САМОСТЬ
Анима как психологическое понятие впервые появляется в XVI в, у гуманиста Рихарда Вита. См. в моей работе Mysterium Coniunctionis, par.91ff.
4 Данный парадокс, восходящий к Эвбулиду из Мегары, таков:
Можешь ли ты узнать своего отца? - Да. Можешь ли ты узнать этого человека под покрывалом? - Нет. Этот человек под покрывалом - твой отец.
Следовательно, ты и можешь узнать своего отца и не можешь узнать его.
5 Естественно, это - не психологическое и, тем более, не метафизическое определение. Как я указывал в Отношение между Я и бессознательным, сизигию составляют три элемента: женское начало в мужчине и мужское начало в женщине; имеющийся у мужчины опыт общения с женщиной (и наоборот); и, наконец, мас-кулинный и фемининный архетипические образы.
Первый элемент может быть интегрирован в структуру личности посредством процесса осознания, последний - не может.
6 Ибо в Писании сказано: Бог создал мужское и женское; мужское есть Христос, а женское есть Церковь. - Второе послание Климента Коринфянам, XIV, 2 (перевод Лейка I, р.151). В иконографии место Церкви часто переходит к Марии.
7 The Psychology of the Transference Ср. ниже, пар. 358, кватернион наассенов.
8 Ср. ниже, пар. 347.
IV. САМОСТЬ
Теперь мы перейдем к вопросу о том, оказывает ли какое-то особое влияние на эго-личность рост самопознания в результате устранения безличных проекций -другими словами, интеграция содержимого коллективного бессознательного. Можно ожидать, что в той мере, в какой интегрированные компоненты его содержимого являются составными частями самости, влияние окажется существенным. Их ассимилирование не только расширяет поле сознания, но и увеличивает важность эго, в особенности, если, как обычно и бывает, эго лишено критичности в подходе к бессознательному.
В подобных случаях эго легко подавляется и идентифицируется с ассимилированным содержимым бессознательного. Так, например, мужское сознание подпадает под власть анимы и даже может стать одержимо ею.
Дальнейшие последствия интеграции содержаний бессознательных я обсуждаю в другом месте , а потому позволю себе здесь не вдаваться в подробности. Следует лишь напомнить, что чем более многочисленны и значительны бессознательные содержания, ассимилированные в эго, тем сильнее эго приближается к самости, даже если такое приближение будет составлять бесконечный процесс. Это неизбежно приводит к инфляции эго, если не провести критическую демаркационную линию между ним и фигурами бессознательного.
Но подобный акт разграничения дает практические результаты, только если удается установить разумные границы эго и вместе с тем предоставить бессознательным фигурам - самости, аниме, анимусу и тени - относительную автономность и права реальности (психического характера). Если же пытаться психологическими объяснениями доказывать отсутствие этой реальности, получится либо вообще нулевой результат, либо еще большая инфляция эго. Нельзя избавиться от фактов, попросту объявляя их нереальными. Например, реальность фактора, порождающего проекции, невозможно отрицать.
Всякий, кто не признает этот фактор, отождествляется с ним - процедура, не только сама по себе сомнительная, но и представляющая немалую опасность для благополучия индивида. Каждый, кому приходилось иметь дело с такими случаями, знает, сколь большой риск таит в себе инфляция. Достаточно споткнуться на небольшом лестничном пролете или даже на ровном полу, и падение будет фатальным.
Кроме мотива гордыня предшествует падению, есть и другие, не менее неприятные психосоматические и психические факторы, принижающие человека в состоянии надутости. Такое состояние нельзя считать сознательным самопревознесением. Как правило, дело обстоит иначе. Обычно мы вообще напрямую не осознаем этого состояния, но можем лишь судить о нем по косвенным симптомам.
В число последних входит реакция нашего непосредственного окружения. Инфляция закрепляет шоры у нас на глазах, и чем больше мы оказываемся ассимилированы фактором, создающим проекции, тем сильнее склоняемся идентифицироваться с ним.
Явным симптомом служит здесь растущее нежелание обращать внимание на реакции окружения и считаться с этими реакциями.
Подлинной психической катастрофой следует считать случай, когда эго ассимилируется самостью. Образ целостности тогда остается в бессознательном, так что он, с одной стороны, разделяет архаическую природу бессознательного, а с другой, попадает в психически релятивизированный пространственно-временной континуум, характерный для бессознательного как такового4. Оба эти качества имеют свойство нуминозности, а потому оказывают неограниченное действие на эго-сознание, коему свойственна дифференцированность, то есть отделенность от бессознательного, и которое к тому же существует в абсолютных пространстве и времени.
