Наставления вступающему на Путь Воина
Данный перевод представляет собой завершающую часть своеобразной самурайской трило--гии. Первая книга Хагакурэ выражает фундаментальную и в некоторых отношениях даже крайнюю точку зрения о Пути Воина.
Во второй Идеалы самурая собраны высказывания и сочинения самих воинов по вопросам, порой отличающимся друг от друга как день и ночь, охватывающие период в 400 лет.
И вот, наконец, Будосёсинсю (кодекс самурая) книга, которую по образу мысли можно считать канонической и которая была самой популярной в среде военного сословия в последнюю эпоху правления сё-гунов в Японии. Писавшие и читавшие все эти книги были людьми осмотрительными.
Общественный уклад времени требовал от них несравнимо большей в сравнении с нами серьезности и разборчивости в принятии повседневных решений.
Они не могли позволить себе ни малейшей фривольности, они имели идеалы, и вопрос быть или не быть зачастую зависел от того, насколько в своей жизни они следовали этим идеалам. Почему же мы должны тратить время на постижение идей далекой эпохи, столь отличной от нашей; Ведь в нашем обществе нетдаймё, которым можно было бы служить верой и правдой, едва ли нам на улице попадется разбойник с длинным мечом в четыре фута, и уж определенно не найдется среди нас ни одного сумасшедшего, который с готовностью умер бы за чьи-то рисовые земли.
Причин тому можно указать три. Во-первых, нами движет чисто научный интерес.
Мы не сможем ни понять мысли и цели самураев, ни оценить их победы и неудачи, если не будем читать и пытаться проникнуть в то, что говорили они сами.
Падение замка какого-нибудь полководца для нас всего лишь очередная проигранная битва до тех пор, пока мы не прочитаем прощальное письмо полководца к своему сыну, в котором разъясняется, пусть и несколько идеалистично, почему замок должен погибнуть, и полководец вместе с ним. Взглянув на завещание даймё своим сыновьям, мы сможем постичь причины долголетия клана.
Давайте же смотреть не только на внешний ход истории, выражающийся в политических мероприятиях и сражениях, но и внутрь, в ее сокровенное. Во-вторых, хотя военное сословие исчезло под натиском меркантильности и алчности, его философия, тем не менее, продолжает питать сознание японцев и сегодня.
Она проявляется на самых разных уровнях, но определеннее всего в мире бизнеса. Это могут подтвердить те, кто работал в японских компаниях.
Некоторые из них, быть может, даже скажут, что властители японской индустрии исполнены философии воина, которая по-прежнему является ключом к пониманию японского общества и уж точно его экономических достижений и успехов. Поэтому, несомненна и социологическая ценность данных сочинений.
Наконец, последнее и самое важное.
Наверняка многие из нас склонны чувствовать, что в мире японского самурая, в его отношении к жизни было нечто, если и не превосходящее наше понимание окружающей действительности, то несомненно такое, чего мы лишены. Можно ли это нечто перевести на другой язык? Со всей определенностью утверждаем, что можно.
Более того: приложив незначительные усилия, мы можем провести параллели и с нашими собственными духовными исканиями, и даже с конкретной ситуацией современности.
Тем людям есть что сказать нам. Мы страстно цепляемся за свои золотые цепи и электронику, но при этом нас подтачивает ощущение невероятной убогости наших взглядов на то, какими мы можем быть и какие мы есть.
Разве мы на самом деле довольны жизнью потребителей? Способны ли мы на что-нибудь кроме как делать деньги?
Самураи разбирались в ценностях и основой их идеалов была уверенность в том, что жизнь слишком дорога, чтобы тратить ее на служение собственному вещизму и жадности. Уже вскоре после смерти Дайдодзи Юдзана в 1730 г. рукописные копии Будосёсинсю разошлись по многим кланам. Впервые кодекс был опубликован ксилографическим способом кланом Мацусиро в 1834 г., и какое-то время этот вариант считался единственным сохранившимся.
Однако в 1943 г. появилась версия Фу-рукава Тэсси, которую сочли более близкой к оригиналу. Два текста различаются в основном построением материала, но в варианте Мацусиро смягчены или же вообще убраны некоторые наиболее радикальные установки.
