В 1958 году Хаксли заканчивает книгу «Снова в Дивном Новом Мире»
Хаббарда, спонсировавшего работу исследовательского центра по изучению наркотиков в Ванкувере. В том же составе они поставили на себе опыт, применив карбоген, психоактивный газ, состоящий из двуокиси углерода и кислорода.
Второй раз Хаксли принял мескалин уже после смерти Марии, неизменной спутницы его психоделических путешествий. На этот раз на сеансе присутствовала будущая вторая жена писателя.
Все эстетические, религиозные и любовные переживания этих и . Незадолго до смерти Марии выходит его небольшой роман Гений и богиня история любви молодого ученого к жене своего коллеги-физика, нобелевского лауреата. Это произведение посвящено природе одаренности, мертвому и живому в любви и науке, разуму и чувству.
В 1955 году Хаксли начал собирать сведения о галлюциногенном грибе Amanita muscaria. Тогда же его размышления о значении психоделического опыта получили неожиданный поворот. В одном из октябрьских писем к Осмонду, где он рассказывает о своем последнем эксперименте, содержатся два тезиса. Первый об осознании главного космического факта Любви: Любовь деобъективирует воспринимаемую вещь или человека.
В то же время она деобъективирует воспринимающего, который более не смотрит на внешний мир с желанием или отвращением, не выносит бездумных суждений и более не является эмоционально заряженным эго. Вместо того он обнаруживает, что сам стал элементом данной реальности, которая не является миром субъектов и объектов, а является космическим целым любви. И еще одно откровение Хаксли: он больше не боится смерти. В связи с этими открытиями Хаксли задумывается о высшей ценности подобного опыта, ибо он стоит выше любого сколь угодно научного эксперимента.
Он предостерегает психологов от ошибочно-банальных истолкований мистических откровений испытуемых с точки зрения традиционной психиатрии. В декабре 1955 года Хаксли, Херд и Хаббард впервые попробовали ЛСД, диэтиламид лизергиновой кислоты, полученный еще в 1937 году в базельской лаборатории, где наркотик и пролежал долгие годы, ожидая своего часа. В письме к Осмонду Хаксли рассказывает о пережитых откровениях (во время сессии участники слушали Баха): Лишь полифония, лишь высокоорганизованная полифония способна передать природу реальности, которая суть множественность в единстве, примирение противоположностей, единственность многообразия, Нирвана в Сансаре, суть Любовь, объединяющая объективное с субъективным, добро со злом, смерть с жизнью.
Далее следует замечание, которое почти буквально будет воспроизведено в Острове: Как жаль, что старик Юнг так помешан на символах. Беда немцев в том, что они запомнили самую глупую строку из Гете alles Vergangliche ist nur ein Gleichnis . Большую ложь еще не придумали.
Все преходящие явления вечно равны самим себе и, будучи самими собой, являются проявлениями Единого, которое тотально присутствует в любом частном, если только мы способны это разглядеть. Внутри тождественности заключены различия.
Божественная благодать позволяет разглядеть Единое в единичном. В дальнейшем Хаксли пришел к мысли о том, что идеал это чистая экспериментальная наука на одном конце спектра и чистый экспериментальный мистицизм на другом. Требуется непосредственный опыт переживания на каждом уровне с последующим ясным, рационалистическим истолкованием.
Ему казалось, что таким образом соединятся интуиция, мистическое озарение и наука, разум, позитивизм. В 1956 году выходит книга Рай и ад, в которой настолько подробно обсуждается история и смысл изобразительных и зрелищных искусств, что она вполне может считаться своеобразным искусствоведческим трактатом.
В книге с научной педантичностью рассматривается химический путь к просветлению, предугадываются взлеты и падения Гарвардского научного психоделического проекта. 1 Все преходящее лишь подобия (нем.). В тот год писатель опубликовал одну из своих ежемесячных статей в журнале Эсквайр, где анализировал собственные прогнозы, сделанные двадцать пять лет назад в Дивном Новом Мире.
В числе прочих тем обсуждалась сома, которая может быть и благодатью, и проклятием. В сравнении с гашишем, эфиром, хлоралом, вероналом, бензедрином, барбитуратами (Хаксли остроумно называет их опиум религия для народа) еще не придуманная химиками сома, конечно, предпочтительней. Впрочем, отмечал обо всем осведомленный писатель, успехи фармакологии уже налицо. Сома почти создана: уже существует таблетка счастья, известная под названием милтаун, или экванил.
Хаксли, всегда осторожный в своих прогнозах, напомнил, что дорога в ад вымощена добрыми намерениями и что вселенная не склонна даром раздавать подарки. Опасения оказались резонными.
