Головачева И. - Психоделическая революция в отдельно взятом сознании
22 ноября 1963 года, когда Соединенные Штаты узнали о гибели президента Джона Ф. Кеннеди, Олдос Хаксли с трудом писал свои последние буквы. Рука умирающего гения вывела: LSD.
Его жена, почти не колеблясь, ввела ему наркотик отнюдь не с целью обезболивания или облегчения страданий. Никто из них не был наркоманом. Оба понимали значение этой просьбы.
ЛСД был для них мокшей, средством прояснения сознания, проводником в тайну сущего. Это был жест не страха и отчаяния, но мужественного приятия смерти как начала важнейшей трансформации души на ее пути к свободе, к вечной красоте и радостному блаженству, к слиянию с трансцендентным. Отходящий в иной мир в ясном сознании писатель продемонстрировал стоическую верность не только убеждениям, но и слову, почти буквально воспроизведя сцену из своего последнего утопического романа Остров. Олдос Хаксли (18941963) провел немало лет, готовясь пуститься в психоделический путь.
Он отправился в это опасное странствие без страхов и сомнений сразу же, как представился случай. Зачем? Было ли это простым любопытством? Или смелостью искателя приключений?
Доверием к тем, кто предложил маняще рискованный эксперимент? Ответ, а точнее, ответы на эти вопросы дал сам писатель. Прежде всего, конечно, в двух своих центральных визионерских сочинениях Двери восприятия (1954) и Рай и ад (1956).
Но кроме этих документов существуют многочисленные статьи и доклады Хаксли на психофармакологические темы. Сохранилась и богатая переписка писателя с ведущими психологами, психотерапевтами и фармакологами. Бесценны воспоминания его друзей, коллег, и в особенности Мгновение вечности: личный взгляд на Олдоса Хаксли (1968) книга мемуаров его второй жены, Лоры Арчер Хаксли, которая во всем поддерживала мужа и разделяла даже его самые экзотические увлечения. Лора, будучи практикующим психотерапевтом, по свидетельству друзей семьи, успешно использовала психоделические препараты в работе с пациентами.
Поэты и прозаики, повествовавшие о наркотиках, начиная с Томаса Де Квинси и его Исповеди англичанина, употребляющего опиум (1822), не скрывали, что наркотик средство обострения восприятия. Но ни опиум Томаса Де Квинси и Теофиля Готье, ни гашиш Шарля Бодлера и Эдгара По не стали толчком к появлению новых эстетических и философских идей. Лишь в XX веке движение культуры показалось немыслимым без наркотиков.
Первым культовым текстом радикальных интеллектуалов как раз и стали Двери восприятия Хаксли, а затем, пять лет спустя, и героиновый Голый завтрак (1959) апостола бит-поколения Уильяма Берроуза. Справедливости ради отметим, что еще в 1951 году Берроуз, под псевдонимом Уильям Ли, написал автобиографический отчет о жизни наркомана, любителя йеджа, или аяхуаски, индейского галлюциногенного средства.
В 1953 году Берроуз и Аллан Гинзберг опубликовали свою переписку, превратив ее в эпистолярный роман Иедж-письма. Битники, в свою очередь, предварили появление хиппи с их психоделической революцией 1960-х. Тогда настала очередь ЛСД проникнуть в кровь и сознание американской богемы. Этот исторический момент подробно описан классиком нового журнализма Томом Вулфом в документальном романе Электропрохладительный кислотный тест (1968).
Поразительно, что люди, более других ответственные за становление и укрепление наркотической субкультуры Аллан Гинзберг и в особенности , имели все возможности пропагандировать новый жизненный стиль в средствах массовой информации. New York Times, New York Post и Harper с готовностью публиковали их письма.
***
В первый раз психоделическая тема получает художественную интерпретацию у Хаксли в романе О Дивный Новый Мир (1932), а затем тридцать лет спустя и в книге Остров. Отдельные главы посвящены психоделикам в сборнике эссе Снова в Дивном Новом Мире (1956) и Ситуации человека посмертно опубликованном сборнике лекций, которые писатель прочитал в университете Санта-Барбары в 1959 году. Публицистика Хаксли следствие педантично-пристального чтения многочисленных, порой узкоспециальных научных трудов, а не только личного опыта.
Олдос унаследовал от своего деда, знаменитого биолога Томаса Хаксли (известного у нас как Гексли), привычку рассматривать все явления жизни, включая феномены жизни духовной, сквозь призму науки. Литературное творчество не затмило научных интересов писателя, наоборот, он всегда стремился совместить искусство и науку в едином пространстве художественного текста. В его романах мы сталкиваемся с невероятным количеством естественно-научных гипотез и фактов и технических нововведений.
