Две речи в Брюгге
Начинается вторая фаза капитализма, которую можно назвать развитие капитализма в рамках, очерченных государством. Все реформы направлены к одной цели исправить эксцессы рынка, умерить насилие капитализма.
Повсюду государство выступает как оплот против произвола и несправедливости свободного рынка. Государство выступает как защитник бедняков. Государство прилагает усилия к тому, чтобы посредством законов, декретов, принимаемых под давлением борьбы рабочих, и с помощью коллективных соглашений сделать более гуманным первоначальный капитализм. Развитие трудового права, постоянное развитие налоговой системы и системы перераспределения, изменения в законодательстве все направлено только на одно. Разумеется, Америка, которая частично избежала драмы рабочего вопроса, не существует в том же ритме.
Но, начиная с великого кризиса 1930 г., она присоединяется к Европе: от Рузвельта до Картера, пройдя через правление Кеннеди и Джонсона, Соединенные Штаты в течение полувека постоянно проводили, как и Европа, политику создания смягченного варианта капитализма, все же не переходя к послевоенному государству-Провидению.
Не будем забывать, что в течение всего этого периода, отмеченного усилением роли государства, капитализм развивается с некоторого рода отступлениями под мощным моральным и политическим давлением своего противника коммунистической идеологии, которая присвоила себе привилегию надежды и будущего. Сегодня надо напрячь память, чтобы вспомнить, до какой степени сильным было это давление. Тридцать лет тому назад Франсуа Перру, один из наиболее глубоких экономистов, писал: Капитализм был так часто и открыто атакован и так явно оспаривался, что для многих он стал олицетворением врага рода человеческого. Осудить его еще раз значит взять на себя безопасную и бесславную роль. Защитить его дело значит выступить перед судьями, в кармане которых заготовлен смертный приговор (гл.
Капитализм из книги Как знать?) (Que sais-je? 1962).
1991 г.
Однако за последние десять лет движение стало обратным... В излишнем стремлении охватить экономику и руководить ею государство могло задушить ее. Слишком стараясь смягчить безжалостность рынка, государство его парализовало. Людям надоело вечно зависеть от бюрократии, которая все больше становилась похожей на фантазии Кафки.
Вспомните о войне службы скорой помощи в Великобритании зимой 1979 г.; она сделала больше чем достаточно, чтобы дисквалифицировать лейбористов и привести к власти госпожу Тэтчер.
Порядок приоритетов изменился. Государство больше не воспринимается как защитник или организатор, его стали Считать паразитом, тормозом, балластом. Мы вошли в третью фазу: капитализм вместо Государства. Нам понадобился добрый десяток лет, чтобы по-настоящему это осознать. Все началось в 1980 г. с почти одновременным избранием Маргарет Тэтчер в Англии и Рональда Рейгана в Америке.
Сколько в то время было наблюдателей, которые поняли, что на этот раз дело было не в простом переизбрании? По ту и по другую сторону Атлантики к власти пришла новая идеология капитализма.
Бе основополагающие принципы известны. Их приблизительно можно определить в следующих словах: рынок хорошо, государство плохо.
Социальная защита, рассматриваемая как критерий прогресса общества, теперь осуждается и обвиняется в поощрении лени. Ранее налог считался основным средством примирения экономического развития с социальной справедливостью. Теперь прежняя налоговая система обвиняется в ослаблении заинтересованности самых динамичных и смелых. Следовательно, нужно сократить налоги и социальные взносы, дерегулировать, т. е. заставить государство отступить по всей линии, чтобы рынок смог высвободить творческую энергию общества. Следовательно, уже недостаточно, как в XIX веке, противопоставить капитализм государству, речь идет о том, чтобы сократить поле деятельности последнего до минимума, заменить, насколько возможно, государство силами рынка.
В XIX веке капитализм не осмеливался занять место государства ни в области здравоохранения, ни в области образования, ни в прессе, а также отдать школы, больницы и газеты в руки частной инициативы. Но в наше время в большинстве развитых стран бесчисленные виды деятельности, начиная с радио и телевидения, переходят из общественного сектора в частный от подачи воды до пересылки почтовых отправлений; в частные руки переходит и уборка мусора.
До 1991 г. включительно еще можно было спрашивать себя, не является ли эта революция консерваторов временной фазой, сменой курса без будущего. В Европе многие в это верили и не жалели иронии насчет рейганизма и тэтчеризма. Сегодня еще можно спрашивать себя насчет будущего этой политики в Англии.
