Истинное оружие успеха
Вывод из сказанного легко сформулировать: падение валюты, это лекарство девальвации, сладкое снадобье, к которому легко привыкнуть. Оно опасно, так как мешает тем, кто его принимает, смотреть в лицо своим слабостям.
Девальвация похожа на чудодейственный эликсир с кратковременным эффектом, дающий за дешевую плату иллюзию улучшения. Так начинается порочный круг, фатальность которого хорошо известна французам: они были замкнуты в этом порочном круге с 1970 по 1983 г.
Стратегия твердой валюты может сначала показаться жесткой и трудной, чтобы не сказать героической. Она является грозным испытанием для предприятий, экспорт которых штрафуется, а более дешевые иностранные товары поступают в страну и конкурируют с отечественными предприятиями. Это также испытание и для самой страны, торговый баланс которой может составить стоимость этой строгой денежной политики.
Но в экономике, как и во всем, испытания приносят пользу. Они позволяют мобилизовать энергию, не разрешают расслабляться и вселяют надежды.
Впрочем, заметим, что стратегия твердой валюты присуща наиболее преуспевающим странам Германии, Японии, Швейцарии, Нидерландам. Это не случайно.
Кроме того, что политика создания твердой валюты позволяет избежать только что перечисленных переменчивых влияний девальвации, твердая валюта дает в свое время очень ценные преимущества.
Прежде всего она обязывает предприятия стремиться к повышению производительности, так как для них это единственное средство компенсировать относительное удорожание их продукции. Для руководства предприятий стратегия твердой валюты является таким же стимулом, как и угроза поглощения.
Это можно утверждать на примере Японии. В 1986 и 1987 гг., чтобы справиться с неприятностями повышения стоимости иены по отношению к доллару, производитель автомобилей Ниссан сумел повысить свою производительность на 10% в год, что позволило ему уменьшить в тех же пропорциях цены на свои машины.
В то же время производительность американских предприятий снизилась до такой степени, что Поль Грей, президент Массачусетского института технологии, имел основание заявить в октябре 1990 г. в L‘Expansion: Для нас проблема заключается не в том, чтобы поднять нашу конкурентоспособность, а в том, чтобы помешать ей продолжать падать.
Твердая валюта побуждает предприятия специализироваться на производстве усовершенствованной конкуренцией серии продуктов, относительно которых можно сказать, что разница здесь не в цене, а в качестве, новизне, послепродажном обслуживании. Все это требует большой исследовательской работы, которая оказывается весьма выгодной для предприятия. Прекрасным примером тому служат немецкие станки. Они дороги, но обладают всем, что есть лучшего в этом классе станков. Кроме того, в автомобильной промышленности заводы Daimler-Benz и IBM стали специализироваться на машинах-люкс, и торговля этими машинами идет очень успешно. (С 1989 г. общая стоимость автомобилей, проданных немцами японцам, выше стоимости японских машин, проданных в Германии.
Такую эффективность в работе нельзя не оценить.) Не правда ли, весьма примечательно, что Германия и Япония, производившие до 1940 г. третьесортную продукцию, сегодня имеют репутацию победителей в соревновании за качество?
Не является ли это новым доказательством существования германо-японской модели, модели стран, воинственная некогда энергия которых преобразовалась в подвиги промышленных завоеваний посредством монетарной дисциплины?
Стратегия твердой валюты тернистый путь, требующий усилий, терпения и воображения; для экономики это лучшее средство совершенствоваться не расслабляясь.
Добродетельный круг твердой валюты окупается. Сегодня этот вывод может показаться банальным. Тем лучше!
Но не следует забывать, что на протяжении жизни целого поколения все светлые умы, которыми Франция так одарена, объясняли, что для развития экономики было бы более эффективным превратить франк в тающую монету, девальвируемую каждые два года. Их кейнсианство привело к тому, что французы до 1975 г. высмеивали глупую суровость, с которой тяжеловесные немцы лишали себя удобств контролируемой инфляции с целью ускорения экономического роста.
Бок о бок с Раймоном Барром я в течение пяти лет дрался за непризнанное, очерненное дело твердой валюты. Это дело выиграно.
С 1983 г. его последовательно поддерживали министры финансов Жак Делор, Эдуард Балладюр, и в особенности Пьер Береговуа. Это несомненно самый прекрасный подарок, который получила Франция, следуя примеру рейнской модели.
