Возможен ли выход из кризиса
Более того, кризис 1998 года при всех его негативных последствиях способствовал частичному восстановлению конкурентоспособности российской продукции, если не на внешнем, то хотя бы на внутреннем рынке, - отсюда рост промышленного производства в 1999 и 2000 году. Однако финансовая политика правительства в 1999 и 2000 году направлена, с одной стороны, на ужесточения в налоговой сфере (что, безусловно, правильно, так как способствует нормализации бюджетных отношений), и, с другой стороны, на контроль за курсом национальной валюты и недопущение ее девальвации (что объяснимо с точки зрения поддержания возможностей импорта, но совершенно неразумно с точки зрения развития экспортноориентированных производств).
Поэтому можно согласиться с мнением, согласно которому политика правительства в целом остается неизменной, а позитивные последствия девальвации и высоких цен на нефть в 1999 году окажутся недолговременными30.
В-четвертых, последнее десятилетие прошло в России под знаком полного пренебрежения к развитию национальной науки и интеллектуальному потенциалу нации в целом, хотя любое догоняющее развитие в постиндустриальную эпоху возможно лишь в условиях востребованное(tm) квалифицированного труда. Известно, что в США в 1995 году неквалифицированные работники составляли не более 2,5 процента рабочей силы; в России сегодня их доля не опускается ниже 25 процентов. Доля расходов на образование в бюджете Соединенных Штатов (превосходящем российский в 20 раз) превышает отечественный показатель в 2,5, а на здравоохранение - почти в 6 раз.
К 1997 году уровень затрат на финансирование научной сферы в России сократился более чем в 7 раз по сравнению с 1990 годом, а доля расходов на НИОКР составила 0,32 процента ВВП при пороговом значении этого показателя в 2 процента ВВП. С 1985 по 1997 год из научной сферы ушли 2,4 млн. человек, подтверждая тот очевидный факт, что нематериалистическая мотивация, столь распространенная в советском обществе, не являлась прочной и была преодолена при радикальном столкновении с экономической реальностью. Численность работающих по специальности научных кадров находится сегодня на уровне первых послевоенных лет, а выезд научных работников за рубеж в отдельные годы достигал 300 тыс. человек в год.
Потери, вызываемые утечкой за рубеж интеллектуального капитала, составляют, по различным оценкам, от 60-70 млрд. долл. за весь период реформ до 45-50 млрд. долл. в год31. Однако даже при таком сокращении людского потенциала фондовооруженность российских ученых остается на уровне 8-9 процентов фондовооруженности американских и немецких исследователей.
Таким образом, надежды относительно возможного прорыва России в некое неоиндустриальное будущее на основе использования существующих в стране высоких технологий выглядят совершенно нереалистичными.
И, наконец, в-пятых, государство, которое в большинстве догоняющих стран играло позитивную роль, концентрируя усилия на наиболее приоритетных направлениях, в сегодняшней России демонстрирует абсолютную неспособность к подобной конструктивной политике. Если мы обратимся к японскому или корейскому опыту, то увидим, что государство, с одной стороны, стимулировало приобретение отечественными компаниями зарубежных технологий и патентов и развитие на данной основе собственного производства и, с другой стороны, поддерживало продвижение продукции национальной промышленности на внешние рынки.
Ни того, ни другого не делает российское правительство. Наибольшие льготы в период реформ получили компании, импортировавшие в страну товары широкого спроса, включая даже алкогольные напитки, или вывозившие природные ресурсы, такие, как нефть или алюминий. Государство не оказывает поддержки иностранным компаниям, переносящим производственные операции на территорию России; оно создает льготные условия для отечественных товаропроизводителей, выпускающих заведомо худшую продукцию.
Иными словами, государственные интересы рассматриваются в нашей стране как интересы той группы лиц, которая стоит у руля власти, и это также существенным образом препятствует проведению успешной политики догоняющего развития.