Действительно, в Лондоне Джон Мэйджор, пришедший к власти после Маргарет Тэтчер, быстро принял символические меры, идущие вразрез с тэт-черовской философией, например упразднение налога на жилье в тэтчеровском варианте. Но по другую сторону Атлантики, наоборот, рейганизм укрепил свои позиции в общественном мнении.
Война в Персидском заливе, победа генерала Шварцкопфа, за которой последовало триумфальное возвращение золотых мальчиков, и поразительный подъем доллара освободили Америку от прошлых унижений и сомнений. Америка снова убеждена, что ее капитализм лучшая система в мире.
И не одна Америка так думает. Именно по той причине, что весь или почти весь мир верит в успех революции консерваторов и пытается использовать ее рецепты, наступает коренной исторический разрыв.
Это верно для бывших коммунистических стран, где еще никто не слышал ни о социально-рыночной экономике, ни о рейнской модели. Прежде чем Польша смогла создать банковскую систему, достойную этого названия, она уже открыла Варшавскую биржу в бывшем Доме коммунистической партии и Лех Валенса объездил Западную Европу, проповедуя идеи парней из Чикаго. Это верно и для развивающихся стран. До прихода к власти Рейгана казалось, что в этих странах импульс развития дает государство, как в Японии и Южной Корее.
За последние годы наиболее блестящие успехи были достигнуты в странах, где, как в Чили, Мексике и Таиланде, были проведены дерегулирование и приватизация.
Впрочем, необходимо отметить, что если в Европе наиболее эффективной является рейнская модель, то перенос в третий мир ее социал-демократического варианта слишком часто служил предлогом для разрастания убыточных общественных предприятий и правительственного вмешательства, которые только питали коррупцию. Тяжело урезать общественные расходы, сокращать некоторые налоги, приватизировать, дерегулировать, но часто это идет на пользу экономике страны.
К тому же в Европе большой рынок 1992 г. в сильной степени основан на рейгановских идеях максимум конкуренции и минимум государства. Из этого вытекает долгосрочное основное социальное последствие: пока единый рынок не будет охвачен политическим союзом, каждое правительство двенадцати стран членов Сообщества будет все более вынуждено, каковы бы ни были его собственные политические предпочтения, усилить конкурентоспособность своей эконо-мйки путем пауперизации государства и, вслед за Рейганом, уменьшить налоги на богатых и обложить дополнительным налогом бедных., Это уже началось.
Кроме того, в большинстве университетов и школ управления преподавание будущим сотрудникам и руководителям предприятий основано на внушении идеи, что в этом заключается смысл истории и закон будущего. В течение веков демократические силы Европы мало-помалу ограничили и умерили капитализм; теперь роли переменились вследствие интернационализации экономики, презирающей бессилие разобщенных государств, выступающих друг против друга.
Очевидно, что по крайней мере с 1991 г. мы вступили в фазу капитализма вместо государства.
Данная книга показывает, что этот исторический разрыв часто является источником динамизма и процветания, но он сопровождается социальной ломкой, часто драматичной и опасной. Нельзя считать, что основная часть социального прогресса, достигнутого в течение века, носила антиэкономический характер; нельзя согласиться с мыслью, что под предлогом экономической выгоды все индустриализированные экономики непоправимо огрубеют, придут к социальному регрессу во всех областях: в содержании городов, здравоохранении, школе, а также к ослаблению справедливости и солидарности и т. д. Парадокс заключается в том, что de facto все как будто согласились с этим регрессом. Перед лицом волшебной рейгановской модели рейнский капитализм, достоинства и даже превосходство которого я здесь подчеркнул, имеет столько же очарования, сколько старая дева из провинции, закосневшая в своих традициях, с глубоко укоренившейся тоской по гуманизму, отягощенная своими понятиями о порядочности и своей предусмотрительностью. Одном словом, она выглядит, как муравей из басни по сравнению со стрекозой.
Она прижимается к стене, идя по улице, и не осмеливается войти в мюзик-холл.
Я нахожу этот парадокс неслыханным, глубоко ошибочным. Я часто спрашиваю себя, что нужно сделать или сказать, чтобы каждый понял, что поставлено на карту. Пе думаю, что было бы очень результативно взывать к великим принципам.
Я сомневаюсь в пользе заклинаний.