В основу нашего перевода легла версия Фурукава. Пользуясь случаем, я хотел бы искренне поблагодарить профессора Нобуру Хирага, руководившего моей работой на начальном этапе, чьи невысказанные слова часто наиболее прямо указывали на то, что под рукой; Джона Сискоу, который прочел перевод в рукописи и, как всегда, помогал мне не упустить за деталями целого; Гарри Хаскинса, чье вдохновение было поистине бесценным и который иллюстрировал книгу; Тома Левидиотиса, являющегося духовным кагэму-ся всех переводов и особенно мою жену и детей за их беспредельное терпение и стойкость.
Вина за все возможные ошибки лежит исключи тельно на мне. Уильям Скотт Уилсон Кросс-Крик 9.2.83 Когда подлинная доблесть проявлена, предназначение воина выполнено полностью и слова замирают на устах
Обстановка Между коммерческим центром Нагоя и горой Ибуки лежит широкая долина Сэкигахара. Сегодня она покрыта садами и рисовыми полями, ее огибает шоссе Мэйсин, соединяющее Нагою с Осакой.
Осенью над долиной собирается густой туман, затрудняющий видимость, а со стороны гор дуют холодные ветры. В октябре 1600 г. на окутанных туманом полях Сэкигахара произошла битва, сделавшая Токугава Иэясу безраздельным владыкой Японии и определившая судьбу страны на 250 лет вперед.
Период внутренних войн и раздоров, длившийся долгие и долгие десятилетия, закончился.
Япония смогла, наконец, восстановить силы и развивать экономику. На протяжении двух с лишним столетий сёгунат Токугава оставался самой значительной политической силой в государстве. При этом сёгуны прекрасно понимали, что политическая гегемония без экономической невозможна, и потому укрепляли свое могущество всеми возможными способами.
Вскоре после сражения при Сэкигахара земельные владения многих местных феодалов были частично или полностью конфискованы.
В результате около 500000 самураев лишились средств к существованию и стали ронинсши, воинами, потерявшими господина. Уже к 1615 году центральные власти и местные даймё осознали необходимость развивать приносящие неплохой доход производства.
Так в хозяйствах, прежде занимавшихся только рисоводством, стали выращивать также хлопок, табак и чай, а замки, являвшиеся ранее лишь символами политического могущества, быстро превратились в торговые города, в которых ширилось производство изделий из глины, бумаги, тканей и сакэ.
Вместе с тем стало обычным делом переселять воинов с их земель традиционного места проживания, с которым самураев связывали и классические обязанности, и корни в города и платить им жалованье, как чиновникам. Беда состояла только в том, что в городах самураям было нечего делать.
Воины поначалу с удивлением, а потом и с негодованием наблюдали, что благосостояние и роль в обществе торгового сословия все возрастают, в то время как сами они с каждым годом утрачивают прежнее положение, а их содержание остается фиксированным. И сёгунат, и местные даймё понимали все эти проблемы.
В конечном счете страной правило военное сословие, и никто не ставил под сомнение необходимость сохранения боевого духа. Но, с другой стороны, в государстве царил мир, и ремесло самурая а уж тем более ронина оказалось невостребованным. Решение вскоре было найдено в традиционных ценностях военного сословия.
Воин соединяет в себе два начала: боевой дух и ученость. Этот идеал пришел в Японию из Китая.
В то же время нужно признать, что для его утверждения имелись и национальные предпосылки. И сёгунат, и местные даймё заговорили о ценности образования: самураям старались найти занятие в центральных и местных государственных учреждениях. Служить (сабурау отсюда и самурай) значило теперь владеть не столько мечом, сколько кистью. Однако, подобное решение проблемы таило в себе и трудности. Поколение тех самураев, что сражались на полях Сэкигахара, не умело должным образом ни писать, ни считать.
Более двухсот лет страну сотрясали почти непрерывные войны, и у простого воина не было времени на то, чтобы овладевать грамотой.
Молодое поколение довольно быстро освоило новое ремесло, но старые, закаленные в сражениях, но малограмотные воины по-прежнему презирали подобное занятие и смотрели на молодых с отвращением. Поэтому речь шла даже не о том, как воину стать чиновником или счетоводом, а о том, что тревожило уже многих о дальнейшей судьбе самурайского сословия.