Подытоживая, следует отметить, что Россия представляет собой сегодня страну с достаточно универсальным, но безнадежно устаревшим производственным потенциалом, гигантскими природными богатствами, широким внутренним рынком и достаточно квалифицированной рабочей силой. Однако, к сожалению, в той или иной мере все положительные черты России как перспективной хозяйственной системы так или иначе связаны с ее прошлыми, индустриальными успехами, а все негативные, концентрирующиеся вокруг дефицита необходимых инвестиций, - с отсутствием постиндустриального опыта. Вывод, который следует сделать в подобной ситуации, однозначен: Россия должна в ближайшей перспективе стремиться только к тому, чтобы стать развитой индустриальной страной, поскольку возможности быстрого вхождения в круг постиндустриальных державу нее полностью отсутствуют. Безусловно, придерживаясь стратегии развития, подобной осуществлявшейся в странах Юго-Восточной Азии, Российская Федерация может добиться в обозримом будущем значительных успехов, однако это не отрицает двух фундаментальных моментов, становящихся сегодня очевидными.
Во-первых, Россия не способна выйти из сложившейся ситуации, опираясь лишь на собственные силы, и должна максимально стимулировать приток иностранных инвестиций и технологий - даже в ущерб комплексу великодержавности. Во-вторых же, шанс занять место в списке стран-лидеров постиндустриального мира нами безвозвратно упущен и вряд ли в XXI веке мы сможем реально претендовать на подобное место.
Возможен ли выход из кризиса?
Кризис, в котором сегодня находится Россия, является гораздо более тяжелым, чем обычный финансовый кризис или традиционная промышленная депрессия. Страна не просто отброшена на несколько десятилетий назад; оказались обесценены все усилия, предпринимавшиеся на протяжении последнего столетия для того, чтобы обеспечить России статус великой державы. Констатация того, что страна сползает на позиции даже не третьего, а четвертого мира, копирует худшие образцы азиатского коррупционного капитализма и совершенно незаслуженно, можно сказать даже - ошибочно, представлена на саммитах большой семерки32, чрезвычайно болезненна для российской общественности.
Причем эта болезненность обусловлена не столько даже подчеркиванием резкого снижения экономического потенциала страны, сколько содержащимся в такой констатации выводом, что Россия более не имеет перспектив развития, приемлемых с точки зрения ее собственного общественного сознания33.
Выход из современного кризиса возможен только в том случае, если будут ясно определены его основные характеристики. На наш взгляд, в XXI веке России предстоит работать над тем, чтобы стать зрелой индустриальной нацией, в сознании которой будут укоренены принципы свободы и демократии. Нам предстоит наладить производство продукции, способной конкурировать с зарубежными образцами, активнейшим образом наращивать и раскрывать свой интеллектуальный потенциал.
Российскому обществу предстоит изжить в себе имперский комплекс и осознать себя равным среди других равных народов, составляющих человечество. В XXI веке Россия должна осуществить мощный индустриальный прорыв, и инструментами такого прорыва не в последнюю очередь станут хозяйственная открытость и активное привлечение в страну иностранных капиталов, но не как добытчиков местного природного сырья, а как создателей новых производственных мощностей, дающих работу людям, налоги - государству и бесценный трудовой опыт - подрастающему поколению.
Важнейшей функцией государства должно стать максимальное поощрение предпринимательской активности в производственной сфере; пока отечественные и зарубежные инвесторы не будут поставлены в равные условия, мы не добьемся качественного роста налоговых поступлений, не преодолеем криминальной связки представителей власти и руководства крупных национальных компаний. Нам следует прийти в конечном счете к естественной интеграции страны в систему мирового хозяйства, причем этот путь лежит через сокращение доли добывающих и ресурсных отраслей и повышения доли отраслей промышленности, производящих конечные потребительские товары. Именно ориентация на производство конкурентоспособных потребительских товаров, а не наращивание военных отраслей или обеспечение предприятий государственным заказом способна запустить в действие естественный механизм воспроизводства, основанный на платежеспособном спросе граждан. При относительной насыщенности потребительского рынка рост реальных доходов не стимулирует инфляцию, а дает импульс дальнейшему развитию производства; сокращение импорта позволит постепенно снижать курс рубля к доллару, не вызывая инфляции, наращивать экспортный потенциал страны.
