БОРЬБА С ТЕНЬЮ
Поначалу от него больше ничего и не требуется, дабы избежать ненужного воздействия. Ведущую роль в придании содержимому бессознательного формы следует поручить, насколько это будет возможно, вынесенным бессознательным случайным идеям и ассоциациям.
Естественно, это является ударом, и зачастую очень болезненным, по позиции сознания. Это нетрудно понять, если мы вспомним, как обычно представляют себя содержания бессознательного:
в качестве вещей, которые по природой своей слишком слабы, чтобы преодолеть порог сознания, или в качестве подавленных по различным причинам несовместимых с сознанием элементов. По большей части эти содержания являются нежелательными, неожиданными, иррациональными, а их неприятие или подавление представляется вполне оправданным. Только малая часть этих содержаний имеет какую-либо необычную ценность, как с коллективной, так и с индивидуальной точки зрения.
Но содержания, которые коллектив считает совершенно бесполезными, индивиду представляются чрезвычайно ценными. Этот факт находит свое выражение в страсти, вне зависимости от того, положительно или отрицательно настроен индивид. Общество тоже оказывается расколотым в вопросе принятия новых и неведомых идей, которые отличаются крайней эмоциональностью.
Цель первоначальной процедуры заключается в обнаружении настроенного на чувства содержимого, поскольку- в этих случаях мы всегда имеем дело с ситуациями, в которых однобокость сознания сталкивается с сопротивлением инстинктуальной сферы.
Эти две дороги идут параллельно друг другу до тех пор, пока для одного типа людей решающей не становится эстетическая проблема, а для другого типа -интеллектуальная. В идеале, эти два аспекта могли бы сосуществовать друг с другом или ритмично сменять друг друга; то есть могло бы иметь место чередование творчества и понимания.
Кажется, что одно не может существовать без другого, но на практике такое случается: творческий порыв овладевает объектом, вытесняя смысл, или стремление к пониманию подавляет необходимость придания объекту формы. Содержимое бессознательного прежде всего хочет быть увиденным, а этого можно достичь только посредством придания ему формы, и оно также хочет, чтобы о нем судили только после того, как все, что оно должно сказать, получит осязаемую форму.
Именно по этой причине Фрейд, прежде чем толковать содержимое сновидений, требовал их выражения в форме свободных ассоциаций.
Далеко не всегда бывает достаточно просто прояснить концептуальный контекст содержимого сновидения. Зачастую необходимо прояснить смутное содержимое посредством придания ему видимой формы.
Это можно сделать с помощью рисунка, картины или скульптуры. Часто бывает так, что руки знают, как разрешить загадку, над которой тщетно бьется интеллект. Придав форму содержимому сновидения, человек продолжает видеть его более детально в состоянии бодрствования и поначалу непонятное, изолированное событие интегрируется в целостную личность, несмотря даже на то, что на первых порах сознание объекта его не воспринимает.
Эстетическое формулирование на этом останавливается и отказывается от каких-бы то ни было попыток понять смысл. Иногда это приводит к тому, что пациенты начинают воображать себя художниками - разумеется непонятыми. Желание понять, если оно обходится без тщательного формулирования, начинается со случайной идеи или ассоциации, а потому лишено адекватной базы.
У него больше шансов на успех, если оно начинается с сформулированного продукта. Чем слабее сформирован и развит первоначальный материал, тем больше опасность подчинения понимания не эмпирическим фактам, а теоретическим и нравственным соображениям.
Интересующий нас тип понимания на этой стадии состоит в реконструкции смысла, присущего изначальной случайной идее.
Нет сомнения в том, что такая процедура является законной только в том случае, когда для нее имеется достаточно серьезный повод. Точно так же бессознательному можно поручить ведущую роль только в том случае, если оно уже содержит в себе волю играть эту роль.
Естественно, это происходит только тогда, когда осознающий разум оказывается в критической ситуации. Как только содержимому бессознательного придается форма и постигается смысл формулировки, встает вопрос о том, как связать с этим эго, и каким образом примирить эго и бессознательное. Соединение противоположностей для создания третьей вещи (трансцендентальной функции) -это вторая и более важная фаза процедуры.
На этой стадии ведущая роль принадлежит уже не бессознательному, а эго.
Здесь мы не будем определять индивидуальное эго, а оставим его в его банальной реальности, как тот постоянный центр сознания, присутствие которого мы стали ощущать с раннего детства. Эго сталкивается с продукцией психики, которая своим существованием по большей части обязана процессам, происходящим в бессознательном, а потому до определенной степени противостоит эго и его тенденциям.
