О том, что могла бы сделать Европа
Это предположение не оправдалось. Разумеется, во время предвыборной кампании канцлер Коль дал понять, что объединение могло бы произойти без увеличения налогов. Здесь мы видим, до какой степени основной постулат американского неокапитализма, этот антифискальный психоз, пришедший из Калифорнии в эпоху хиппи, распространил свою заразу во всем мире.
Даже в ФРГ, которая является страной-маяком противоположной модели, даже в момент великого патриотического порыва, связанного с воссоединением, про-тиву всякого правдоподобия канцлер Коль должен был принести жертву этому антифискальному психозу. Но с самого начала 1991 г. ему пришлось просить парламент пойти на существенное увеличение налогов.
Полагают, что в 1991 г. перевод общественных фондов с Запада на Восток достигнет приблизительно 150 миллиардов марок, т. е. 500 миллиардов франков; это почти эквивалент тому, что французы в целом тратят на здравоохранение, или утроенная величина подоходного налога в нашей стране. Это означает, что бюджетная нагрузка огромна и даже беспрецедентна.
Но эта нагрузка является исключительной и в другом отношении: в то время как почти повсюду в мире неравенство снова растет, словно в XIX веке в эпоху дикого капитализма, имеется единственное место на земле, где приоритетом из приоритетов, каким бы дорогостоящим он ни был, остается уменьшение неравенства между гражданами страны.
Воссоединение оплачивается не только из общественных фондов. Частный сектор также участвует в операции путем многочисленных соглашений о сотрудничестве, заключенных между крупными фирмами или мелкими и средними предприятиями Западной Германии и предприятиями бывшей ГДР. Это сотрудничество тем более необходимо, что многие восточногерманские предприятия, столкнувшись с конкуренцией и реальностью рынка, были разорены. Организация Treuhandanstalt, взявшая на себя заботу о приватизации всех восточногерманских предприятий, согласилась предоставить им в 1990 г. гарантированный заем на общую сумму 55 миллиардов марок.
Отметим, что нет никакого шанса на возврат и половины этих займов. В целом усилие, направленное на восстановление должного уровня нового частного сектора бывшей ГДР, потребует огромных капиталовложений, которые должны будут взять на себя предприятия Запада.
Меццоджорно или пятый дракой?
Это беспрецедентное финансовое усилие, на которое пошла Германия, чтобы выкупить в некотором роде отделенную от нее треть, которая была буквально разорена, несомненно свидетельствует о большой отваге и большой щедрости. Однако Германия знает, что ей в свою очередь будет заплачено и что поглощение бывшей ГДР приведет к дополнительному росту. Германия стала главным полюсом развития и стабильности в мире, что принесло несомненную пользу в период общего экономического спада. Конечно, в настоящее время трудно дать средне- или долгосрочную оценку влияния воссоединения на немецкую экономику. Но мы можем набросать несколько правдоподобных сценариев.
Центр перспективных исследований и международной информации рассматривает два варианта на будущие пять лет.
1. Первый сценарий назвали пятый дракон, в дополнение к четырем азиатским драконам. Это наиболее оптимистический сценарий, предполагающий заметный рост в бывшей ГДР. Он основан на трех гипотезах.
Во-первых, будет наблюдаться умеренный рост заработной платы в бывшей ГДР, которая в 1995 г. достигнет 75% заработной платы в ФРГ (по сравнению с 30% в 1990 г. и 50% в 1991 г.). Во-вторых, объем инвестиций в бывшую ГДР достигнет 110 миллиардов марок в год до 1995 г. включительно. В-третьих, показатель проникновения иностранной продукции достигнет 40%, и постепенно замедлится эмиграция граждан бывшей ГДР с 360 000 человек в 1990 г. до 50 000 человек в 1995 г.
Если эти гипотезы оправдаются, то результаты воссоединения, повлияющие на экономику Германии, будут сенсационными. Средний рост экономики Германии достиг бы 3.7% в год в течение шести лет (с 1990 по 1995 г.).