Воин утратил опору, и его боевой дух начал сходить на нет. Муро Кюсо (1658-1734) писал: До недавних времен самураи ничего не знали о деньгах и жили скромно.
Я помню свою юность: тогда молодые люди никогда не говорили о ценах и среди них находились такие, кто краснел, слыша непристойные рассказы. Вот так за пятьдесят лет изменились устои.
Кюсо был не единственным, кого беспокоило то, что происходит с воинским сословием.
В конце XVII столетия к этому новому и день ото дня все более запутывавшемуся вопросу обращались многие мыслители, писатели, наставники школ. Одни полагали, что необходимо вернуться к древним воинским идеалам аскетизма, самодисциплины и готовности умереть; другие же уверяли, что в новых условиях самураям следует уделять больше внимания образованию и изучению истории.
Но и те, и другие в равной степени призывали воина осознать невозможность изменения сложившегося общественного порядка и поразмыслить о подлинном смысле своего существования. Автор История клана Дайдодзи восходит к XII в., к семье Тай-ра, хотя сама фамилия была принята лишь в XV в., когда в 1471 г. Исэ Таро, старший брат знаменитого Ходзё Соуна, взял себе имя по названию находившегося неподалеку от его резиденции храма Дайдодзи.
В 1604 г. клан по приказу самого Токугава Иэясу поступил на службу к Мацудайра Тадатэру, шестому сыну сёгуна. Ему служили и дед, и отец Юдзана.
Но в 1615 г. Тадатэру не послал вовремя войска на помощь своему отцу, осаждавшему замок Осака, впал в немилость и лишился своих владений. Так Дайдодзи стали ронина-ми.
Четырнадцать лет спустя родился Дайдодзи Юд-зан (1639-1730).
О его жизни мы знаем очень мало. Известно, что еще совсем молодым человеком он приехал в Эдо (сегодня Токио) и с 1658 по 1672 гг. изучал военную науку в школе Обата Кагэнори и Ходзё Удзи-нага, которые слыли величайшими стратегами своего времени.
Кагэнори (1572-1663) был полководцем клана Такэда во время решающих сражений за гегемонию в стране, а Удзинага (1609-1670) прославился на службе Токугава Иэясу. От своих учителей Юдзан почерпнул любовь не только к самурайским идеалам кровавого прошлого, но и к конфуцианскому учению, которое усиленно насаждал сёгунат и проповедовали многие мыслители.
Следуя примеру Кагэнори, Юдзан после учебы в школе много путешествовал по стране, проверяя свои силы и занимаясь преподаванием. Он служил клану Асано в Аки, клану Мацудайра в Этидзэне и клану Мацудайра в Айдзу. Именно тогда он воочию увидел, как мирная и сытая жизнь развращает умы молодых самураев, и начал серьезно задумываться над вопросами: что значит принадлежать к военному сословию?
Как должно вести себя самураю в эпоху мира и спокойствия?
Юдзан прожил 92 года и оставил после себя Будо-сёсинсю рассуждения на самые разные темы, в которых он попытался ответить на волновавшие его сердце вопросы. Эта книга стала, да и до сей поры остается в Японии самым популярным сочинением о духе Бу-сидо.
Материал Читая книгу, в первую очередь следует помнить, что она предназначалась молодому самураю, о чем говорит и ее название, Будосёсинсю (дословный перевод Наставления вступающему на Путь Воина). Ее основная тема как должен жить и поступать воин в мирное время.
Существовали специальные книги для даймё и полководцев, такие, как Коёгункан, а также сочинения по искусству фехтования и психологии, как, например Горинсё. Они создавались самыми разными школами.
Но Юдзана интересовали не вопросы стратегии и боевого искусства: подобные темы он считал уделом конкретных школ и учителей.
Он был ронином, и потому его едва ли можно упрекнуть в личной заинтересованности в благосостоянии и безопасности какого-то господина. (Возможно, именно этим объясняется широкая популярность его сочинения среди даймё всех рангов.) Юдзана беспокоила будущая судьба воинского сословия в целом. Он видел, как в жизни все большее место занимают материальное благополучие, мораль торговца, личная выгода и эгоизм.
Он видел, что та часть общества, которой в идеале предписывалось идти впереди и вести за собой остальных, постепенно исчезает.