После выхода в свет главного утопического романа XX столетия О Дивный Новый Мир и переезда писателя в Калифорнию в 1937 году перед читателями предстал новый Хаксли человек-энциклопедия, чьи интересы безграничны, чья эстетика преодолела язвительный нигилизм. Поиск недостижимой гармонии как в жизни индивидуума, так и в жизни социума оказался гораздо ценнее самого виртуозного формотворчества. Одним из главных научных увлечений писателя была психология: теории мотивации, адаптации, восприятия. Даже увлечение Хаксли многообразными направлениями мистицизма, квиетистские и медитативные практики тесно связаны с его штудиями в области психологии, которая была для него средством самопознания.
Рационалистические, но вовсе не догматичные размышления Хаксли привели его к мистицизму (что вовсе не является редкостью для XX века), представлявшемся ему высшей стадией развития рациональности. Кроме того, изучение психологии могло, по его мнению, помочь в решении нетривиальной эстетической задачи соединить литературное и научное восприятие в неком новаторском типе словесности. В своей последней книге Литература и наука (1963) он взывает к собратьям по литературному ремеслу: Писатель, чья главнейшая забота состоит в том, чтобы передать наиболее сокровенную часть человеческих переживаний, должен знать что-нибудь о деятельности тех, чья работа как раз и состоит в исследовании переживаний.
Кажется, нет такой теории, такого направления в общей, в медицинской психологии, а также в парапсихологии, которое осталось бы незамеченным Хаксли. Классический фрейдизм, неофрейдизм, гештальт-психология, юнгианство, бихевиоризм и необихевиоризм, экзистенциальная психология, телесная терапия, дианетика, гештальт-терапия, разнообразные методы восточной психотерапии, предложенные дзэн-буддизмом, махаяной, тантризмом, даосизмом, все это тщательно изучено, осознано, прокомментировано и зачастую включено в концепцию и сюжет очередного романа.
Путешествие Хаксли в страну Востока объясняется не только популярностью подобных духовных практик в послевоенной Калифорнии. Сам Хаксли утверждал, что находил в восточной и западной психологии великое множество разрозненных фактов, разрозненных, но глубоко интересных, богатых смыслом, зовущих к размышлениям, то есть такой же материал, из которого складывается литература. Духовные и мистические поиски писателя шли параллельно, как правило оказываясь в полном согласии с его любительскими изысканиями в области психологии.
Это особенно заметно на примере его истори-ко-биографического произведения Демоны Лудена (1953), предлагающего подробный анализ демонической эпидемии, а по существу сексуальной истерии, в одном из французских монастырей в XVII веке. Демоны Лудена это трактат по исторической психологии, где даны новаторские объяснения демономании Нового времени и предвосхищены концепции будущей науки психоистории.
***
Первое теоретическое знакомство Хаксли с наркотиками состоялось в 1931 году, когда он прочитал Фантастику немецкого фармаколога Луиса Левина. Двадцать два года спустя это имя будет первым упомянуто в Дверях восприятия. В Фантастике, которую он назвал энциклопедией наркотиков, и в самом деле содержался исчерпывающий на тот момент обзор фактов и историй, связанных с опиумом и его современными производными, говорилось о морфии и героине, кокаине и мексиканском пейотле, дальневосточном и индийском гашише, сибирском мухоморе, полинезийской каве и прочих одурманивающих средствах.
В написанном по свежим впечатлениям кратком Трактате о наркотиках (1931) Хаксли признавался, что особенно его заинтересовали физиологические и психологические изменения, вызываемые этими сладостными ядами, с помощью которых люди создают посреди враждебного мира свой мимолетный и непрочный рай. ... Все существующие наркотики предательски опасны, а рай, в который они приглашают свои жертвы, быстро оборачивается адом недуга и моральной деградации. Они вначале убивают душу, а затем и тело. Однако человек столь неудержимо стремится хотя бы время от времени отключиться от утомительной реальности, что готов на что угодно, дабы расчистить путь к побегу.
Писатель уже тогда понимал: простым запретом ничего не добиться, и полагал, что задача науки дать эффективный, но здоровый заменитель этих восхитительных и (в данном несовершенном мире) необходимых ядов. Тот, кто изобретет подобное вещество, будет считаться величайшим благодетелем страждущего человечества. В том же году Хаксли, отвлекшись от работы над Дивным Новым Миром, пишет эссе Требуется: Новое удовольствие, в котором замечает, что, будь он миллионером, он нанял бы группу ученых для создания идеального наркотика.