Что касается текущего платежного баланса, то он всегда показывал бы избыток около 2.7% валового внутреннего продукта.
Кроме того, и это один из наиболее интересных пунктов, неравенства между обеими частями Германии постепенно бы стерлись; безработица в бывшей ГДР достигала бы всего 11.8%, а отрицательное сальдо текущих платежей составило бы всего 1.2% валового внутреннего продукта.
Отметим, что в данном сценарии немецкий динамизм приводит к благоприятным последствиям для экономики ОЭСР в целом, как в области роста, так и в области инфляции, бюджетного дефицита и платежного баланса. Уже сейчас в первом квартале 1991 г. продажа французских автомобилей снизилась на 20% в Франции и возросла на 40% в Германии.
Это сценарий ума, терпения и принципа долгосрочности.
2. Второй сценарий окрестили Меццоджорно, по аналогии с югом Италии, который, несмотря на усилия итальянского правительства, продолжает регистрировать значительное отставание от Севера. Гипотезы, вытекающие из этого сценария: рост зарплат в бывшей ГДР будет значительно выше, и к 1995 г. они уже достигают 90% зарплат ФРГ. В этом заключается основное различие: это сценарий нетерпения, согласно которому есть только сейчас и который отказывается прислушиваться к доводам разума.
Отсюда возникают два непосредственных последствия: капиталовложения ниже, и в течение шести лет они устанавливаются около 90 миллиардов марок в год; эмиграция остается значительной (200 000 человек в год за указанный период).
Результаты этого сценария значительно менее благоприятны. Рост валового внутреннего продукта в Германии составляет всего 3.5%. Безработные составляют 9.8% активного населения. Инфляция слегка ускоряется, а избыток текущего платежного баланса падает до 1.2% валового внутреннего продукта.
Наиболее существенная разница по отношению к сценарию пятый дракон заключается в том, что неравенство между западной и восточной частью Германии становится глубже. В бывшей ГДР безработица охватывает 20.8% активного населения в 1995 г., а отрицательное сальдо текущих платежей достигает 16.1% валового внутреннего продукта.
Как подчеркивают эксперты Центра перспективных исследований и международной информации, при этом сценарии началась бы деиндустриализация и даже экономическое запустение бывшей ГДР.
Какие уроки можно извлечь из этих двух сценариев? Прежде всего, бывшая ФРГ должна усилить солидарность в пользу бывшей ГДР, даже если сначала она будет очень дорого обходиться. Сценарий пятый дракон, который более активно мобилизует общественные фонды и требует больших жертв, в итоге оказывается значительно благоприятнее для всех, чем сценарий Меццоджорно, который делает ставку на менее активную солидарность.
Второй урок еще более важен: следует отметить, что по сценарию пятый дракон зарплаты в ГДР растут значительно медленнее, чем по Меццо-джорно. Строгий режим в области выплат заработной платы является непременным условием сокращения безработицы и ускорения экономического роста.
Французы поняли это в период 1981-1984 гг. Исходя из идеи, что для борьбы с безработицей нужно меньше работать и больше получать, они мало-помалу, с болью, поняли, что рост номинальных зарплат не повышает покупательской способности, а снижает ее, усугубляя безработицу. Именно этот необычайный прогресс в экономическом сознании общественности привел к пониманию роли предприятия, к подъему французской экономики и даже, впервые в нашей истории, к настоящему согласию относительно эффективности капитализма. Сегодня именно с вызовом подобного же рода, но бесконечно большего размаха столкнулись Восточная Германия и страны Центральной Европы. С самого начала предвыборной кампании Гельмут Коль не упускал случая напомнить Востоку, что дорога к благосостоянию будет длинной и трудной, но его предупреждения терялись в шуме аплодисментов и лозунгов: Германия единое отечество!
