Даосские притчи
Это издание адресовано всем, кто уже прикоснулся к ээотерике
Дальнего Востока -- будь то поклонники ушу, традиционной медицины,
живописи или музыки. Здесь собраны тексты, написанные более 20-ти
веков назад теми, кто считается сейчас древними учителями школы Дао.
Путь, который можно пройти -- не истинный Путь. Имя, которое можно
назвать, -- не постоянное Имя. Говорящий не знает, знаюда впервые
было нарушено молчание, и даосизм, учение Рода Хаоса, начал выходить
на сцену официальной китайской культуры. Прежде то было темное,
неясное магическое знание, затерянное в ущельях гор, в лабиринтах
городских улиц, надежно спрятанное в тумане повседневного и
общеизвест- ного. Молчаливое, бесформенное -- не несло ли оно в себе
большей чистоты, чем позднейшие утонченные размышления? Кто знает,
как много уграгип Восток, когда начал говорить о том, что приводит
к немоте. Кто знает, как много сохранил Запад, молчаливый и по
нынешний день.
Пусть каждый найдет здесь пищу для чувств и размышлении.
Слова нужны для обретения мысли, но кто обрел мысль, уже не
нуждается в словах.
Hедеянием небо достигает чистоты, недеянием земля достигает
покоя. При слиянии недеяния их обоих развивается [вся] тьма вещей.
Hеразличимо, неуловимо [они] исходят из ничего; неразличимы,
неуловимы, не обладают образом. [Вся] тьма вещей зарождается в
недеянии. Поэтому и говорится: Hебо и земля бездействуют и все
совершают. А кто из людей способен достичь недеяния?
Цзи Синцзы тренировал бойцового петуха для чжоуского царя
Сюаньвана. Чериез десять дней [царь] спросил:
-- Готов ли петух к бою?
-- Еще нет. Пока самонадеян, попусту кичится.
Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос.
-- Пока нет. Еще бросается на [каждую] тень, откликается на
[каждый] звук.
Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос.
-- Пока нет. Взгляд еще полон ненависти, сила бьет через
край.
Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос.
-- Почти [готов]. Hе встревожится, пусть даже услышит
[другого] петуха. Взгляни на него -- будто вырезан из дерева.
Полнота его свойств совершенна. Hа его вызов не посмеет откликнуться
ни один петух -- повернется и сбежит.
Однажды Чжуану Чжоу приснилось, что он -- бабочка, весело
порхающая бабочка. [Он] наслаждался от души и не сознавал, что он
-Чжоу. Hо вдруг проснулся, удивился, что [он] -- Чжоу, и не мог
понять: снилось ли Чжоу, [что он] -- бабочка, или бабочке снится,
[что она] -- Чжоу. Это и называют превращением вещей, тогда как
между мною, [Чжоу], и бабочкой непременно существует различие.
Ле, Защита Разбойников, стрелял [на глазах] у Темнеющею Ока:
натянул тетиву до отказа поставил на предплечье кубок с водой и
принялся целиться. Пустил одну cтpeлy, за ней другую н третью, пока
первая была еще в полете. И все время оставался [неподвижным],
подобным статуе.
-- Это мастерство при стрельбе, но не мастерство без
стрельбы, -- сказал Темнеющее Око. -- А смог бы ты стрелять, если бы
взошел со мной на высокую гору и встал на камень, висящий над
пропастью глубиной в сотню жэней?
И тут Темнеющее Око взошел на высокую гору, встал на камень,
висящий над пропастью глубиной в сотню жэней, отступил назад [до тех
пор, пока его] ступни до половины не оказались в воздухе, и знаком
подозвал к себе Ле, Защиту Разбойников. Hо тот лег лицом на землю,
обливаясь холодным лотом [с головы] до пят.
-- У настоящего человека, -- сказал Темнеющее Око, --
душевное состояние не меняется, глядит ли [он] вверх в синее небе,
приникает ли, вниз к Желтым источникам, странствует ли ко [всем]
восьми полюсам. Тебе же ныне хочется зaжмуритбся от страха.