Чтобы прийти к соглашению с бессознательным, необходимо занимать именно такую точку зрения. Позиция эго должна считаться равноценной контрпозиции бессознательного, и наоборот. И обязательно нужно помнить вот о чем: если осознающий разум цивилизованного человека оказывает на бессознательное сдерживающее воздействие, то вырвавшееся на волю бессознательное зачастую оказывает очень опасное воздействие на эго. Точно так же, как в свое время эго подавило бессознательное, освободившееся бессознательное может отбросить эго и овладеть им.
Есть опасность того, что эго, так сказать, потеряет голову и потому не будет в состоянии защитить себя от давления аффектных факторов - ситуация, с которой часто начинается шизофрения. Такой опасности не существовало бы или она не была бы настолько острой, если бы процесс столкновения с бессознательным каким-то образом мог лишить аффекты их динамики.
Именно это и происходит, когда контрпозиция подвергается эстетизированию или интеллектуальному анализу. Но конфронтация с бессознательным должна быть многосторонней, поскольку трансцендентальная функция не является частичным процессом, идущим в обусловленном направлении; это полноценное и интегральное событие, в которое включены или должны быть включены все аспекты.
Стало быть, аффект должен развернуться во всю свою мощь. Эстетизация и интеллектуальный анализ являются прекрасным оружием против опасных аффектов, но их следует использовать только в случае действительно серьезной угрозы, а не для того, чтобы избежать выполнения необходимой работы.
Благодаря фундаментальным открытиям Фрейда, мы знаем, что эмоциональные факторы заслуживают самого пристального внимания при лечении неврозов. Личность, как целое, должна восприниматься всерьез, и это правило относится, как к врачу, так и к пациенту. Насколько тщательно врач должен укрываться за щитом теории - это вопрос деликатный, зависящий только от его благоразумия. В любом случае, лечение невроза - это не какое-то там психологическое водолечение, а обновление личности, работа во всех направлениях и проникновение во все сферы жизни.
Примирение с контр-позицией - это серьезное дело, от которого порой зависит очень многое. Серьезное отношение к другой стороне - это обязательное предварительное условие процесса, потому что только таким образом регулирующие факторы могут оказать воздействие на наши действия.
Но серьезное отношение к другой стороне не означает, что мы должны воспринимать ее буквально, зато означает, что мы должны оказать бессознательному доверие, чтобы у него была возможность сотрудничать с сознанием, вместо того, чтобы автоматически его беспокоить.
Итак, для того, чтобы прийти к соглашению с бессознательным, нужно не только оправдать точку зрения эго, но и наделить бессознательное такими же полномочиями. Эго берет на себя ведущую роль, но и бессознательное тоже должно иметь право голоса - audiatur et altera pars* (Следует выслушать и противоположную сторону. - Прим. ред.).
To, как этого можно добиться, лучше всего видно на примере тех случаев, когда более-менее отчетливо слышится внутренний голос. Для таких людей технически не составляет никакого труда записать услышанное и ответить на заявления внутреннего голоса с точки зрения эго.
Это ничем не отличается от диалога между двумя равноправными человеческими существами, каждое из которых уважает аргументы другого и считает нужным потратить время на изменение конфликтных точек зрения посредством сравнения и дискуссии, или же на то, чтобы провести между ними четкую границу. Поскольку к соглашению редко когда ведет прямая дорога, то в большинстве случаев имеет место длительный конфликт, требующий больших жертв с обеих сторон.
Такие же отношения вполне могут сложиться между пациентом и аналитиком, причем роль адвоката дьявола естественно достается последнему.
В наше время мы с ужасающей ясностью видим, насколько не способны люди выслушивать друг друга, хотя эта способность является фундаментальным и обязательным условием существования любого человеческого сообщества. Любой, кто хочет жить в согласии с самим собой, должен считаться с этой основополагающей проблемой.
Ибо, в той мере, в какой человек не допускает правоты другого человека, в той мере он отказывает в праве на существование своему внутреннему другому - и наоборот. Способность к внутреннему диалогу - это оселок, на котором испытывается способность к внешней объективности.
