Большая палка Чинь-чуаня
Этот урок и был настоящим. Если кто-то из монахов не сумел разглядеть это безмолвное учение, он не годится для дзэна.
Старший монах заслуживает 30-ти ударов.
Когда Тэ-шуань сумел заглянуть в истину дзэна, он тотчас же взял свой комментарий к «Алмазной сутре», который некогда считал неоценимым и совершенно необходимым, и бросил его в огонь. Когда манускрипт превратился в горстку золы, он сказал:
«Каким бы глубоким ни было ваше знание абсолютной философии, оно подобно волоску в безбрежности пространства. И каким бы значительным ни был ваш жизненный опыт, он подобен капле воды, упавшей в бездну».
Кооен Имакита, учитель Сен Сяку, сказал: «Даже миллион томов священных книг по сравнению с подлинным опытом просветления — это язычок пламени свечи по сравнению с солнечным сиянием».
Я не намерен расхолаживать вас в желании изучать буддизм по книгам. В настоящее время Запад нуждается в изучающих сутры и шастры и в постоянных учителях дзэна, подобных Е-шуаню.
Дзен Е-шуаня — как полная луна,
Чей бледный свет проникает сквозь тысячи миль.
Глупец закрывает глаза и не видит истины.
Звонок сзывает монахов,
Старый учитель уходит к себе.
Какая прекрасная картина дзэна!
Какой глубокий урок дзэна!
63. Большая палка Чинь-чуаня
Чинь-чуань опросил вновь прибывшего монаха, откуда он пришел. Монах ответил: «Из монастыря, что у Трех Гор».
Чинь-чуань спросил тогда: «Где было место твоего последнего уединения?» «У Пяти Гор», — ответил монах.
«Ты получишь тридцать ударов палкой», — сказал Чинь-чуань. «Чем я их заслужил?» — спросил монах. «Тем, что ушел из одного монастыря в другой».
НЕГЭН: Kогдa новый монах предстает перед монастырским учителем, последний обычно задает ему вопрос о том, откуда он. Монах, о котором идет речь, считал, что на этот вопрос он вправе отвечать так, как если бы, кроме него самого, это никого не касалось.
Его ответ: «У Трех Гор», «У Пяти Гор» не был названием определенных мест.
Монах должен оставаться в монастыре с 15 апреля по 15 июля, npeдаваясь медитации. В период между 15 июля по 15 октября он имеет право переходить куда угодно в поисках места своего следующего уединения, которое продолжается с 15 октября по 15 января нового года.
После чего он снова свободен и может перейти в любое другое место по своему выбору — вплоть до 15 апреля.
Этот монах был добросовестным и, вне всяких сомнений, соблюдал все эти правила. Он считал себя свободным в своих перемещениях в рамках существующих предписаний, но при всем этом он был монахом, а не бродягой.
Наши имена служат для того, чтобы дать нам возможность отличить нас друг от друга, и уж если кто-то называет себя каким-то именем он должен его придерживаться. Не существует безымянных лиц, как не существует безымянных мест, если такие вещи можно сравнивать.
Не цеплялся ли монах за воображаемую свободу?
Хотя целью Бодхисаттвы является достижение абсолютного освобождения, он очень суров по отношению к своим ученикам.
64. Самое удивительное
К Пай-чуаню пришел монах и спросил: «Что в мире удивительней всего?» «Я сижу на вершине горы», — ответил Пай-чуань. Монах почтительно сложил ладони рук и в этот момент Пай-чуань ударил его своей палкой.
НЕГЭН: Монах явился к Пай-чуаню в надежде услышать необычное или видеть какое-либо чудесное явление, но Пай-чуань принял его в пустой комнате. Неужто случайное замечание: «Я сижу на вершине горы» — и есть самое удивительное в мире?
В Седзо-ка или «Песне свершения» Иоки-Гийси говорит: «Когда попадают в сферу бесформенного, спрашивают Татасату (Тат-хагату?)».
