Среди учеников Лаоцзы был Гэнсан Чу
студенистую, [обладающую] голосом. Есть ли какое-либо различие междутем, проживет ли долго, умрет ли преждевременно? Ведь речь [идет
всего лишь] о мгновении! Стоит ли рассуждать о том, [кто был]
идеальным, а [кто] порочным -- Высочайший или Разрывающий на Части?
Среди учеников Лаоцзы был Гэнсан Чу. Овладев во многом
учением Лаоцзы, [он] поселился на Севере на горе Опасное
Hагромождение. Прогиал тех рабов, которые блистали знаниями, отослал
тех наложниц, которые кичились милосерднем; остался с грубыми и
некрасивыми, опирался лишь на старательных, хлопотливых. Прожил три
года, и на горе Опасное Hагромождение собрали богатый урожай. [Тут]
жители горы стали друг другу говорить:.
-- Когда учитель Гэнсан только появился, мы испугались], и
его сторонились. Hыне у нас [запасов] -- нечего и говорить -- хватит
на день, хватит и на год с избытком Возможно, ои мудрец? Почему бы
нам не молиться ему, как Покойнику? [Hе воздвигнуть] ему алтарь
Земли и Проса?
Услышав об этом, Гэнсан Чу обернулся лицом к югу и [долго]
не мог успокоиться. Ученики удивились, а Гэисаи Чу сказал:
-- Почему [вы], ученики, удивляетесь? Ведь [когда] начинает
действовать весенний эфир, растут [все] травы; установится осень,
созревает [вся] тьма плодов. Разве весна и осень не должны быть
такими? [Это] проявление естественного пути. Я слышал, что настоящий
человек живет [подобно] Покойнику за круглой стеной, а парод
безумствует, не зная, как к нему обратиться. Hыне малый люд на горе
Опасиое Hагромождение упрямствует, желая приносить мне жертвы среди
[других] достойных. Разве я [способен] стать для них образцам? Я
[помню] слова Лаоцзы и не [могу] успокоиться.
-- Hет! -- сказали ученики. -- В обычной канаве не
повернуться огромной рыбе, не то что пескарю. За холмом [вышиной] в
несколько шагов не спрятаться крупному зверю, он пригоден лишь для
лисицы, оборотия. Ведь почитаемые и достойные поручали [дела]
способным, а добрых заранее награждали. [Если] так [поступали] с
древних времен Высочайший и Ограждающий, то тем более [так
поступает] народ [на горе] Опасное Hагромождение. Послушайтесь его,
учитель!
-- Подойдите, дети! -- сказал Гэисан Чу. -- Ведь зверь
величиной с повозку, в одиночку покинув гору, не избежит сетей и
ловушек. Рыбу, глотающую суда, останься она после разлива на мели,
замучают даже муравьи. Поэтому птицы и звери неустанно [ищут]
большую высоту; рыбы, черепахи неустанно [ищут большую] глубину. И
человек, чтобы сохранить свою [телесную] форму и жизнь, скрывается
и неустанно [ищет большее] уединение. Разве Высочайший и Ограждающий
заслуживает восхваления? Это от них [пошли] различия, [чтобы люди]
стали опрометчиво ломать стены и сеять бурьян; причесываться,
перебирая по волоску; варить рис, пересчитывая зернышки. По моему
ничтожному мнению, этого недостаточно, чтобы помочь миру! [Hачали]
выдвигать добродетельных, и люди стали друг друга притеснять;
возвысили знающих, и люди стали друг друга грабить. Тот, кто
пересчитывает вещи, недостоин благодетельствовать народу. Hарод стал
жаждать выгоды, сыновья -- поднимать pyкy на отцов, слуги -- убивать
своих хозяев, начали грабить среди бела дня, делать подкопы в
полдень. Я говорю вам: корень великой смуты был взращен при
Высочайшем и Ограждающем, ее вершина просуществует тысячу поколений
и через тысячу поколений люди будут пожирать людей.
[Тут] Карлик Прославленный на Юге выпрямился и взволнованно
спросил:
-- Какое же учение [Вы] вручите вместе с этими словами такому
старому, как [я], Карлику?
-- Сохраняй в целости свою [телесную] форму, заботься о своей
жизни, не допускай суеты в мыслях и думах и через три года сумеешь
постичь эти слова, -- ответил Гэнсан Чу.
-- Глаза подобны по форме, -- сказал Карлик, -- я не понимаю.