И сегодня, с ростом манифестаций против безработицы и в условиях, когда металлурги бывшей ГДР получают на 1994 г. паритет заработной платы с зарплатами их западных товарищей, встает вопрос, не начинает ли ГДР сползать, вследствие слишком быстрого роста заработной платы, к сценарию Меццоджорно.
Катастрофическое противостояние господина Пёля
26 марта 1991 г. президент Бундесбанка господин Отто Пёль заявил в Брюсселе, что Валютный межнемецкий союз представляет собой пример того, что мы не должны делать в Европе. Он упрекал немецкое правительство за то, что оно ввело немецкую марку на Востоке практически без всякой подготовки, без возможности скорректировать выстрел, и к тому же с неадекватным коэффициентом пересчета.
Последствия оказались катастрофическими.
Что действительно является катастрофическим, так это прежде всего данное прилагательное в устах ответственного лица Центрального банка, и тем более Бундесбанка. Понятно, что он сделал все, чтобы убедить правительство Бонна не ставить себя в необходимость делать займы с целью воссоединения, такова его роль. Но отсюда еще далеко до мщения за столь счастливую потерю и до осуждения европейского валютного союза. Второстепенным является факт, что историческое заявление господина Пёля немедленно вызвало падение немецкой марки.
Гораздо серьезнее то, что так быстро забылось все, сделанное канцлером Колем. Коль действовал стремительно, без колебаний, сделав процесс воссоединения необратимым, так как нельзя было быть уверенным, что железный занавес снова не упадет посреди Берлина. В основе гнева господина Пёля лежит уязвленное самолюбие.
В момент воссоединения соотношения производительности между бывшими ГДР и ФРГ были порядка 1 : 2, даже 1:3 (те же соотношения, что и с Португалией). Бундесбанк предлагал произвести обмен с учетом этих расхождений. Канцлер Коль, напротив, выбрал вариант 1 : 1.
Действительно, если почитать прессу, то это решение может показаться катастрофическим: рост безработицы, закрытие заводов, деморализация населения, которое еще несколько месяцев назад было охвачено энтузиазмом. Но что произошло бы, если бы Коль последовал совету Пёля? Доходы восточных немцев повысились бы меньше, вследствие чего безработица достигла бы меньших размеров, но возникла бы массовая иммиграция, которую невозможно было бы сдержать, произошло бы настоящее обезлюдение экс-ГДР. Как сказал канцлер: Если бы марка не пошла в Лейпциг, то население Лейпцига пришло бы к марке.
В течение нескольких дней 1990 г. 150 000 восточных немцев пересекли бывшую границу на запад; весной 1991 г. их насчитывалось только несколько сотен. Употребив слово катастрофический, г-н Пёль притворился, что не знает эту грозную дилемму: безработица на месте или бегство путем эмиграции активного населения из пяти восточных Земель.
Речь шла о временной безработице или об обезлюдении на неопределенный срок. Очевидно, что Коль выбрал наименьшее из двух зол.
Противоречащее здравому смыслу выступление президента Бундесбанка катастрофично еще и по другой причине. В течение десятилетий власти Франкфурта возводят в принцип утверждение, что не может быть валютного объединения без предварительного сближения политики и экономического положения.
Однако что может быть менее совпадающим, более различающимся, чем экономики обеих Германий? Следовательно, нужно было, чтобы Валютный межнемецкий союз пришел к катастрофическим результатам, иначе Бундесбанк увидел бы, что первый параграф его кредо зашел в тупик даже в европейских учреждениях, к которым он применяет то же самое кредо.
Вот почему г-н Пёль сказал, что Валютный межнемецкий союз является примером того, что мы не должны делать в Европе. Однако истина непреклонна, и пример латинских стран уже более десяти лет назад доказал, что валютный союз усиливает сближение экономик.
Вещать противоположное значит оставить Португалию, Грецию, несомненно Испанию, даже Италию вне будущего европейского экономического и валютного союза.
