О ПРОСВЕТЛЕНИИ
Итак, отвечая на вопрос, стоящий в заглавии, - нет. Понятие сопротивления, необходимое и полезное в психоанализе, не находит себе места в Гештальте. Конечно, клиенты говорят нет, отказываются выполнять упражнение, настаивают на поведении, кажущемся разрушительным, - но как раз ключом является слово кажущийся в последнем утверждении.
Есть только энергия и сознавание, и маркирование энергии как хорошо и плохо затрудняет сознавание ее. (Не входя в детали, замечу, что называние поведения клиента хорошим может быть столь же вредным, как порицание). Выражая это радикально - если Гештальт-терапевт говорит о сопротивлении клиента, это больше сообщает о путанице в его теоретических взглядах, чем о клиенте!
ВВЕДЕНИЕ
В годы, когда я работал с Фрицем Перлсом, несколько тем, которые не вполне соответствовали тому, что я получил от него занимали мое внимание. Одна из них состояла в часто употребляемой им фразе - минисатори.
Он часто употреблял это выражение в ранние Исаленские дни, но я тогда не вполне понимал, что эти слова значат.
Другой темой была фраза, которую я иногда слышал от него, когда он работал с людьми, и два раза в лекциях: Дайте ситуации самой управлять. Хотя обычно это имело определенный смысл в определенном контексте, я думал: Какого черта он имеет в виду, и как это соотносится с принятием ответственности. Другой фразой, также взволновавшей меня, была фраза из статьи Групповая и индивидуальная терапия (в сб.
Стивенса): Начинайте танец отречения и само-свершения. Я помню, как я подумал: Что это за чепуха про отречение?
Я только начинаю получать нечто, а вы хотите, чтобы я отказался от этого?
При том, что я был озадачен, эти фразы связывали меня с иным уровнем опыта. Время от времени в моей работе с Фрицем возникали особенно глубокие удовлетворяющие чувства разрешения в конце.
Хотя я и не пользовался в те времена этим выражением, теперь я бы сказал, что ощущение было таково, что проблемы не разрешились, а растворились, они рассеялись и перестали быть реальными и важными: факт или ситуация остались, но перестали быть проблемой.
В 1978 году все эти разрозненные моменты соединились в ясном понимании. Я показывал фильм, где Фриц работает с Глорией, классу.
Хотя я видел его в третий или четвертый раз, одна фраза, которую я на сей раз услышал, как будто ускользала от меня раньше. О. Шостромм задает вопрос, какова цель гештальт-тералии, и в ответ фраза: Цель Гештальт-терапии - пробудить людей от кошмара. Теперь все стало на свои места: этот старый, прокуренный нечестивец говорил
о ПРОСВЕТЛЕНИИ.
Есть три фундаментально различных представления об улучшении в человеческой жизни. Одно - патологическая модель. С этой точки зрения, если что-то не в порядке, вы рассматриваетесь как больной, находящийся ниже нормы.
С помощью лечения возможно вернуться в состояние здоровья, состояние о'кей. Обычно считается необходимой внешняя помощь, хотя возможность самолечения допускается теоретически.
Во второй модели, модели роста, вы рассматриваетесь, как человек в норме, человек о'кей, но возможно больше, вы можете начать с нормального состояния и прийти к чему-то лучшему (впрочем, оттенок чувств, связанных с первой моделью, проявляется и здесь: быть в норме не так о'кей, как быть выше нормы). Внешняя помощь считается полезной для роста, но не столь необходимой, как в патологической модели.
Не всегда необходимым, но часто встречающимся представлением является предположение, что рост требует усилия, как при наличии, так и при отсутствии помощи.
С третьей точки зрения, модели просветления, нет необходимости что-либо делать. Нет нормы и нет места, куда надо идти. Вы уже совершенны, всегда были и всегда будете совершенны. Форма совершенства может изменяться, но то, что вы О'кей, не зависит от формы.