Такое вещество могло бы на пять-шесть часов в день избавлять человека от одиночества, объединять людей в радостном приятии друг друга и делать жизнь сказочно прекрасной и более значительной. Если бы к тому же это божественное, изменяющее мир снадобье позволило нам проснуться на следующее утро с ясной головой и в полном здравии тогда, как мне думается, все наши проблемы (а не только скромная проблема поиска нового удовольствия) были бы решены и земной мир стал бы раем.
В момент создания своей первой литературной утопии он не подозревал, что и наркотическая утопия хотя бы частично осуществима. Впрочем, неизменно ироничный Хаксли видел и оборотную сторону будущего фармакологического чуда. Сома, выдаваемая жителям Мирового Государства в Дивном Новом Мире, стала такой пилюлей счастья.
Однако, как подчеркнуто в позднем авторском предисловии, предпосланном роману в 1946 году, заменитель алкоголя и других наркотиков может быть пригоден только для того, чтобы привить людям любовь к рабству. К чему весь тарарам, прими-ка сомы грамм, сомы грамм и нету драм. Примерно так и стала относиться к дешевым и широкодоступным наркотикам Америка 1960-х. В эссе Писатели и читатели (1936) Хаксли предсказывает, что мастерами пропаганды в будущем скорее всего будут химики и физиологи.
Техника суггестии в сочетании с хлоралом или скополамином, по его сведениям, уже продемонстрировала невероятные возможности изменять поведение испытуемого. Как следствие эзотерических занятий Хаксли и его увлечения мистицизмом приходит и новое видение проблемы. Осознавая, что наркотик это посредник между миром людей и миром божественной сущности, один из способов слияния с бесконечностью, путь преодоления границ эго, он все же подчеркивает, что возможность подобного краткого духовного преображения, мимолетной трансценденции не оправдывает химически вызванного богоявления (теофании).
Пока еще Хаксли рассуждает, основываясь на умозаключениях, а не на личном опыте.
***
В 1953 году происходит революционное событие в жизни Хаксли. Он приглашает погостить доктора Хамфри Осмонда, британского психиатра, работающего в университете Саскатчевана (Канада). Осмонд, как было известно писателю, совместно с Абрамом Хоффером и Джоном Смизисом занимался исследованиями возможности применять мескалин активный компонент кактуса пейотля, используемого индейцами Северной Америки для религиозных церемоний, при лечении шизофрении.
В письме к Осмонду от 10 апреля 1953 года Хаксли обсуждает бергсоновскую модель нормального сознания, которое пропускает лишь ту информацию, что необходима для биологической адаптации. Среди средств, призванных преодолеть границы обыденного Я и подавить нормализующие функции сознания, назван и мескалин.
В том же письме впервые выдвигается программа необходимой реформы воспитания и образования, практическая и духовная цель которой состоит в том, чтобы извлечь все лучшее из обоих миров из мира биологических потребностей и из мира безграничного опыта, что лежит в основе всего сущего. При существующей системе воспитания человек утрачивает способность ощущать целостность мира. Считая, что цена, уплаченная за биологическую адаптацию, неоправданно высока, Хаксли делает следующее предположение: мескалин или его аналог мог бы предоставить молодым людям возможность ощутить и увидеть то, о чем они знают лишь из священных книг.
Вторым, более мягким средством трансценденции, по его мнению, мог бы стать гипноз, о котором писатель тоже знал не понаслышке, ибо читал публикации в ведущих медицинских журналах и дружил со многими психиатрами, использующими гипноз в своей практике. В мае 1953 года Осмонд приехал в дом Олдоса и Марии Хаксли в окрестностях Лос-Анджелеса и привез по просьбе писателя 0,4 г мескалина.
Именно Хамфри Осмонд, автор терминов психеделический и психеделики1, стал проводником писателя в мире под- и сверхсознательных явлений. В тот знаменательный день, 6 мая, Хаксли убедился, что мескалин не только средство выхода за пределы душного, потного эго, но и, по выражению самого писателя, ключ к технике прикладного мистицизма.
По завершении опыта Хаксли решил заставить мир поверить в невероятные возможности этого священного снадобья, которое способно принести облегчение, а возможно, и духовное спасение человечеству, задавленному цивилизацией. 1 Первоначально Хамфри Осмонд предложил название психотомиметики.
Вместо окончательно принятого термина психеделики Хаксли упорно писал психоделики.