Если это так, что станет с надеждой стран центральной Европы: Венгрии, Чехословакии, Польши, с надеждой, которую они все больше и больше связывают с прогрессом валютного союза и европейского политического единства? Если европейский союз не пойдет к странам центральной Европы, то население этих стран придет к нам.
В момент, когда я пишу эти строки, меня особенно тревожат последние новости. Канцлер Коль потерпел сокрушительное поражение на местных выборах в своем собственном избирательном округе; г-н Пёль подал в отставку; пришла еще более тревожная новость: в пяти восточных Землях заработные платы в металлургии, составлявшие в 1991 г. 60% от западных, станут составлять 100% в 1994 г. Это означает опасное и даже гибельное сползание к сценарию Меццод-жорно.
Однако я настаиваю: второй урок Германии состоит в том, что мы видим, что могла бы сделать Европа, если бы объединилась по-настоящему, т. е. если бы она стала федерацией.
О том, что могла бы сделать Европа
Известна старая формула, с которой правительство обращается к своему парламентскому большинству: Дайте мне хорошие финансы я вам сделаю хорошую политику. Гельмут Коль войдет в историю, так как в течение более сорока лет Германия была святилищем финансовой ортодоксии. Колю понадобилась беспрецедентная смелость, чтобы приступить к немедленному объединению денег обеих Германий.
Вопреки мнению официальных экспертов, несмотря на интернационализацию экономики, ограничивающую пределы маневров государств, несмотря на предвыборную неуверенность и совпадение всех эгоизмов (национальных, провинциальных и корпоративных), этот человек, которому, как считали, не хватало воображения и решимости, проявил гениальность, навязав свою политическую федеральную волю представителям Земель, которые управляют Центральным банком во Франкфурте.
Мы часто забываем одну истину: экономические императивы должны иногда отступить перед требованиями политики, не возводя это, однако, в обязательный принцип. Я хочу сказать, что это преобладание политики должно быть основано прежде всего на ранее достигнутых экономических и финансовых успехах: чем сильнее экономика, тем больше может освободиться от нее политика.
Если бы Германия не накопила излишков, если бы ее валюта не была такой, какой она является сейчас, если бы ее предприятия не были столь рентабельными, если бы ее экономический потенциал не был столь значительным, она никогда не смогла бы себе позволить столь сказочного поглощения на востоке, поглощения, из которого она имеет все шансы извлечь прибыль.
Именно потому, что она руководила знаменитым экономическим сдерживанием, она и смогла от него освободиться. Еще нужно запомнить из германского опыта идею, согласно которой смелость может эффективно сочетаться с солидарностью. Дерзость, экономический динамизм не обязательно означают рост обездоленности, неравенства, социальной несправедливости.
Что касается солидарности, то она не приводит неизбежно к неподвижности, тяжеловесности и бюрократизации.
Но нужно всегда помнить два основных фактора, свойственных рейнской модели, которые сделали возможным воссоединение без драматических событий. Я уже упоминал их в предыдущих главах, но в данном контексте они выступают особенно выпукло.
Первый фактор: видение интересов страны на долгосрочную перспективу. Немцы поняли, что экономические и социальные жертвы, на которые они пошли сегодня, обернутся прибылями в будущем. Разумеется, в первое время дефициты вырастут, избыток уменьшится, население почувствует ухудшение социальной защиты, и налогоплательщик ощутит новые тяготы.
Но каково бы не было недовольство на Западе и особенно на Востоке, немцы придут к тому, что добьются все вместе вознаграждения за совместные усилия.
Второй фактор: приоритет, отданный общему, а не частному интересу. Немцы укрепили свою политику, основанную на принципе долгосрочности, придерживая на коротком поводке частные интересы.
Общественные и частные средства расходовались осторожно, экономно, взвешенно. Если бы канцлер Коль послушался западного налогоплательщика или безработного, он никогда не пошел бы на этот риск.
Настал момент представить себе, что могло бы произойти, если бы финансовый рынок продиктовал свой закон и навязал свою логику предприятиям и правительству. В этом случае никогда не был бы принят риск воссоединения.