Бутон - это совершенный бутон, а не несовершенная роза. Все, что необходимо, - сдвиг восприятия, видения.
Разумеется, в течение жизни вы будете болеть и выздоравливать, заметите рост и будете постоянно меняться. Но все это не имеет никакого отношения к возможности реального переживания правильности и правоты того, каковы вы и где находитесь, включая состояние болезни, отсутствие роста (как будто это возможно). С этой точки зрения нет улучшения, роста, изменения, разрешения проблем, есть только пробуждение и видение, что проблемы не о'кейности - это иллюзии. Фриц высказал это очень ясно в работе Гештальт-терапия и человеческие потенции (сб.
Стивенса, 1975). При успешном лечении невротик пробуждается от своего транса или миража. В дзен-буддизме этот момент называется большим пробуждением (сатори).
В гештальт-терапии пациент переживает много меньших пробуждений. Приходя в чувство, он часто видит мир ярко и ясно.
Печать перлсовского гения в том, что он прошел все эти модели в течение своей жизни. Профессионально обученный в рамках патологической модели в медицинской школе и психоанализе, он начал его преобразования, фактически закладывая зерна подхода просветления. Все более видно, что он был открыт к прорастанию этих зерен и был способен поддерживать этот сдвиг. Хотя он часто возвращался к языку патологии или роста, он был тем, что он мог совершать, и был способен выразить это.
Основная мысль этой книги - что гештальт-терапия - это работа просветления, пробуждение от самим же созданной сети иллюзий. Хотя она может быть приспособленной для решения проблем и для усилий, направленных на изменение (и часто так происходит), по существу это западный подход к Просветлению.
Таким образом, одна из целей этой книги - предложить такое понимание Гештальта, не как единственное, но как центральное (хотя часто не замечаемое). Структура книги соответствует этой задаче, первые три главы представляют Гештальт таким образом, что тема Просветления затрагивается, но не подчеркивается. Содержание этих глав будет, наверное, приемлемым ддя большинства гештальтистов.
Я назвал этот раздел Фоном (прим. перев. - или основой - в англ. термине в отличие от нем. есть такой оттенок).
Второй раздел - Появление - содержит материал, лежащий как бы на грани гештальт-терапии, который может быть не столь приемлем ддя гештальтистов. Здесь многое ведет уже к точке зрения Просветления, а также намечаются и другие линии, выводящие за пределы Гештальта.
Раздел третий, Фигура, содержит прямое формулирование Гештальта с точки зрения Просветления и является сердцевиной всей книги. Для меня написание этой части создало завершение и прояснение моих представлений о Гештальте, многие фрагменты нашли свое место, чего ранее мне не хватало.
Я могу надеяться, что этот раздел поможет в том же и читателю.
У книги есть и другая цель. Кроме завершения моих отношений с Гештальтом и Фрицем, это начало: первоначальные формулировки линий работы и мышления, которые я надеюсь развить и расширить в следующей книге. У меня нет пока названия этой линии работы, она занимается структурой и фактурой человеческого опыта, тем, как реальность человека конструируется, приспосабливается, поддерживается и выражается.
Гештальт был огромной поддержкой ддя меня в этой работе, так что справедливо, что первые ее наброски появляются в книге о Гештальте. Но продолжение работы потребовало от меня отхода от Гештальта, так что развитие этой темы уместно в книге, не центрированной на Гештальте.
Перечитывая вышенаписанное, я ощутил нечто весьма серьезное, гораздо более серьезное, чем то, что мне хотелось бы выразить. У книги есть и другая цель: в ней содержится множество увлекательных, интересных и бросающих вызов идей, формулировок и упражнений, которые могут быть полезными, откуда бы они ни исходили, просто в контексте самой жизни.
Читайте, используйте и получайте удовольствие, если вам хочется, и не обращайте внимание на проблемы Гештальт или не Гештальт и прочие, в которые я время от времени вхожу серьезно.