Монах склонился перед новым Буддой, молитвенно сложив ладони, и в этот момент Пай-чуань ударил его, чтобы разрушить образ.
С вершины горы идут слова: не вожделеет мысль о покое и беспокойстве, поскольку просветленный чужд симпатий и антипатий. Все формы дуализма выдуманы невеждами. Они подобны призрачным цветам, тающим в воздухе. Зачем причинять себе беспокойство, пытаясь охватить их. Приобретение и утрата, правильное и ложное — долой это раз и навсегда.
Поздравляю вас!
65. Величайшая глубина Тао-ву
Тао-ву сидел на высокой скамье, погруженный в медитацию, когда к нему подошел монах и спросил: «В чем величайшая глубина учения?» Тао-ву поднялся со скамеечки для медитации и стал на колени со словами: «Вы пришли сюда издалека, но боюсь, я ничего не смогу вам ответить».
ФУГАИ: Осторожно, брат! Ты подвергаешься опасности утонуть в морской пучине.
НЕГЭН: Да, это правда. Этот монах не понимает, что ему грозит опасность, хоть он вот-вот уйдет под воду.
Сама атмосфера монастыря Тао-ву заключает в себе величайшую глубину дзэна, но монах эти вещи разделяет. Почему он не присоединился к группе медитирующих?
Сперва он, возможно, ничего бы и не увидел, но постепенно туман иллюзий растаял бы в теплых лучах солнца.
Учитель добр, но поскольку нет в учении ни высшего, ни низшего, нет ни поверхности, ни дна, он ничего не мог показать монаху.
ГЭНРО: Я бы сказал, что Тао-ву носит величайшую глубину дзэна.
ФУГАИ: Мне хотелось бы сказать, что мой учитель знает глубину дзэна Тао-ву.
НЕГЭН: Такие сплетни заставляют меня краснеть. Мне хотелось бы чтобы с самого начала никто ничего не говорил.
ГЭНРО:
Глубокое и безбрежное море,
Нет ему границ.
Когда Тао-ву сходит со своей великой скамьи,
Нет глубины, нет воды.
ФУГАИ:
Это вне высшего и малого,
Это выше мелкого и глубокого.
Я боюсь, что моему возлюбленному учителю
Грозит опасность утонуть,
Потому что у него большое сердце
И он любит все существа.
66. Три дня Юань-мэня
Юань-мэнь сказал однажды своим монахам: «Существует поговорка: три дня могут сделать другого человека. А что вы можете сказать о себе?» Прежде, чем кто-либо сумел ответить, он тихо промолвил: «Тысяча».
НЕГЭН: Эта поговорка была популярной среди китайской интеллигенции в III веке. Авторство ее приписывается военному офицеру, имевшего чрезвычайно глупого и тупого адъютанта. Офицер предложил ему побольше читать. Вскоре он отбыл по делам службы и по приезде обнаружил, что его адъютант не только не глуп, но широко образован и имеет собственное мнение по всем вопросам.
Эти перемены произошли за время его отсутствия, длившегося три дня. Офицер был очень обрадован и похвалил своего адъютанта: «Три дня сделали тебя другим человеком».
Однажды знаменитый пианист Падеревский сказал: «Если я не играю день, я чувствую разницу, если не играю два дня, разницу замечают критики, если не играю три дня, разницу видят все».
Количество дней не имеет отношения к смыслу коана. К моменту, о котором идет речь, некоторые из монахов Юань-мэня, возможно, исполнились гордости за свои успехи в дзэне, которых они достигли во время малого, несмотря на годы, проведенные с Юань-мэнем.
Когда Юань-мэнь сказал «тысяча», — он не имел ввиду ни время, ни количество. Он был ученым, придерживавшимся философского убеждения, что минута содержит тысячи лет и что тысячи лет — ни что иное, как минута.
Его ответ можно считать скорее назидательным, чем поощрительным.