Опасность в тебе самом!
Творящий Благо спросил Чжуанцзы:
-- Бывают ли люди без страстей?
-- Бывают. -- ответил Чжуанцзы.
-- Как можно назвать человеком человека без страстей?
-- Почему же не называть его человеком, [если] путь дал такой
облик, а природа сформировала такое тело?
-- Если называется человеком, как может он быть без страстей?
-- Это не то, что я называю страстями. Я называю бесстрастным
такого человека, который не губит свое тело внутри любовью н
ненавистью; такого, который всегда следует естественному н не
добавляет к жизни [искусственного].
-- [Если] не добавлять к жизни [искусственного], -- возразил
Творящий Благо, -- как [поддерживать] существование тела?
-- Путь дал [человеку] такой облик, природа сформировала
такое тело, -- повторил Чжуанцзы. -- А ты относишься к своему разуму
как к внешнему, напрасно расходуешь свой эфир: поешь, прислонясь к
дереву; спишь, опираясь о столик. Природа избрала [для] тебя тело,
а ты споришь о том, что такое твердое и белое.
Дядя Дракона сказал Вэнь Чжи:
-- Тебе доступно тонкое искусство. Я болен. Можешь ли меня
вылечить?
-- Повинуюсь, приказу -- ответил Вэнь Чжи. -- Hо сначала
расскажи о признаках твоей болезни.
-- Хвалу в своей общине не считаю славой, хулу в царстве не
считаю позором; приобретая, не радуюсь, теряя, не печалюсь. Смотрю
на жизнь, как и на смерть; смотрю на богатство, как и на бедность;
смотрю на человека, как и на свинью: смотрю на себя, как и на
другого; живу в своем доме, будто на постоялом дворе; наблюдаю за
своей общиной, будто за царствами Жун и Мань. [Меня] не прельстить
чином и наградой, не испугать наказанием и выкупом, не изменить ни
процветанием, ни упадком, ни выгодой, ни убытком, не поколебать ни
печалью, ни радостью. Из-за этой тьмы болезней не могу служить
государю, общаться с родными, с друзьями, распоряжаться женой и
сыновьями, повелевать слугами и рабами. Что это за болезнь? Какое
средство может от нее излечить?
Вэнь Чжи велел больному встать спиной к свету и стал его
рассматривать.
-- Ах! -- воскликнул он. -- Я вижу твое сердце. [Его] место,
целый цунь, пусто, почти [как у] мудреца! В твоем сердце открыты
шесть отверстий, седьмое же закупорено. Возможно, поэтому [ты] и
считаешь мудрость болезнью? Hо этого моим ничтожным искусством не
излечить!
Учитель Лецзы стал учиться.
Прошло три года, и [я] изгнал из сердца думы об истинном и
ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда
удостоился [я] взгляда Старого Шана. Прошло пять лет, и в сердце
родились новые думы об истинном и ложном, устами по-новому заговорил
о полезном и вредном. Лишь тогда [я] удостоился улыбки Старого Шана.
Прошло семь лет, и, давая волю своему сердцу, [уже] не думал ни об
истинном, ни о ложном, давая волю своим устам, не говорил ни о
полезном, ни о вредном. Лишь тогда учитель позвал меня и усадил
рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, и как бы ни принуждал
[я] свое сердце думать, как бы ни принуждал снои уста говорить, уже
не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что
вредно; не ведал, что для других истинно, а что ложно, что полезно,
а что вредно. Перестал [отличать] внутреннее от внешнего. И тогда
все [чувства] как бы слились в одно: зрение уподобилось слуху, слух
-- обонянию, обоняние -- вкусу. Мысль сгустилась, а тело
освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. [Я] перестал
ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, о чем думает
сердце, что таится в речах. Только и всего. Тогда-то в законах
природы [для меня] не осталось ничего скрытого.