Часть 1. ФОН
Введение
В ранние дни для меня гештальт-терапия была - Фриц Перлс. Хотя позже я научился уважать и других, в особенности Джима Симкина и Уолта Кемплера, именно Фриц представлял для меня суть этого взгляда на жизнь. Поэтому 1 глава этого раздела, Памятные геммы, содержит истории и образы, которые вспоминаются мне из ранних лет приобщения к Гештальту и Фрицу.
Многое в моем овладении Гештальтом было медленным разворачиванием и углублением понимания этих ранних инцидентов. Понадобилось несколько лет, чтобы эти моменты научили меня всему, что в них содержалось, и мета-обучение - обучение посредством историй и образов - остается весьма ценным.
Довольно рано я начал отходить от модели, которую Фриц основательно впечатал в Гештальт - модели терапевта, глубоко работающего с одним человеком перед группой. Фрицу это нравилось, отчасти по причине его собственного эксгибиционизма, мне же казалось, что эта модель поощряет авторитаризм, зависимость от ведущего и самосокрытие терапевта, деструктивное как для него самого, так и для пациента.
Я начал относиться к Гештальту как к позиции по отношению к жизни, которая может развиваться и поддерживаться посредством использования упражнений и практики сознавания. Ведущий может быть полезен ддя организации этих упражнений и обучения им, в целом они более эффективны, если выполняются в присутствии других, но представление о терапевте, который делает это с пациентом кажется мне все менее соответствующим сущности Гештальта.
В 1970 году я начал проводить большие публичные вечера и короткие семинары под названием Практика сознавания. Я обнаружил, что некоторые упражнения на сознавание могут использоваться в аудитории из 300 человек, не теряя своей эффективности, а может быть даже и выигрывая, присутствие столь большой аудитории возможно даже увеличивало интенсивность определенного рода опыта.
2 глава. Гештальт беглым образом, - слегка редактированная запись одного из таких коротких семинаров, для небольшой группы около 40 студентов-психологов Университета в Вашингтоне.
Здесь делается акцент на упражнениях в сознавании тела.
В начале следующей главы описывается другой краеугольный камень таких коротких семинаров - упражнение на проекцию и отождествление. Остальная часть этой главы - Рассматривая сознавание - обэор основных средств гештальт-терапии и их применение.
Я режу этот пирог несколько иначе, чем это делал Фриц, так что некоторые акценты его текстов, такие, как, здесь и теперь, у меня появляются редко. То, что в них содержится, для меня вбирается в такие понятия, как интенция (намерение или сравнение). Все представления этой главы использовались Фрицем, но акцент на их систематическом использовании - мое добавление (Фриц не очень-то любил систематичности и повторения!). Фриц часто упоминал о феномене сравнения, иногда называя это игрой в соответствие, представления о намерении тоже явно содержатся в его работе.
Но лишь когда я изучил их систематически, я понял их абсолютно центральнув роль в процессе сознавания. Точно так же различие между представлением (понятием) и опытом (переживанием) столь фундаментально для мышления Фрица, что едва вообще упоминается.
Я же предпочитаю ставить это в центр.
Глава 1. Памятные Геммы
Некоторые из очень основательных моментов обучения Гештальту остались во мне в форме образов или историй - конкретных целостных воспоминаний о событиях, небольших, но живых. Они могут быть проанализированы и разложены на составляющие, но истории сами по себе
- обучение и остаются живыми после всех анализов и точных формулировок, которые из них время от времени извлекаются.
Фриц.
Впервые я увидел, как Фриц работает со снами в Лос-Анджелесе в 1963 году. Пожилой, сероватый мужчина с выражением покорности рассказывал, что он видел во сне каких-то друзей, уезжавших на поезде. Пока он махал им на прощание рукой, потом отождествлялся с ними, ничего, казалось, не происходило. Когда он отождествился с поездом, отъезжавшим от станции, появилось больше энергии, но все же новый метод не производил на меня впечатление.
