или адаптировать старую культуру, чтобы она стала совместимой с современной деятельностью и институтами, отмечал, например, В. Ростоу применительно к процессу модернизации. Личные отношения, теплые и сильные семейные узы традиционного общества должны в значительной степени уступить место новым, более обезличенным системам оценки, когда о людях судят по тому, как они выполняют в обществе специализированные функции1.
Барьерами на пути подобной адаптации выступают психологические стереотипы, оставшиеся от традиционного общества в экономической, политической, культурой и религиозной сферах.
Можно, кстати, сказать о том, что такие психологические ограничители являются одними из наиболее важных. Без их учета невозможно проведение каких-либо реформ, как экономических, так и политических. Философская мысль уже достаточно давно разработала понятие повседневности, которая представляет собой, в частности, совокупность устоявшихся привычек и традиций.
И принятие законодательства, проведение экономических, политических, социальных, культурных и любых иных реформ, если таковые существенно расходятся с повседневностью граждан, не будет иметь сколько-нибудь значимых последствий. В этом плане интересен, например, вопрос борьбы в России с коррупцией, которая, как известно, является главнейшим социальным злом в стране. Практика показывает, что введение многочисленных ужесточений ответственности, специальных комитетов, комиссий, департаментов при различных структурах, антикоррупционная экспертиза законодательства не позволяют пока существенно снизить уровень коррупции.
Это результат того, что коррупция для значительного количества россиян стала повседневностью, нормальным образом ведения бизнеса, решения бытовых вопросов и пр. В этом смысле крайне интересны неоднократные высказывания Президента Д.А. Медведева, сделанные в 2009 2010 гг., о том, что коррупция должна стать неприличной.
Это показывает верность направленности политической воли в данном вопросе, поскольку такая постановка вопроса переносит нас от строго императивных методов к учету психологических барьеров, к изменению повседневности в философском смысле. Правда, необходима практическая реализация данной политической воли, которая пока не находится на должном уровне.
Этот пример показывает, почему при проведении реформ необходимо учитывать психологические факторы.
Социокультурные ограничители не только существенно влияют на способность общества приспосабливаться к изменениям, но и могут играть негативную роль в устранении институциональных ограничителей.
Например, широко распространенные в массах представления о божественном происхождении монархии могут препятствовать снятию политических ограничителей, не допускающих демократизации общества.
Внешние ограничители характерны в первую очередь для колониальных и полуколониальных стран, а также для формально независимых государств, которые находятся под контролем извне. Такие страны в экономике и политике вынуждены ориентироваться не на собственные интересы, а на навязанные им другими государствами цели. Это, естественно, никоим образом не способствует приспособлению общества к решению новых задач и резко обостряет связанные с этим проблемы.
Подобные факторы в прошлом сыграли существенную роль при вызревании причин Американской войны за независимость, Мексиканской революции, а также других революций в странах третьего мира.
Было бы упрощением утверждать, что революция единственный способ преодолеть барьеры, препятствующие адаптации общества к новым требованиям. На самом деле, в каждой стране ограничители устранялись в ходе длительного и противоречивого развития. И в каждом случае действовали различные исторические механизмы.
Наряду с революционными процессами к подобным механизмам можно отнести реформы, революции сверху, вынужденные преобразования в странах, потерпевших поражение в войне.
Наиболее очевидным противовесом революции в трансформации общества являются реформы, проводимые существующим режимом. Стремление власти к реформам вполне естественно, поскольку именно она в первую очередь и в полном объеме ощущает на себе давление новых обстоятельств и усиление недовольства населения.
История знает немало примеров успешных преобразований подобного рода: реформы Петра I, реформы в Пруссии 1807 1814 гг., реформы Кольбера во Франции времен Людовика XIV и т.п. Хотя в большинстве своем они не были направлены на подрыв основ существовавшего экономического и политического порядка, но с их помощью удавалось мобилизовать новые возможности развития в рамках существующих ограничителей либо даже снять часть из них. В результате жизнеспособность системы хотя бы временно восстанавливалась, а необходимость более радикальных перемен на какое-то время откладывалась.
Такие реформы, например, сыграли важную роль в истории России и Германии, повышая их способность к адаптации.
В ходе революций кризис государственной власти находит проявление прежде всего в кризисе конституционного строя. И в связи с этим надо сделать два важных уточнения.
1. Само понятие конституционной системы должно трактоваться расширительно. Конституционная система это не просто Основной закон как таковой.
Разумеется, он важен. Но еще важнее существующее в обществе понимание если не справедливости, то, по крайней мере, предопределенности, легитимности установленного порядка вещей прежде всего организации власти и воспроизводства отношений собственности. Иными словами, речь не должна сводиться к писаной конституции.