Зато я глубоко чувствую правдивость афоризма Лао-цзы, утверждающего, что все мировые проблемы можно свести к такой простой вещи, как зажарить рыбку. Нужно верить в добродетель педагогики, нужно верить в разум граждан демократического государства при условии, что они будут правильно информированы.
Но как сделать, чтобы послание дошло до адресата?
В сущности это возможно, достаточно представить себе, что конкретно произойдет в нашей повседневной жизни, если отход капитализма от прежнего пути продолжится до его логического завершения. Что произойдет, если Европа и Франция перейдут на рейгановскую модель развития? Гипотеза не представляется мне такой уж нелепой. Постепенная американизация Европы не ограничивается экономикой.
Движение значительно глубже. Анкета Центра исследования и документации по вопросам потребления, опубликованная 30 декабря 1990 г., это попытка дать анализ основных изменений, произошедших в поведении, бытовых привычках и в образе мыслей французов. Результаты этой анкеты, опубликованной в разгар кризиса в Персидском заливе, к большому сожалению, не обсуждались средствами массовой информации.
Центр исследования и документации по вопросам потребления указывает на четыре коренных изменения.
1. Реабилитация денег, представляющая в нашем старом обществе, с его католическими традициями, основной поворот, что сближает нас с англосаксонским миром.
2. Торжество индивидуализма, называемое Центром исследования каждый за себя. Одновременно происходит небывалый упадок коллективных обязательств, профсоюзов, ассоциаций и т. д.
3. Социальная ожесточенность, особенно в мире труда, и обострение новых стрессов, связанных с конкурентной борьбой, со страхом потерять работу и т. д.
4. Унификация манеры поведения, особенно заметная при сравнении Парижа и провинции, в частности под влиянием телевидения, ставшего гегемоном.
-Каждый из этих пунктов заслуживает того, чтобы его развить. Все четыре явления направлены в сторону американизации французского общества.
Если общество незаметно американизируется, то не так уж нелепо представить, что его экономика последует тем же путем и притом до конца.
За лишние 16 400 франков...
Что произойдет в этом случае? Попытаемся это представить со всеми предосторожностями, которых требует подобного рода перспективное и статистическое упрощение.
Возьмем с этой целью простой, но определяющий параметр налоговую систему.
Именно налоговая система определяет прежде всего богатство, иными словами, могущество государства, его способность регулировать силы рынка и защищать от него слабых.
Проведем небольшой элементарный подсчет. Во Франции размер обязательных отчислений (налоги, сборы, взносы в общественные организации и т. д.) составил в 1990 г. 44.6%.
В этом отношении случай Франции особенно интересен, так как из всех стран сравнимого значения Франция издавна опережает всех по уровню обязательных отчислений; положение тем оригинальней, что бюджет государства управляется очень строго. Объясняется это тем, что Франция также единственная страна из ей подобных, которой не удалось справиться с контролем за расходами на социальную защиту.
Так, из 100 франков, которые производит француз, он отдает 44.60 франка государству или организациям, которые от него зависят. В США тот же показатель сегодня немного ниже 30%. Представим, что во Франции размеры обязательных отчислений стали такими же, как в США. Валовой внутренний продукт Франции составляет около 6 300 миллиардов франков. Если размеры обязательных отчислений станут 30% вместо 44.6, то все французы вместе сэкономят около 920 миллиардов франков.
Деньги, изъятые таким образом у государства, оказались бы в нашем кармане. Это немалая сумма, она составляет 16 400 франков на каждого француза. На семью из четырех человек получится довольно кругленькая сумма: 65 600 франков дополнительного дохода в год!
Есть из-за чего обратить всех налогоплательщиков, начиная с наименее обеспеченных, в сторону сверкающего притягательного рейганизма. 65 600 франков в год эквивалент минимальной гарантированной межпрофессиональной заработной платы.
Так ли это? Рассмотрим вопрос подробнее.
В действительности за этот подарок нужно будет в свою очередь заплатить, и гораздо дороже, чем думают. Нельзя одновременно обобрать государство и возложить на него прежние задачи.
Все виды расходов, которые сегодня берет на себя государство, включая местные и региональные общины, должны будут оплачиваться каждым из нас в отдельности. Какого рода эти расходы?
Можно привести в качестве иллюстрации несколько примеров.
Конечно, социальная защита. Наступит конец автоматическим возмещениям на 80% расходов на медицинскую помощь и лекарства.