Человек заколебался, когда Фриц предложил ему стать самим вокзалом, и поначалу это казалось таким же непродуктивным, как все остальное. Потом он сказал: Я старомоден и несколько устарел - об уходе за мной не слишком заботятся, не вытирают пыль и не убирают мусор - и люди приходят и уходят, используют меня, как им нужно, но меня как такового не замечают, - он заплакал, и в течение следующих нескольких минут все нынешние и минувшие удары его жизни стали очевидны - что происходило, что делал он и что не получалось и даже некоторые новые возможности.
Я был глубоко тронут (несмотря на то, что в те времена я не сознавал значение возраста, передо мной были только начала) и, по существу, подход Гештальта к снам стал мне понятен в одном этом занятии - столь мощной, точной и эффективной была работа Фрица.
Однажды во время моей первой группы с Фрицем мы работали над снами, и один человек сказал, что со времен детства он ни разу не видел сна, который смог бы запомнить. Фриц только фыркнул, и некоторое время мы работали с материалом снов других людей. Близко к концу занятий этот человек повернулся к кому-то, кто говорил в этот момент, и начал говорить: Я вижу, вы действительно делали это в этой ситуации, это было...
Фриц перебил его, сказав: Вот теперь вы видите сон. Я подумал тогда, что схватил суть понятия майи - иллюзии (или может быть, более честно - и более вероятно - сейчас я вижу сон).
В Исалене однажды человек прорабатывал сон, который казался неправдоподобно скучным. Это было так скверно, что в какой-то момент я подумал, как он мог не заснуть от этого. Фриц, по-видимому, тоже так думал, он соскальзывал все ниже и ниже в своем кресле, и послышалось тихое похрапывание.
Человек был озадачен, остановился на мгновение, и когда стало ясно, что Фриц действительно заснул, а не притворяется, имея в виду сказать нечто, человек выразил свое неудовольствие, оправдывая это тем, что, как он сказал, он заплатил уйму денег за это занятие и требует внимания Фрица. Фриц повернулся, вынул свой бумажник, выписал ему чек на 10 долларов и снова закрыл глаза, засыпая.
Одно время в Исалене у меня было сильное желание поработать в горячем кресле с Фрицем, но я не мог найти ничего особенного, на чем бы сфокусироваться. Ночью у меня был сон, но я мог лишь смутно вспомнить один образ из него - золотого ньюфаундленда.
Я не мог вспомнить, делала ли собака что-то, просто она была во сне. Хотя я забыл детали, помню, что вся моя текущая жизнь и значительные куски прошлого обрели большую ясность из проработки этого неполного образа.
Хотя я много говорил в лекциях о проекциях, писал о них и пр., в действительности я понял, что это такое, во время одной группы в Лос-Анджелесе. Возник момент молчания, как часто бывает. Я поглядел через комнату напротив и сказал человеку, сидящему напротив меня: Знаешь, Норберт, ты выглядишь так, будто ты смотришь на нас, как смотрел бы на груду насекомых в микроскопе.
Норберт набрал воздух, чтобы ответить, но Фриц остановил его и повернулся ко мне: Прими ответственность за свое восприятие, - предложил он. Но Фриц, - сказал я, - посмотри на него, видно ли, что он чувствует, разве нет? Прими ответственность за свое восприятие, - еще раз сказал он. Я снова возражал, но он все повторял свое предложение, добавляя, что я не должен ни во что верить, а просто проделать это как эксперимент.
Наконец я неохотно согласился, подняв руку и глядя сквозь пальцы. К моему изумлению, я начал чувствовать смутное шевеление отрицания-превосходства по отношению к другим членам группы. Когда я признал эти чувства, они усилились и соединились с некоторым страхом.
Я сообразил, что был единственным чужаком в группе - остальные работали в той больнице, где происходила встреча, а я приехал со стороны. В действительности я боялся неприятия и спешил быть первым. Мы проследили эту тему в других сферах моей жизни, это было очень плодотворное занятие.