В ближайшей перспективе товары массового спроса, производимые в России, должны заместить продукцию сырьевого сектора в качестве основной статьи российского экспорта.
Тяжелая промышленность в той ее части, которая ориентирована на производство неконкурентоспособных на мировом рынке средств производства, должна подвергнуться решительному сокращению. Государству категорически не следует финансировать разработку техники, в массовом масштабе производящейся за рубежом; поддержка должна быть направлена только на те цели и задачи, которые обещают дать явный технологический приоритет (космические исследования, нанотехнологии, компьютерное обеспечение и т. д.). Недопустимо удержание на плаву неэффективных отечественных компаний за счет государственного спроса.
От прямого дотирования сельскохозяйственных производителей вне зависимости от эффективности их производства необходимо перейти к политике централизованных закупок сельскохозяйственной продукции по ценам, обеспечивающим рентабельность аграрного сектора, с последующей продажей данной продукции перерабатывающим предприятиям по рыночным ценам.
Представляется, что на протяжении двух-трех десятилетий такая политика могла бы превратить Российскую Федерацию в сред-неразвитую промышленную страну, с уровнем валового национального продукта порядка 8 тыс. долл. на человека в год. Такая политика позволила бы сократить долю энергоресурсов и сырья в валовом национальном продукте и увеличить долю промышленных отраслей, производящих товары народного потребления.
Российская Федерация смогла бы, реализуя такую политику, перевооружить собственное производство, обеспечить новые технологические разработки в промышленности и сельском хозяйстве и избавиться от унизительной зависимости от импорта потребительских товаров и продовольствия. В более отдаленной перспективе хозяйственный комплекс России, как и большинства стран Восточной Европы, может трансформироваться в постиндустриальный.
Этот путь развития отнюдь не является трагическим и не умаляет исторической роли России и достоинства ее народа. На наш взгляд, выход из современного кризиса должен совершаться на путях естественной интеграции страны в мировое сообщество и постепенного повышения жизненного уровня граждан, без оглядки на утраченные элементы великодержавности.
Мы полагаем, что, пройдя в XX веке несколько революций, две мировые войны и бесчисленные внутренние конфликты, наш народ заслужил право на эволюционное поступательное развитие, ведущее к реальному хозяйственному и общественному прогрессу.
* * *
Россия привыкла быть одним из полюсов мирового противостояния. Когда сегодня говорят, что следует противостоять формированию однополярного мира, нужно иметь в виду неточность этой формулы: в формирующейся новой цивилизации, разумеется, будет существовать, и уже существует, противоположный полюс - полюс нищеты и упадка. И главная ошибка, которая может быть совершена нашей страной в новом столетии, заключается в возможности примкнуть к этому полюсу только для того, чтобы не быть одной среди многих, оказаться на его вершине.
Хотелось бы всеми изложенными здесь аргументами и фактами убедить читателя: такой шаг, если он будет сделан, может оказаться последним в истории некогда великой и могучей страны.
Заключение
Вот мы и оставили позади все тринадцать тем нашего лекционного курса, который, по-видимому, может вызвать неоднозначные, если не сказать - противоречивые, - впечатления. Дело в том, что в центр нашего внимания мы поместили не столько очевидные истины или вполне сформировавшиеся научные концепции, сколько ряд теоретических построений и гипотез, хотя и признанных в профессиональной среде, однако не до конца разработанных.
Изложенные автором в ряде статей и книг, в этом учебнике они сформулированы более доступно и популярно.
Во Введении мы отметили, что теория постиндустриализма никогда не была ни глубоко осмыслена, ни по-настоящему востребована ни в Советском Союзе, ни в новой России. Именно поэтому мы стремились показать в наших лекциях, что концепция постиндустриального общества отнюдь не исчерпывается положениями о перенесении акцентов с материального производства в сферу услуг или тезисами о доминирующей роли теоретического знания. Напротив, в данной теории заключен огромный внутренний потенциал, позволяющий не только ее совершенствовать, но и строить на ее прочной основе новые теоретические конструкции, одной из которых является концепция постэкономического общества. В отличие от многих социологических теорий, в том числе и от советской интерпретации марксизма, постиндустриальная теория открыта для диалога с оппонентами и содержит множество положений, роднящих ее с другими социальными учениями, оставившими не изгладимый след в интеллектуальной истории человечества.