Истинное оружие успеха
Уже в течение многих лет вопросы, касающиеся функционирования рейнской экономики, занимают первую полосу наших журналов, и неустанное прославление этого успеха звучит как горький диссонанс по отношению к возрастающим трудностям англосаксонских экономик, ставших пленницами дефицитов или инфляции. Следовательно, совершенно логично, что пресса постоянно возвращается к вопросу: Как они работают, каково истинное оружие их успеха? На протяжении всей книги я пытаюсь ответить на этот вопрос, но добавим сюда одно замечание.
Сила этих экономик прежде всего основана на производственной мощности, не знающей себе равных, и на упорной агрессивной торговой политике.
Стало уже неоспоримым фактом, что промышленность рейнских стран лучшая в мире, она создает значительную часть дохода страны. Относительная доля промышленности в экономике Германии, Японии или Швеции больше, чем в других странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Она составляет около 30% валового внутреннего продукта и наемной рабочей силы; в странах англосаксонской модели эта доля составляет менее 25, а в США она даже ниже 20%. К количеству добавляется качество, как уже было сказано выше.
Страны, развивающиеся по рейнской модели, доминируют в большинстве промышленных секторов, они прочно закрепились в традиционных отраслях и вкладывают много сил и средств для развития отраслей будущего. Среди первых десяти мировых предприятий в области металлургии, автомобилестроения, химической и текстильной промышленности, кораблестроения, электрической и агропищевой промышленности большинство предприятий относится к рейнской модели, будь то японские, немецкие, голландские или швейцарские предприятия (Тойота, Ниссан, Даймлер-Бенц, Мицубиси, Байер, Хехст, БАСФ, Нестле, Хофманн-Ла Рош, Сименс, Мацусита, и т. д.). В промышленных секторах будущего они менее сильны, чем американцы, в этих отраслях США все еще доминируют, но надолго ли?
Уже сейчас в области аэронавтики, информатики, электроники или оптики успехи японской промышленности весьма заметны. Например, в информатике, которая в течение тридцати лет является настоящим заповедным охотничьим угодьем США (семь из десяти первых мировых предприятий американские), японское проникновение беспокоит Вашингтон.
Действительно, японцы достигли почти полной власти в периферийных областях (телевизоры, диски, проигрывающие и печатные устройства) и почти монополии в области запоминающих устройств и комплектующих элементов. Компьютеры всегда американские, но то, что находится внутри, японское.
Этот исключительный динамизм индустрий рейнской модели основывается на трех основных факторах.
1. Особое внимание уделяется производству. Немцы, японцы, швейцарцы или шведы постоянно стремятся к усовершенствованию качества своей продукции, к уменьшению стоимости, увеличению производительности.
Эти усилия требуют капиталовложений, новых станков и оборудования. Индекс капиталовложений четырех приведенных выше стран относится к числу самых высоких в странах ОЭСР. При экономике вдвое меньшей, чем экономика США, японцы с 1989 г. инвестируют больше, чем американцы. Такая политика производства и управления основана на очень современных методах. Именно из Японии к нам пришли знаменитые кружки качества или нулевой запас.
Этими методами теперь пользуются для производства модели V на заводе Ситроэн и модели R19 на заводе Рено. Призываем всех использовать эти методы производства, для чего нужно минимальное соглашение, которое должно стать правилом, а также необходимо, чтобы представители производства были выслушаны и услышаны.
2. Эти методы окончательно порывают с карикатурным тейлоризмом, который мы видели в картине Ч. Чаплина ¦Новые времена, где каждый рабочий, словно автомат, лишь механически выполнял ряд повторяющихся движений.
Эти методы предполагают необходимость уделять особое внимание профессиональному обучению (см. гл. 5). Система профессионального образования, соединяющая первоначальное обучение ремеслу с непрерывным дальнейшим обучением, мобилизует в рейнских странах суммы, вдвое превышающие соответствующие затраты в других странах; но эти суммы окупаются. Ни в Германии, ни в Японии нет недостатка в инженерах.
Правильная организация обучения один из ключевых факторов промышленного динамизма рейнских стран.
3. Уровень научно-исследовательских работ, обеспечиваемый предприятием, один из пунктов, где контраст между атлантической и рейнской моделью особенно поразителен. В данном случае инвестирования в программу исследований и развития несравнимы: они составляют около 3% валового внутреннего продукта в Германии, Японии и Швеции. Кроме того, вложенные средства предназначаются прежде всего на мирные исследования и направлены на основные технологии, применимые во всех областях промышленности.