ФУГАИ: Если бы мне довелось быть в то время там, я дал бы Юань-мэню пощечину: ни три дня, ни вдох или выдох, не могут изменить человека. (Однако, после Юань-мэневой «тысячи» у него осталось то же старческое лицо).
НЕГЭН: Если бы я был там в это время, я бы встал, поклонился Юань-мэню и пожелал бы старому учителю долгих лет жизни.
ГЭНРО: Юань-мэнь стал торговать и купил себя, так что не было ни потери, ни приобретения. Никто не может оценить его слова.
Я сказал бы так: «В его время это было так, а теперь — иначе. Разве нельзя увидеть по-другому, как три дня меняют человека?»
НЕГЭН: Школьный учитель всегда рад своим бывшим ученикам, независимо от того, стали ли они крупными учеными или преуспевающими дельцами. С самого начала ему известно, что его ученики не являются его соперниками, но что впоследствии они воздадут ему должное за ту роль, которую он сыграл в их обучении.
Учителям дзэна, дискредитирующим своих бывших коллег в старых монастырях, следовало бы медитировать снова и снова по этому коану.
67. Правительственный чиновник
Цзянь-чжао, чиновник департамента, поднимался по лестнице в сопровождении своих сослуживцев, когда один из них, увидев на дороге группу людей, спросил: «Это странствующие монахи?» Цзянь-чжао ответил: «Нет». «Откуда вы знаете?» — спросил его коллега. «Давайте проверим», — ответил Цзянь-чжао и закричал: «Эй, монах!» На звук его голоса все они, как один, обернулись и посмотрели на окно. «Ну, — сказал Цзянь-чжао, — я же говорил!»
НЕГЭН: Цзянь-чжао был не только высокопоставленным чиновником, он был еще и старшим «студентом», в то время как его подчиненные были новичками в дзэне. Он хотел дать им урок дзэна и потому довел диалог до конца.
Скорее всего описываемый случай произошел не в служебном помещении, а в монастыре, и анекдот этот относится ни к чему иному, как к дзэну.
Один из чиновников узнал в проходящих мимо людях монахов с проницательностью, не заслуживающей поощрения в данном конкретном случае. «Нет» Цзянь-чжао — это безоговорочное нет, отвергающее ее в тысяче проявлений. Его подчиненный пытался искусственно определить то, что не нуждается в определении.
Будь я на месте Цзянь-чжао, я снова сказал бы «нет». Цзянь-чжао добр и сказал: «Давайте проверим».
Когда монахи оглянулись на крик, этот служащий мог подумать: «Я же говорил!», чтобы избавиться от фразы «Ну, я же говорил», произнесенной Цзянь-чжао.
ГЭНРО: Цзянь-чжао смотрел на юго-восток, в то время как его ум был обращен на северо-запад.
68. Жилище Чжао-чжоу
Однажды, когда Чжао-чжоу пришел к Юань-чу, тот спросил его: «Отчего в твои годы ты все еще не осел где-нибудь?» «А где есть для меня место?» «Вон там, на горе, развалины старого замка», — предложил Юань-чу. «Почему бы тебе самому там не поселиться?» — спросил Чжао-чжоу. Юань-чу не ответил.
Позднее Чжао-чжоу посетил Чу-ю и тот тоже спросил у него: «Отчего тебе не осесть где-нибудь на старости лет?» «Где мне найти место?» — спросил Чжао-чжоу. «Неужели в твои то годы ты все еще не знаешь своего места?» — настаивал Чу-ю. Тогда Чжао-чжоу сказал: «Тридцать лет провел я верхом на лошади, а теперь не могу удержаться на осле».
НЕГЭН: Чжао-чжоу в возрасте 60 лет отправился в путь с тем, чтобы посетить одного за другим всех учителей. Когда ему исполнилось 80, он все еще бродил по дорогам странствующим монахом.
Его дзэн был зрел и сочен, как вино, но, возможно, иные монахи или учителя считали его все еще не созревшим.