Указанные его свойства жизненно необходимы. Таким образом, если эго на какое-либо время попадает под контроль бессознательного фактора, его адаптация нарушается, и открывается путь для всевозможных случайностей.
Посему, крайне важно, чтобы эго укоренилось в мире сознания и чтобы сознание усиливалось весьма тщательной адаптацией. Для этих целей в моральном плане очень полезны такие добродетели, как внимательность, совестливость, терпение и т.п., а в интеллектуальном плане - старательное наблюдение за симптоматикой бессознательного и объективная самокритичность.
Акцентуирование эго-личности и мира сознания, однако, легко может приобрести такие размеры, что фигуры бессознательного психологизируются и, как следствие, самость становится ассимилированной эго. Хотя такой процесс в точности противоположен только что описанному, результат будет тот же: инфляция. Теперь мир сознания подлежит сносу в угоду реальности бессознательного. В первом случае реальность нужно защищать от архаического, вечного и вездесущего, состояния сна; во втором - сон отвоевывает себе место за счет мира сознания.
В первом случае рекомендуется мобилизация всех позитивных качеств, во втором же - самонадеянность эго может быть ослаблена только моральным поражением. Оно необходимо, ибо иначе никогда не будет достигнута средняя степень скромности, существенно важная для поддержания баланса.
Дело не в том, чтобы (как может показаться) ослабить мораль саму по себе, но в том, чтобы приложить моральные усилия в другом направлении. Например, недостаточно совестливый человек должен сделать моральное усилие, дабы исправить свой недостаток; но для того, кто неплохо укоренился в мире благодаря собственным усилиям, будет большим моральным достижением нанести поражение своим добродетелям, ослабив связи с миром и действенность собственной адаптации. (В этой связи, вспоминается канонизированный церковью брат Клаус, ради спасения души оставивший на произвол судьбы жену и многочисленное потомство).
Поскольку все настоящие моральные проблемы начинаются там, где кончается действие уголовного кодекса, их решение почти никогда не может быть основано на прецеденте и, тем более, на предписаниях и велениях. Подлинные моральные проблемы возникают из конфликтов дома.
Всякий, кто достаточно скромен либо благодушен, всегда может найти решение с помощью внешнего авторитета. Но тот, кто доверяет другим не больше, чем себе, вообще никогда не сможет достичь решения, если оно не явится ему способом, в обычном праве называемым стихийным бедствием (Таково юридическое значение термина, дословно означающего божественное вмешательство. - Прим. пер.
) Оксфордский словарь определяет данное понятие как действие неконтролируемых сил природы. Во всех подобных случаях некий бессознательный авторитет кладет конец сомнениям, ставя нас перед fait accompli (Свершившийся факт (фр.) - Прим. пер.
) (Если провести анализ до конца, окажется, что это в завуалированной форме относится и к тем, кто заимствует решения у высшего авторитета). Такой авторитет может описываться и как божья воля, и как действие неконтролируемых сил природы, - хотя, с психологической точки зрения, отнюдь не все равно, как именно мы его мыслим.
Рационалистическая интерпретация внутреннего авторитета в качестве природных сил или инстинктов удовлетворяет современным интеллектуальным требованиям, но ее слабость в том, что видимая победа инстинкта оскорбительна для нашего морального самоуважения; а потому мы склонны убеждать себя, что решили вопрос исключительно рациональным усилием воли. Цивилизованному человеку присущ такой страх перед crimen laesae mainstatis humanae (Преступление, состоящее в оскорблении человеческого величия (лат) - Прим. пер.) что он. по возможности, старается задним числом подретушировать факты и заглушить ощущение понесенного морального поражения.
Он гордится тем, что кажется ему самообладанием и всесильностью его воли, и презирает людей, позволяющих голой природе перехитрить себя.
Напротив, если внутренний авторитет расценивается как божья воля (и тем самым подразумевается, что природные силы суть силы божественные), мы выигрываем в самооценке, ибо решение тогда выглядит актом повиновения и осуществлением божественного замысла. Подобные взгляды можно с некоторой долей справедливости обвинить не только в том, что они слишком уж удобны, но и в сокрытии моральной неразборчивости под личиной добродетели.