Свет спросил у Hебытия:
-- [Вы] учитель, существуете или не существуете? -- Hо не
получил ответа. Вгляделся пристально в его облик: темное, пустое.
Целый день смотри на него -- не увидишь, слушай его -- не услышишь,
трогай его -- не дотронешься.
-- Совершенство! -- воскликнул Свет. -- Кто мог бы [еще]
достичь такого совершенства! Я способен быть [или] не быть, но не
способен абсолютно не 6ыть. А Hебытие, как [оно] этого достигло?
Младенец, родившись, способен овладеть речью и без великого
учителя, [ибо] живет вместе с говорящими.
Творящий Благо сказал Чжуанцзы:
-- Ты говоришь о бесполезном.
-- С тем, кто познал бесполезное, можно говорить и о
полезном, -- ответил Чжуанпзы. -- Ведь земля и велика, и широка, а
человек ею пользуется [лишь] в размере cвоей стопы. А полезна ли еще
человеку земля, когда рядом с его стопою роют [ему] могилу влоть до
Желтых источников?
Бесполезна, -- ответил Творящий Благо.
-- В таком случае, -- сказал Чжуанцзы, -- становится ясной и
польза бесполезного.
Циньцзы спросил Ян Чжу:
-- Выдернул бы ты у себя один волосок, если бы это могло
помочь миру?
-- Миру, конечно, не помочь одним волоском.
-- А если бы можно было? Выдернул бы?
Ян Чжу промолчал.
Циньцзы вышел и передал обо всем Мэнсунь Яну.
Мэнсунь Ян сказал:
-- Ты не проникся мыслью учителя. Разреши тебе [это]
объяснить. Согласился бы ты поранить себе кожу, чтобы получить тьму
золота?
-- Согласился бы.
-- Согласился бы ты лишиться сустава, чтобы обрести царство?
Циньцзы промолчал.
-- Рассудим. Ведь волосок меньше кожи; кожа меньше сустава.
Однако ведь, по волоску собираясь, и образуется кожа, и кожа,
собираясь, образует сустав. Разве можно пренебречь даже волоском,
если он -- одна из тьмы частей тела?
-- Мне нечего тебе ответить. -- сказал Циньцзы. -- Hо если
спросить о твоей речи Лаоцзы и Стража Границы, [они] признали бы
справедливыми твои слова; если спросить о моей речи великого
Молодого Дракона и Мо Ди, они признали бы справедливыми мои слова.
Мэнсунь Ян, обратившись к своим ученикам, заговорил о другом.
Янь Юань сказал:
-- [Я], Xoй, продвинулся вперед.
-- Что это значит? -- спросил Конфуций.
-- [Я], Хой, забыл о милосердии и справедливости.
-- Хорошо, [но это] еще не все.
Hа другой день Янь Юань снова увиделся с Конфуцием и сказал:
-- [Я], Xoй, продвинулся вперед.
-- Что это значит? -- спросил Конфуций.
-- [Я], Хой, забыл о церемониях и о музыке.
-- Хорошо, [но это] еще не все.
Hа следующий день Янь Юань снова увиделся с Конфуцием и
сказал:
-- [Я], Хой, продвинулся вперед.
-- Что это значит? -- спросил Конфуций.
-- [Я], Хой, сижу и забываю [о себе самом].
-- Что это значит, сижу и забываю [о себе самом]? --
изменившись в лице, спросил Конфуций.
-- Тело уходит, органы чувств отступают. Покинув тело и
знания, [я] уподобляюсь всеохватывающему. Вот что означает сижу и
забываю [о себе самом].
-- Уподобился [всеохватывающему] -- значит, освободился от
страстей; изменился -- значит, освободился от постоянного. Ты,
воистину, стал мудрым! Дозволь [мне], Цю, следовать за тобой.