Если при наличии внутреннего диалога процесс примирения с бессознательным очень прост, то он, конечно же, более сложен в тех случаях, когда нам доступна только визуальная продукция, язык которой представляется достаточно красноречивым тем, кто его понимает, и совершенной тарабарщиной - тем, кто его не понимает. Столкнувшись с такой продукцией, эго должно перехватить инициативу и спросить: Что значит для меня сей знак? (Гете, Фауст.) Это фаустов вопрос может вызвать просветляющий ответ. Чем прямее и естественнее ответ, тем более он ценен, потому что прямота и естественность гарантируют более-менее полноценную реакцию. Совсем не обязательно доводить процесс конфронтации до сознания во всех его подробностях.
Зачастую, полноценная реакция не имеет в своем распоряжении тех теоретических предположений, взглядов и концепций, которые делают возможным ясное понимание. В таких случаях человек должен удовлетворяться бессловесными, но внушающими доверие чувствами, которые заменяют теории и концепции и являются более ценными, чем заумные разговоры.
Перемещение взад-вперед аргументов и аффектов представляет трансцендентальную функцию противоположностей. Конфронтация двух позиций порождает заряженное энергией напряжение и создает живую, третью вещь - не мертворожденную логику в соответствии с принципом tertium поп datur (Третьего не дано (лат.) - Прим. ред.), а движение от напряжения между противоположностями, рождение жизни, которая ведет на новый уровень бытия, в новую ситуацию.
Трансцендентальная функция проявляет себя, как качество соединенных противоположностей. До тех пор, пока они держатся порознь - естественно, с целью избежать конфликта - они не функционируют и остаются инертными.
В какой бы форме противоположности не проявлялись в индивиде, в основе всегда лежит проблема заблудившегося и застрявшего в однобокости сознания, столкнувшегося с образом инстинктивной целостности и свободы. Это образ антропоида (древнего человека), с его, с одной стороны вроде бы ничем не ограниченным миром инстинкта, а с другой, с его часто неправильно понимаемом миром духовных идей; этот человек, компенсируя и исправляя нашу однобокость, появляется из темноты и показывает нам, каким образом и в каком месте мы сбились с основного пути и искалечили себе психику.
Здесь я должен удовлетвориться описанием внешних форм и возможностей трансцендентальной функции. Другой еще более важной задачей является описание содержимого этой функции. По этой теме уже накопилось огромное количество материала, но преодолены еще не все трудности с его толкованием. Нужно еще много подготовительных исследований, прежде чем будет заложен концептуальный фундамент, который даст нам возможность четко и понятно объяснить содержимое трансцендентальной функции.
К сожалению, мне пришлось убедиться в том, что научная общественность еще не везде готова выслушивать чисто психологические аргументы, поскольку она либо воспринимает их слишком лично, либо околдована философскими или интеллектуальными предубеждениями. Из-за этого любая осмысленная оценка психологических факторов становится практически невозможной. Если люди воспринимают их очень лично, то их суждение всегда будет субъективным, и они объявят невозможным все, что не умещается в рамки их случая, или все, что они предпочитают не признавать. Они совершенно не способны понять, что то, что верно в их случае, может не годиться для другого человека с другой психологией.
Мы по-прежнему очень далеки от обладания схемой, пригодной на все случаи жизни.
Одним из величайших препятствий на пути к психологическому пониманию есть желание знать, является ли приводимый психологический фактор истинным или правильным. Если это фактор описан правильно, значит он истинен сам по себе и доказывает свою истинность самим своим существованием. С таким же успехом можно спрашивать, является ли утконос истинным или правильным созданием Творца.
Таким же детским является предубежденное отношение к роли, которую мифологические предположения играют в жизни психе. Раз они не являются правдой, говорят нам, им нет места в научном объяснении.
Но мифологемы существуют на самом деле, хотя содержащиеся в них утверждения не совпадают с нашей ни с чем не сопоставимой идеей истины.
Поскольку процесс примирения с контрпозицией отличается целостностью, то ни один аспект не остается за его пределами. Все принимает участие в споре, даже если до сознания доходят только отдельные его фрагменты. В результате конфронтации с дотоле неосознаваемым содержимым сознание постоянно расширяется или - если быть более точным - может быть расширено, при условии, что оно задаст себе труд интегрировать это содержимое. Это, естественно, происходит далеко не всегда.