Однако это обвинение оправдывается лишь в случае, когда кто-либо фактически сознательно прикрывает свою эгоистическую точку зрения лицемерным словесным фасадом. Но такое положение -ни в коем случае не правило, поскольку, в большинстве случаев, инстинктивные тенденции прокладывают себе путь как в согласии с субъективными интересами человека, так и в противоречии с ними, вне зависимости от того, одобряет ли их внешний авторитет. Нет нужды специально консультироваться с внутренним авторитетом, так как он присутствует изначально и проявляет себя в интенсивности тенденций, борющихся в ходе принятия решения. В этой борьбе индивид никогда не бывает просто наблюдателем: он более или менее добровольно участвует в ней, пытаясь бросить на чашу весов тяжесть своего чувства моральной свободы.
Тем не менее, всегда остается невыясненным, в какой мере его якобы свободное решение имеет каузальную и, возможно, бессознательную мотивацию. Оно может быть стихийным происшествием так же, как и любой природный катаклизм.
Проблема кажется мне неразрешимой, ибо нам неизвестно местонахождение корней моральной свободы; тем не менее, эти корни несомненно существуют, наравне с инстинктами, чью принудительную силу мы способны ощутить.
Как бы то ни было, объяснять инстинктивно действующие внутри нас естественные силы божьей волей не только более выгодно, но и психологически более корректно. Мы при этом ощущаем, что живем в гармонии с habitus (Обычай (лат.) - Прим. пер.) наших предков, с жизнью их психики; то есть, мы функционируем так же, как человек функционировал везде и во все времена. Существование такого habitus само по себе служит доказательством его действенности, поскольку, если бы он был нежизнеспособен, все, кто подчинились ему, давно погибли бы от недостатка адаптированности.
Но получается как раз наоборот: придерживаясь его, человек имеет все шансы достичь средней продолжительности жизни. Если образ мыслей, соответствующий этому обычаю, дает подобные гарантии, то не только нет причин объявлять его неверным, но, напротив, есть достаточные основания считать его истинным или же корректным в психологическом смысле.
Психологические истины не являются метафизическими прозрениями; они суть освященные обычаем способы мышления, чувствования и поведения, доказавшие на опыте свою адекватность и полезность.
Так что, когда я предлагаю понимать обнаруживаемые нами в себе импульсы как божью волю, я стараюсь подчеркнуть, что в них надо видеть не произвольное желание и волеизъявление, а некие абсолютные величины, с коими нужно научиться правильно обращаться. Воля способна лишь частично контролировать их.
Она в состоянии подавить их, но не изменить их природу, и то, что было однажды подавлено, выплывает снова, в другом месте и в измененной форме, но на этот раз - нагруженное раздражением, превращающим ранее безобидный природный импульс в нашего врага. Я также хотел бы, чтобы термин Бог, подразумеваемый понятием божьей воли, понимался не столько в христианском его значении, сколько в том смысле, в котором Диотима ответила Сократу, что Эрос есть великий демон (Платон, Пир, 202 Д-Е: Так что же такое Эрот? - спросил я... -Великий демон, Сократ. Ведь все демоны представляют собой нечто среднее между богом и смертным. (Перевод С.Апта.) - Прим.пер.
) Греческие слова daimon и daimonion обозначают некую определяющую силу, приходящую к человеку извне, подобно провидению или судьбе, - хотя этическое принятие решений остается за человеком. Он, однако, должен знать, что делает и относительно чего принимает решение.
Тогда он, повинуясь, следует не одному только своему мнению, - а отвергая эту силу, он уничтожает не одно только свое изобретение.
Чисто биологический или естественнонаучный подход недостаточен для психологии в силу своего, главным образом интеллектуального характера. Этот его характер, конечно, - не изъян, и методы естественных наук доказали, что их эвристическая ценность весьма значительна для психологических исследований. Но психические явления в их целостности невозможно постичь с помощью интеллекта, ибо в их состав входят не только значения, но и ценности, а последние зависят от интенсивности сопутствующего эмоционального, чувственного тона.
Поэтому, необходимы по крайней мере две рациональных функции5, чтобы вычертить нечто приближающееся к полной диаграмме заданного содержимого психики.