1956 год был весьма плодотворным: опубликована книга Рай и ад, начата одна из лучших и смелых литературных утопий XX века Остров. В одном из писем Хаксли назвал будущий роман фантазией о воображаемом обществе, цель которого привести своих членов к осознанию собственных огромных возможностей. Роману суждено было приобрести статус культового текста, ибо в нем кроме увлечений самого писателя (дзэн-буддизм, тантра, расширяющие сознание наркотики, гештальт-терапия) отразились настроения и надежды западных интеллектуалов 1960-х.
Первоначально роман должен был включать в себя историю психического заболевания главного героя-англичанина, рассказ о его пребывании в психиатрической клинике, откуда его извлекает один из докторов и советует больному отправиться долечиваться на острова. Там он и выздоравливает окончательно.
Остров в результате нескольких лет работы стал не только утопическим произведением, но и образцом нового жанра, который можно определить как роман воспитания психотерапией. В письмах 1956 года к Осмонду Хаксли много и подробно рассуждает о различных наркотиках, в том числе и о Psylobe mexicana мексиканском галлюциногенном грибе. Тогда же он рекомендует всем участникам лос-анджелесского проекта по синтезированию психоделических препаратов быть сдержанными и печатать результаты своих исследований исключительно в специальных научных журналах. Увы, ящик Пандоры был уже открыт, и мало кто из участников проекта понимал, какой берет на себя грех.
В письме к Говарду Фэйбингу, одному из создателей френквела, новейшего транквилизатора, Хаксли предлагает очередной эксперимент: использовать три разных подхода к сочетанию гипноза и психоделиков. Первый подход состоит в том, чтобы предварить прием препарата легким гипнотическим трансом, во время которого следует предупредить всевозможные страхи.
Хаксли был убежден, что испытуемым следует объяснять, что реальность всего лишь слой тотального факта, отрезок, который нам позволяют воспринять наша биологическая природа, языковое наследие и социальные условности. Мескалин же и ЛСД дадут возможность воспринять еще один слой, бесполезный для биологической адаптации, но весьма важный для человека как существа, стремящегося к пониманию. Такая суггестия, по его предположениям, предотвратит панику, столь частую и вполне объяснимую необычностью переживаемого опыта. Хаксли предлагает и другой вариант: гипнотизировать человека, уже находящегося под воздействием наркотика.
Нельзя ли, спрашивает он, попробовать предложить испытуемому посмотреть какой-нибудь сюжет из Писания или Тысячи и одной ночи или совершить путешествие в область мифов или архетипических символов? Как видно, таким образом Хаксли хотел испытать состоятельность юнгианских построений. И наконец, рассуждает он, не стоит ли подвергнуть гипнозу того, кто только что завершил психоделическое путешествие, попытаться вызвать и продлить его потусторонние переживания? Можно также повторить гипнотический сеанс на следующий день, чтобы выяснить, не вызовет ли гипноз не только воспоминания о пережитом, но и полноценное психоделическое переживание.
Предложения Хаксли были вызваны отнюдь не праздным любопытством. Он пытался обнаружить, как открыть дверь в иной мир, минуя химический путь просветления, спонтанно или с помощью специальных психологических методов. Мескалин и лизергиновая кислота откроют дверь, однако не хочется зависеть исключительно от этих химических препаратов, даже если они и безвредны.
В одном из писем Хаксли выражает надежду на то, что он или кто-нибудь другой сможет постичь высшее искусство жизни искусство по собственной воле переходить от тайного знания к концептуальному, утилитарному, от эстетического к мистическому, постоянно сохраняя способность видеть общее в частном, абсолютное в относительном, бесконечное в конечном, вечное в преходящем. Как видно, наркотический путь к заветной цели не казался ему ложным. Надо заметить, что личный эксперимент писателя по сочетанию гипноза со смесью ЛСД и френквела не привнес ничего нового в его видения, но, как ему представлялось в дальнейшем, гипноз усилил воздействие небольшой дозы наркотика.
Во время единственной мескалиновой сессии 1956 года Хаксли открылись очередные тайны, которыми он спешил поделиться со своими корреспондентами. Как странно, замечает писатель, это чувство незначительности смерти в сочетании с осознанием огромной важности жизни.