Когда Юань-чу предложил Чжао-чжоу где-нибудь поселиться, последний знал, где находится его истинное жилище, и что не существует места вне его, поэтому ответ: «Где найти место?» — иронический. Чжао-чжоу, заметив, что Юань-чу не обладает полным пониманием, находясь во власти первого впечатления, предложил ему самому — Юань-чу — поселиться среди развалин.
Молчание Юань-чу было свидетельством его поражения.
Чу-ю задал Чжао-чжоу тот же вопрос и Чжао-чжоу повторил ему свой ответ Юань-чу, тем самым дав ему возможность показать свое понимание. Чжао-чжоу, который взгнуздал горячего коня, убедился в том, что теперь осел не может унести его.
Чу-ю понял еще меньше, чем Юань-чу.
Потом Чжао-чжоу жил в замке, учил монахов и дожил до 120 лет. Он не пользовался «большой палкой», не повышал голоса, как иные учителя.
Те немногие слова, которые он произносил, были проникнуты истинным дзэном.
Учителя дзэна в Китае и Японии жили в старинных замках, поддерживаемые знатью. Монахов-глупцов привлекали слава и великолепие этих временных обиталищ и им не было дела до величия — подлинного или мнимого — живших в них учителей.
Чжао-чжоу освободил себя от ложных представлений, проверив понимание и выбирая учителей во время своих странствий. Вызывает чуть ли не сожаление mот факт, что позже он стал жить в замке, а не остался блуждать, подобно облаку в небе.
Среди буддистов в мире есть такие, которые, пряча свое могущество, тем не менее влияют на людей, как это делают, например, Судонийские учителя, нинды и дервиши.
69. Семейная традиция Юань-мэня
Монах спросил Юань-мэня: «Какова ваша семейная традиция?» — «Неужели ты не слышал, как, в этот дом приходят люди, чтобы учиться читать и писать?»
НЕГЭН: Каждый учитель дзэна принимает своих учеников по-своему. Последователи Хакуина в Японии принимали своих по очереди, предлагая каждому коан, чтобы выяснить степень их понимания.
Дакуон обычно продолжал курить, когда входил ученик, молча улыбался или громко смеялся, когда студент излагал ему свое толкование коана, и звонил в колокольчик, возвещавший конец визита, так что студент был вынужден удалиться, не успев и попрощаться.
Кондо держал рядом с собой палку и обычно говорил студенту:
«Подойди поближе, я стал стар и туг на ухо». Когда студент приближался, он ударял его палкой.
Однажды я испытал на себе его семейную традицию во время сандзэна, поэтому, когда в следующий раз он попросил меня приблизиться, я подошел настолько, насколько нужно было, чтобы иметь возможность перехватить палку, когда буду рассказывать ему, как я понимаю коаи.
Сен Сяку часто менял место, где он сидел, принимая студентов, особенно по вечерам, так что студент, войдя в комнату, не сразу замечал его.
Во времена Юань-мэня не было установленных методов получения сандзэна. Монахи пытались приблизиться к нему, когда и где бы ни представилась такая возможность: в саду, в коридоре, даже в ванне.
Этот разговор происходил за воротами, где проходили дети, идущие в школу.
Юань-мэнь всех людей в мире считал своими учениками.
Даже дети младшего школьного возраста получали от него все, что им было положено, хотя они его не знали и даже не видели.
Здесь он являет свою философию: один есть множество и множество есть один.
Если вы читали дзэнские диалоги времен династии Тан или Сун, вы могли заметить, что индивидуальные наставления давались после окончания лекции и только тем, кто вставал и задавал вопрос. Будда, в соответствии со своим священным писанием, учит тому же, но когда учение было ввезено в Японию, этот метод стал постепенно частью церемонии или ритуала, способствующего появлению тщеславия и амбиции у студентов, пытающихся припереть учителя к стене или разыграть перед ним сцену. Это хоть и похоже на балаган, но было вызвано необходимостью покончить с практикой, введенной Хакуином, которая состояла в том, что каждый студент утром и вечером приходил в его комнату, независимо от того, пришел ли он к какому-либо мнению.