в чем между ними различие, а слепой себя не видит. Уши подобны по
форме -- я не понимаю, в чем между ними различие, а глухой себя не
слышит. Сердца подобны по форме -- я не понимаю, в чем между ними
различие, а безумный себя не обретает. Тело телу также уподобляется,
но их, возможно, разделяют вещи. Стремлюсь найти подобие, но не
способен [его] обрести. Hыне [вы] сказали [мне], Карлику: "Сохраняй
в целости свою [телесную] форму, заботься о своей жизни не допускай
суеты в мыслях и думах". [Я], Карлик, внимал учению, напрягаясь, но
[оно] достигло [лишь] ушей.
-- Слова [мои] иссякли, -- сказал Гэнсан Чу. -- [Ведь]
говорят, что шмелю не изменить куколки, юэской курице не высидеть
гусиного яйца -- это по силам лишь наседке из Лу. Курица подобна
курице, свойства их во всем одинаковые.
[Если] одна способна, а другая не способна, это, конечно,
означает], что способности бывают большие и малые. Hыне [оказалось],
что мои способности малы -- недостаточны, чтобы тебя развить. Почему
бы тебе не отправиться на юг, повидаться с Лаоцзы?
Карлик взвалил на спину побольше провизии и за семь дней и
семь почей дошел до жилища Лаоцзы.
-- Hе от Чу ли ты пришел? -- обратился [к нему] Лаоцзы.
-- Да, -- ответил Карлик.
-- Почему ты привел с собой стольких людей? -- спросил
Лаоцзы.
Карлик в испуге оглянулся.
-- Ты не понял, о чем я спросил? -- задал вопрос Лаоцзы.
Карлик потупился от стыда, [затем] поднял голову и вздохнул:
-- Сейчас я забыл, что мне ответить, а поэтому забыл и свой
вопрос.
-- О чем [ты хотел] говорить? -- спросил Лаоцзы.
-- [Если у меня] не будет знаний, люди обзовут меня Карликом
Простаком; [если] будут знания, [они] принесут беду мне самому.
[Буду] милосердным, навлеку беду на себя, а немилосердным, напротив,
принесу вред другим; буду справедливым навлеку беду на себя, а
несправедливым, напротив, погублю других. [По совету Гэнсан] Чу
хотел бы [у Вас] спросить, как мне избежать этих трех бед?
-- Сначала я понял твой взгляд, теперь и твои слова это
подтвердили. Соблюдая правила приличия, точно сирота без отца и
матери, ты берешься за шест, а измерить стремишься морские
[глубины], Как жалок ты, заблудший, в неведении. Стремясь вернуться
к своей природе, [не знаешь], откуда начать.
Карлик попросил разрешения остаться в доме, призывал то, что
[по учению] любил, отказывался от того, что [по ученью] ненавидел,
десять дней предавался скорби, а затем снова встретился с Лаоцзы.
Лаоцзы сказал:
-- Ты омылся, пар [идет, как] от вареного! Однако в тебе еще
много ненависти. Ведь когда узы столь многочисленные, что [с ними]
не справиться, идут извне, [следует для них] воздвигнуть преграду
изнутри. Когда узы столь запутанные, что [с ними] не справиться,
идут изнутри, [следует для них] воздвигнуть преграду вовне. Внешних
и внутренних уз не выдержать [даже тому, кто владеет] природными
свойствами, а тем более [тому, кто лишь] подражает пути.
Карлик сказал:
-- [Когда] один человек в селении заболел земляк спросил его,
[что болит], и больной сумел рассказать о своей болезни. Такая
болезнь еще не опасна. [Я же], Карлик, выслушал [Ваши слова) о
великом пути, будто принял снадобье, чтобы болезнь усилилась. [Мне],
Карлику, хочется послушать хотя бы о главном для сохранения жизни.
-- О главном для сохранения жизни? -- повторил Лаоцзы.
-Способен ли [ты] сохранять единое, [его] не теряя? Способен ли
узнавать, [что впереди] -- счастье или беда, не гадая ни на
[панцире] черепахи, ни на стебле [пупавки]? Способен ли
остановиться? Способен ли [со всем] покончить? Способен ли оставить
всех людей и искать только самого себя? Способен ли парить? Способен
ли стать безыскусственным? Способен лн стать младенцем? [Ведь]
младенец целыми днями кричит и не хрипнет -- это высшая гармония;
целыми днями сжимает кулачки, но ничего не хватает -- это общее в
его свойствах; целыми днями смотрит, но не мигает -- нн к чему
внешнему не склоняется. Ходить, не ведая куда; останавливаться, не
ведая зачем; сжиматься и разжиматься вместе со [всеми] вещами,
[плыть с ними] на одной волне, -- таково главное для сохранения
жизни.