Все это и обусловливает настоятельную, с нашей точки зрения, необходимость приобщения к ней и современным ее интерпретациям российской научной молодежи.
Более того, соответствующим образом модифицированная и переосмысленная, теория постиндустриализма может, на наш взгляд, стать прочным фундаментом формирующегося российского обществоведения. Для этого утверждения есть несколько серьезных оснований.
Во-первых, теория постиндустриального общества, изображавшаяся в свое время советскими партийными идеологами как узкая технократическая доктрина, развивалась и продолжает активно развиваться в качестве многоплановой социально-экономической концепции. То обстоятельство, что она сформировалась вокруг единого методологического принципа, не только не исключает, но предполагает ее широкий междисциплинарный характер.
Истоки постиндустриальной теории близки истокам социалистической мысли XIX века, а история ее развития сравнима по продолжительности с историей марксистской традиции, развивавшейся в Советском Союзе. Эта основательность концепции, ее, если так можно выразиться, освященность именами самых крупных социальных философов прошлого и нынешнего столетий является, на наш взгляд, важным фактором, способным привлекать внимание российских ученых, которые стремятся в творческом поиске опереться на прочные методологические основания.
Во-вторых, постиндустриальная концепция материалистична по своему характеру; она признает разделенность всей человеческой истории на три большие эпохи, что также роднит ее с марксистским подходом; в ее рамках прослеживаются причины и следствия глобальных революционных переходов между этими эпохами; и, наконец, в картине постиндустриального общества можно легко увидеть некоторые черты коммунистического общественного устройства, каким оно представлялось основоположникам марксизма. Таким образом, между марксистской и постиндустриальной традицией существует тесная взаимосвязь; сам Д.Белл в Предисловии к российскому изданию Грядущего постиндустриального общества пишет: ...но я вовсе не антимарксист... я бы скорее назвал себя постмарксистом, в том смысле, что я воспринял достаточно много марксистских представлений о социуме1.
На наш взгляд, эта взаимосвязь должна способствовать усвоению данной концепции в рамках постсоветского обществоведения.
В-третьих, исследователи, работающие в русле постиндустриальной доктрины, обращаются в первую очередь к анализу социальных проблем, пренебрежение к которым - как в теории, так и на практике - является в сегодняшней России предельно очевидным. Явным диссонансом распространившимся у нас в последние годы рыночным концепциям звучит положение о том, что становление нового общества как социального целого связано с решительным преодолением того состояния, в котором человек не воспринимает себя активным носителем своих собственных власти и богатства, а чувствует себя усовершенствованной вещью, зависимой от внешней силы, определяющей смысл его жизни2.
Теоретики постиндустриализма констатируют, что современные общества ищут лидерства не через наращивание массового производства благ, а через максимальное развитие (и максимальное использование) своего человеческого потенциала, стремятся заместить экономизи-рованные ценности и приоритеты ценностями и приоритетами со-циологизированными. Дополнительно говорить о важности и приемлемости такого подхода для России, на наш взгляд, просто излишне.
Глубокое знакомство с постиндустриальной теорией представляется сегодня вполне своевременным. Работы ее последователей содержат в себе обобщение многочисленных данных о нынешних тенденциях в развитии западных обществ и о последствиях такого развития для других стран и народов.
В трудах представителей данной научной школы находит, на наш взгляд, наиболее адекватное отражение опыт передовых стран; следовательно, их внимательное прочтение способно помочь нам ответить на вопрос о том, какие перспективы могут ожидать нашу страну в XXI веке.
Однако основной задачей, которую мы ставили при подготовке данного курса, было не столько продемонстрировать достоинства постиндустриальной теории или обосновать возможности ее использования в российском обществоведении, сколько отметить существенные отличия современного нам мира от того, каким он был во времена формирования постиндустриальной доктрины.