В США, наоборот, программа исследований мобилизует 2.7% валового внутреннего продукта, но более трети этой суммы (1%) предназначено на индустрию вооружения.
Отметим, что в рейнских странах действия публичных властей в данной области очень плодотворны: помощь, выделяемая на исследования, мирные технологические программы привлекают значительные суммы. Знаменитая японская организация МІТІ составила список из десяти приоритетных программ, вокруг которых должны сгруппироваться частные предприятия.
Одна из наиболее известных программа роботов, начатая лет двадцать назад, позволяет Японии, ставшей мировым лидером в этой области, производить сегодня больше роботов, чем все ее партнеры по ОЭСР вместе взятые.
Соединив все факторы, мы можем прийти к выводу, что рейнские страны располагают самой мощной промышленностью.
Рис. в. Расходы на военные исследования и развитие в США по сравнению с общими расходами на программу исследований и развития в Японии и ФРГ в 19621988 гг.
Мощная промышленность замечательно обслуживается очень эффективной коммерческой ударной силой. Неудивительно, что в данных условиях рейнские страны оказываются чемпионами по экспорту. Германия давно стала первой среди рейнских стран. Японии теперь тоже некому завидовать. При более внимательном рассмотрении экспортной мощности рейнских стран мы видим, что в основных отраслях промышленности Германии (автомобильная, химическая промышленность, механика, электротехника) доля в экспортном торговом обороте приближается к 45%.
В США доля валового продукта, предназначенного на экспорт, не превышает 13%; американская промышленность, как указано в отчете Массачусетского института технологии, на все смотрит с собственной колокольни, живет своими узкими интересами.
Почти на всех мировых рынках сегодня представлено хотя бы одно (или более) немецкое предприятие, а также японские и швейцарские фирмы, наступающие американцам на пятки, а также фирмы Франции и Англии.
Экономическая культура и культура экономики
Это выражение может показаться легкомысленным или поспешным. Культура экономики довольно расплывчатое, или тавтологическое выражение, подобное диагнозам медиков в комедии Мольера.
Но если вы хотите определить одним словом совокупность индивидуальных поведений, свойственных большому числу индивидуумов, которые опираются на общественные институты, признанные правила и общую родину, то вы должны говорить о культуре. Поговорим о культуре экономики, свойственной рейнской модели, основные черты которой мы можем перечислить.
Одной из таких черт является естественная склонность семей к сбережениям. Япония, Германия или Швейцария отличаются от своих собратьев по ОЭСР высоким показателем сбережений, которые необходимы для финансирования экономики, а недостаток сбережений во многих странах выражается во внешнем дефиците.
Когда денег нет у себя, приходится их искать за пределами своего дома. Что и делает Америка, так как американские семьи это стрекозы развитого мира, они покупают все в кредит и иногда так увязают в долгах, что вынуждены отдавать 25% своего дохода на выплату процентов.
Недостаточность сбережений одно из объяснений торговых дефицитов США. И наоборот, немцы и японцы, располагающие большими сбережениями, могут одновременно сами финансировать свои инвестиции и давать в долг загранице под выгодные проценты.
Отсюда значительный внешний избыток.
Рис. 7. Производственный избыток в ФРГ 19671987 гг.
Рис. 8. Производственный избыток в Японии 19671987 гг. Источник: ЦПИМИ, ОЭСР
Рис. 9. Текущие балансы
Великие авторы либеральной мысли всегда полагали, что ритм прогресса связан со способностью копить деньги. Эта способность, от которой зависит изменение процентных ставок, сама связана с культурными факторами, с коллективным чувством, меняющимся согласно обстоятельствам.
В 1930 г. в Йельском университете Ирвинг Фишер назвал один из этих факторов: Главной причиной снижения процентной ставки (а следовательно, и роста сбережений) является любовь к детям и желание обеспечить их благосостояние. Каждый раз, когда эти чувства притупляются, как это было в конце существования Римской империи, нетерпение и процентная ставка растут. Девизом становится „После нас хоть потоп!".
Все начинают неистово проматывать свои средства.
Не делая поспешных выводов относительно любви к детям, констатируем, что с 1980 по 1990 г. сумма национальных сбережений в рейнских странах и в США менялась в противоположных направлениях. Она возросла с 31 до 35% валового внутреннего продукта в Японии и с 22 до 26% в Германии, в то время как в Америке она уменьшилась, снизившись с 19 до 13% за тот же период (источник: ОЭСР).