Разрешение проблемы Юдзан, как о том говорит Будосёсинсю, видит в единении двух начал: индивидуальной и социальной морали, в обусловленности совершенствования личности сохранением стабильности в обществе. Его концепция перекликается с конфуцианским идеалом процветающего общества и государства, в котором стабильность и движение вперед опираются на хорошо прочувствованное и иерархически структурированное представление о морали каждого.
На самом простом уровне это означает, что человек, который хочет быть самураем, должен являться примером для своих друзей и семьи, а также для всего общества в целом. Внутренний крах приведет к краху внешнему, развращение духа выльется в развращение плоти и общества в целом.
Следует неустанно совершенствоваться, но и не забывать о том, что высокомерие ведет к самоуничтожению.
Идея глубокой взаимосвязи и взаимозависимости внутреннего и внешнего проходит сквозной нитью через всю книгу Юдзана. Ее можно считать сущностной составляющей этики Юдзана и исповедуемых им ценностей. Как достичь идеала? Юдзан уверен, что в основе всего лежат прагматизм и здравый смысл.
Если самурай начинает с того, что соединяет в себе оба начала боевой дух и ученость, он достигнет равновесия, необходимого для решения ежедневно встающих перед ним вопросов.
Подобное упражнение поначалу становится достоянием мысли, затем действия и, наконец, самой воли. Книга призвана вести начинающего воина по этому пути.
Прагматизм Юдзана удивительным образом контрастирует с концепцией его современника Ямамото Цунэтомо, автора Хагакурэ, для которого нормативность поведения определяется мгновенной интуицией и совершенно иной оценкой преходящего. Юдзан говорит о долгом восхождении и силе устоев, Цунэтомо о неповторимости момента и красоте разбившейся драгоценности. И Юдзан, и Цунэтомо задавались одним и тем же вопросом: Как мы живем, как мы умираем?
Самое замечательное, что они сходятся в главном решении о предназначении человека. Смысл существования определяется мыслью о смерти.
Требуется ли при этом осторожность?
Нам остается только читать и размышлять.
Если человек называет себя самураем и на поясе у него висит меч, он не имеет права забывать о боевом духе сражения. Когда не забывают о духе сражения, тогда помнят и о смерти
1. Помня о смерти, наполняешь жизнь смыслом Самурай должен прежде всего постоянно помнить помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги что он должен умереть. Вот его главное дело. Если он всегда помнит об этом, он сможет прожить жизнь в соответствии с верностью и сыновней почтительностью, избегнуть мириада зол и несчастий, уберечь себя от болезней и бед и насладиться долгой и счастливой жизнью.
Он будет исключительным человеком, наделенным прекрасными качествами. Ибо жизнь мимолетна и подобна капле ночной росы или утреннему инею.
Тем более такова жизнь воина. И если самурай будет думать, что можно утешать себя вечной мыслью о службе своему господину или о бесконечной преданности родственникам, случится то, что заставит его пренебречь своим долгом перед господином и позабыть о верности семье.
Но если самурай живет лишь сегодняшним днем и не думает о дне завтрашнем, если, стоя перед господином и ожидая его приказаний, он думает об этом как о своем последнем мгновении, а глядя в лица своих родных он чувствует, что никогда не увидит их вновь, тогда долг и преклонение будут искренними, а сердце его исполнится верности и сыновней почтительности.
Если же самурай не помнит все время о смерти, он будет беззаботен и неосторожен, он будет произносить слова, которые оскорбляют других, тем самым давая повод для споров. На слова могут и не обратить внимания, но если его упрекнут, дело может окончиться ссорой.
Когда самурай прогуливается в увеселительных местах среди толпы без должной осторожности, он может столкнуться с каким-нибудь большим глупцом и быть втянут в ссору еще прежде, чем поймет это. Тогда он может быть убит, имя его господина запятнано, а его родители и родственники осыпаны упреками.
Все эти несчастья происходят от того, что воин не помнит все время о смерти.
Тот же, кто не забывает об этом, будет, как и подобает самураю, тщательно взвешивать каждое слово и не будет вступать в бесполезные споры. Самурай никому не позволит заманить себя в ловушку, где он внезапно может оказаться в безвыходном положении, и потому избегнет мириада зол и несчастий. И знатные, и низкие, забывая о смерти, становятся склонными к излишествам в еде и вине, и погрязают в разврате.