Забыт доступ в любую больницу, к новейшей медицинской технике сканеру, эхографии и т. д. Каждый француз должен был бы сам решать свои проблемы расходов на здоровье, жилье, питание и путешествия. Если он станет жертвой нечастного случая, дорожного происшествия и его отвезут на скорой помощи в больницу, то он должен будет привыкнуть к мысли, что, прежде чем оказать ему какую-либо помощь, у него или у его семьи спросят, каковы его личные средства и кто оплатит счет.
Возникнет еще более опасное последствие: большая часть дополнительных пенсий будет сильно сокращена. Я говорю о дополнительной, а не об основной пенсии, или об обеспечении старости.
Действительно, во Франции, как и в других странах, основная пенсия финансируется за счет национальной солидарности, путем обязательных отчислений; это верно даже для США, где эта основная пенсия составляет даже единственную форму общей социальной защиты. Следовательно, если предположить, что Франция сократит размеры обязательных отчислений до 30% валового внутреннего продукта, то в принципе основная пенсия по аналогии с США будет по-прежнему выплачиваться.
Что касается дополнительных пенсий, то по сравнению с другими странами Франция имеет отличие первостепенной важности: наши дополнительные пенсии также финансируются в основном за счет обязательных отчислений, в то время как в других странах они выплачиваются из доходов от накоплений, специально откладываемых с этой целью из года в год. Следовательно, в других странах сокращение обязательных отчислений, каким бы радикальным оно ни было, не окажет влияния на дополнительные пенсии. Во Франции, напротив, сократить взносы значит сократить свои пенсии.
В данном случае наша система держится только на налоговом принуждении.
Школа. В случае сокращения обязательных отчислений больше уже не придется мечтать о бесплатном обучении от детсада до университета.
Каждый сможет дать своим детям только то образование, которое позволят дать его средства и не более. Полный курс обучения в хорошем американском университете составит от 100 000 до 150 000 франков, не считая расходов на жилье, университетские столовые и т. д. Тем самым хорошие школы и длительное обучение снова станут, за исключением стипендиатов, привилегией детей из богатых семей.
Общественный транспорт. С полным основанием можно предположить, что он быстро достигнет такого же состояния, как в США, т. е. станет обветшалым, неудобным, плохо содержащимся. Первостепенную роль станет играть личный легковой автомобиль со всеми вытекающими из этого последствиями: головокружительное повышение стоимости парковки, паралич городов и т. д.
Общественное обустройство. Невозможно представить, что оно будет таким же, как сейчас. Все, что в настоящее время находится на попечении местных общественных организаций, все, что принадлежит государству, пострадает с обнищанием администрации: общественные сады и зеленые насаждения, дороги и шоссе, вокзалы и аэропорты и т. д. Тенденция к украшению городов или даже к обеспечению прежнего ухода явно исчезнет.
Стоит подумать о том, какое зрелище представляет большинство больших американских городов. Речь идет не только о приятном для глаза.
Все исследования показывают, что качество коллективного устройства является важным фактором конкурентоспособности предприятий.
Неравенство. Механизмы перераспределения посредством налогов работали бы очень слабо. Отсюда возникло бы последствие: социальное неравенство, которое и так растет, сделает такой скачок, что значительно нарушит равновесие общества. С одной стороны, будут существовать богатые, которые стали еще богаче, с другой бедные, все более и более забитые, неграмотные, исключенные из общества, т. е. лишенные минимального обязательного дохода, которым сегодня пользуются сотни тысяч, и отданные на милость частной благотворительности. Новые бедные станут еще беднее, и их число возрастет.
Трудно вычислить, в какой степени этот социальный регресс повлияет на общественный беспорядок (насилие, правонарушения, наркотики и т. д.). Одно можно сказать с уверенностью: число беспорядков будет велико.
Труд и безработица. Здесь находится отправная точка неамериканской модели. Начав с полной занятости во время славного тридцатилетия, Франция непрерывно в течение двадцати лет создает все более многообещающие планы борьбы с безработицей и одновременно все растущее число безработных, которых все труднее снова включить в число работающих. Теперь безработные составляют более 10% активного населения.
В Соединенных Штатах, наоборот, считается, что политика полной занятости грешит против разума. Однако со времени правления Рейгана безработицу в США удалось сократить почти вдвое, доведя ее до 6%.