Едва ли не более потрясающим откровением стала идея, точнее, чувственное переживание сострадания. Он описывает его как сострадание к тому, кто слишком нарочито добродетелен или несгибаемо интеллектуален, кто живет в домашнем мирке собственной нравственной и социальной системы, со своими излюбленными представлениями о том, что есть что; сострадание к тому, кто ослеплен избыточным эгоизмом, кто одурманен алкоголем, вечеринками и телевидением. Как известно, состраданию суждено было стать одной из центральных тем и одним из ключевых слов Острова.
Каруна, каруна (сострадание), распевают райские птички на придуманном им острове Пала. Состраданию и благодарности учат несчастного Уила Фарнаби, пришельца-невротика, просветленные островитяне. Еще одним мескалиновым открытием Хаксли явилось понимание Правильности Мироустройства. В марте писатель получает приглашение из Понка-Сити (Оклахома) принять пейотль на индейской церемонии.
В тот год дела не позволили ему удовлетворить свое любопытство, подогреваемое тем, что рассказал ему Хамфри Осмонд о так называемой Церкви Красного Фазана в Саскатчеване. Члены этой конгрегации принимали некий особый эликсир, достигая на церемонии уникального совместного переживания религиозных откровений. Хаксли продолжает следить за всем, что было связано с изучением и применением наркотиков в науке, практической медицине и психологии.
Он сравнивает относительно скромные попытки применения психоделиков в Лос-Анджелесе с той масштабной работой, которую осуществляет группа, возглавляемая Хаббардом в Ванкувере. Америке понадобится целое десятилетие, чтобы оценить и ужаснуться поистине трагическим последствиям этих скромных попыток. В сентябре Хаксли сообщил Осмонду о полученной им статье, рассказывающей еще об одном наркотике Bannisteriopsis caapi, или, как его называют индейцы верхней Амазонки, аяхуаске. Тогда же, в сентябре, Хаксли начал писать доклад История напряженности для Нью-Йоркского отделения Академии наук.
Нью-йоркский доклад также касается наркотиков, хотя посвящен не только им. Хаксли рассуждает о причинах возникновения нервной напряженности.
По его мнению, она является следствием неспособности справиться со стрессом. В докладе был дан подробный исторический обзор тех способов расслабления, к которым прибегали люди разных культур. Хаксли выразил надежду, что когда-нибудь, когда психология действительно станет наукой, все эти традиционные (не только наркотические) методы трансценденции, их плюсы и минусы будут систематически изучены, а лучшие из них использованы.
Полностью избавиться от зажатости, конечно, можно лишь в идеальном обществе, пока же следует искать промежуточные способы. Самое же важное, по мнению Хаксли, это изменение существующего образования и воспитания.
Доклад о нервном напряжении заканчивался пророчеством о фармакологической революции, которая по своему значению много радикальней и важней для индивидуума, чем открытия ядерной физики: В нашем распоряжении уже имеются галлюциногены и транквилизаторы, отрицательные последствия которых для организма поистине ничтожны, и у нас есть все основания полагать, что изобретенные в будущем модификаторы сознания и расслабляющие препараты будут действовать еще эффективней и еще безобидней. Будет ли это хорошо для человека и общества? Будет ли это плохо? На эти вопросы у меня ответа нет.
Странно, что писатель, который в свое время нисколько не сомневался в порочности счастья, обеспечиваемого химическим путем, не спешит отвергнуть этот путь как профанирующий. В 1957 году Хаксли ни разу не принял психоделики. Он пишет пьесу на основе романа Гений и богиня, а также начинает работу над публицистической книгой Снова в Дивном Новом Мире.
В мае он встречается с Л. Дж. Уэстом, профессором медицинского факультета университета Оклахомы, который в результате опытов пришел к выводу, что находящиеся под воздействием мескалина испытуемые практически не подвержены воздействию гипноза. Хаксли на сей раз советует применить предварительный или последующий гипноз.
Он снова говорит о том, что неоднократное постгипнотическое внушение помогает открывать дверь без химических ключей. Тогда же Хаксли начал переписываться с коллегой Уэста, Филиппом Смитом, изучавшим воздействие на психику малых доз анастетиков, таких как эфир, веселящий газ и пр. В 1957 году писатель встретился со знаменитым буддологом Дайсэцу Судзуки. Хаксли читал почти все его книги и полагал, что дальневосточный буддизм, особенно дзэн, предложил миру наиболее виртуозные концепции психологии.
Восточные учителя знают все об экзистенциальном опыте и об ужасах человеческого бытия, как они описаны Сартром и пр. Они знают, как оказаться по другую сторону реальнивает относительно скромные попытки применения психоделиков в Лос-Анджелесе с той масштабной работой, которую осуществляет группа, возглавляемая Хаббардом в Ванкувере. Америке понадобится целое десятилетие, чтобы оценить и ужаснуться поистине трагическим последствиям этих скромных попыток. В сентябре Хаксли сообщил Осмонду о полученной им статье, рассказывающей еще об одном наркотике Bannisteriopsis caapi, или, как его называют индейцы верхней Амазонки, аяхуаске.