Загадка появилась на следующей неделе, когда Норберт в начале занятия сказал: Знаешь, Джон, ты был совершенно прав в прошлый раз: это было как раз то, что я чувствовал.
Половина Фрицевского таланта была в том, какую он работу проделал со мной, другая половина - в том, что он вовремя остановил Норберта. Если бы Норберт сказал мне прямо тогда то, что он сказал через неделю, я никогда не признал бы своей проекции: Но Фриц, ты же слышишь, что он признает, что именно это он чувствует.
Я тут не причем. В своих тонких проявлениях проекции - более дело избирательной чувствительности, мы не столько помещаем свое чувство в мир, сколько всматриваемся и вслушиваемся в то, что там уже есть и усиливаем это в восприятии.
Однажды в Исалене Фриц сидел и курил под табличкой Не курить. Студенты из его группы подошли к нему и спросили: Что дает вам право курить там, где нам нельзя? Медленно, разделяя слова с удовольствием выдуваемыми колечками дыма, Фриц ответил: Я ни имею права курить, ни не имею права курить.
Я просто курю.
В другой раз я работал очень эффективно с Фрицем на какую-то тему и чувствовал, что все хорошо. Но, по-видимому, выказал какую-то сдержанность, покидая горячий стул, и Фриц спросил, что это. Я сказал что-то вроде того, что все хорошо, сомнения заползают.
О, - сказал Фриц, - заползают, действительно?, и при этом его рука на пальцах задвигалась по столу в мою сторону. Теперь я не могу произнести или услышать эту фразу (прим. перев. - Весьма распространенный фразеологизм, потерявший обратно нагрузку), не увидев эту слегка волосатув, в крапинках руку, приближающуюся ко мне по столу.
Спасибо, Фриц!
Когда Фриц умер в 1973 году, я мало что почувствовал. Я пришел на похороны и печальным тоном говорил все, что полагается говорить, но внутри себя я поражался, что я за бесчувственное чудовище: проработав столько с Фрицем, я теперь ничего не чувствую.
Годом позже я проводил гештальтистский уик-эндный семинар в Исалене, с Ральстон Уайт и Милл Валли. Многие из группы впервые приобщались к гештальту, так что в пятницу вечером я рассказывал и показывал кое-что из того, чем мы будем заниматься. Когда я рассказывал о незаконченных делах и технике пустого стула, кое-кто попросил меня объяснить конкретнее.
На стене висела фотография Фрица, я показал на нее и сказал: Предположим, у меня есть какие-то незаконченные дела по отношению к Фрицу. Я сажаю его на пустой стул и говорю что-то вроде: Фриц..., - и тут я зарыдал, и несколько минут ничего не мог сказать. Я, наконец, почувствовал все благоговение, а с ним - чувство потери от его смерти.
Я никогда не был особенно близок к нему, но он затронул меня со многих сторон, и я благодарен ему за способ бытия в мире, о котором я не знал.
Строчки из Фрица
Некоторые воспоминания о Фрице приходят в форме более интеллектуальных, емких фраз, которые остались в памяти и работали во мне в течение длительного времени. Одна из них - его комментарий по поводу жалобы на чувство одиночества. Фриц ответил этой фразой на длинное описание страха одиночества, сказав: Чувство одиночества - это быть одним плюс поток дерьма.
Фраза (а не работа этого человека) осталась во мне, в конце концов быть одним - это быть одним, бывают времена, когда все мы благодарны возможности побыть в одиночестве. Страх одиночества имеет еще какую-то добавку, поскольку в одиночестве самом по себе много хорошего.
Это -какая-то добавка - внутренний диалог, разговор с собой, шум, который вы создаете в своей голове, интерпретации, назначающие событию значение, вроде: Если я один, значит люди не любят меня, если люди не любят меня, они, должно быть, правы, я, наверное, не хорош, если я не хорош, это ужасно и невыносимо... - одним словом, дерьмо. Как бы ни было болезненно одиночество, и как бы ни было грубо слово дерьмо, полезно и ценно увидеть, что боль, в конечном итоге, человек причиняет себе сам.