Это было достигнуто не путем увеличения, а напротив, путем уменьшения помощи, что принудило безработных все чаще соглашаться на неквалифицированную и низкооплачиваемую работу; в первом ряду таких новых рабочих мест, число которых неуклонно растет, находятся частный сыск и должности телохранителей всех видов.
Что лучше: большее число безработных, получающих пособие, или растущее число низкооплачиваемых работников? Чтобы сделать эту тему капитализм против капитализма более ясной, следует отметить два момента: только рейнские страны сумели доказать, что щедрая защита может шагать рука об руку с более производительной экономикой; что касается Франции, то она не смогла сдержать рост обязательных отчислений и прочно сохранить социальную защиту в прежнем состоянии.
Можно бесконечно удлинять перечень подобных примеров, но нужно ли это? Я хочу только показать, что развитие от одной формы капитализма к другой неизбежно должно сопровождаться переменами в образе жизни каждого, переменами, более глубокими, чем принято думать.
В сущности, если бы мне пришлось вобрать в одну фразу все факторы, составляющие принципиальное различие между обоими вариантами капитализма, то я сказал бы следующее: неамериканская модель решительно жертвует будущим в пользу настоящего. Однако в наше время инвестиции в будущее в самых разных формах являются первым источником богатства, может быть, даже новым путем к мудрости.
Особенно это касается европейцев, каждого европейского гражданина, поскольку ЕЭС станет главным полем битвы обеих форм капитализма. Итак, или или.
Или европейские граждане не смогут понять, от чего в основном зависит их судьба, и не примут надлежащих мер, чтобы побудить свои правительства сделать скачок к политическому союзу и заставить их решиться на это, и тогда ничего другого не произойдет, кроме того, что единый рынок начнет разваливаться. Если у нас не хватит прозорливости на то, чтобы объединиться и выбрать свое будущее, то мы потеряем саму способность к этому. Мы снова впадем в тоску европессимизма, неизбежно соскользнем к той неоамериканской модели, прообразом которой являются окраины Лиона, Манчестера и Неаполя.
Вдобавок к нашему бессилию нас будут осаждать толпы из третьего мира, с Востока и Юга, пытающиеся просочиться через наши границы, чтобы присоединиться к новому третьему миру наших окраин.
Или мы отправимся в путь, ведущий к Соединенным Штатам Европы. Тогда мы сами сможем выбрать для себя лучшую социально-экономическую модель, которая уже начала приносить плоды в одной части ЕЭС и которая станет европейской моделью.
Нам необходимо сформировать Соединенные Штаты Европы, чтобы создать экономическую систему, лучшую чем экономическая система Соединенных Штатов Америки.
Это дело каждого из нас. Для каждого из нас судьба завтрашнего дня решается сегодня.
Приложения
Две речи в Брюгге
Европа балансирует между двумя концепциями капитализма. Станет ли единый рынок 1992 года в основном зоной свободного обмена?
Если предположить подобный ход развития, то к 2000 году европейский капитализм станет копией капитализма неоамерикан-ского.
Вместо того, чтобы ограничиваться созданием общего рынка, предложит ли Европейское Сообщество свой оригинальный путь, направленный на развитие настоящего политического европейского союза федерального типа? Только при этом условии рейнская модель сможет создать прототип нового европейского капитализма.
Эта дилемма будет находиться в центре двух межправительственных конференций, намеченных на конец 1991 года и посвященных, с одной стороны, экономическому и валютному союзу, а с другой союзу политическому.
Нет ничего, что осветило бы этот основополагающий спор лучше, чем две большие речи, произнесенные в колледже Европы в Брюгге сначала госпожой Тэтчер 20 сентября 1988 г., а затем Жаком Делором 17 октября 1989 г.
Очевидно, что основная цель госпожи Тэтчер заключалась в том, чтобы заранее оспорить идеи Жака Делора, а последний захотел ей ответить.
1. Что такое Европа?
Маргарет Тэтчер
а) Госпожа Тэтчер дает определение Европы прежде всего через отрицание: Европа не была создана согласно Римскому договору/
б) Европа это географическая, культурная и историческая общность (христианское мировоззрение долго было символом Европы), а также демократические свободы.
Призвание Европы стать семьей наций, которые постепенно достигают все большего взаимопонимания.
Жак Делор
а) Председатель Комиссии ничего не говорит об истории Европы. Для него важно будущее Европы.
2. Что такое Европейское Экономическое Сообщество?
Маргарет Тэтчер
а) В данном случае первая реакция тоже негативна: Сообщество не является самоцелью .
