Банк или Биржа?
Здесь дебаты только начинаются.
7. Банк или Биржа?
Теория либеральной экономики указывает, что только свобода перелива капиталов, полностью открытых для конкуренции, может обеспечить оптимальное размещение ресурсов, необходимых для развития предприятий. Многие делают отсюда вывод, что уменьшение роли банков в распределении кредитов является фактором эффективности. В 1970 г. коэффициент посредничества, т. е. общая доля банков в финансировании американской экономики, составил 80%; в 1990 г. он упал до 20%.
Эквивалентом этому наглядному падению роли банков служит чрезвычайное расширение рынков кредита и движимых ценностей, т. е., говоря упрощенно, замена банка биржей. Весь англосаксонский неокапитализм основан на этом предпочтении; эту точку зрения защищал в Брюссельской комиссии ее вице-президент сэр Леон Бриттен.
Весь капитализм альпийских стран (вполне можно предположить, что Фудзияма самая высокая вершина Альп!) основан на противоположной идее. Франция колеблется.
Молодые волки и старые акционеры на стороне англосаксонской модели. Руководители предприятий, созванные Институтом предпринимательства, независимой организацией, заняли самую альпийскую позицию (La strategic des entreprises et l’actionnariat, janvier 1991).
Для истинных капиталистов этот вопрос жизненно важен. Действительно, существуют только два законных способа составить состояние: быть конкурентоспособным или в производстве, или в биржевой спекуляции.
Экономики, предпочитающие банк бирже, дают меньше возможностей для быстрого обогащения. Только те, кого это не интересует, могут воздержаться от прямого высказывания.
Банк или Биржа ближайший великий спор в Соединенных Штатах. Опасаясь падения архаичной банковской системы, разделенной перегородками и находящейся на грани неплатежеспособности, правительство Буша провело реформу, руководствуясь европейским, точнее альпийским, примером.
8. Как должны распределяться полномочия на предприятии между акционерами с одной стороны,
менеджерами и персоналом с другой?
Этот вопрос, соотносящийся с предыдущим, превратил многочисленные залы административных советов в настоящие поля битвы. Я знаю такие предприятия, где акционеры считают, что в правлении кроме председателя должен быть еще только секретарь, на других предприятиях менеджмент и держатели акций составляют приблизительно равное число; есть предприятия, где менеджеры выбирают акционеров, а не наоборот!
На этой границе Власти на предприятии война непрестанно ширится и усиливается. Ставка в этой борьбе сама природа предприятия, идет ли речь о простом товаре, которым свободно располагает его владелец-акционер (англосаксонская модель), или, напротив, о некоем сложном сообществе, где полномочия акционера сбалансированы с полномочиями менеджмента (который сам на основе консенсуса кооптирован банками), а также более или менее определенно сбалансированы с полномочиями персонала (германо-японская модель).
9. Какой должна быть роль предприятия в области образования и профессионального обучения?
Англосаксонский ответ: как можно меньшей. Во-первых, участие в образовании означает для предприятия немедленные затраты при отдаленной отдаче, а у него нет времени работать на долгосрочный эффект, нужно максимизировать прибыли немедленно.
Во-вторых, инвестиции слишком ненадежны из-за нестабильности рабочей силы, и эта нестабильность сама приводит к устойчивому функционированию рынка труда.
Германо-японский ответ противоположен. Сторонники этой модели стараются поднять профессиональный уровень всех работников в рамках дальновидной политики управления, ставящей перед собой цель обеспечить социальную гармонию и экономическую эффективность.
Но сколько еще споров между теми, кто требует оплачивать по максимуму их опыт, приобретенный на других предприятиях, и теми, кто сопротивляется, оставаясь в оглоблях социальной традиции!
Эту конкретную проблему можно экстраполировать в нескольких направлениях: англосаксонская традиция ставит перед предприятием точную и специальную задачу приносить прибыль; традиция континентальной Европы и Японии предписывает предприятию расширенную функцию, исходящую из создания рабочих мест на уровне национальной конкурентоспособности.
10. Типичная область дебатов страхование
Поскольку я страховщик, то подобное заявление с моей стороны отражает, быть может, отсутствие профессионализма. Я так не думаю.
Любому капиталистическому обществу для использования всех своих возможностей в области нововведений и усиления конкурентоспособности необходимо сопровождать свой прогресс развитием систем страхования всех видов. Кроме того, именно значение, которое придают настоящему и будущему оба типа капитализма, наиболее существенно противопоставляет их друг другу.