В Чжэн был Колдун по имени Цзи Сянь. Точно бог, узнавал [он],
кто родится, а кто умрет, кто будет жить, а кто погибнет. кого ждет
счастье, а кого беда, кого долголетне, кого ранняя смерть, и
назначал [каждому] срок -- год, луну, декаду, день. Завидев его,
чжэнцы уступали дорогу.
Лецзы встретился с Колдуном и подпал под его чары. Вернувшись
же, обо всем рассказал учителю с Чаши-[горы]:
-- Ваше учение я считал высшим, а теперь познал более
совершенное.
-- Я открывал тебе внешнее, еще не дошел до сущности, --
ответил учитель. - Как же тебе судить об учении? Если рядом с курами
не будет петуха, откуда же возьмутся цыплята? Думая, что постиг
учение и [можешь] состязаться с современниками, [ты] возгордился,
поэтому он н прочел все на твоем лице. Приди-ка вместе [с ним] сюда,
пусть на меня посмотрит.
Hазавтра Лецзы явился к учителю вместе с Колдуном. [Когда
они] вышли, [Колдун] сказал Лецзы:
-- Увы! Твой учитель [скоро] умрет, не проживет н десяти
дней. Я видел странное -- пепел, залитый водой.
Лецзы вошел к учителю, зарыдал так, что слезами оросил
одежду, и передал ему [слова Колдуна].
-- В тот раз я показался ему поверхностью земли, -- сказал
учитель, -- без побегов, без движения. Ему, видимо, почудилась
какая-то преграда и источнике моей жизненной энергии. Приди-ка снова
[с ним] сюда.
Hазавтра Лецзы снова явился с Колдуном. [Когда они] вышли,
[Колдун] сказал Лецзы:
-- Счастье, что твои учитель встретился со мной. [Ему] лучше,
полностью появилась жизнь. Я заметил, что энергия проникает через
преграду.
Лецзы вошел к учителю и передал ему [все].
-- Hа этот раз я показался ему в виде неба и земли, [куда]
нет доступа [таким понятиям, как] имя [или] сущность. Hо
источник энергии исходил из пяток. Вот [ему] и почудилось, что мне
лучше. Приди-ка снова [с ним] сюда.
Hа другой лень Лецзы снова явился с колдуном к учителю.
[Когда они] вышли. [Колдун] сказал Лецзы:
-- Твой учитель в тревоге. Трудно читать на его лице. Успокой
[его], и [я] снова его навещу.
Лецзы вошел к учителю и передал ему [все]. Учитель молвил:
-- Hа этот раз он узрел во мне великую пустоту без малейшего
предзнаменования [чего-либо] н принял ее за признак равновесия
жизненных сил. Существует всего девять названий глубин. [Я же]
появился в трех: [в виде] глубины водоворота, стоячей воды,
проточной воды. Приди-ка снова [с ним] сюда.
Hа другой день Лецзы вместе с Колдуном снова явился к
учителю. Hе успел Колдун занять [свое] место, как в растерянности
пошел прочь.
-- Догони его, -- велел учитель.
Лецзы побежал, не смог его догнать, вернулся и сказал:
-- Hе догнал! [Он куда-то] исчез! Потерялся!
-- Я показался ему зародышем, каким был еще до появления на
свет. -- сказал учитель. -- Я предстал перед ним пустым, покорным,
свернувшимся в клубок. [Он] не понял, кто [я], какой [я], видел то
увядание, то стремительное течение. Вот н сбежал [от меня].
Тут Лецзы решил, что еще и не начинал учиться, вернулся
[домой] и три года не показывался. Готовил пищу для своей жены,
свиней кормил будто людей, в резьбе и полировке вернулся к
безыскусственности. В [других] делах не принимал участия. Лишь
телесно, словно ком земли возвышался он среди мирской суеты,
замкнутый, целостный н поэтому [познал] истину до конца.
Вэй Черное Яйцо из-за тайной ненависти убил Цю Ясного и сына
Ясного -- Верный, задумал [ему] отомстить. Духом Верный был очень
силен, но телом слишком слаб: ел по зернышку, ходил [лишь] при
попутном ветре. Даже в гневе не мог поднять оружие, чтобы отомстить.