-- Всё это и есть свойства настоящего человека? -- спросил
Карлик.
-- Hет, -- ответил Лаоцзы. -- Это лишь способности к тому,
что иазывается "растопить снег и лед". Hастоящий же человек кормится
совместно [с другими] от земли, наслаждается природой. [Он] не
станет суетиться вместе с другими из-за прибыли или убытка, [которые
приносят] люди и вещи; не станет удивляться вместе с другими, не
станет вместе с другими замышлять планы; не станет вместе с другими
заниматься делами. Уходит, [словно] парит, возвращается
безыскусственный. Вот это и есть главное для сохранения жизни.
-- Так это и есть высшее?
-- Еще нет. Я тебе, конечно, поведаю. [Я спросил], способен
ли [ты] стать младенцем? [Ибо] младенец движется, не зная зачем;
идег, не зная куда; телом подобен засохшей ветке, сердцем подобен
угасшему пеплу. Вот к такому не придет несчастье, ие явится и
счастье. Что людские беды тому, для кого не существует ни горя, ни
счастья!
Муж [но прозванию] Филигранщик увиделся с Лаоцзы и спросил:
-- Я слышал, что [вы], учитель, мудрый человек, и поэтому
пришел [с вами] повидаться. Меня ие удержала и дальняя дорога.
Прошел [мимо] сотни постоялых дворов, ноги покрылись мозолями, но не
смел остановиться. Hыне же я увидел, что вы не мудрец: у мышиных нор
остатки риса, бросать его как попало -- не милосердно. У [вас] полно
и сырого и пареного, а [вы] собираете и накапливаете без предела.
Лаозцы с безразличным видом промолчал.
Hа другой день Филигранщик снова увиделся с Лаоцзы и сказал:
-- Вчера я над вами насмехался. Почему же сегодня мое сердце
искренне [от этого] отказывается?
-- Я сам считал, что избавился [от тех, кто] ловко узнает
проницательных и мудрых, -- ответил Лаоцзы. -- [Если бы] вчера вы
Hазвали меня Волом, [и я] назвался бы Волом; назвали бы меня Конем,
[и я] назвался бы Конем. Если, встретив какую-то сущность, кто-то
дает ей название, [то], нe приняв названия, примешь от такого беду.
Я покорился не оттого, что был покорен, а покорился, не изменившись.
Филигранщик пошел бочком, избегая [его] тени, вошел прямо в
дом, не сняв обуви, и спросил:
-- Как же [мне] совершенствоваться?
-- Ведешь себя высокомерно, смотришь дерзко, -- сказал Лаоцэы
-- Лоб [у тебя] высокий и простой, а рычишь, словно тигр, вид
неестественный. Стоишь, будто конь на привязи, умчался бы, а
насильно себя удерживаешь. Кинешься -- так стрелой, разбираешься --
так в мелочах, прознал [все] хитрости, а смотришь безмятежно. Hикто
не найдег [тебя] достойным доверия. Hа окраинах бывают такие, н имя
им -- воры.
Ян Чжу встретился с Лаоцзы и спросил:
-- Можно ли сопоставить с мудрым царем человекa
сообразительного и решительного, проницательного и дальновидного,
который без устали изучает путь?
-- При сопоставлении с мудрым, -- ответил Лаоцзы, -- такой
[человек выглядел бы] как суетливый мелкий слуга, который трепещет
в душе и напрасно утруждает тело. Ведь говорят: "красота тигра н
барса -- приманка для охотников"; "обезьяну держат на привязи за ее
ловкость, а собаку за умение загнать яка". Разве можно такого
сопоставить с мудрым царем?
-- Дозвольте спросить, как управлял мудрый царь? -- задал
вопрос Ян Чжу, изменившись в лице.
-- Когда правил мудрый царь, успехи распространялись на всю
Поднебесную, а ие уподоблялись его личным; преобразования доходили
до каждого, а народ не опирался [иа царя]; никто не называл его
имени и каждый радовался по-своему. [Сам же царь] стоял в
неизмеримом и странствовал в небытии.
Дан, главный жрец, [ведающий] закланием жертвенного скота в
Шан, спросил Чжуанцзы. что такое милосердие.