***
Не будем торопиться с обвинениями. Хаксли не был первым, кто по наивности искал в наркотиках средство раскрепощения сознания. Так, например, Зигмунд Фрейд упоминает наркотики в числе способов высвобождения эго. Как известно, основатель психоанализа посвятил специальные работы раскрытию значения обостряющегося конфликта между инстинктами человека и теми ограничениями, что налагает на него культура.
Фрейда часто обвиняют в пессимизме, в то время как его гуманистические усилия как раз и были направлены на поиски путей освобождения сознания от постоянно возрастающего диктата культуры. Большинство его современников-писателей не обратили внимания на критический и, скажем прямо, утопический проект, легший в основу фрейдовской культурологии. Хаксли в этом смысле является одним из исключений.
В Будущем одной иллюзии (1927) и Неудобствах культуры (1930) Фрейд излагает амбивалентную схему: принцип удовольствия противопоставлен принципу реальности. Он также предлагает проект того, как достичь ощущения всеобъемлющего, океанического чувства, соответствующего внутреннему единению Я с внешним миром. Это чувство, чувство счастья, он полагает врожденным и фундаментальным для психики. Парадоксально, что Хаксли, никогда не скрывавший своего иронического отношения к отцу психоанализа, посвятил вторую половину жизни решению этих же проклятых вопросов западной культуры.
Фрейд полагал, что многие феномены цивилизации стали невротизирующими под воздействием культурных процессов. Жесткий диктат индивидуального су-перэго, равно как и социального суперэго, должен быть ослаблен, с тем чтобы умерить их требования.
Психоаналитик также рассмотрел целый ряд мер, которые помогли бы эго избежать страдания, не вызывая невроза. Удивительно, что в списке мер, призванных создать антиневротическую культуру, Фрейд называет и наркотики.
* * *
Наркотики и измененные состояния сознания стали теми психологическими проблемами, которые интересовали Хаксли больше всего. Писатель посвятил свои фармакологические, психические, мистические и литературные опыты не наркотикам вообще, а именно психоделическим препаратам.
Такими препаратами он считал мескалин, псилоцибин, а в дальнейшем и ЛСД. Их значение, по его мнению, состояло в том, чтобы, не вызывая привыкания, расширять и изменять сознание с высшей целью, а именно с целью достичь визионерского восприятия, и главное получить представление о трансцендентальном Чистом Свете.
Одним из первых комментариев, сделанных Хаксли в тот памятный майский день, когда он находился под воздействием мескалина, было, как это ни странно, следующее восклицание: Хамфри, ну не поразительно ли все это в такой марксистской стране!.. Вероятно, Хаксли испытал ошеломляющее чувство свободы, прорвавшись в пространство чистого духа и непередаваемо ослепительного сияния из параноидальной реальности, из Америки, одержимой преследованием инакомыслящих маккартистской охотой на ведьм.
Хамфри Осмонд впоследствии писал в воспоминаниях: Меня вовсе не радовала возможность пускай сколь угодно малая стать тем, кто свел с ума Олдоса Хаксли. Говоря об этом, Осмонд, должно быть, благодарил, судьбу за то, что в данном случае психика испытуемого оказалась вполне устойчивой.
Но тогда психиатры еще не подозревали о том, что под влиянием наркотика могут наступить серьезные, порой необратимые изменения психики. Последовавшие за этим первым визитом многолетняя дружба и интенсивная переписка Осмонда и Хаксли дали толчок к дальнейшим самостоятельным и совместным экспериментам в этой области. Так, например, именно Хаксли предложил Осмонду, познакомив его с Эйлин Гаррет, президентом Парапсихологического фонда, провести опыты по применению психофармакологии в изучении паранормальных явлений. Писатель также представил Осмонда своему брату Джулиану Хаксли (18871975), знаменитому биологу и философу.
Совместно с Абрамом Хоффером ученые применили новые методы в исследованиях гипноза. Хаксли неустанно придумывал все новые темы для их экспериментов. Например, он предложил выяснить, как именно мескалин воздействует на людей разной конституции и темперамента, визуального и невизуального типа, в чем будет разница видений у церебротоников, висцеротоников и соматотоников.
Чем, спрашивал он Осмонда, будут отличаться реакции математиков и философов, логических позитивистов от неотомистов? Вопрос отнюдь не праздный, ибо дальнейшие опыты показали, насколько важен предварительный опыт для содержания галлюцинаторных переживаний. Хаксли даже придумывал способы найти возможности финансирования психоделических проектов.