В условиях неуверенности никогда не был бы принят подобный залог на длительный срок. Дело в том, что не были устранены все аспекты неуверенности, а именно финансовые.
Никому в точности неизвестно, смогут ли рассосаться, не причиняя особой боли, финансовые напряжения, созданные огромным привлечением фондов в целях воссоединения, которые выразятся в повышении процентных ставок, инфляции, переливах капиталов внутри Европейской валютной системы, и т. д. Остаются потенциальные риски.
Но несомненно, что подобные напряжения более благополучно рассосутся в системе, где обеспечена мощь финансовых учреждений. В германском случае доминирующий финансовый рынок, как в неоамериканской модели, был бы слишком неустойчивым, нервным, непредсказуемым для того, чтобы выдержать шок воссоединения.
Стабильная и мощная банковская система, ориентированная на поддержку предприятий, значительно лучше вооружена для того, чтобы приспособиться, не потерпев особого ущерба, к новым финансовым требованиям. Легче добиться действий в общих интересах в рамках структур с прочным фундаментом, основанным на результатах, накопленных в течение десятков лет, чем от тысяч финансовых операторов, одержимых идеей немедленной доходности, зависящей от летучих критериев, основным из которых является мнение одних операторов, составленное на основании мнения других.
Немецкий урок должен заставить нас подумать и натолкнуть на полезно провокативные мысли относительно Восточной Европы в целом. Разве не смогла бы Европа в целом сделать то, что Германия сделала со своей собственной третью, наказанной Историей?
Разве не смогла бы она выполнить эту задачу в отношении своей трети, которую составляет Центральная Европа, истерзанная и разорванная полувековой властью коммунизма?
Прежде чем дать ответ на этот вопрос, нужно измерить последствия серьезных ошибок, совершенных в настоящее время, ошибок, которые могут привести к падению экономики Германии еще ниже уровня, указанного в возможном сценарии Меццоджорно. Отметим две основные ошибки: повышение заработной платы, которое предшествует росту производительности и значительно ее превосходит; щедрость социальной помощи, благодаря которой сейчас многие, не работая, получают больше, чем раньше зарабатывали.
Несмотря на это общественное мнение на востоке Германии высказывает недовольство, поскольку там уровень жизни и в особенности перспективы на будущее остаются значительно менее удовлетворительными, чем на западе Германии.
В течение еще какого периода финансовые жертвы Запада будут погружать Восток в состояние оцепенения и недовольства? Это в большей степени будет зависеть от быстроты продуктивных инвестиций.
В основном эти инвестиции будут немецкими, западнонемецкими, разумеется, но все же немецкими. В других странах Центральной и Восточной Европы, где существует лишь ничтожная способность развить национальные конкурентоспособные капиталовложения, только иностранные капиталовложения могут ускорить пуск рыночной экономики.
Разумеется, их темпы весьма замедленны; но если они слишком ускорятся, если предпринимательством в этих странах займутся иностранцы, то обострятся риски националистических и популистских реакций в ущерб экономическому развитию.
Тем не менее есть еще огромное поле деятельности для изыскания оптимального решения вопроса о чрезмерно обильной помощи в Германии и о ее недостаточности в соседних странах.
Однако подобное изыскание немыслимо. Даже вопрос от этом не может быть поставлен. Почему?
Рассмотрим это более детально.
Население экс-ГДР 17 миллионов, по сравнению с 58 миллионами в экс-ФРГ, т. е. составляет не больше трети. Общая численность населения ГДР и трех соседних стран Центральной Европы (Венгрии, Чехословакии, Польши) 100 миллионов жителей, а соответствующая численность ЕЭС Двенадцати равна 340 миллионам.
Для трех стран, надеявшихся, что освобождение от коммунизма в 1989 г. немедленно откроет им двери в землю обетованную, дорогу к процветанию, на деле начинается переход через пустыню. В этой пустыне, где уже вопиют популистские и националистские лжепророки, несмотря на усилия Европейского банка реконструкции и развития, они не получат манны, сравнимой с той, что получают восточные немцы.