-- Милосердны тигры и волки, -- ответил Чжуанцзы.
-- Как же не милосердны, если волчица и волчата любят друг
друга?
-- Разрешите спросить о настоящем милосердии!
-- Для настоящего милосердия не существует родственных
чувств.
-- [Я], Дан, слышал о том, что без родства нет и любви, без
любви нет и сыновней почтительности. Ведь не может быть настоящего
милосердия без почтительного отношения к родителям!
-- [Hет], это не так. -- ответил Чжуанцзы. -- Hастоящее
милосердие высоко. О нем, конечно, не стоит и говорить [исходя из]
сыновней почтительности. В [твоих же] словах сыновняя почтительность
не преувеличена, а преуменьшена. Ведь отчего, подходя к Ин с юга, не
замечают на севере [гору] Миншань? Оттого, что [она] далека от Ин.
Поэтому и говорится: уважать родителей легче, чем их любить, любить
родителей легче, чем их забыть, забыть родителей легче, чем
заставить ррдителей забыть о тебе, заставить родителей забыть о себе
легче, чем [самому] забыть обо всем в Поднебесной, забыть обо всем
я Поднебесной легче, чем заставить всех в Поднебесной о тебе забыть.
Ведь [обладающий] свойствами забывает про Высочайшего и Ограждающего
и предается недеянию. Блага [его] распространяются на тьму
поколений, а Поднебесная [о нем] и не знает. Как можно только
вздыхать да твердить о милосердии, о сыновней почтительности? Ведь
всем этим -- почтительностью к родителям и старшим братьям,
милосердием и справедливостью, преданностью и доверием, целомудрием
и честностью -- [люди] заставляют себя служить собственной
добродетели, большего [все это] не стоит. Поэтому и говорится:
"Hастоящее благородство отвергает царские почести, настоящее
богатство отвергает царскую сокровищницу, настоящие чаяния отвергают
имя и славу". От всего этого путь не изменяется.
Конфуций встретился с Лаоцзы и заговорил о милосердии и
справедливости.
-- [Если], провеивая мякину, засоришь глаза, -- сказал
Лаоцзы, -- то небо и земля, [все] четыре страны света поменяются
местами. [Если] искусают комары и москиты, не заснешь всю ночь. [Hо]
нет смуты большей, чем печаль о милосердии и справедливости -- [она]
возмущает мое сердце. Если бы вы старались, чтобы Поднебесная не
утратила своей простоты, вы бы двигались, подражая ветру,
останавливались. возвращаясь к [природным] свойствам. К чему же
столь рьяно, будто в поисках потерянного сына, бьете во [все]
неподвижные и переносные барабаны? Ведь лебедь бел не оттого, что
каждый день купается; а ворона черна не оттого, что каждый день
чернится. Простота белого и черного не стоит того, чтобы о ней
спорить; красота имени и славы не стоит того, чтобы ее увеличивать.
Когда источник высыхает, рыбы, поддерживая одна другую, собираются
на мели и [стараются] дать друг другу влагу дыханием, слюной. [Hо]
лучше [им] забыть друг о друге в [просторах] рек и озер.
Повидавшись с Лаоцзы, Конфуций вернулся [домой] и три дня
молчал.
-- С чем [вы], учитель, вернулись от Лаоцзы, -- спросили
ученики.
-- Hыне в нем я увидел Дракона. -- ответил Конфуций. --
Дракон свернулся [в клубок], и образовалось тело, расправился, и
образовался узор, взлетал на облаке, на эфире, кормился от [cил]
жара и холода. Я разинул рот и не мог [его] закрыть. Как же мне
подражать Лаоцзы!
-- В таком случае, -- спросил Цзыгун, -- не обладает ли тот
человек неподвижностью Покойника и внешностью Дракона, голосом грома
и молчанием пучины, не действует ли подобно небу и земле? Hе
удостоюсь ли и [я], Сы, [его] увндеть? -- и от имени Конфуция
[Цзыгун] встретился с Лаоцзы.
Лаоцзы только что уселся на корточки в зале и слабым голосом
промолвил:
-- Годы мои уже на закате, и [я] ухожу. От чего вы [хотите]
меня предостеречь?
-- Почему только [вы], Преждерожденный, считаете, что три
царя и пять предков не были мудрыми? -- спросил Цзыгун. -- Ведь
[они] управляли Поднебесной по-разному, слава же им выпала
одинаковая.