Запомним на будущее этот контраст между капитализмом стрекоз, живущих сегодняшним днем, и капитализмом муравьев, которые сегодня готовят завтрашний день. Возможно, это касается самой главной дилеммы конца XX века и этики нашей цивилизации. В рейнских странах можно наблюдать, что важность экономики осознана всем населением.
Чувствуется атмосфера гражданской мобилизации, важностью которой нельзя пренебречь.
Иногда смеются над поведением японцев, которые во время путешествия за границу спонтанно настраиваются на улавливание всех сведений, могущих быть полезными их предприятию. В этом видят мягкую форму промышленного шпионажа. Нужно видеть в этом прежде всего особый склад ума, гражданскую преданность предприятию, чего не лишены и немцы.
Этот интерес общественности к национальной экономике культивируется, передается, координируется институтами. Например, в Германии банки регулярно поставляют своим клиентам различные полные анализы экономики. В Японии информационный центр ШТІ и коммерческие фирмы собирают по всему миру всю информацию, могущую быть полезной предприятиям. В целом на предприятиях проводится систематический анализ всего происходящего в других местах, а именно в исследовательских лабораториях конкурентов.
Как квалифицировать это постоянно возбужденное любопытство и эту открытость вовне, если не как культуру экономики?
Несомненно, именно культурой объясняется способ, с помощью которого эти страны освободили свою экономику от хорошо известных электоральных фатальностей. Изменчивые политические циклы, требующие дополнительных расходов перед выборами и возврата к большей строгости по отношению к расходам сразу же после выборов, почти устранены. Центральные банки Германии и Швейцарии пользуются, можно считать, полной независимостью от политической власти.
Независимость позволяет им несмотря ни на что содержать в полном порядке свои бухгалтерские книги, а это основополагающая хартия самого Бундесбанка, который предписывает эту обязанность своим руководителям.
Проект закона, укрепляющего независимость Банка Франции, представленный правительством Балладюра, во многом вдохновлен решениями, принятыми в ФРГ. Он предусматривает создание совета по денежной политике с несменяемыми членами, назначение управляющих и их заместителей с длительным сроком полномочий, также несменяемых, ликвидацию соподчинения Банка Франции и Казначейства Франции.
Пять крупных немецких институтов экономических прогнозов пользуются той же независимостью, а их статистики служат неоспоримыми справочными материалами как правительствам, так и партнерам по бизнесу.
Именно общей культурой объясняется то, как государственные власти увязывают свою политику с постоянной заботой об усилении международных позиций своей экономики. Знаменитая фирма Japan Incorporated делает из Японии огромное предприятие, нацеленное на завоевание мировых рынков.
Именно экономическая культура оправдывает особый и привилегированный статус, которым пользуется предприятие в рейнской модели. Предприятие никогда не рассматривается как место временного пересечения интересов или как машина, производящая поток наличности. Наоборот, оно задумано как институт, прочное сообщество, которое надо защищать.
В ответ предприятие должно обеспечить защиту своих членов.
7. Социальное превосходство рейнской модели
Сразу же отметим, что это выражение двусмысленно. Нельзя говорить о социальном превосходстве так же, как говорят о превосходстве экономическом. Причина проста: в этом случае большую часть критериев нельзя квантифицировать.
Социальные показатели какой-либо экономической модели не оцениваются или оцениваются неполно посредством кривых, статистических данных, коэффициентов и процентов. Любое суждение о социальных преимуществах той или иной страны предполагает значительный коэффициент субъ-гтивности. Тип рассматриваемого общества, ценности, единодушно разделяемые населением, социальная (или семейная) организация все это вносит искажения, хорошо известные экономистам.
Итак, начнем осторожно продвигаться вперед по этой местности...
Как, несмотря на все, установить несколько существенных сравнительных критериев? Я предлагаю три критерия, достоинством которых являются простота и ясность.
1. Степень защищенности, предлагаемая каждой моделью своим гражданам. Организация их защиты от основных рисков: болезни, безработицы, семейных трудностей и т. д.
2. Снижение социального неравенства и способ сглаживания наиболее вопиющих случаев социальной обездоленно* сти. Объем и форма помощи, предоставляемой самым обез-доленным.
3. Открытость, т. е. более или менее широкая возможность для каждого подняться по различным ступеням социально-экономической лестницы.
Сразу же становится очевидным: в первых двух областях рейнская модель явно одерживает верх над неоамериканской, именно над неоамериканской, а не над англосаксонской. Действительно, в социальной области Великобритания отличается от Соединенных Штатов. Мало просто сказать отличается. Располагая с давних времен системой социальной защиты, неизвестной за Атлантикой, она четко противостоит в данной области Америке.