Все побуждает страховщика придавать ценность будущему, так как его профессия заключается в том, чтобы переносить ресурсы настоящего в будущее, заставляя их приносить плоды.
Но существуют две, все более расходящиеся, концепции страхования. Первая концепция, англосаксонская, превратила страхование в простую рыночную деятельность.
Эта концепция веско представлена в Брюсселе. Вторая концепция подчеркивает важность общей системы страхования для обеспечения защиты предприятий и частных лиц. Если вы считаете, что этот спор вас не касается, значит вы убеждены, что никогда не попадете в автомобильную аварию, не будете нуждаться в домашнем уходе в старости.
Вы уверены в этом?
Таким образом, возникают две основные противоположные формы страхования: первая относится к миру денежного риска, индивидуального риска, коммерческой авантюры и дальнего плавания; вторая углубляется в поиск мер общей защищенности или солидарности, опираясь на сеть социальной защиты с целью лучшего обеспечения будущего.
Настоящая карикатура на обе модели капитализма. Я пользуюсь методом карикатуры без сомнений в душе, сознавая, что в эпоху, когда требования телевидения обязывают вас рассмотреть за три минуты любой вопрос, каким бы сложным он не был, нужно осмеливаться на создание карикатур, т. е. как можно больше упрощать, как можно меньше при этом преувеличивая.
Это краткое изложение сути обеих моделей капитализма в десяти примерах должно представлять двойной интерес. При взгляде со стороны, при сегодняшнем, несмотря на его природу, монопольном положении, капитализм может показаться монолитом, блоком нового детерминизма наследника детерминизма марксистского. Однако мы видели в каждом случае, что при конкретном рассмотрении приходится констатировать противоположное явление, т. е. что реальный капитализм, такой, какой он существует в разных странах, не дает нам единого ответа, одного оптимального пути (one best way) на великие вопросы общества.
Наоборот, капитализм многообразен, сложен, как сама жизнь. Это не идеология, а практика.
Таков первый вывод.
Второй вывод состоит в том, что это многообразие стремится к биполяризации, к разделению капитализма на два основных типа сравнительно одинаковой значимости и что вопрос, за которым из них будущее, еще не решен.
Прежде чем выдвинуть подобную идею, было необходимо рассмотреть факты, так как с точки зрения англосаксонской теории либеральной экономики, главенство которой сегодня стало уже почти полным (как в преподавании, так и в экономическом исследовании), то, о чем я только что заявил, абсолютно немыслимо. Действительно, для теории либеральной экономики может существовать только одна эффективная чистая логика рыночной экономики.
Все остальное, что примешивает к разумности цен рассуждения институционального, политического или социального характера, всего лишь вырождение и деградация.
Согласно этой академической мысли, Соединенные Штаты являются по сути единственной эффективной моделью, на которую нужно равняться, это своего рода святая святых.
К счастью, в действительности дело обстоит не так просто. Главная цель этой книги показать, что наряду с неоамериканской моделью другие модели могут быть экономически более эффективными и одновременно социально более справедливыми.
Как их назвать? что лейбористское влияние в этих странах значительно сильнее. Это же относится и к Канаде; ее прекрасная провинция Квебек достигла небывалого развития в течение каких-нибудь пятнадцати лет, опираясь на такие учреждения, как Депозитная касса или группа Десжардэн, в противоположность тому, что характеризует в течение десяти лет англосаксонскую модель в целом.
Кроме того, помещать в один ряд США и Соединенное Королевство значит не учитывать основного явления: в США, как мы видели, нет общей системы социальной защиты, в то время как в Англии даже миссис Тэтчер не удалось искоренить высокоразвитую систему социальной защиты; вспомним, что ее возникновение восходит к Бисмарку, а не только к Бевериджу.
Что касается второго термина германо-японская модель, то он напоминает, что в течение века японцев называли азиатскими немцами и что сегодня наиболее крупные японские и немецкие предприятия объединяются в ассоциации, не имеющие себе равных: Мицубиси и Даймлер-Бенц, Тойота и Фольксваген, Мацусита и Сименс.
В то же время кроме аналогичных систем финансирования и социальной роли предприятия основным элементом сближения между немецкой и японской экономиками является движущая роль экспорта. Но мы не найдем в Германии ни дуализма крупных предприятий в отношении малых субподрядных организаций, ни исключительной роли японских торговых домов.