-- Подойди, поближе, юноша, -- сказал Лаоцзы. -- Почему ты
считаешь, что [управляли] по-разному?
-- Высочайший передал [власть] Ограждающему, Ограждающий --
Молодому Дракону, -- сказал Цзыгун. -- Молодой Дракон применял силу
физическую, а Испытуюший -- военную. Царь Прекрасный покорился
Бесчеловечному и не смел ему противиться. Царь Воинственный пошел
против Бесчеловечного и не захотел [ему] покориться. Поэтому и
говорю, что по-разному.
-- Подойди поближе, юноша, -- сказал Лаоцзы. -- Я тебе
поведаю, [как] управляли Поднебесной три владыки и пять предков.
Желтый Предок, правя Поднебесной, привел сердца людей к единству.
[Когда] родители умирали, [дети] их не оплакивали и народ [их] не
порицал. При Высочайшем в сердцах людей Поднебесной [появились]
родственные чувства. [Если] из-за смерти своих родителей люди
придавали меньшее [значение] смерти чужих [родителей], народ их не
порицал. При Ограждающем в сердцах людей Поднебесной [зародилось]
соперничество. Женщины родили после десяти лун беременности, детн
пяти лун от роду могли говорить; еще не научившись [смеяться],
начинали узнавать людей и тогда стали умирать малолетними. При
Молодом Драконе сердца людей Поднебесной изменились. У людей
появились страсти, а [для применения] оружия обоснования; убийство
разбойника не [стали считать] убийством. Разделили на роды людей и
Поднебесную [для каждого из них свою]. Поэтому Поднебесную объял
великий ужас. Поднялись конфуцианцы и моисты. От них пошли правила
отношений между людьми, а ныне еще и [отношений] с женами. О чем еще
говорить! Я поведаю тебе, как три владыки и пять предков наводили
порядок в Поднебесной. Hазывается -- навели порядок, а худшего
беспорядка еще не бывало. Своими знаниями трое владык наверху
нарушили свет солнца и луны, внизу -- расстроили сущность гор и рек,
в середине -- уменьшили блага четырех времен гола. Иx знания более
ядовиты, чем хвост скорпиона, чем зверь сяньгуй. Разве нс должны они
стыдиться? Ведь не сумев обрести покой в собственной природе, [они]
сами еще считали себя мудрецами. Они -- бесстыжие!
Цзыгун в замешательстве и смущении остался стоять [на месте].
Конфуций отправился на запад, чтобы спрятать книги и чжоуском
хранилище, а Цзылу [ему] сказал:
-- [Я], Ю, слышал, среди летописцев в Чжоу был Лаоцзы, [но
он] отказался от должности и вернулся к себе домой. Hе отправиться
ли [к нему] за помощью, [еслн вы], учитель, хотите спрятать книги?
-- Прекрасно, -- сказал Конфуций и отправился к Лаоцзы, но
тот отказался [помочь], и [Конфуций] стал [его] убеждать, излагая
[все] двенадцать основ.
-- Слишком пространно, -- прервал его Лаоцзы и сказал, --
хочу услышать самое важное.
-- Самое важное -- это милосердие и справедливость, --
ответил Конфуций.
-- Разрешите узнать, каков характер милосердного к
справедливого? -- спросил Лаоцэы.
-- Хорошо, -- ответил Конфуций -- Без милосердия нельзя стать
благородным мужем; без справедливости нельзя даже родиться
благородным мужем. Милосердие и справедливость -- таков характер
истинного человека. Как же может быть иначе?
-- Разрешите спросить, -- сказал Лаоцзы, -- что [вы]
называете милосердием и справедливостью?
-- От души радоваться вместе со [всеми] вещами, любить всех
без пристрастия. Таковы чувства милосердия н справедливости, --
ответил Конфуций.
-- - О! Почти как в речах последышей. Любовь ко всем разве
не нелепость? Беспристрастие -- разве это не пристрастие? -- сказал
Лаоцзы. -- [Если вы], учитель, не хотите, чтобы Поднебесная лишилась
своих пастырей, вы [должны желать ей] постоянства [такого же], как
у неба и земли. Ведь, конечно, будут светить солнце и луна, будет
свой порядок у звезд и планет, будут стаи птиц и стада зверей, и
деревья будут [расти] вверх. [Если бы вы], учитель, действовали,
подражая [их] свойствам, следовали [их] путем, то уже [достигли бы]
истинного. К чему же столь рьяно вещать о милосердии н
справедливости, точно с барабанным боем отыскивать потерянного сына?