В наших лекциях мы стремились показать, что в последние годы явления, представлявшиеся прежде простыми и понятными, обретают новую глубину, а для их объяснения оказываются недостаточными традиционные экономические и социальные теории. Мы обращали внимание на то, что технологический прогресс, рассматриваемый обычно в качестве предпосылки создания более экономных и быстродействующих производств, в качестве базы для развертывания информационной революции, приводит в то же самое время к далеко не столь очевидному, но гораздо более масштабному изменению, освобождая мир от традиционных форм частной собственности и наделяя человека невиданными ранее степенями свободы. Мы отмечали, что модификация мотивов и стимулов человеческой деятельности, никем не оспариваемая в последнее время, является в гораздо меньшей мере частной проблемой оптимизации производственных и сервисных компаний, но в гораздо большей служит предпосылкой преодоления эксплуатации человека человеком и основой становления социальных отношений постэкономического общества.
И наконец, мы подчеркивали, что изменение современного производства - как под воздействием новых технологий, так и в связи с изменяющимися предпочтениями потребителей, - в совокупности с формированием принципиально новой структуры потребностей, не столько приводит к смене маркетинговых парадигм, сколько радикально трансформирует всю систему организации обмена и знаменует собой переход от традиционного рыночного хозяйства к некоему подобию даро-обмена, устраняющему действие закона стоимости. На этих примерах мы стремились показать, насколько богатое и новое внутреннее содержание скрывается за малоизменившимся внешне обликом постиндустриальной цивилизации.
Более того, если все эти явления могут казаться выписанными в наших лекциях излишне рельефно для современной реальности, то глобальные социальные процессы, возникшие и развившиеся на протяжении последних тридцати лет, уже не могут игнорироваться никаким непредвзятым исследователем.
Поверхностный взгляд на постиндустриальную действительность свидетельствует о том, что развитие информационной экономики создает предпосылки для беспрецедентного технологического прогресса, за которым следует экономический бум и невиданное процветание развитых стран. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что эти процессы, приводящие, с одной стороны, к максимальному раскрепощению творческих личностей и впечатляющему росту их материального благосостояния, становятся, с другой стороны, базисом для обострения противоречий между теми, кто способен к усвоению и использованию информации и знаний, и теми, кто пока еще лишен такой возможности. Как следствие, возникает новая социальная группа, в полной мере пользующаяся плодами новых технологических достижений, и масса, отчужденная от всех материальных успехов общества; формируется разделенное общество, чреватое новым классовым конфликтом.
Само это противостояние, в отличие от прежних, проявляется не только на объективном, но и на субъективном уровне; составляющие его стороны оказываются несопоставимы не только по доле в общественном достоянии, но даже по целям, которые их представители ставят перед собой. В современном, внешне благополучном обществе зреет опасный конфликт, рецептов разрешения которого не знает сегодня ни одна социальная теория.
Поверхностный взгляд на современный мир свидетельствует о нарастающей глобализации экономики, взаимопроникновении информационных, торговых и инвестиционных потоков, нарастающей мобильности населения. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что эти процессы, приводящие, с одной стороны, ко все более тесной интеграции постиндустриальных стран и все более интенсивному проникновению их корпораций на периферию развитого мира, выступают, с другой стороны, предпосылкой для формирования самодостаточной системы, способной в пределе обходиться без тех ресурсов и возможностей, которые предоставляет ей остальной мир.
Современная цивилизация, кажущаяся как никогда ранее взаимосвязанной, оказывается резко разделенной; сегодня в западной литературе все чаще признается, что даже в условиях холодной войны целостность мира казалась гораздо более ощутимой, нежели ныне. Формирование нового однополярного мира создает иллюзию автономности развитых стран, однако в то же время порождает множество проблем - экономических, социальных, экологических и этнических, - которые могут трансформировать эту пока еще автономную постиндустриальную общность в автаркическую и способствовать подлинному расколу цивилизации - самому опасному социальному феномену, с которым человечество может столкнуться в наступающем столетии.