И наконец, Центр перспективных исследований и международной информации, который в течение двадцати лет изучает эволюцию промышленной специализации, подчеркивает, что именно в Германии и Японии наиболее ярко выражены доходящие до полной противоположности различия в организации производства: Германия характеризуется стабильностью своих сильных отраслей (механика, транспортные средства и химия), а для Японии характерна быстрая смена специализации: отход на второй план текстильной промышленности, конверсия судоверфей, бум в автомобилестроении и производстве электроники широкого потребления.
В итоге, терминология англосаксонская модель versus модель германо-японская может использоваться только при взгляде на вещи издалека.
2. Американская, или точнее, неоамериканская модель
Несмотря на революцию консерваторов, проводимую миссис Тэтчер, Великобритания не может не сближаться с Европой и не удаляться от Америки. Ввиду этого необходимо рассматривать США как государство, которое само по себе представляет экономическую модель, в особенности после избрания Рональда Рейгана в 1980 г. Прежде, со времен кризиса тридцатых годов, действительно, растущая роль государства в экономической и социальной областях как в США, так и в Европе сблизила формы развития капитализма по ту и другую сторону Атлантики для того, чтобы принять вызов коммунизма. И наоборот, нигде в континентальной Европе не произошло ничего, что походило бы на рейганов-скую революцию в США.
Тогда была построена новая экономическая модель, известная под названием рейганомика. Трудности, которые встречает рейганомика в самих США, не вредят ни в чем ее чрезвычайному международному блеску.
Именно это сложное явление, где психологические факторы одерживают верх над данными реальной экономики, я называю чнеоамериканской моделью.
3. Исходя из вышеизложенных рассуждений, можно поставить вопрос: быть может, существует чисто европейская экономическая модель? Все располагает а priori к тому, чтобы предположить ее существование: работа общего рынка началась более тридцати лет тому назад; европейское единство не политическое, не дипломатическое, не военное и даже не социальное, а в основном экономическое единство; об этом постоянно говорят как о деле решенном или почти решенном.
Однако это не так. В Европе не существует однородной экономической модели. Модель Великобритании ближе к модели Соединенных Штатов, чем к германской.
Экономическая модель Италии, где господствует клановый капитализм, а государство слабое, где имеется огромный дефицит государственных финансов при удивительной живучести мелких и средних предприятий, несравнима ни с какой другой моделью, разве что с моделью китайской Диаспоры.
Мы еще недостаточно сказали, насколько схожи между собой Франция и Испания. Они разделяют сходные наследия протекционизма, дирижизма и инфляционистской корпоративности.
И та и другая страна, пострадав от подобной политики, освободились от этих архаизмов путем ускоренной модернизации. Обе страны все же плавают между тремя тенденциями: организационные тенденции, которые, будучи вновь оживлены, могли бы сблизить эти страны с альпийскими; американский дух, дух создания все большего числа предприятий, развития биржевых спекуляций и усиления социальной напряженности, характерной для дуалистических обществ; и наконец, возвращение капитала по-итальянски, с быстрым ростом личных состояний и славой великих семей.
Вот почему мы не можем говорить о единой европейской модели.
4. Однако существует своего рода крепкий орешек экономической Европы. Здесь имеется два аспекта:
альпийский аспект: альпийская зона зона немецкой марки, которая охватывает Швейцарию и Австрию (не считая Нидерландов). В этих странах мы находим особенно сильные элементы европейской контрмодели, противоположной модели неоамериканской, учитывая, что никакая валюта не управлялась при жизни дольше одного поколения способом, более отличным от управления долларом, чем немецкая марка;
аспект социальный; здесь как нельзя лучше подходит слово рейнский.
Сопоставим слово рейнский со словом техасский. Техас самый яркий образ Америки.
Слово рейнский также подчеркивает характерные черты новой Германии, где царит уже не прусский дух, а именно рейнский. Новая Германия была создана в Бонне, а не в Берлине.
Это на берегу Рейна, на теплостанции Бад-Годесберг около Бонна, немецкая Социал-демократическая партия решила на своем историческом съезде в 1959 г. примкнуть к капитализму, что в те времена было по меньшей мере удивительно. Однако в этом решении не было двусмысленности.
Речь шла именно о капитализме, поскольку съезд подчеркивал необходимость защиты и развития частной собственности на средства производства и проповедовал свободу конкуренции и свободу предпринимательства. Осужденная в те времена всеми социалистическими партиями как измена, эта программа была мало-помалу признана ими под влиянием действительности, если не в их доктрине, то по крайней мере в поведении.