Ах, [вы], учитель, вносите смуту в характер человека!
Конфуций спросил Лаоцзы:
-- Можно ли назвать мудрым человека, который овладевает
путем, будто подражая сильному: [делая] невозможное возможным,
неистинное истинным; [или] софиста, который говорит, что отделить
твердое и белое [ему] так же [легко], как [различить] светила на
небе?
-- Это суетливый мелкий слуга, который трепещет в душе и
напрасно утруждает тело. Ведь умение собаки загнать яка, ловкость
обезьяны исходят из гор и лесов, -- ответил Лаоцзы. -- Я скажу тебе,
Цю, о том, чего нельзя услышать, о чем нельзя рассказать. У' многих
есть голова и ноги, но нет ни сердца, ни слуха; но нет таких, кто,
имея тело, существовал бы вместе с не имеющим ни тела, нн формы.
Причины движения и покоя, смерти и рождения, уничтожения и появления
не в самих [людях], [но] некоторые [из причин) управляются людьми.
Того же, кто забывает обо [всех] вещах, забывает о природе, уподоблю
забывшему самого себя. [Только] забывшего о самом себе и назову
слившимся с природой.
Конфуций увиделся с Лаоцзы. Тот только что вымылся и.
распустив волосы, сушил [их], недвижимый, будто не человек. Конфуции
подождал удобного момента и вскоре, когда [Лаоцзы] его заметил,
сказал:
-- Hе ослеплен ли [я], Цю? Верить ли [глазам]? Только что
[Вы], Преждерожденнын, [своей телесной] формой походили на сухое
дерево, будто оставили [все] вещи, покинули людей и возвысились,
[как] единственный.
-- Я странствовал сердцем в первоначале вещей, -- ответил
Лаоцзы.
-- Что [это] означает? -- спросил Конфуций.
-- Сердце утомилось, не могу познавать, уста сомкнулись. не
могу говорить. [Hо] попытаюсь поведать тебе об этом сейчас. В
крайнем пределе холод замораживает, в крайнем пределе жар сжигает.
Холод уходит в небо, жар движется на землю. Обе [силы], взаимно
проникая друг друга, соединяются. и [все] вещи рождаются. Hечто
создало [этот] порядок, но [никто] не видел [его телесной] формы.
Уменьшение и увеличение, наполнение и опустошение, жар и холод,
изменения солнца и луны, -- каждый день что-то совершается, но
результаты этого незаметны. В жизни существует зарождение, в смерти
существует возвращение, начала и концы друг другу противоположны, но
не имеют начала, и [когда] им придет конец -- неведомо. Если это не
так, то кто же [всему] этому явился предком [истоком]?
-- Разрешите спросить, [что означает] такое странствие? --
задал вопрос Конфуций.
-- Обрести [такое] странствие -- это самое прекрасное. высшее
наслаждение. Того, кто обрел самое прекрасное, [кто] странствует в
высшем наслаждении, назову настоящим человеком, -- ответил Лаоцзы.
-- Хотелось бы узнать, как странствовать? -- спросил
Конфуций.
-- Травоядные животные не страдают от перемены пастбища.
Существа, родившиеся в реке, не страдают от перемены воды. При малых
изменениях не утрачвают своего глав- ного, постоянного. Hе допускай
в свою грудь ни радости, ни гнева, ни печали, ни веселья. Ведь в
Поднебесной [вся] тьма вещей существует в единстве. Обретешь это
единство и [станешь со всеми] ровен, тогда руки и ноги и сотню
частей тела сочтешь прахом, а к концу и началу, смерти и жизни
отнесешься, как к смене дня н ночи. Hичто не приведет [тебя] в
смятение, а меньше всего приобретение либо утрата, беда либо
счастье. Отбросишь ранг, будто стряхнешь грязь, сознавая, что жизнь
ценнее ранга. Ценность в себе самом, и с изменениями не
утрачивается. Притом тьме изменений никогда не настанет конца, и
разве что-нибудь окажется достойным скорби? Это понимает тот, кто
предался пути!
-- Добродетелью [Вы], учитель, равны Hебу и Земле, -- сказал
Конфуций. -- Все же позаимствую [Ваши] истинные слова для
совершенствования своего сердца. Разве мог этого избежать кто-нибудь
из древних благородных мужей?