Но это, в свою очередь, тоже стало церемонией для тех студентов, которые только и думали о том, чтобы не провалиться и сдать, как если бы это были школьные экзамены. Это не имеет ничего общего с дзэном.
Юань-мэнь намеренно подчеркнул этический аспект, чтобы воодушевить монахов к соблюдению каждодневных предписаний, прежде чем принимать трансцендентную философию.
ГЭНРО: У Юань-мэня не будет много учеников, если он будет действовать таким образом, ибо многие из них пришли, привлеченные его семейной традицией.
ФУГАИ: Возможно, Юань-мэню ничего не остается, кроме того, чтобы занять место школьного учителя.
НЕГЭН: Если дзэнскому монаху ничего не остается, кроме места школьного учителя, он идеальный дзэнский монах. Он не должен скрывать свою семейную традицию, чтобы привлечь к себе странствующих монахов.
70. Пао-шу поворачивается спиной
Чжао-чжу пришел навестить Пао-шу, а тот, заметив его, повернулся к нему спиной. Чжао-чжу расстелил принесенную с собой циновку, чтобы преклонить колена перед Пао-шу, но в то же мгновение Пао-шу встал и ушел в свою комнату.
Чжао-чжу свернул циновку и ушел.
НЕГЭН: Монах в Индии имел верхнюю одежду, нижнюю одежду и подстилку (коврик, циновку), которую он ночью использует в качестве одеяла или днем в качестве подстилки. Хотя такой циновки для индийского и цейлонского климата было достаточно, в холодном северном Китае она стала для монахов формальным символом, Дзэн Пао-шу был утонченным.
Он подобен прозрачному шару, у которого нет ни зада, ни переда. Чжао-чжу признал это и приготовил выразить ему свое почтение, но в этот момент Пао-шу вышел, ибо незачем было соблюдать внешние приличия при таком глубоком и взаимном понимании душ.
И тогда Чжао-чжу ушел.
Когда Хай-шань принимал монаха из другого монастыря, он спросил: «Откуда ты?» Монах назвал свой монастырь. «Чему вы там учитесь?» «Медитации», — ответил монах. «Покажи мне, как ты медитируешь», — потребовал Хай-шань. Монах в ответ сел, скрестив ноги в позе Будды. Хай-шань закричал на него:
«Эй, болван! Убирайся, у нас в храме хватает каменных изваяний Будды».
У этого монаха различные лицо и изнанка (перед и зад). Когда он медитирует, он выглядит Буддой из камня, но когда он ест, он похож на Прету, а иногда может напоминать Ашуну.
Неудивительно, что Хай-шань не захотел, чтобы он оставался в монастыре.
Но, — спросите вы, — разве не попросил учитель монаха, чтобы тот показал ему, как он медитирует? Монах, который действительно медитирует, никогда не ложится, никогда не стоит и никогда не говорит.
Тогда как же правильно показать медитацию?
Но вы ведь не должны подражать Пао-шу или Чжао-чжу.
71. Цзю-фень отвергает монаха
Монах пришел к Цзю-феню и церемонно поклонился ему.
ФУГАИ: Он использует первый урок для детей.
НЕГЭН: Считает ли он монаха начинающим или он полагает, что встреча формально началось?
Цзю-фень больно ударил монаха палкой.
ФУГАИ: Здесь коан вспыхивает.
Монах спросил: «В чем моя вина?»
ФУГАИ: Ты не знаешь своего собственного благодетеля.
Отвесив ему еще пять ударов, мастер крикнул, чтобы монах убирался.
ФУГАИ: Излишняя доброта портит дитя.