Дело в том, что, несмотря на успехи развития после 1985 г., ЕЭС, в противоположность ФРГ, не является политической федерацией и даже пока еще не представляет собой законченного единого рынка; это скорее зона свободного обмена, не имеющая общей политики, кроме сельского хозяйства и Европейской валютной системы.
Если бы двенадцать стран, составляющие ЕЭС, сделали общими не 1-2% своих ресурсов, а 10 или 15%, как это делают все федерации свободного мира, они сразу сделали бы скачок вперед в направлении рейнской модели, модели солидарности и обогащения, укрепляя друг друга. Но это еще не все. Тем самым они создали бы средства для оплодотворения новых экономических пустынь Центральной Европы.
Не заходя так далеко, как второй германский урок, но, открыв заново то, что американцы придумали в своем плане Маршалла, можно предположить, что усиление солидарности одних стран в пользу других косвенно окажется благотворным для того, кто осмелится быть щедрым.
Страна, придумавшая это, называется Соединенные Штаты. Есть Соединенные Штаты Америки, но нет Соединенных Штатов Европы. Тем хуже для нас. Не-Европа будет нам стоить все дороже и дороже.
Тем хуже, особенно для венгров, чехов, поляков и всех их соседей. Не построив Соединенных Штатов Европы, мы начали строить в Центральной и Восточной Европе то, что Вацлав Гавел недавно назвал зоной отчаяния, нестабильности и хаоса, которая будет угрожать Западной Европе не меньше бывших бронированных дивизий Варшавского пакта.
11. Франция на перепутье Европы
Во время войны в Персидском заливе европейское общественное мнение, страстно переживавшее события, которые по всей очевидности касались в первую очередь Европы, и ловящее малейшую информацию по телевидению, внезапно с удивлением обнаружило, что Европы не существует. 250 миллионов американцев без колебаний послали 550 000 солдат в Персидский залив, в то время как 340 миллионов европейцев из ЕЭС нашли только 45 000 человек, которых они могли под разными знаменами отдать в распоряжение американского командования.
Это был своего рода маленький скандал: было сделано открытие, что европейской армии нет. С тех пор как говорят о Европе, наши народы, как и все другие, в подсознании смутно ощутили, что Европа сложилась.
Однако вместо единства они видели, что Англия шагает в ногу с Америкой, что Франция, следуя вместе со всеми в военном плане, старается выделиться в плане дипломатическом, что Германия согласно конституции не имеет права послать ни единого солдата, а латинские страны полностью разобщены (например, в Испании прошло множество антиамериканских манифестаций).
Что касается урегулирования боснийского конфликта, то мне нет нужды распространяться на эту тему, чтобы подчеркнуть ужасающую картину, которую представляет собой Европейское Сообщество, увязшее в этих конфликтах интересов, в своем летаргическом сне и неподвижности.
Эта разобщенность, бессилие и неосведомленность только указывают на срочную необходимость для Сообщества выбрать свою собственную модель капитализма. В противном случае вместо народов это сделают силы рынка.
Это уже началось, и началось плохо.
Большая часть европейских стран ближе к рейнской модели, чем к неоамериканский. Но, как мы видели, рейнская модель все время отступает в международном плане.
Это становится особенно ясно при наблюдении за европейским строительством. Будучи почти заблокированным в течение десятка лет со времени первого нефтяного шока на уровне решений, принятых в Фонтенбло в 1984 г., европейское строительство вновь начало блестящее движение к единому рынку в 1992 г. Но каким будет этот рынок?
Поражает, что, хотя французы живо поддерживали этот проект, его содержание тем не менее во многом связано с тэтчеровскими концепциями, а немцы, следуя за одними и одобряя других, желали только одного не навредить, несмотря на движение к экономическому и валютному единству, стабильности немецкой валюты.