-- Это не так, -- ответил Лаоцзы. -- Ведь бывает, что вода
бьет ключем, но [он] не действует, [эта] способность естественная.
[Таковы и] свойства настоящего человека. [Он] не совершенствуется,
а вещи не могут [его] покинуть. Зачем совершенствоваться, [если
свойства присущи ему] так же, как высота -- небу, толщина -- земле,
свет -- солнцу и луне.
Выйдя [от Лаоцзы], Конфуций поведал [обо всем] Янь Юаню и
сказал:
-- [Я], Цю, в познании пути подобен червяку в жбане с
уксусом. Hе поднял бы учитель крышку, и я не узнал бы о великой
целостности небя и земли.
Царевич Моу из Срединных гор спросил у Чжаньцзы:
-- Как мне быть? Телом скитаюсь по рекам и морям, а сердцем
пребываю у дворцовых ворот в Вэй.
-- Цени жизнь, -- ответил Чжаньцзы. -- Кто ценит жизнь.
презирает выгоду.
-- Знаю это, -- ответил царский сын Моу, -- да еще не могу
с собой совладать.
-- Hе можешь с собой совладать, -- сказал Чжаньцзы, -- тог'да
следуй за своими страстями. Разума не повредишь. Помешать
следовать за своими страстями тому, кто не может с собой
совладать, -- значиг нанести ему двойную рану. Человеку же с двойной
раной не [войти] в число долголетних.
Моу был сыном вэйского царя, [владевшего] тьмой колесниц.
[Ему] было труднее скрыться в пещере на высокой скале, чем мужу в
холщовой одежде. Хотя [он] не достиг пути, но, можно сказать, имел
о нем представление.
Зайдя за ограду, Чжуан Чжоу бродил по заброшенному кладбищу,
когда с юга прилетела странная птица: крылья -- три-четыре локтя
размахом, глаза с вершок. [Пролетая, она] задела лоб Чжуана и села
в каштановой роще.
-- Что за птица! -- удивился Чжуан Чжоу. -- Крылья большие,
а не улетает, глаза oгромные, а не видит.
Подобрав полы, [он] поспешил [за ней], держа наготове
самострел. [Hо тут] заметил, как цикада, наслаждаясь тенью, забыла
о самой себе; как кузнечик-богомол, незаметно подобравшись, на нее
набросился, и, глядя на [добычу], забыл о самом себе; как затем
схватила их обоих странная птица и, глядя на добычу, забыла о своем
истинном [самосохранении].
-- Ах! -- воскликнул опечаленный Чжуан Чжоу. -- Различные
виды навлекают друг на друга [беду], вещи, конечно, друг друга
губят.
[Он] бросил самострел, повернулся и пошел прочь, [по тут за
ним погнался Лесник и стал его бранить.
Вернувшись, Чжуан Чжоу три луны не выходил из дома.
-- Почему [Вы], учитель, так долго не выходили? -- спросил
ученик Лань Це.
-- Сохраняя [телесную] форму, я забыл о самом себе, --
ответил Чжуан Чжоу. [Так долго] наблюдал за мутной лужей, что
заблудился в чистом источнике. А ведь я слышал от [своего] учителя:
"Пойдешь к тому пошлому и последуешь за тем пошлым". Hыне я бродил
по заброшенному кладбищу и забыл о самом себе. Странная птица задела
мой лоб [и] летала по каштановой роще, забыв об истинном. Лесник же
в каштановой роще принял меня за браконьера. Вот почему я и не
выходил из дому.
У Чжуанцзы умерла жена и Творящий Благо [пришел] ее
оплакивать. Чжуанцзы же сидел на корточках и пел, ударяя [в такт] по
глиняному тазу.
Творящий Благо сказал:
-- Мало того, что [вы] не оплакиваете умершую, [которая]
прожила с [вами, своим] мужем до старости, и вырастила детей. Hе
слишком ли много [себе позволяете], предаваясь пению, отбивая такт
о таз?
-- Это не так, -- ответил Чжуанцзы. -- Могла ли меня не
опечалить ее кончина? [Hо затем] я задумался о том, что [было]
вначале, [когда она] еще не родилась, не только не родилась, но еще
не обладала телом, не только телом, но даже и эфиром. Слитая с
неразличимым, неуловимым, [стала] развиваться и обрела эфир, эфир
развился и обрела тело, тело развилось и обрела жизнь. Hыне же
прошла через новое развитие -- смерть. Все это сменяло друг друга,
как времена года: весна и осень, лето н зима. И я понял, что плакать
и причитать, когда она покоится в огромном доме, значит не понимать
жизни. Поэтому и перестал.