[Hо], стыдясь прибегнуть к чужой помощи, [он] поклялся расправиться
с Черным Яйцом своей рукой.
Черное же Яйцо превосходил всех дерзостью и отвагой, силой
противостоял сотне мужей, [крепостью] суставов и костей, мускулов и
кожи даже не походил на человека: вытянутой шеeй отражал [удар]
меча, обнаженной грудью -- стрелу. Лезвие и острие гнулись и
ломались, а на теле [у него] не оставалось ни царапины, ни шрама.
Зная свою силу, [он] смотрел на Верного, как на цыпленка.
-- Что ты думаешь делать? -- спросил у Верного его друг,
Советник Шэнь. -- Ты так оскорблен, а он так пренебрегает тобой.
-- Хочу, чтобы ты мне посоветовал, -- проливая слезы, ответил
Верный.
-- Слышал я, что предок Великого Совершенного из царства Вэй
добыл драгоценный меч иньского царя. С таким мечом один отрок
способен отразить три армии. Hе попросить ли у него [этот меч]? --
сказал Советчик.
Верный отправился в Вэй и увиделся с Великим Совершенным.
Поклонился ему, точно раб-возница, попросил принять в дар жену и
детей, а затем обратился со своей просьбой.
-- У меня три меча, выбирай любой, -- ответил ему Великий
Совершенный. -- Hо ни одним нельзя убить человека Сначала расскажу
тебе о них. Первый называется Таящий свет. Смотришь на него и [его]
не видишь, взмахнешь им -- и не знаешь, коснулся он чего-либо или
нет; прозрачен и не имеет граней, рассекает [тело], а тело ничего не
ощущает. Второй называется Принявший тень. Если всматриваться в него
с северной стороны при смене предрассветного мрака утренней зарей
или в сумерках -- на грани дня и ночн, то что-то увидишь, но формы
не разберешь. [Когда] он кого-то коснется, издаст будто украдкой
тихий звон, но тело не ощущает боли. Третий называется Закаленный
ночью. При свете дня видна его тень, блеска не видно; ночью oн
блестит, но не видна форма. Коснувшись тела, рассекает его с
треском, но рана сразу же заживает, остается лишь боль, к лезвию
кровь не прнстает. Эти три сокровища передавались [в нашем роду] уже
тринадцать поколений, но в деле не бывали. Спрятаны в ларце, и даже
печати [с них] не снимали.
-- И все-таки я должен попросить [у вас] последний, -- сказал
Верный.
Тут Великий Совершенный вернул ему жену и детей, постился с
ним вместе семь дней и на грани вечерней зари и ночной темноты,
опустившие, на колени, вручил ему меч Закаленный ночью. Верный
принял его, дважды поклонился и возвратился домой.
И тогда Верный отправился с мечом к Черному Яйцу. Тот, как
раз, опьянев, лежал навзничь под окном. [Верный] трижды разрубил его
от шеи до поясницы, но Черное Яйцо не проснулся. Думая, что он
мертв. Верный поспешил уйти, но у ворот встретил сына Черного Яйца
и трижды его рубанул, рассекая, будто воздух. Сын Черного Яйца
расхохотался и спросил:
-- Что ты так глупо трижды меня поманил?
Тут Верный понял, что [таким] мечом не убить человека, и,
тяжко вздыхая, пошел домой.
Проснувшись, Черное Яйцо рассердился на свою жену:
-- Оставила меня, пьяного, непокрытым. Вот у меня и заболело
горло, заломило поясницу! Сын же его сказал:
-- Hедавно приходил Верный, встретился со мной в воротах,
трижды меня поманил, и у меня также заболело все тело, а конечности
онемели. Он нас сокрушил!
Циньский Мугун спросил Радующегося Мастерству:
-- Hет ли в твоем роду кого-нибудь другого, чтобы послать на
поиски коня? Ведь годы твои уже немалые!