Конституции может просто не быть примером чего является Великобритания, но именно конституционный вопрос стоял в центре двух английских революций XVII в. ив ходе последующих политических реформ.
Кризис конституционного строя и борьба за новый строй по-разному проявляются в разных революциях. Это может быть борьба под лозунгами традиционной системы ценностей, как было в Англии середины XVII в. Это может быть борьба за идеальный (освященный разумом) порядок организации политической власти, примером чему стала Франция конца XVIII столетия.
Словом, формы здесь могутбыть различны, но суть процессов остается схожей речь идет о поиске новой легитимности режима, который был бы признан или мог бы быть навязан силой.
2. Совершенно особым является вопрос о формировании и развитии конституционной системы непосредственно в годы революции. Именно здесь тезис о слабости государства оказывается ключевым для понимания происходящих событий.
Слабость государства в условиях революции проявляется в целом ряде особенностей развития революционного общества особенностей, достаточно типичных для любых революций, в какую бы эпоху они ни совершались. Среди наиболее универсальных проявлений слабости государственной власти можно выделить следующие:
постоянные колебания экономического курса. Революционная власть находится под непрекращающимся давлением с различных сторон, и чтобы выжить, ей нужно беспрестанно маневрировать между разными силами и группами интересов;
возникновение множественности центров власти, конкурирующих между собой за доминирование в обществе. Двоевластие термин, вошедший в отечественную политическую лексику на фоне опыта Февральской революции 1917 г., на самом деле характеризует любую великую революцию.
Центров власти может быть и несколько. Причем предельным, хотя и не единственным, типом конкуренции центров власти является гражданская война;
отсутствие сложившихся политических институтов, поскольку старые вскоре после начала революции оказываются разрушенными, а новые еще только предстоит создать. В результате функции политических посредников могут выполнять самые разнообразные, стихийно возникающие организации и институты;
соответственно, отсутствие сколько-нибудь понятных и устоявшихся правил игры. Процедуры принятия решений властью не являются жестко установленными.
Принятые решения далеко не всегда исполняются, а даже когда исполняются, трактуются весьма субъективно.
Общая черта революций с точки зрения конституционно-правового процесса состоит в резком усилении роли социально-политической борьбы, постоянно меняющейся в зависимости от баланса социальных сил. В этих условиях борьба за восполнение тех илииных пробелов в конституции становится особенно острой, поскольку выражает столкновение различных социальных сил, выступающих за прогресс или регресс демократических преобразований1.
На эту же черту конституции обращали внимание многие революционеры, причем в некоторых случаях выводя такую трактовку за рамки собственно революции и применяя ее ко всей эпохе революционной борьбы трудящихся.
Наиболее ярким примером такого подхода служит знаменитая речь Ф. Лассаля О сущности конституции, в которой он за действительную конституцию страны выдает существующее в стране фактическое соотношение сил, тогда как писаная конституция именуется им не иначе как листком бумаги. Эти позиции, естественно, разделяли В.И.
Ленин и его соратники. А еще ранее схожие соображения высказывал М. Робеспьер.
Хотя, разумеется, подобная оценка ситуации характерна лишь для периода острой социально-политической и экономической нестабильности, каковым и является революция.
Опыт революций прошлого позволяет также утверждать, что на разных этапах революции по-разному дают о себе знать конституционные проблемы проблемы организации государственной власти. Вначале, когда у власти находится раннее революционное правительство (умеренные), в обществе и во власти господствует представление о возможности и даже неизбежности быстрого утверждения нового общественного порядка, основанного на разумных и общепризнанных принципах.
Затем, на радикальном этапе, когда в центре внимания стоит вопрос удержания власти и недопущения победы контрреволюции, реальная правовая база уступает место политической целесообразности, а последняя, по существу, сводится к поиску баланса прореволюционных сил, который не может быть устойчивым. Наконец, на завершающей фазе революции (термидор) происходит выстраивание нового правового порядка, который
всегда характеризуется доминированием авторитарных тенденций и в большинстве случаев сменой конституции.
Посмотрим теперь, как перечисленные особенности революционного развития общества применимы к недавней истории современной России.
Глубокий, системный характер российских преобразований никем не подвергается сомнению. Возникает необходимость решения сложного комплекса задач, которые редко переплетаются в одной стране в одно и то же время.