НЕГЭН: Китайских детей на первых порах обучают на простейшей фразе, которая звучит так: «У великого святого древности Кон-фуцзы было три тысячи учеников, среди них было семьдесят хороших. Вам, мальчикам, от восьми до девяти лет следовало бы научиться быть вежливыми друг с другом».
Это как «а, в, с» для англичан.
Начнем с того, что монах был очень вежлив, но Фугаи увидел в нем новичка в дзэне, как это следует из его комментариев. Те, кто уже обучаются давно, также обязаны кланяться, когда они впервые встречают своего учителя. Вина монаха состояла лишь в том, что он испытал на мгновение нечто вроде страха, как если бы он вышел на сцену, что заслуживает удара.
Если бы он понял это, он не стал бы спрашивать, в чем его вина.
Конечно, он не знал, что истинный благодетель стоит прямо перед его носом. Он должен был поклониться снова, прежде чем Цзю-фень выгнал его.
ГЭНРО: Последний выкрик Цзю-феня ничего не стоит.
ФУГАИ: Цзю-фень пытался вставить квадратную палку в круглое отверстие.
НЕГЭН: Я не верю в то, что Цзю-фень вообще кричал. Тот, кто рассказывал ему эту историю, был просто незнаком с разговорным китайским языком.
В современном китайском языке последнее предложение коана следует читать, не придавая значения слову «убирался», хотя последователи Линь-цзи как будто бы считают это выражение совершенно необходимым.
ГЭНРО: Дзэн Цзю-феня, как материнская доброта.
Он пометил борт корабля, чтобы найти потерянный меч.
Подобно тому, как это было в старой истории о Линь-цзи,
Который трижды ткнул Та-ю в ребра.
НЕГЭН: Глупый человек однажды уронил свой меч за борт и тщательно пометил борт, чтобы показать капитану, где следует искать, не понимая, что корабль движется.
Профессора, которые читают лекции по древней философии, не принимая во внимание прогресса, которого достигло с тех пор человечество, подобны глупцу, пытающемуся найти меч с помощью отметины на борту.
Линь-цзи спросил Хуань-по о значении буддизма и заработал вместо ответа удар палкой. Еще дважды приходил Линь-цзи с тем же вопросом и получал тот же ответ. Уже готовый отказаться от своих поисков, он пошел к Та-ю, который сказал: «Хуань-по был даже чересчур добр, а ты, дурак, этого не видишь».
Прежде, чем Та-ю закончил, к Линь-цзи пришло осознание. Он трижды ткнул Та-ю пальцем под ребро.
Это стихотворение — та же помета на борту. Неудивительно, что когда последняя строчка была прочитана, Фугаи сказал: «Невозможно поймать кролика дважды в одной норе».
72. Избрание основателя монастыря
Когда Ки-шуань изучая дзэн под руководством Пай-чуаня, он работал поваром в монастыре.
ФУГАИ: Мирная семья дзэн.
Шу-ма Той-то пришел в монастырь и сказал Пай-чуаню, что он нашел хорошее место для монастыря в горах Таке-шань и послал избрать нового мастера, прежде чем монастырь будет заложен.
ФУГАИ: Кто не мог быть жильцом?
Пай-чуань спросил: «Как насчет меня?»
ФУГАИ: Не шути.
Шу-ма Той-то ответил: «Эта гора предназначена для процветающего монастыря. Вы рождены для бедности, поэтому вы будете там жить, у вас будет всего пятьсот монахов».
ФУГАИ: Откуда вы знаете?
В этом монастыре должно быть более тысячи монахов.
ФУГАИ: Это все?
Не могли бы вы найти подходящего человека среди ваших монахов?»
ФУГАИ: Где у вас тот глаз, что определит, кто годится для этого?
Шу-ма Той-то продолжал: «Я думаю, Ки-шуань, повар, подойдет».
ФУГАИ: Чепуха!
Пай-чуань тогда позвал Ки-шуаня и сказал, что тот должен идти и основать монастырь.
ФУГАИ: Лучше идти налегке.