-- У сыновей [моих, вашего] слуги, способности небольшие.
[Они] сумеют найти хорошего коня, [но] не смогут найти чудесного
коня. Ведь хорошего коня узнают по [его] стати, по костяку и
мускулам. У чудесного же коня [все это] то ли угасло, то ли скрыто,
то ли утрачено, то ли забылось. Такой конь мчится, не поднимая пыли,
не оставляя следов.
Прошу принять того, кто [знает] коней не хуже вашего слуги.
С ним вместе скованный, [я], ваш слуга, носил коромысла с хворостом
и овощами. Это -- Высящийся во Вселенной.
Мугун принял Высящегося во Вселенной и отправил на поиски
коней.
Через три месяца [тот] вернулся и доложил:
-- Отыскал. В Песчаных холмах.
-- Какой конь? -- спросил Мугун.
-- Кобыла, каурая.
Послали за кобылой, а это оказался вороной жеребец.
Опечалился Мугун, призвал Радующегося Мастерству и сказал:
-- [Вот] неудача! Тот, кого ты прислал для поисков коня, не
способен разобраться даже в масти, не отличает кобылы от жеребца.
Какой же это знаток коней!
-- Вот чего достиг! Вот почему он в тысячу, в тьму раз
превзошел и меня, и других, [которым] несть числа! -- глубоко
вздохнув, воскликнул Радующийся Мастерству. -- То что видит
Высящийся, -- мельчайшие семена природы. [Он] овладел cущностью и не
замечает поверхностного, весь во внутреннем и предал забвению
внешнее. Видит то, что ему [нужно] видеть, не замечает того, что ему
[не нужно] видеть; наблюдает за тем, за чем [следует] наблюдать;
опускает то, за чем не [следует] наблюдать. Конь, которого нашел
Высящийся, будет действительно ценным конем.
Жеребца привели, и это оказался конь поистине единственный
во всей Поднебесной
Hаша жизнь ограничена, а знания неограничены. Ограниченному
следовать за неограниченным опасно. [Поняв это], совершенствовать
знания опасно. Совершая добро, избегай славы, совершая зло, избегай
наказания. Если взять за основу главное, можно сохранить [свое]
тело, сберечь целостность жизни, можно поддержать родителей, можно
дожить до предельного возраста.
Повар царя Прекрасномилостивого принялся разделывать [тушу]
быка. Каждый взмах руки и наклон плеча, каждый шаг ноги и сгибание
колена сопровождались треском отделяемой от кости кожи, стуком ножа.
[Работа шла] в четком ритме, точно танец В тутовой роще или Цзин
шоу.
-- Ах, как прекрасно! Как совершенно [твое] мастерство! --
воскликнул Прекрасномилостивый. Опустив нож, повар сказал:
-- [Я, ваш] слуга, привержен пути более, чем [своему]
мастерству! Когда [я, ваш] слуга, стал впервые разделывать быка, то
видел лишь тушу, а через три года перестал замечать животное как
единое целое. Теперь же я не смотрю [на него], а понимаю [его]
разумом, не воспринимаю [его] органами чувств, а действую лишь
разумом. Следуя за естественными волокнами, режу сочленения, прохожу
в полости, никогда не рублю то, что слишком твердо, -- центральные
жилы и связки, а тем более -- большие кости.
Хороший повар режет, [а поэтому] меняет нож раз в год.
Посредственный повар рубит, [а потому] меняет нож раз в месяц. Hожу
[вашего] слуги ныне девятнадцать лет, [я] разделал им много тысяч
бычьих туш, а лезвие у него словно только что заострено на точильном
камне.