Даже если индивид достаточно разумен для того, чтобы понять процедуру, ему может недоставать отваги и уверенности в себе, или же он может оказаться слишком ленивым, как умственно, так и нравственно, или же слишком трусливым, чтобы предпринять такое усилие. Но там, где существуют все необходимые предпосылки, трансцендентальная функция не только становится ценным дополнением к психотерапевтическому лечению, но и дает пациенту великолепную возможность оказать помощь аналитику и избавиться от зависимости, которую многие считают унизительной.
Это возможность самому добиться своего освобождения и самому отыскать в себе отвагу.
БОРЬБА С ТЕНЬЮ
Смутные события последнего десятилетия наводят на мысль, что их причиной явились специфические психические расстройства. Если вы спросите психиатра, что он думает по этому поводу, то вполне можете надеяться на получение разъяснения с этой позиции.
Но даже в этом случае психиатр, как ученый, не претендует на всеобъемлющий ответ, поскольку рассматривает свою точку зрения не более, чем ограниченный вклад в решение колоссальной по сложности задачи.
Когда кто-то выступает с позиции психопатологии, совсем нелегко обращаться к аудитории, в которую могут входить люди, не имеющие представления об этой весьма специальной и сложной области. Но существует одна весьма простая вещь, о которой всегда следует помнить: истоком психопатологии масс является психопатология индивида. Психический феномен этой категории можно изучать на индивидуальном примере.
Только если удастся установить, что определенные феномены или симптомы являются характерными для некоторого числа различных индивидов, можно начинать исследовать его как массовое явление.
Как вам уже, вероятно, известно, я одновременно рассматриваю психологию как сознания, так и бессознательного, что включает в себя и анализ сновидений. Сновидения являются естественным продуктом бессознательной психической активности.
Нам давно известно, что существует биологическая связь между бессознательными процессами и активностью сознательной мысли. Эти взаимоотношения можно лучше всего представить как компенсацию, которая означает, что всякий недостаток сознания - такой, как преувеличение, односторонность или потеря функциональности - сопровождается соответствующим бессознательным процессом.
Еще в 1918 г. я заметил специфические нарушения в бессознательной сфере моих немецких пациентов, которые нельзя было объяснить их индивидуальной психологией. Подобные неличностные феномены всегда проявляют себя во снах в форме мифологических тем, которые можно обнаружить в сказках и легендах всего мира. Я назвал эти мифологические мотивы архетипами: они представляют собой типичные состояния или формы, в которых переживаются такие коллективные феномены.
Нарушения в сфере коллективного бессознательного присутствовали у каждого из моих немецких пациентов. Можно было бы объяснить эти нарушения с позиции причинности, но подобное объяснение не вполне удовлетворительно, поскольку архетипы легче понять исходя из цели, которой они служат, чем основываясь на причинно-следственной связи. Наблюдавшиеся мной архетипы выражают первобытные инстинкты, насилие и жестокость. Когда я изучил достаточное количество таких случаев, мое внимание привлекло специфическое состояние ума, преобладающее в Германии.
Я видел лишь признаки депрессии и повышенного беспокойства, но это не усыпило мою подозрительность. В то время я напечатал в газете предположение, что белокурая бестия просыпается от тяжкого сна, и в этом случае взрыв является вполне возможным. (См.
The Role of the Unconscious, пар. 17.)
Как стало ясно в последующие годы, это состояние ни в коем случае нельзя считать чисто Тевтонским феноменом. Атака примитивных психических сил носила более или менее всеобщий характер.
Единственное отличие заключалось в самом германском менталитете, который лишний раз доказал свою большую чувствительность по причине заметной склонности немцев к массовой психологии. Более того, поражение и социальные катастрофы усилили стадный инстинкт в Германии, так что весьма и весьма вероятно, что Германия стала первой жертвой среди Западных наций - жертвой массового движения, возникшего по причине подъема сил, до того спящих глубоко в бессознательном, и готовых прорваться через любые моральные заслоны.
Эти силы, в соответствии с правилами, о которых я уже говорил, должны были сыграть роль компенсации. Если подобное компенсаторное движение не интегрируется в сознании индивида, это приводит к неврозу или даже психозу, и то же самое действительно для коллектива. Совершенно ясно, что-то не то происходит с сознательным отношением к осуществлению подобного компенсаторного движения; нечто должно быть не в порядке или патологически увеличено, потому что только дефектное сознание может вызвать противодействие со стороны бессознательного.