В ходе социально-экономической трансформации 8090-х гг. практически одновременно приходилось осуществлять коренные изменения в отношениях собственности и проводить соответствующие институциональные реформы, радикально менять конституционнополитическое устройство страны, трансформировать доставшуюся в наследство от индустриализации структуру народного хозяйства, решать задачи макроэкономической стабилизации.
Известно, что власть в СССР отличалась исключительной стабильностью и силой, способностью навязывать свои интересы как собственному народу, так и народу многих зарубежных стран. В результате общественное мнение страны было склонно скорее переоценивать возможности своего государства, чем недооценивать их.
Кроме того, с конституционно-правовой точки зрения, правительство не только в СССР, ной в посткоммунистической России было и остается чрезвычайно мощным, обладая правами, значительно превосходящими полномочия правительств других демократических (а формально и не только демократических) стран.
Сила и жесткость власти в СССР, устойчивость советской политической системы создали иллюзию ее незыблемости не только среди отечественных обществоведов (что вполне естественно), ноиу значительной части западных аналитиков. Возможность радикальных сдвигов, революционных потрясений большинство исследователей связывали со слаборазвитыми или среднеразвитыми странами Азии и Африки, но никак не с Советским Союзом.
Именно так оценивал ситуацию и перспективы ее развития, например, С. Хантингтон, выделяя СССР и США как страны наиболее устойчивого, наиболее стабильного типа. Это стало своеобразной методологической традицией, которая в дальнейшем воспроизводилась в работах многочисленных авторов политологов, экономистов, да и собственно советологов вплоть до 1989 г.
Государственная же власть России конца 80-х и 90-х гг. XX в. с очевидностью являлась слабой. Поразивший страну затяжной финансовый кризис (прежде всего связанный с падением в первой половине 80-х гг. мировых цен на нефть, но не только с ним) существенно сузил поле возможного маневра коммунистических властей1. На фоне финансового кризиса дало о себе знать усложнение социальной структуры общества, все более уходящего от традиций индустриализма. Быстро формировались новые группы интересов, возникали противоречия между ними.
На естественное для централизованной индустриальной экономики расхождение интересов отдельных отраслей накладывался конфликт между рентабельными и нерентабельными предприятиями но уже в рамках одной отрасли. Усиливались расхождения интересов между отдельными союзными республиками и регионами. Назревал конфликт между окрепшей региональной и слабеющей центральной (союзной) политической элитой.
Начались расколы внутри самой номенклатуры как реакция на чрезмерную стабильность кадровой политики 70-х начала 80-х гг., когда движение кадров было практически заморожено. Все это формировало исключительно конфликтную и потенциально малоуправляемую социальную среду.
Дальнейшее развитие продемонстрировало реальное отсутствие консенсуса относительно базовых принципов, направлений развития общества. Ранее всего проявился непримиримый характер представлений элит разных союзных республик относительно искомого, желаемого послереформенного устройства страны. Балтийские республики стремились к формированию современных рыночных демократий западного типа, к этому же склонялись Россия, Украина и Армения.
Среднеазиатские лидеры тяготели к сохранению status quo, т.е. неокоммунистической системы с более сильным национальным компонентом. Отдельные республики не имели достаточно выраженной позиции.
Результатом всего этого стал распад СССР и возникновение 15 независимых государств.
Далее с аналогичными проблемами столкнулась Россия, однако противоречия здесь имели не столько территориальный, сколько социальный характер. Это, разумеется, отодвигало опасность дезинтеграции страны, но отнюдь не делало конфликт менее острым. Наиболее отчетливо эти проблемы проявились в ходе осуществления экономических реформ, каждый шаг на пути которых наталкивался на противодействие. Чтобы экономические реформы были успешными, требуется не только хорошо проработанный план, но государство, которое готово и способно этот план осуществить1.
В этом тезисе сформулирована наиболее существенная проблема, с которой сталкивается правительство, проводящее экономические реформы в условиях революции.
В результате складывается ситуация постоянной борьбы за конституционные ценности. В разные периоды 90-х гг. (соответственно, в разные периоды современной российской революции) эта борьба приобретала острые формы то вооруженного противостояния, то затяжных позиционных парламентских боев.
Поиск механизмов разрешения социальных конфликтов находил непосредственное проявление и в динамике конституционного творчества. Для российского конституционализма особенно характерны противоречия, которые присущи процессу модернизации: между правом и необходимостью быстрых социальных изменений; между нововведенными экономическими институтами и необходимостью концентрации власти для обеспечения направленности реформ; наконец, между классическими западноевропейскими конституционными моделями и автохтонными формами политического развития2 эти слова как нельзя более точно выражают сущность борьбы вокруг конституции, свойственной не только современной России, но и вообще полномасштабной социальной революции.