Главный монах услыхал разговор и бросился к своему учителю со словами: «Никто не может утверждать, что повар лучше главного монаха».
ФУГАИ: Вы не знаете сами.
Пай-чуань затем созвал монахов, объяснил им ситуацию и сказал, что тот, кто правильно ответит на его вопрос, будет кандидатом.
ФУГАИ: Честный судья.
Пай-чуань указал тогда на кувшин с водой, стоявший на полу, и спросил: «Не называя его, скажите мне, что это».
ФУГАИ: Я так и вижу горящие глаза учителя.
Главный монах сказал: «Нельзя же назвать это деревянным башмаком».
ФУГАИ: Ну и главный монах!
Поскольку никто больше не отвечал, Пай-чуань повернулся к Ки-шуаню. Ки-шуань вышел вперед, поддел кувшин ногой и вышел из комнаты.
ФУГАИ: Ничего нового.
Пай-чуань улыбнулся: «Главный монах отпал».
ФУГАИ: Честный судья.
Ки-шуань стал главой нового монастыря, где он жил много лет, обучая более чем тысячу монахов дзэну.
ФУГАИ: Не только тысячу монахов, но всех Будд в настоящем, прошлом и будущем, всех Бодхисаттв из десяти сторон.
ГЭНРО: К счастью, Пай-чуань поставил кувшин так, что монах смог опрокинуть его.
Предположим, я указываю на южную гору и говорю: «Не называйте ее южной, — тогда как вы ее назовете?» Если вы не можете назвать ее деревянным башмаком, вы ничем не лучше главного монаха. Вы не можете перевернуть ее так, как Ки-шуань кувшин. Что же делать?
Любой из вас, кто имеет настоящий дзэн, ответит мне.
ФУГАИ: Я ударю учителя ногой. Даже если бы все монахи были глупыми, никто из них не сказал бы «деревянный башмак», глядя на гору.
НЕГЭН: Когда Фугаи сказал: «Я лягну учителя», — он, вероятно, имел ввиду обоих — и Пай-чуаня и Гэнро.
Если бы я был на месте Гэнро, я указал бы на бамбуковую метлу, стоящую за дверью, и попросил монахов назвать ее, не называя ее метлой. Вы не можете назвать ее мусорным ящиком и не можете лягнуть ее.
Если бы я был на месте Фугаи, я взял бы метлу и подмел двор.
ГЭНРО: Только подними кувшин и измерь, короткий он или длинный.
(ФУГАИ: Что вы собираетесь с ним делать?)
Он не имеет меры. (Как можно сказать, короткий он или длинный?).
Таким образом, обходя измерение, представить внутреннее содержание.
(Именно это я и говорю).
Смотри, что может сделать одна нога?
Один удар ногой и монастырь основан Ки-шуанем.
(Эта нога должна перемолоть пустоту в пыль).
73. Монах в медитации
Библиотекарь смотрел на монаха, уже долго сидевшего в медитации в его библиотеке.
ФУГАИ: Он не монах?
Библиотекарь спросил: «Почему вы не читаете сутру?»
ФУГАИ: Я бы сказал монаху: Уверены ли вы в том, что выбрали правильное место (сидите в нужном месте)? А еще я спросил бы библиотекаря, какую сутру он имеет ввиду?
Монах ответил: «Я не умею читать».
ФУГАИ: Неграмотный невежда.
«Отчего вы не попросите того, кто умеет?»
Монах встал и вежливо спросил: «Кто это?»
ФУГАИ: Мореный дуб.
Библиотекарь молчал.
ФУГАИ: Хорошее подражание.
ГЭНРО: Монах стоял и библиотекарь молчал. Разве это не прекрасный отрывок из сутры?
Не нужен специальный свет, чтобы прочесть эту сутру.
ФУГАИ: К счастью, света достаточно, чтобы рассеять тьму.
Каждый характер (личность) хорошо освещен.
Стоя и не касаясь книги,
Зачем брать то, что уже имеешь?