Таким образом, Германия Гельмута Коля, наследница Германии Аденауэра, Эрхарда и даже Брандта и Шмидта, пример того, что отныне следует называть рейнской моделью капитализма, черты которой мы находим не только по течению европейской реки, в Швейцарии, Нидерландах, но также до некоторой степени в Скандинавии и особенно, с неизбежными культурными особенностями, в Японии.
*
Теперь актеры на месте, сейчас начнется спектакль.
Крах коммунизма привел к четкому проявлению противоположности двух моделей капитализма. Одна, неоамериканская, основана на личном успехе и краткосрочной финансовой прибыли. Другая, рейнская, с центром в Германии имеет много общих черт с Японией, которая также ценит коллективный успех, согласие, заботится о долгосрочных результатах.
История последнего десятилетия показывает, что вторая модель, рейнская, которая до сих пор не имела права на получение вида на жительство, является, однако, и более справедливой, и более эффективной.
Триумф Гельмута Коля в Германии, уход в отставку Маргарет Тэтчер в Великобритании в конце 1990 г. два события, которые не объясняются только внутренними политическими трениями. Если отойти на некоторую дистанцию и взглянуть с высоты, то можно будет увидеть первый эпизод новой идеологической битвы не только противостояние капитализма коммунизму, но также противоборство неоамериканского капитализма с рейнским.
Это будет война, тайная, безжалостная, жестокая, но бесшумная и даже лицемерная, как все религиозные войны. Война враждующих‘братьев, вооруженных двумя моделями, основанными на одной системе, война носителей двух антагонистических логик капитализма под сенью единого либерализма.
Мы сожалели, что с прекращением идеологической борьбы нам стало не хватать дебатов. Теперь мы не будем разочарованы.
1. Америка вернулась
Слава Америки после войны в Персидском заливе была столь велика, что венки из желтой ленты в честь Джорджа Буша на фронтоне Белого дома заставили нас на какое-то время забыть, что возвращение Америки было девизом и главным делом Рональда Рейгана.
И все-таки Америка Рейгана, вчерашняя Америка, по-прежнему блистает во всем мире.
В южном полушарии победный капитализм Рейгана по-прежнему завораживает дельцов и даже интеллектуалов, опутанных долгами и дирижизмом. От Бразилии до Лагоса образ рейгановских идей с середины восьмидесятых все сильнее и сильнее олицетворяет успех, динамизм, процветание.
Что касается коммунистического мира, то в час великого краха 1989-1990 гг. он единодушно признал и мифологизировал Рональда Рейгана (и Маргарет Тэтчер). В Будапеште новые венгерские партии (Демократический Форум или Альянс демократов) клянутся теперь только рыночной экономикой в ее чистом и жестком варианте. В Польше, от Гданьска до Кракова, образовались либеральные клубы, культовыми фигурами которых стали Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер. Что касается плана Бальцеровича (названного по имени молодого министра экономики и финансов), смело и не без успеха принятого Польшей, то он открыто вдохновляется рейгановской моделью.
Вспомним, с каким поразительным счетом вышел в первом туре президентских выборов в ноябре 1990 г. никому неизвестный Станислав Тиминский, который процитировал слова Рейгана: Составьте состояние, как это сделал я сам! Карикатурный народный триумф рейганизма неудивителен.
Отныне каждый твердо убежден, что коммунизм олицетворял абсолютное зло и разрушение, и поэтому все готовы верить, что чем чище и жестче будет капитализм, тем ближе он будет к абсолютному благу.
Один из лучших британских знатоков стран Востока Тимоти Гартон Аш, который проследил шаг за шагом революцию 1989 г. для The New York Review of Books, пишет в своей книге Котел (La ChaudUre. Gallimard.
1990): Можно сказать, что свободный рынок это самая последняя центральноевропейская утопия.
Утопия, чудо... Именно об этом чуде мечтают пятьсот или шестьсот советских людей, которые толкутся каждый день на Пушкинской площади в Москве, чтобы попасть простояв три часа в очереди, в ресторан Макдональдс, открывшийся в 1990 г.; москвичи окрестили его новым мавзолеем.
Даже в Пекине, да, в Пекине, средний китаец прекрасно знает и чтит имя Рейгана.
Но не будем уж слишком широко улыбаться, когда идет речь об этих экзотических наивностях. У нас в Западной Европе тот же, рейгановский, ход мыслей остается доминирующим, даже теперь, когда эта идея перестала быть заокеанской. Дерегулирование, отступление государства, облегчение налогового бремени, гонка за прибылью ради прибыли, соревнование такова модная в наше время вульгата.