Отсюда следует, что сравнение между двумя моделями сохраняет весь свой смысл.
Это сравнение тем более не утрачивает смысла, что социальное превосходство рейнской модели не сопровождается, как часто думают, чрезмерными расходами, которые могут повлиять на конкурентоспособность экономики. Разумеется, социальная справедливость имеет свою цену и должна финансироваться из общественных ресурсов.
Но ошибаются те, кто думают, что эти расходы могут быть реализованы только в ущерб экономике. Наоборот, далее мы увидим, что конкурентоспособность может сочетаться с солидарностью.
Здоровье по баснословной цене
Приведем два анекдота, которые говорят сами за себя. Первый анекдот рассказал журналист Жан-Поль Дюбуа (he Nouvel Observateur ). Дело происходит в воскресенье в Dade Medical Center, Майами (штат Флорида). Один мужчина вот уже три дня серьезно болен. Он страдает, у него высокая температура.
Поскольку воскресенье и все медицинские кабинеты закрыты, он отправляется в больницу на Лежен Бульвар. Оттуда его направляют в скорую помощь, где служащая регистратуры спрашивает его фамилию и требует с него... аванс в 200 долларов.
Это гарантийный залог, говорит она ему, если врач вас не госпитализирует, то вам придется заплатить только за консультацию, и вам вернут разницу. Он объясняет, что при нем нет такой суммы.
Она отвечает, что сожалеет, надо обратиться в другое место.
Второй анекдот. В маленьком городке восточного побережья служащий местного предприятия, страдающий зубной болью, спрашивает себя, стоит ли пойти к дантисту.
Если он пойдет к врачу, то ему непременно нужно будет вырвать больной зуб. Но почему?
Разве американские дантисты не могут применить менее радикальные меры лечения? Разумеется, могут, но наш больной не имеет личной страховки, и стоимость протеза слишком высока для его бюджета. У него нет другого выбора: или потерять зуб, или страдать. В обоих этих примерах нет ничего необычного. Они являются иллюстрацией дуализма американского общества (см. гл.
2). Но они указывают также на отсутствие общей системы социальной защиты в США. Общественные расходы на здравоохранение в США пропорционально вдвое меньше, чем в крупных западных странах.
За Атлантикой не существует обязательного страхования на случай болезни. Каждый американец
должен застраховаться частным образом в зависимости от средств, которыми он располагает; насчитывается 35 миллионов жителей, не пользующихся никакой страховкой этого типа.
Пособия по безработице практически неизвестны, по крайней мере в национальном масштабе, в то время как средний срок предупреждения об увольнении на средних и мелких предприятиях два дня. Что касается семейных пособий, то их не существует.
Крупномасштабными социальными программами являются лишь те, что были внедрены администрациями Кеннеди и Джонсона в шестидесятые годы. Они в основном предназначены для оказания помощи пожилым людям (MEDICARE) и людям с доходами ниже порога бедности (MEDICAID).
Но значительная часть населения не охвачена этими программами.
Следовательно, социальная система неоамериканской модели совершенно недостаточна и имеет большие лакуны. Кроме того, она страдает от двух хорошо известных недостатков.
1. Процедурная лихорадка, овладевшая американцами, коснулась медицины в полной мере (см. гл. 2).
Пресса ежедневно указывает на колоссальные штрафы, взыскиваемые с врачей, анестезиологов или дантистов, против которых выступили пациенты, побуждаемые к этому адвокатами охотниками за вознаграждениями. В США стало обычным делом проконсультироваться у своего адвоката прежде, чем отправляться к врачу или в больницу. И наоборот, первое лицо, с которым мы встречаемся в медицинских учреждениях, это адвокат врачей или больницы. Таким образом, любое лечение может обернуться юридической герильей, результаты которой отнюдь не радостны.
Медики и клиники должны застраховаться от возможных процессов, затеваемых их клиентами, и тратят значительные средства на своих адвокатов. Разумеется, все эти расходы сказываются на тарифах за медицинское обслуживание, они становятся недоступными.
2. Можно было бы подумать, что эта частная система социальной защиты более экономична, чем соответствующие ей общественные европейские системы. Но это не так.
Именно в США расходы на здравоохранение (11% валового внутреннего продукта) самые высокие в мире. Парадоксальное явление наблюдается в Великобритании стране всеобщей и
161