Следовательно, если, имея дело с психическими содер-жаниями, допускать не только интеллектуальные, но также и ценностные суждения, в результате можно получить не просто более полную картину рассматриваемого содержимого психики, но и лучшее представление о месте, занимаемом им в общей иерархии психических содержаний. Чувственная ценность служит весьма важным критерием, без которого психология не может обойтись, поскольку она в большой мере определяет, какую роль будет играть данное содержимое в психической экономии. Я хочу сказать, что аффективная ценность определяет меру интенсивности представления, а интенсивность, в свою очередь, определяет энергетическое напряжение данного представления, его действенный потенциал. Тень, например, обычно имеет определенно негативную эмоциональную ценность, тогда как анима и анимус окрашены несколько позитивнее.
Если тени сопутствуют более или менее четкие и поддающиеся описанию тона, то анима и анимус демонстрируют чувственные качества, определить которые гораздо труднее.
Главным образом, они ощущаются как нечто зачаровывающее, нуминозное. Зачастую их окружает атмосфера чувствительности, обидчивой сдержанности, скрытности, болезненно тесной связи и при этом - абсолютной властности.
В этих качествах выражает себя относительная автономность фигур анимы и анимуса. По своему аффективному рангу они соотносятся с тенью примерно так же, как тень с эго-сознанием.
Представляется, что основной аффективный акцент приходится на долю последнего; во всяком случае оно способно - со значительными затратами энергии - хотя бы временно подавить тень. Но если по какой-либо причине бессознательное берет верх, тогда весомость тени и других его фигур возрастает в такой пропорции, что шкала ценностей приобретает обратный характер.
То, что залегало дальше всего от бодрствующего сознания и казалось целиком бессознательным, обретает угрожающие формы, и аффективная ценность растет по мере продвижения вверх на следующей шкале: эго-сознание, тень, анима, самость. Подобная инверсия сознательного состояния бодрствования регулярно происходит при переходе от бодрствования ко сну, и тогда ярче всего проступают именно те образы, которые оставались бессознательными при свете дня.
Относительную инверсию ценностей вызывает также любое abaissement du niveau mental (Понижение плато интеллекта, понижение сознания (фр.) -Прим. пер.)
Здесь я говорю о субъективной эмоциональной ценности, подверженной вышеописанным более или менее периодическим изменениям. Но есть еще и объективные ценности, основанные на consensus omnium (Всеобщее согласие (лат.) - Прим. пер.) -например, моральные, эстетические и религиозные ценности; это - признаваемые всеми идеалы или окрашенные чувством коллективные представления (representations collectives Леви - Брюля)6. Субъективные чувственные тона или ценностные кванты легко распознаются на основании числа и типа порождаемых ими констелляций, или симптомов беспокойства7.
Коллективные идеалы часто лишены субъективного эмоционального тона, но тем не менее сохраняют чувственную ценность. Эту их ценность, следовательно, нельзя продемонстрировать с помощью субъективных симптомов; однако, можно доказать ее наличие на основании их характерного символизма и связанных с этими коллективными идеями атрибутов, - не говоря уже об их суггестивном воздействии.
Данная проблема имеет свой практический аспект, поскольку вполне может случиться, что коллективное представление, хотя бы и значимое само по себе, в силу отсутствия у него субъективных чувственных тонов представлено в сновидении лишь вспомогательными атрибутами, подобно тому как териоморфный атрибут может представлять божество и т.п. И наоборот: идея может предстать в сознании без присущих ей аффективных акцентов; тогда ее надлежит переместить назад, в ее архетипический контекст - задача, выполняемая обычно поэтами и пророками. Так Гельдерлин в своем Гимне свободе возвращает этому понятию, затасканному частым употреблением и злоупотреблением, весь его первоначальный блеск:
С пой поры, как поднят я из праха,
Как ее лобзания познал,
Чист мой взор, не знает сердце страха,
Страстью к ней мой разум воспылал.
Речь ее ловлю я чутким слухом,
Как богине поклоняюсь ей.
Слушайте! Вещает добрым духам
Мудрый глас владычицы моей:...
(Перевод Л.Гинзбурга. - Цит. по: Гельдерин. Сочинения. - М.: Худ.лит., 1969, - с.51.
-Прим. пер.)
Нетрудно увидеть, что идея свободы здесь трансформирована в свой исходный драматический образ - в сияющую фигуру анимы, освобожденной от тяжести земли и тирании чувств, в психопомпа, показывающего путь к полям Элизиума.
Первый из упомянутых нами случаев, когда коллективная идея представлена в сновидении в сниженном аспекте, несомненно встречается чаще: богиня появляется в виде черной кошки, а божество - в виде lapis exilis (камня, лишенного ценности). Тогда для интерпретации необходимы определенные познания не столько в зоологии и минералогии, сколько в том, что относится к существованию исторического consensus omnium no поводу рассматриваемого объекта.