Что ж, как нам известно, очень многое было не в порядке, и мнения на этот счет совершенно расходятся. Какое мнение ближе всего к истине, мы узнаем лишь ex effectu (По результату (лат) Прим.перев.); то есть мы сможем определить, каковы же нарушения сознания были характерны для нашего времени, только выяснив, какого рода реакцию они вызвали у бессознательного.
Как я уже говорил, волна, поднявшаяся из глубин бессознательного после Первой Мировой войны, нашла отражение в индивидуальных сновидениях, в форме коллективных, мифологических символов, выражавших первобытные инстинкты, насилие и жестокость: короче говоря, силы тьмы. Когда подобные символы проявляются у большого числа индивидов и являются для них необъяснимыми, они притягивают таких индивидов друг к другу словно магнитом, и так формируется толпа.
Лидер для нее вскоре найдется - личность, имеющая наименьшую сопротивляемость, наименьшее чувство ответственности, и, по причине своих низменных склонностей, наибольшую волю к власти. Он даст волю всему тому, что вот-вот готово взорваться, и толпа последует за ним, подобно неудержимой снежной лавине.
Я наблюдал Германскую революцию, так сказать, в испытательной пробирке личности, и полностью отдавал себе отчет в огромной опасности, которую заключала возможность объединения подобных людей. Но в то время я не знал, достаточно ли их в Германии, чтобы сделать такой взрыв неизбежным. Тем не менее, мне довелось встретить довольно большое число таких случаев, и пронаблюдать развертывание темных сил в лаборатории индивидуальной психики.
Я смог проследить, как эти силы прорывались наружу, разрушая мораль и самоконтроль личности, и, подобно наводнению, захлестывали мир ее сознания. Часто это было связано с большим страданием и разрушением личности; но когда индивиду удавалось ухватиться за спасительную соломинку рационального или сохранить узы человеческих взаимоотношений, новая компенсация осуществлялась в бессознательном сущим хаосом сознательного мышления, и такая компенсация могла интегрироваться в сознание.
Одновременно появлялись новые символы, имеющие коллективную природу, но теперь уже отражающие силы порядка. Эти символы были наделены мерой, пропорцией и симметричностью композиции, что выражалось в их специфичной математической и геометрической структуре.
Они представляли собой осевые симметричные системы, известные как мандалы. Я боюсь, что не смогу разъяснить здесь эти в высшей степени технические моменты, но все же, как ни темен смысл такого изложения, я должен вскользь упомянуть о них, поскольку они представляют проблеск надежды, а надежда необходима нам в нынешнее время распада и хаотического беспорядка.
Повсеместная растерянность и беспорядок отражают аналогичные процессы, происходящие в уме индивида, но это отсутствие ориентира компенсируется в бессознательном архетипами порядка. Здесь я снова должен указать на то, что если эти символы порядка не интегрируются в сознание, то силы, ими выражаемые, могут накапливаться, достигая опасного уровня концентрации, как это произошло с силами разрушения и беспорядка двадцать пять лет назад. Интеграция бессознательного содержания является актом индивидуальной реализации, понимания и оценки.
Это наиболее трудная задача, требующая наивысшего уровня этической ответственности. Лишь относительно небольшое число индивидов способно на такое достижение, и они являются не политическими, а моральными лидерами человечества.
Поддержка и дальнейшее развитие цивилизации зависит от этих личностей, поскольку совершенно очевидно, что сознание масс отнюдь не улучшилось со времен Первой Мировой войны. Только некоторые склонные к размышлениям умы извлекли для себя пользу, а их моральный и интеллектуальный горизонты были в значительной степени расширены через осознание подавляющей силы зла и того факта, что человечество может стать просто его инструментом.
Но обычный человек находится все еще там, где он был в конце Первой Мировой войны. Таким образом, совершенно ясно, что подавляющее большинство неспособно к интегрированию сил порядка. Напротив, даже возможно, что эти силы вторгнутся на территорию сознания, и, застав врасплох, против нашей воли овладеют им силой. Мы видим первые симптомы повсюду: тоталитаризм и порабощение Государством.
Ценность и важность индивида быстро уменьшаются, и шансов быть услышанным у него все меньше и меньше.
Этот процесс вырождения будет длительным и болезненным, но я боюсь, что он неизбежен. Много времени пройдет прежде, чем станет ясно, что лишь идя по этому пути человек со своим жалким бессознательным, инфантильностью и слабостью личности сможет превратиться в человека будущего, который знает, что он сам кузнец своей судьбы, и что Государство служит ему, а не является его хозяином.