Поэтому они преждевременно умирают от болезней печени и селезенки, и, даже еще будучи живыми, они становятся бесполезными, ибо болезнь лишает их существование смысла.
Те же, у кого перед глазами всегда лик смерти, сильны и здоровы в молодости. Они берегут себя, они умерены в еде и вине и избегают женщин.
И потому болезни не иссушают их, а жизнь их долга и прекрасна. Тот, кто живет в этом мире, может потакать всем своим желаниям: тогда его алчность возрастает, он желает того, что принадлежит другим, и не довольствуется тем, что имеет, становясь похожим на простого торговца.
Если самурай всегда смотрит в лицо смерти, он не будет привязан к вещам и не проявит нетерпения и жадности.
Он станет, как я говорил прежде, прекрасным человеком. Самурай должен всегда помнить о смерти. Ёси-да Кэнко в Цурэдзурэ-гуса говорит, что монах по имени Синкай имел обыкновение неподвижно сидеть дни и ночи напролет, размышляя о своем конце.
Несомненно, это очень удобный способ для отшельника, но не для воина. Ведь тогда воин должен был бы пренебречь своим долгом и отказаться от Пути верности и сыновней почтительности. Самурай должен постоянно отдавать себя и общественным, и личным делам.
Но когда бы у него ни появилось немного времени для себя, чтобы побыть в безмолвии, он не должен забывать возвращаться к вопросу о смерти и размышлять о ней.
Предание говорит, что Кусуноки Масаси-гэ* увещевал своего сына Масацура всегда помнить о смерти. Эти слова предназначены тем, кто хочет вступить на Путь Воина.
Кусуноки Масасигэ (1294-1336) один из самых знаменитых национальных героев Японии. 2. Не забывай о готовности к битве Того, кто хочет вступить на Путь Воина, никоща, ни днем, ни ночью, не покидает дух ожидания битвы.
Наша страна отличается от других тем, что здесь даже самый последний торговец, крестьянин или ремесленник неизменно носит на поясе меч, хотя бы старый и ржавый. Таков обычай народа Японии, исполненного воинственного духа.
Его определили боги, и он будет неизменен на протяжении десяти тысяч поколений. Как бы то ни было, но три сословия (крестьяне, ремесленники и торговцы) лишены внутреннего позыва к сражению.
Что же касается военного сословия, то даже низкий слуга, помощник или лакей всегда имеет при себе меч. Нет нужды говорить, что самурай никогда не расстается со своим мечом даже на мгновение.
Подлинный самурай всегда наготове: даже когда он принимает ванну, рядом с ним лежит деревянный меч.
Ибо самурай не имеет права утратить дух сражения ни на секунду. Даже в своем доме следует вести себя только так, а что уж и говорить о том, когда покидаешь его и отправляешься в чужие края.
Во время поездки самурай никогда не забывает о том, что может случиться что-нибудь неожиданное: по дороге или даже там, куда он направляется, он может столкнуться с сумасшедшим, пьяницами или другими глупцами.
Вот почему древние говорили: Выходя за ворота, самурай видит врага. Если человек называет себя самураем и на поясе у него висит меч, он не имеет права забывать о боевом духе сражения. Когда не забывают о духе сражения, тогда помнят и о смерти.
Самурай, надевающий меч, но забывающий о духе сражения, ничем не отличается от торговца или крестьянина в обличий воина. Эти слова предназначены тем, кто хочет вступить на Путь Воина.
3. В мирное время воину необходимо Учение Самурай по своему положению выше остальных трех сословий, он должен управлять людьми, а потому он обязан отдавать все силы Учению и глубоко понимать природу вещей. Самураи, рождавшиеся в эпоху войн, уже с 15-16 лет сражались наравне со взрослыми.
Поэтому к 12-13 годам они должны были уметь править конем, стрелять из лука и мушкета и владеть всеми боевыми искусствами.
У них не было времени на то, чтобы научиться как следует читать и писать. Вот почему многие из них были неграмотны и невежественны и не могли написать ни одного иероглифа.