Поскольку же источник боли внутри, а не во внешних условиях, может быть, можно что-то сделать (хотя неприятно может быть то, что я должен делать это, а не ужасные другие, которые оставляют меня в одиночестве, со всеми моими приятными самосожалениями).
Может быть, наиболее глубокая из фраз, которые я слышал от Фрица (не помню, когда и кому это было сказано): Боль - это мнение. Я много думал об этом с тех пор, сомневался и искал доводы за и против. Помню, как однажды маленький мальчик споткнулся и ушиб колено, а потом тер его, поглядывая на свою маму, жалобно хныкая и получая утешения. В другой раз я видел маленького мальчика, спешащего за двумя мальчиками постарше, он тоже упал и поранил колено, посмотрел на меня и вздрогнул, потом посмотрел на старших мальчиков, ушедших уже вперед, - и побежал скорее, немного, правда, поглаживая колено.
Если перевести их мысли, это может звучать примерно так. Первый мальчик: Ой, как больно!
М-м-м, пожалуй, если мама подумает, что дело плохо, может быть она на минуточку меня пожалеет, она меня торопила, так может быть она почувствует виноватой себя теперь и поддержит меня. Второй мальчик: Ой, как больно!
Хм, им нет дела, хорошо, что они позволили мне пойти с ними - обычно они оставляют меня дома. Если они увидят, что я поранился, они уйдут и будут говорить, что я неженка и больше никогда меня не возьмут. Лучше я как-нибудь обойдусь!
Хм, вот так можно бежать.
Ощущение боли - это просто ощущение. Восприятие боли - комплексный акт, требущий оценки всей ситуации. Чувствовал ли боль римский солдат, который на глазах этрусков сунул руку в горящий факел?
Или это было горькое ощущение хорошо выполненного долга, украшенное гордостью и любовью к Риму? Чувствует ли шизофреник, который кастрирует себя, боль или облегчение от того, что, наконец, освободился от этой ужасной угрозы своему бытию?
Хотя источник боли, по-видимому, всегда определенно локализован, фраза Мне больно всегда глобальна, всегда утверждение об организме в целом.
Еще Геммы о Фрице и обо мне
Одна из значительных гемм от Фрица пришла ко мне раньше, чем мы познакомились, раньше, чем я услышал о нем. Будучи уже за 35, я все еще искал теорию или систему психотерапии, которая имела бы для меня смысл и какую-то ценность.
Ничто из того, чему я пытался научиться, не стоило многого, хотя определенный опыт в Государственной больнице на Гавайях показал мне, что в психотерапии может быть что-то стоящее. На моем горизонте показалась психодрама, и, казалось, что этим стоит заняться, я начал работать у ?????? ассистентом-стажером и психологом в Метрополитен-больнице в Лос-Анджелесе. Время от времени он делал нечто, от чего у меня перехватывало дыхание - красивое, точное, эффективное.
Хотя он бых весьма компетентен в психодраме и хорошо делал эту работу, такие моменты выделялись на ее фоне как жемчужины.
В частности, мне вспоминается один инцидент. Женщина пыталась выразить свою ненависть к матери (распространенный момент в психодраме тех времен) и кричала на женщину, играющую роль матери: Я хочу избавиться, уйти от тебя!
Билл, мой учитель, сказал; Так уйди. Девочка спросила: Что вы имеете в виду?
Билл показал рукой: Вон дверь. Девочка поглядела несколько ошарашенно, как бы говоря; Хмм, действительно... и нерешительно пошла к двери.
У двери она остановилась и осмотрелась, затем, следуя логике своего действия, вышла, несмотря на очевидную амбивалентность. Спустя мгновение дверь снова приоткрылась, и ее голова выглянула из-за косяка.
В этом действии она пережила свою амбивалентность по поводу ухода от матери более полно, чем могли бы выразить это любые слова.