Что касается духа времени, то мало сказать, что он излишне либеральный. Правые с 1986 по 1988 г. иногда проявляли себя большими рейганистами, чем сам Рейган, но левые под обломками общей программы не смогли найти добродетели в прибыли и достоинств у предпринимателя.
И все же Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер торжествуют в Европе Двенадцати. Правда, госпожа Тэтчер была побита своей собственной партией за то, что стала в оппозицию к европейскому строительству.
Но в действительности именно на основе ее идей был организован будущий большой рынок 1992 г., который привел к гипертрофии коммерческого начала и атрофии, несмотря на все усилия Жака Делора и Европейского парламента, политической и социальной жизни. Супермаркет это все или почти все. Еще никогда в истории не было такой рыночной интеграции в рамках столь слабой политической власти.
В этом превзошли даже Америку.
На Старом континенте истинные и ложные ценности рейгановской Америки установились прочно, в более широких масштабах и в то же время скрытно. Словно каждый европеец, сам того не зная, вдохнул дозу этих ценностей вместе с воздухом, которым он дышит. Словно на смену вчерашнему европессимизму пришел очень мускулистый, но весьма ограниченный либерализм. Восхваление удачливых дельцов, вынос за скобки всего социального, безразличие к исключенным, производственный оптимизм, культ результативности - вот что такое Европа.
Это триумф бывшего ковбоя из Белого дома и звездных войн.
Но главное это триумф бессмысленности. Западная Европа, которая ранее так ошибалась, переоценивая экономическую мощь СССР, сегодня снова ошибается насчет Америки, экономические и социальные слабости которой трудно разглядеть за заслоном военной мощи. И кроме того, разве этот бессмысленный курс можно сегодня извинить смягчающими обстоятельствами вроде непроницаемых тайн Кремля, отсутствия гласности в СССР, с его неясными речами, лживыми списками лиц, удостоенных наград, и фальсифицированіями статистическими данными?
Америка, первая в мире демократия с наиболее ярко выраженной общественной гласностью, бьется с ослепительным солнечным светом.
Американский биг-бэнг
Весь мир еще до сих пор ослеплен американским светом, изначальная вспышка которого (биг-бэнг) была поистине поразительной. Действительно, при взгляде извне зарождение рейганизма в самом начале восьмидесятых годов завораживает.
Что и почему произошло тогда? Чтобы развенчать миф, надо понять, откуда он происходит.
Америка вернулась! этим звонким лозунгом Рональд Рейган, будущий президент Соединенных Штатов, хотел в 1980 г. разбудить американский пыл, уничтожить влияние вьетнамского синдрома и воскресить миф американских пионеров. Вспомним внезапное пробуждение первой мировой державы, погрязшей во внутренних конфликтах, униженной извне (Иран Хомейни и дело с заложниками), находящейся под угрозой (как ей казалось) советской военной гегемонии и уже уязвимой для новой конкуренции европейских стран, и в особенности для Японии.
Каким образом империалистическая Америка смогла это осуществить? Какими темными путями коллективного сознания она шла, под влиянием какой неуверенности в себе, какой растерянности доверила она в конце концов свою судьбу актеру с ясными, но слишком обобщенными идеями, человеку с Запада, с очень традиционной моралью, с ее смутной и архаичной идеологией?
Почему эта внезапная революция консерваторов (так ее назовут) сметет от одного побережья ДО другого такое терпимое современное общество, что процветало столько лет, до прихода к власти Рейгана, при ультрареформаторах команды Макговерна и во время экспериментов нового века в Калифорнии? Почему возникло столь внезапное стремление к достижению могущества и реваншу?
Эти вопросы не устарели и даже требуют безотлагательного ответа, если мы хотим понять современное положение Америки, Америки Джорджа Буша, Америки долгов и славы... Для понимания американского капитализма следует принять в расчет более глубокие явления, которые имели длительный период развития и которыми часто пренебрегают.
Действительно, некоторые базовые данные лежат в истоках как могущества, так и слабости Америки.
Избыток унижений, недостаток уверенности
Приход Рональда Рейгана в Белый дом совпал с замешательством в американском сознании весьма особенного свойства, которое можно охарактеризовать одной фразой: слишком много унижений, недостаточно уверенности.
Что касается унижений, то десять лет, предшествующие избранию Рейгана, не дали Америке ничего, кроме нескончаемого ряда международных неудач и притом немалых. Разгром во Вьетнаме и Камбодже неизбежно привел к всеобщему отступлению.