Тогда же, в сентябре, Хаксли начал писать доклад История напряженности для Нью-Йоркского отделения Академии наук. Нью-йоркский доклад также касается наркотиков, хотя посвящен не только им.
Хаксли рассуждает о причинах возникновения нервной напряженности. По его мнению, она является следствием неспособности справиться со стрессом. В докладе был дан подробный исторический обзор тех способов расслабления, к которым прибегали люди разных культур.
Хаксли выразил надежду, что когда-нибудь, когда психология действительно станет наукой, все эти традиционные (не только наркотические) методы трансценденции, их плюсы и минусы будут систематически изучены, а лучшие из них использованы. Полностью избавиться от зажатости, конечно, можно лишь в идеальном обществе, пока же следует искать промежуточные способы. Самое же важное, по мнению Хаксли, это изменение существующего образования и воспитания. Доклад о нервном напряжении заканчивался пророчеством о фармакологической революции, которая по своему значению много радикальней и важней для индивидуума, чем открытия ядерной физики: В нашем распоряжении уже имеются галлюциногены и транквилизаторы, отрицательные последствия которых для организма поистине ничтожны, и у нас есть все основания полагать, что изобретенные в будущем модификаторы сознания и расслабляющие препараты будут действовать еще эффективней и еще безобидней.
Будет ли это хорошо для человека и общества? Будет ли это плохо?
На эти вопросы у меня ответа нет. Странно, что писатель, который в свое время нисколько не сомневался в порочности счастья, обеспечиваемого химическим путем, не спешит отвергнуть этот путь как профанирующий.
В 1957 году Хаксли ни разу не принял психоделики. Он пишет пьесу на основе романа Гений и богиня, а также начинает работу над публицистической книгой Снова в Дивном Новом Мире. В мае он встречается с Л. Дж. Уэстом, профессором медицинского факультета университета Оклахомы, который в результате опытов пришел к выводу, что находящиеся под воздействием мескалина испытуемые практически не подвержены воздействию гипноза.
Хаксли на сей раз советует применить предварительный или последующий гипноз. Он снова говорит о том, что неоднократное постгипнотическое внушение помогает открывать дверь без химических ключей. Тогда же Хаксли начал переписываться с коллегой Уэста, Филиппом Смитом, изучавшим воздействие на психику малых доз анастетиков, таких как эфир, веселящий газ и пр.
В 1957 году писатель встретился со знаменитым буддологом Дайсэцу Судзуки. Хаксли читал почти все его книги и полагал, что дальневосточный буддизм, особенно дзэн, предложил миру наиболее виртуозные концепции психологии. Восточные учителя знают все об экзистенциальном опыте и об ужасах человеческого бытия, как они описаны Сартром и пр.
Они знают, как оказаться по другую сторону реальности, там, где всякое относительное проявляет абсолютную самость, где самость это махакаруна, Великое сострадание...
* * *
В 1958 году Хаксли заканчивает книгу Снова в Дивном Новом Мире, одна из глав которой называется Химическое убеждение. В ней впервые открыто говорится о так называемом Отчете Ля-Гвар-диа результате деятельности специальной комиссии, созданной в 1944 году мэром Нью-Йорка для изучения марихуаны. Комиссия пришла к выводу, что Cannabis sativa не представляет серьезной опасности ни для того, кто ее принимает, ни для окружающих.
Отчет, к счастью, не получил широкой огласки. В той же главе книги Хаксли анализирует сравнительные достоинства и недостатки мепробаната (милтауна), хлорпромазина и барбитуратов, амфетамина, ипрониазида, ЛСД и нового аминоалкоголя динера.
На сей раз писатель предупреждает о возможности использования этих веществ для более эффективного манипулирования толпой. Имея дешевые транквилизаторы, галлюциногены и стимуляторы, можно успокаивать возбужденных, стимулировать безразличных, отвлекать недовольных от их проблем и страданий. Хаксли упоминает и сыворотку правды, пентозал, использовавшийся для получения признаний от упрямых заключенных. Транквилизаторы милтаун и либриум называли в Америке чудесными таблетками.
Они в самом деле позволяли психиатрам творить чудеса, вдвое сократив пребывание больных в стационаре. Доктора стали ежегодно выписывать свыше 500 тонн транквилизаторов. Спрос на успокоительное в те годы, очевидно, определил ближайшее будущее фармакологии. Вскоре Хаксли отправился на симпозиум, посвященный милтауну.