Так, он советовал обратиться в Фонд Форда с просьбой профинансировать изучение наркотических веществ, представив это исследование как проект в области прикладной философии. Для самого Хаксли все это и была прикладная философия, ибо психоделические открытия поставили перед ним множество вопросов эстетических, религиозных, когнитивных. Как известно, названия обоих визионерских сочинений Хаксли заимствованы из поэзии Блейка. Но существует и более важный источник образов, описанных Хаксли в его психоделических трактатах, а именно Тибетская книга мертвых (Бардо Тхедол) священный буддистский текст наставлений, предназначенных умирающим или умершим.
Бардо Тхедол была переведена на английский язык в 1927 году и вызвала настоящую сенсацию. По словам Карла Густава Юнга, в основу этой удивительной книги положено не скудное европейское или или, а величественное и утверждающее и и. ...
Душа (или индивидуальное сознание) не только не ничтожна, но она и есть Сияющее Божество. ... Книга мертвых открывает умирающему глубочайшую истину, согласно которой даже боги есть не что иное, как сияние и отражение нашей собственной души. ... Книга мертвых говорит о первичности души, что крайне важно, ибо это единственное, в чем жизнь нас не убеждает. Наша жизнь настолько переполнена вещами, теснящими и подавляющими нас, что, окруженные ими как данностями, мы не находим время поразмыслить: кем же они даны?
Умерший освобождается от мира данностей; цель поучений Книги мертвых помочь его освобождению. Если при чтении книги нам удастся поставить себя на место умершего, нас ожидает не меньшая, чем его, награда. Немало идей, высказанных автором в Дверях восприятия, Рае и аде и других текстах Хаксли на ту же тему, непосредственно заимствовано из Тибетской книги мертвых.
Личный опыт Хаксли-писателя, мистика и визионера подтверждает следующее предположение Юнга: освобождение, приятие Извечного Света Пустоты, Сияния Чистого Света Совершенной Реальности и понимание Всеблагости, то есть переворот в восприятии мира и избавление от мрака и неведения, все это возможно лишь вследствие процесса жизни как все возрастающего совершенства и все возрастающей полноты. Приемы религиозно-психологической помощи, почерпнутые Хаксли из священной книги, были впервые использованы им в 1955 году, когда умирала его первая жена Мария, которой посвящены Двери восприятия.
Вторая жена, Лора (ей посвящен Остров), оказала такую же помощь ему самому, читая Бардо Тхедол над умирающим. В 1954 году, уже работая над текстом Рая и ада, Хаксли расширял свои познания о парапсихологических явлениях, сенсорной депривации, аскетизме, шизофрении и алкоголизме. Все эти феномены связаны с девиантными (измененными) состояниями сознания. Кроме того, вместе с Марией они экспериментировали с новым для них психоделическим наркотиком ололикви, семенами эпомеи, содержащими амиды лизергиновой кислоты.
Ололикви использовался мексиканскими и кубинскими лекарями-колдунами. Так как принятая доза была незначительной, супруги Хаксли не испытали ничего, кроме эйфории и релаксации. В том же году писатель совершает поездку по Европе и Среднему Востоку, читает доклад Далекие материки сознания, посвященный визионерскому опыту, на Международном парапсихологическом конгрессе. По возвращении в Соединенные Штаты он выступил с лекцией на ту же тему в университете Дьюк.
В 1955 году состоялся первый американский симпозиум по психоделическим веществам. Хаксли был единственным гуманитарием среди психиатров и психотерапевтов 57 видов, которых метко прозвал электрошоковыми парнями, подателями хлорпропазина. Ничего удивительного в том, что зачитанное им обращение к собравшимся медикам было едва ли не единственным, где речь шла о норме, а не о психических отклонениях. К тому времени медики уже активно применяли галлюциногены в лечении неврозов и более серьезных психических заболеваний в благостной уверенности, что наконец-то обрели панацею от многих бед.
Доклад Хаксли начинался словами: Сегодня моя цель состоит в том, чтобы поговорить об опыте приема мескалина не невротиками, а теми, кто, подобно мне, относительно психически здоров. В своем обращении к собравшимся он обсуждал идеи, впоследствии составившие стержень Рая и ада: о ценности психоделических видений, об обретении визионерского опыта через гипноз и пр.
В докладе Хаксли впервые упомянул об ЛСД, отметив, что сам его никогда не употреблял. За тот год Хаксли дважды принял мескалин. Первый раз в компании своего старого друга писателя Джеральда Херда и уранового магната Альберта М.