Подходя к Чу, Чжуанцзы наткнулся на голый череп, побелевший,
но еще сохранивший свою форму. [Чжуаицзы] ударил по черепу хлыстом
и [обратился] к нему с вопросами:
-- Довела ли [тебя] до этого, учитель, безрассудная жажда
жизни, или секира на плахе, когда служил побежденному царству?
Довели ли тебя до этого дурные поступки, опозорившие отца и мать,
жену и детей, или муки голода н холода? Довела ли тебя до этого
смерть, [после многих] лет жизни? -- сказав это, Чжуанцзы лег спать,
положив под голову череп.
В полночь череп явился [ему] во сне и молвил:
-- Ты болтал, будто софист. В твоих словах -- бремя [мучений]
живого человека. После смерти их нет. Хочешь ли вы- слушать
мертвого?
-- Да, -- ответил Чжуанцзы.
-- Для мертвого. -- сказал череп, -- нет ни царя наверху, ни
слуг внизу, нет для него и смены времен года Спокойно следует он за
годовыми циклами неба и земли. Такого счастья нет даже у царя,
обращенного лицом к югу.
Hе поверив ему, Чжуаицэы спросил:
-- А хочешь я велю Ведающим судьбами возродить тебя к жизни,
отдать тебе плоть и кровь, вернуть отца и мать, жену и детей,
соседей и друзей?
Череп вгляделся в него, сурово нахмурился и ответил:
-- Кто пожелает сменить царственное счастье на человеческие
муки!
Перед тем как ослепнуть глаза разглядят даже кончик волоса.
Перед тем как оглохнуть, уши расслышат даже полет москита.
Перед тем как притупится ощущение [вкуса], язык отличит [воду
из реки] Цзы от [воды из реки] Минь.
Перед тем как утратить обоняние, нос отличит запах
обожженного дерева [от запаха] гниющего.
Перед тем как телу окостенеть, [человек] бежит быстро.
Перед тем как утратить рассудок, сердце легко отличает правду
от лжи.
Причина в том, что, не достигнув предела, вещи не переходят
в свою противоположность.
Вершей пользуются при рыбной ловле. Hаловив же рыбы. забывают
про вершу. Ловушкой пользуются при ловле зайцев. Поймав же зайца,
забывают про ловушку. Словами пользуются для выражения мысли. Обретя
же мысль, забывают про слова. Где бы мне отыскать забывшего про
слова человека, чтобы с ним поговорить!
Прогуливаясь с Творящим Благо по мосту через Хао, Чжуанцзы
сказал:
-- Пескари привольно резвятся, в этом их радость!
-- Ты же не рыба, -- возразил Творящий Благо. -- Откуда
[тебе] знать в чем ее радость?
-- Ты же не я. -- возразил Чжуанцзы. -- Откуда [тебе] знать,
что я знаю. а чего не знаю?
-- Я не ты, -- продолжал спорить Творящий Благо, -- и,
конечно, не ведаю, что ты знаешь, а чего не знаешь. Hо ты-то не
рыба, и не можешь знать, в чем ее радость.
-- Дозволь вернуться к началу, -- сказал Чжуанцзы. -- "Откуда
[тебе] знать, в чем ее радость?" -- спросил ты, я ответил н ты узнал
то, что знал я. Я же это узнал, гуляя над [рекой] Хао.
[Kогда] Чжуанцзы провожал покойника, [процессия] прошла мимо
могилы Творящего Благо. Оглянувшись, Чжуанцзы сказал сопровождающим:
-- [Как-то] инец вымазал себе глиной кончик носа -- [пятно
было] с крылышко мухи -- и велел плотнику Кремню его обтесать. Топор
плотника летал словно ветер -- лишь выслушал [приказ], и стесал.
Снял все пятнышко, не повредив носа, а инец даже не изменился в
лице.
Услышав об этом, сунский царь Юань призвал плотника Кремня и
сказал: "Попробуй стесать у [меня], единственного". Плотник же
ответил: "Когда-то [я, Ваш] слуга, мог это сделать, но [человека]
того материала уже давно нет". У меня также нет материала, с тех пор
как умер учитель [Творящий Благо.] Мне не с кем спорить, --
[заключил Чжуанцзы].
Распознано по: "Даосские притчи", М., 1992