Таких самураев в эпоху Сражающихся Царств (Период с середины XV до середины XVI вв.) было большинство. И дело не в том, что они не желали отдавать силы Учению или что их плохо воспитывали родители.
Просто они целиком посвящали себя Пути Воина. Ныне в нашей стране царят мир и спокойствие.
Тем не менее, самураю непозволительно пренебрежительно относиться к совершенствованию на Пути Воина. Но все-таки, в наше время самураи уже не идут в свою первую битву в возрасте 15 лет.
И потому, как только мальчику исполняется 10 лет, ему следует начинать читать Четверокнижие, Пятиканоние и Семь военных канонов (Четверокнижие: Великое учение, Срединное и неизменное, Луньюй и Мэн-цзы.
Пятиканоние: Книга перемен. Книга истории, Книга стихов. Книга ритуалов и Анналы Весен и Осеней) и упражняться в письме и каллиграфии.
В 15 лет самурай, когда у него прибавится сил и он окрепнет телом и духом, должен начинать овладевать стрельбой из лука, управлением лошадью и прочими боевыми искусствами. Вот как необходимо воспитывать сына в мирное время.
Невежество воина в эпоху войн еще можно извинить. Но в мирное время невежество и безграмотность непростительны для воина.
Их нельзя оправдать ни юностью, ни болезненностью детей.
Все дело в небрежности и беспечности родителей и, в конечном счете, в непонимании того, что значит подлинная любовь к своему ребенку. Эти слова предназначены тем, кто хочет вступить на Путь Воина.
4. Будь преданным родителям, даже плохим Тот, кто хочет стать самураем, обязан в первую очередь заботиться о том, чтобы должным образом исполнить свой сыновний долг перед родителями.
Человек, непочтительный к своим родителям, бесполезен, даже если он умен и образован, во всем превосходит других и обладает красноречием и красивой внешностью. В Бусидо очень важно различать корни и ветви и действовать соответственно. Тот, кто затрудняется отличить корни от ветвей, едва ли сможет постичь, что такое долг.
А того, кто не понимает, что такое долг, едва ли можно назвать самураем.
Умеющий различать корни и ветви поймет, что родители это корень его самого, а его тело это ветви плоти и крови родителей. Если человек хочет достичь высокого положения и при этом плохо относится к своим родителям, это значит, что он не различает корни и ветви. Далее, существует два уровня исполнения сыновнего долга.
Например, нет ничего удивительного в том, что сын неустанно исполняет свои обязанности перед любящими родителями.
Такие родители всегда искренне пекутся о своем ребенке, нежно и терпеливо воспитывают его. Они отдают свои с трудом заработанные средства на хорошее оружие, на седла, на упряжь для лошади и домашнюю утварь, они стараются, чтобы у сына всего было в достатке.
Они подыскивают сыну добрую жену, а, уходя на покой, оставляют ему все наследство.
В этом нет ничего особенного: ведь даже встречаясь с незнакомцем, мы, если незнакомец в чем-то помог нам, не можем остаться безучастными к нему и стараемся оказать ему поддержку, невзирая на то, станет об этом известно или нет. Мы отложим свои дела на потом и в первую очередь поможем ему.
Что же удивительного в том, что родители, искренне любя своего сына, делают для него все возможное? Сколь бы рьяно в таком случае сын ни исполнял свой сыновний долг, сделанного им всегда будет недостаточно.
Это лишь исполнение долга и в этом нет ничего, достойного похвалы. Однако, бывают и другие родители, лишенные чувства любви и нежности.
Когда они стареют и становятся дряхлыми, они лишь жалуются по всякому пустяковому поводу и ничего не оставляют сыну в наследство. Более того, они ставят своего сына в трудное положение, не понимая того, что просто вырастить хорошего сына уже достаточно.
Они беспрерывно жалуются на плохую еду и одежду и, как ни в чем не бывало, позорят своего сына перед людьми, говоря каждому встречному: Мы испытали столько трудностей и горя, а наш сын непочтителен и не заботится о нас, хотя мы уже совсем немощные. Почитать даже таких родителей, несмотря на то, что это трудно, искренне печалиться о том, что они стали немощными и дряхлыми, не пренебрегать ими и всегда исполнять свой сыновний долг перед ними вот что должен делать по-настоящему почтительный сын.