Мы обращаем на эти обстоятельства столь пристальное внимание, чтобы подчеркнуть: цивилизация XXI века будет существенно отличаться от того мира, в котором мы привыкли жить. И основные отличия будущего и прошлого социальных состояний будут заключаться отнюдь не в беспрецедентном развитии технологий или выходе человечества в космос, как это виделось в середине нашего столетия многим фантастам. Сегодня мир переживает период глобальной неустойчивости, но вызвана она в первую очередь не быстротой технологических перемен или формированием нового баланса сил на мировой арене.
Важнейшей причиной новых социальных противоречий и проблем является изменение самого человека, характеристик его личности, его мотивов и стремлений, целей и идеалов. На наших глазах происходит становление личности постиндустриального типа, и анализ именно этого процесса является, на наш взгляд, важнейшей задачей современной социологической науки. Мы не можем сейчас знать, сколь далеко зайдет в будущем пересмотр фундаментальных истин традиционной социологии, однако уже сегодня ясно, что в связи с новыми социальными процессами изменятся наши взгляды на сущность и природу эксплуатации, наше отношение к проблемам неравенства, наше понимание природы приобретенных и наследуемых социальных факторов и многое другое.
Обобщая все сказанное, мы должны быть внутренне готовы к тому, что в более или менее отдаленном будущем могут господствовать совершенно отличные от нынешних представления о целесообразности и свободе, справедливости и равенстве.
Между тем сегодня, как и в любые переломные моменты истории, не следует забывать, что неустойчивость переживаемой человечеством ситуации свидетельствует, помимо прочего, о начале формирования нового стабильного мирового порядка, новой цивилизации, важнейшие принципы которой, однако, по-прежему остаются для нас неизвестными. Поэтому в ближайшем десятилетии будут залкладываться основы новой, ориентированной в будущее социологической теории.
И те, кто займется этой работой, должны преодолеть в себе как груз прошлого, так и фетиш нынешнего момента. Тогда откроется новый взгляд на тенденции, способные содержать в себе начала новой реальности, а затем прояснятся и сами структурные элементы зрелого постиндустриального общества, пока все еще находящегося в стадии формирования.
В этой связи задачи современной футурологии гораздо более сложны, чем три десятилетия назад. Если пророки постиндустриализма основывали свои концепции на тщательном обобщении фактов, подтверждающих тенденции, возникшие в развитых странах в первый послевоенный период, отмеченный наивысшей внешней и внутренней стабильностью западного мира, то теперь исследователи сталкиваются с необходимостью оценки явлений, характеризующих эпоху, начавшуюся после 1973 года и представляющую собой фактически непрерывную цепь кризисов и потрясений. При этом ошибки, которые могли быть допущены основоположниками постиндустриальной теории в оценке перспектив развития цивилизации, вряд ли способны были стать фатальными, так как в мировом масштабе существовали различные политические блоки, отдельные регионы планеты обладали относительно независимыми друг от друга хозяйственными системами, а мировая экономика в целом, пусть и подверженная циклическим кризисам, характеризовалась высокой степенью саморегулируемости.
Сегодня же ситуация представляется радикально иной: стремительно формируется однополярный мир, разрыв между уровнями развития отдельных регионов быстро растет, а непредсказуемость хозяйственных процессов превосходит, пожалуй, лишь непредсказуемость оценок таковых со стороны экономистов и социологов. Поэтому задача создания целостной доктрины происходящих перемен, а в более отдаленной перспективе - и завершенной теории возникающего социального порядка, является сегодня актуальной как никогда.
Ни вчерашние, ни сегодняшние теоретики не смогли и не смогут создать эти концепции, так как и вчера, и сегодня остаются справедливыми слова, сказанные О.Бланки полтора века тому назад : Никто не знает, и никто не хранит тайну будущего... безумцы те, кто думают, что имеют у себя в кармане подробный план этой неизвестной земли.... Возможно, что какой-то вклад в создание новых теорий внесут те, кто только что перелистнул эту последнюю страницу нашего учебника.
Возможно, однако, что и они лишь напишут новые учебники, которые с благодарностью прочтут те, кто пойдет дальше по пути новых открытий; но даже такой результат можно будет считать одним из тех незаметных, но по сути своей абсолютно необходимых шагов, которые в своей совокупности и составляют путь нашей науки.