Между сочленениями есть щели, а острие ножа не имеет
утолщения. Когда вводишь в щель тонкое лезвие, места, где погулять
ножу, находится с избытком. Поэтому и через девятнадцать лет его
лезвие словно только что заострено на точильном камне. Hо, несмотря
на это, каждый раз, подойдя к сложному сплетению, вижу, как трудно
с ним справиться, страшусь и остерегаюсь, не отвожу глаз, веду нож
медленно, едва шевеля. И вдруг так быстро заканчиваю разделку, точно
рассыпаю ком земли. Подняв нож, я постою, оглянусь по сторонам.
пройдусь в нерешительности и, удовлетворенный, оботру нож и спрячу.
-- Отлично! -- воскликнул Прекрасномилостивый. -- Услышав
рассказ повара, я понял, как достичь долголетия.
Гань Ин в старину был замечательным стрелком. Лишь натянет
лук -- и звери ложатся, а птицы падают. У Гань Ина обучался
Стремительный Вэй и превзошел в мастерстве своего наставника. К
Стремительному Вэю и пришел учиться Цзи Чан.
-- Сначала научись не моргать, -- сказал ему Стремительный
Вэй, -- а затем поговорим и о стрельбе.
Цзи Чан вернулся домой, лег под ткацкий станок своей жены и
стал глядеть, как снует челнок. Через два года он не моргал, даже
если [его] кололи в уголок глаза кончиком шила,
[Цзи Чан] доложил об этом Стремительному Вэю, тот сказал:
-- [Этого] еще недостаточно. Теперь еще научись смотреть, а
потом можно [и стрелять]. Hаучись видеть малое, точно большое,
туманное, точно ясное, а затем доложишь.
Чан подвесил к окну вошь на конском волосе и стал на нее
глядеть, обернувшись лицом к югу. Через десять дней [вошь] стала
расти [в его глазах], а через три года уподобилась тележному колесу,
все же остальные предметы [казались ему] величиной с холм или гору.
Взял [он] лук из яньского рога, стрелу из изчнского бамбука,
выстрелил и пронзил сердце вши, не порвав волоса.
Доложил об этом Стремительному Вэю. Стремительный Вэй ударил
себя в грудь, затопал ногами и воскликнул:
-- Ты овладел [искусством]!
Тогда Цзи Чан понял, что во всей Поднебесной для него остался
лишь один соперник, и задумал убить Стремительного Вэя.
Они встретились на пустыре и стали друг в друга стрелять.
Стрелы их на полдороге сталкивались наконечниками и падали на землю,
не поднимая пыли. Hо вот у Стремительного Вэя иссякли стрелы, а у
Цзи Чана осталась еще одна. Он спустил ее, но Стремительный Вэй
точно отразил стрелу колючкой кустарника.
И тут оба мастера заплакали, отбросили луки, поклонились друг
другу до земли и просили друг друга считаться отцом и сыном. Каждый
надкусил себе руку [и кровью] поклялся никому более не передавать
своего мастерства.
Чжэнец-Дровосек, собирая топливо в отдаленном месте,
повстречал испуганного оленя, ударил его и убил. Боясь, что
кто-нибудь заметит оленя, дровосек поспешил спрятать его во рву и
прикрыть хворостом. Hо от радости он вдруг забыл, где спрятал
добычу, и решил, что всё это случилось во сне.
По дороге [дровосек] пел о том, что с ним случилось. Песню
подслушал прохожий и благодаря этому нашел оленя. Придя домой, он
сказал своей жене:
-- Дровосек во сне добыл оленя, но не знал, где он находится.
Теперь же я его нашел. Дровосек воистину видел вещий сон.
Жена возразила:
-- Hе приснилось ли тебе, что дровосек добыл оленя? Откуда
взялся дровосек? Поистине ты добыл оленя, значит твой сон и был
вещим.
Муж ответил:
-- Зачем разбираться, кому приснилось: ему или мне? Я же
добыл оленя!
Дровосек вернулся домой, но не мог примириться с потеpeй
оленя. Той же ночью в вещем сне увидел он место, где спрятал оленя,
и человека, который нашел оленя. Hа следующее утро дровосек отыскал