Один из участников симпозиума в шутку предложил правительству Соединенных Штатов подарить советскому народу 50 миллионов доз милтауна. Такая гуманитарная помощь, иронизировал писатель, вполне могла бы поменять расстановку сил в холодной войне. Кто, спрашивает Хаксли, вероятнее всего победит в борьбе двух народов, один из которых постоянно подогревается угрозами и обещаниями, постоянно направляется односторонней пропагандой, в то время как другой столь же постоянно развлекается телевидением и расслабляется с помощью милтауна?
В его прогнозах нет никаких иллюзий: так как чистая наука божественно объективна, то ее открытия в области фармакологии способны как порабощать, так и освобождать, как исцелять, так и калечить. Предвидения Хаксли, к сожалению, подтвердились очень скоро. Изобретенный в начале 1960-х транквилизатор талидомид, впоследствии запрещенный, привел к патологии плода у 8000 женщин.
Но, несмотря на ошибки фармакологов, общественные ожидания диктовали необходимость изобретать новые транквилизаторы и антидепрессанты. Вера в химическое чудо отныне стала неистребимой. Модификаторы настроения ежегодно прописывались в США на общую сумму почти в два миллиарда долларов.
Расцвел черный рынок амфетаминов и барбитуратов так называемых мягких наркотиков. Из восьми миллиардов амфетаминовых бодрящих таблеток четыре миллиарда были проданы нелегально.
* * *
Параллельно с работой над Островом, своей топической фантазией, писатель придумывает руководство для путешествующих в психоделическом мире, общается с Сиднеем Коэном, лос-анджелесским психиатром, исследователем ЛСД, задумавшим серию экспериментов с художниками. Интересует его и другой проект применения ЛСД для облегчения моральных страданий умирающих от рака. Он продолжает переписываться с Хофманном.
Хаксли сообщает Хофманну из Перу, страны самого опасного наркотика коки, что надеется встретить его на Римском фармакологическом конгрессе в сентябре. В Рим Хаксли не поехал, и встреча не состоялась. Впервые они встретились лишь в 1961 году.
В 1958 году Хаксли пишет статью Вещества, формирующие сознание по заказу Saturday Evening Post, где развивает уже высказанные им ранее концепции. Есть в ней и новые идеи. Говоря о манипуляторных возможностях модификаторов сознания, он впервые рассуждает об их роли в расширении интеллектуальных возможностей. Возможно ли, в самом деле, получить высокоразвитую личность с помощью биохимических средств?
Он напоминает о положительном влиянии на умственную деятельность никотиновой и аскорбиновой кислот и рассказывает о поисках новых, более мощных стимуляторов. От практических проблем Хаксли переходит к религиозно-философским, в очередной раз подчеркивая важность религиозного прозрения, пускай оно достигнуто химическим путем, даже если под влиянием наркотика человек вместо рая попадает в ад: Есть множество людей, для которых несколько часов в аду в аду, созданном во многом их собственными стараниями, могут стать бесценными.
Писатель отводит галлюциногенным наркотикам роль широкодоступного средства просветления, очищения от бремени эго. Тем, кого оскорбляет тот факт, что подобного озарения можно достичь, просто проглотив таблетку, Хаксли напоминает о других средствах, практиковавшихся мистиками всех времен и религий. Упрямо возводя пирамиду доказательств, писатель утверждает, что посты, умерщвление плоти, отшельничество, дыхательные техники и т. п. также изменяли химические процессы в организме.
При этом он ссылается на то, что в свое время об этом же писали Уильям Джеймс и Анри Бергсон. Теологам придется примириться с существованием модификаторов сознания, предсказывает Хаксли. Возрождение религии, о которой столько времени говорят, произойдет не в результате евангелических массовых сборищ или выступлений фотогеничных проповедников по телевидению. Оно произойдет как следствие открытий биохимиков, которые дадут возможность большому числу людей достичь радикальной трансценденции и понимания природы вещей.
В 1959 году он развивает ту же идею в споре со священником Томасом Мертоном, усомнившимся в ценности подобного религиозного опыта. Хаксли с жаром парирует все доводы священника, словно забыв о том, что цель не может оправдывать средства.
Тогда же Хаксли читает лекции в университете Санта-Бар-бары (Калифорния), принимает участие в медицинской конференции выступает с докладом Окончательная революция о значении литературы в описании галлюциногенного опыта, о новых методах пропаганды и прочем.