Мифологические аспекты присутствуют всегда, даже если они бессознательны в том или ином конкретном случае. Например, выбирая, в какой цвет - зеленый или белый - покрасить садовую калитку, человек может и не помнить, что зеленый - цвет жизни и надежды; тем не менее, символический аспект зеленого присутствует в качестве бессознательного svus-entendu (Подразумеваемое (фр.) - Прим. пер.) Так мы обнаруживаем, что нечто, в высшей степени значительное для жизни бессознательного, занимает самую нижнюю ступеньку на шкале ценностей сознания, и наоборот.
Фигура тени сама по себе уже принадлежит царству бестелесных призраков - не говоря об аниме и анимусе, вообще проявляющихся не иначе как в виде проекций на других людей. Что касается самости, она находится целиком вне личностной сферы, если и являет себя нам, то лишь в виде религиозной мифологемы, а ее символы варьируют в диапазоне от высочайшего до наинижайшего. Всякий, кто самоидентифицируется с дневной половиной своей психической жизни, на основании только что сказанного объявит ночные сновидения пустопорожними, - хотя ночь не менее длинна, чем день, а всякое сознание очевидным образом опирается на бессознательное, коренится в нем и растворяется в нем каждой ночью.
Более того, психиатрии довольно хорошо известно, что может сделать бессознательное с сознанием, и по этой причине она уделяет бессознательному внимание, зачастую кажущееся непостижимо большим с точки зрения непрофессионала. Мы знаем, например, что все, днем незначительное, разрастается по ночам, и наоборот; таким образом, мы знаем, что рядом со всем, что днем мало, маячит то, что ночью велико, пусть даже оно и невидимо.
Знание такого рода является необходимым предварительным условием любой интеграции: то есть психическое содержание может быть интегрировано лишь если осознан его двойственный аспект, и если оно не только Постигнуто интеллектом, но и понято в соответствии с его чувственной ценностью. Однако интеллект и чувство трудно запрячь в одну упряжку - они вступают в конфликт по определению.
Каждый, кто идентифицирует себя с интеллектуальной точкой зрения, изредка обнаруживает, что его чувства противостоят ему, как враг в облике анимы; со своей стороны, интеллектуальный анимус способен ожесточенно атаковать позиции чувств. Так что всякий, кто пожелает совершить трудный подвиг осознания чего-либо не только интеллектуальным образом, но и в соответствии с его чувственной ценностью, обязательно должен будет столкнуться с проблемой анимы/анимуса, решение которой откроет ему путь к высшему единству - conjunctio oppositorum (Соединение противоположностей (лат.) - Прим. пер.)
Хотя на первый взгляд целостность представляется всего лишь абстрактной идеей (так же как анима и анимус), она на самом деле носит эмпирический характер, ибо психе предвидит ее в форме спонтанных и автономных символов. Речь идет о символах четверицы либо мандалы, не только встречающихся в сновидениях современных людей, никогда ранше не слыхавших о них, но и широко распространенных в исторической памяти многих эпох и народов.
Их значение, в качестве символов единства и целостности, подтверждается и историей, и эмпирической психологией. То, что поначалу выглядит абстрактной идеей, на самом деле указывает на нечто существующее и эмпирически ощутимое, спонтанно демонстрирующее свое априорное присутствие.
Целостность, таким образом, представляет собой объективный фактор, с которым субъект сталкивается независимо от своего желания, как с анимой или анимусом; и, как последние занимают в иерархии более высокое положение, чем тень, так и целостность претендует на положение и ценность более высокую, чем у неразрывной пары. Но этой парой представлена как минимум существенная часть целостности, если даже не обе половины целого, образуемого царственной парой брат-сестра, а тем самым - и напряженность между противоположностями, из которой рождается божественное дитя9 как символ единства.
Единство и целостность стоят на высшей ступени шкалы объективных ценностей, поскольку их символы уже практически неотличимы от imago Dei (Образ Бога (лат.) - Прим. пер.) Следовательно, все высказывания, имеющие отношение к образу Бога, приложимы также и к эмпирическим символам целостности. Опыт показывает, что индивидуальные мандалы символизируют порядок и возникают у пациентов в основном в периоды психической дезориентации или переориентации.
В качестве магических кругов они связывают и подчиняют необузданные силы, принадлежащие миру тьмы, и создают, либо очерчивают порядок, преобразующий хаос в космос10.
