d9e5a92d

Конкретные примеры обществ с ограниченной властью государства

Последствия ваших действий могут быть и таковы, что третьи стороны извлекут из них пользу. Предположим, что вы посадили вокруг вашего дома редкой красоты цветы и деревья, и все проезжающие только и делают, что любуются ими.

Возможно, они и согласились бы заплатить за такое удовольствие, но взимать с каждого из них соответствующую плату просто нереально.
Выражаясь языком специалистов, мы имеем здесь дело с неэффективностью рыночного механизма, обусловленной наличием так называемых внешних эффектов, то есть таких последствий для третьих сторон, которые не могут быть скомпенсированы с помощью механизма добровольного обмена (просто потому, что это обошлось бы слишком дорого). Действительно, если невозможно возместить третьим сторонам понесенные ими убытки или назначить цену за извлекаемые ими выгоды, то ни о какой добровольности больше не может быть и речи, третьи стороны оказываются автоматически вовлеченными в навязанный им обмен.
Почти все наши действия приводят к каким-то последствиям для третьих сторон, сколь бы ничтожными и отдаленными ни были эти внешние эффекты. Поэтому на первый взгляд может показаться, что сформулированная Адамом Смитом третья обязанность является оправданием практически любых предлагаемых правительством мероприятий, призванных скомпенсировать неэффективность рыночного механизма, обусловленную наличием внешних эффектов. Этот вывод, однако, ошибочен.

Дело в том, что правительственные меры также оказывают воздействие на третьи стороны, и подобные внешние эффекты точно так же являются причиной неэффективности правительственных мероприятий. И если эти эффекты важны в случае рыночной сделки, то их нельзя не учитывать и в случае правительственных мероприятий, проводимых с целью компенсации неэффективности рынка.
Основным источником ощутимых внешних эффектов частных сделок является трудность или даже невозможность определить, кого именно они затрагивают. Когда легко обнаружить, кто потерпел ущерб, а кто извлек выгоду из сложившейся ситуации, и в каком именно размере, то сравнительно нетрудно заменить недобровольное участие в сделке добровольным или хотя бы потребовать индивидуального возмещения за понесенные убытки. Если ваш автомобиль в результате вашей неосторожности столкнулся с машиной, принадлежащей другому конкретному лицу, то вам придется ему заплатить за причиненный ущерб, даже несмотря на то, что эта сделка и не была добровольной.

Если бы было легко определить, чьи именно воротнички оказались загрязненными дымом от вашей печки, то для вас стало бы возможным возместить этим людям понесенные ими убытки от дыма или же, наоборот, они могли бы вам заплатить за то, чтобы ваша печка меньше дымила.
Если частным лицам трудно определить, кто и кого именно вводит в убытки или кто и за чей счет извлекает выгоду из некоторой рыночной сделки, то столь же трудно разобраться в этом и правительству. В результате его попытки исправить положение вполне могут закончиться тем, что ситуация только ухудшится: предпринятые правительством меры приведут к тому, что либо ни в чем не повинные третьи стороны будут введены в убытки, либо же в выигрыше неожиданно для себя окажутся неизвестно откуда взявшиеся счастливчики.

Далее, чтобы финансировать свои мероприятия, правительство должно собирать налоги, которые сами по себе влияют на действия налогоплательщиков - что представляет собой еще один внешний эффект. Помимо того любое усиление власти правительства, с какой бы целью оно ни осуществлялось, увеличивает опасность того, что правительство, вместо того чтобы служить большинству граждан, может превратиться в орудие, с помощью которого некоторые из них смогут обогащаться за счет других.

Если вернуться к нашему примеру с дымящей печкой, то можно сказать, что за каждым правительственным мероприятием кроется огромная заводская труба.
Внешние эффекты вполне могут заранее учитываться даже в рамках сугубо добровольных сделок, причем в гораздо большей степени, чем это может показаться на первый взгляд. Приведем простой пример с чаевыми в ресторане. Давая чаевые, вы тем самым обеспечиваете лучшее обслуживание людям, которых вы не знаете и, возможно, никогда не встречали.

В свою очередь, вас лучше обслуживают благодаря аналогичным действиям неизвестных вам третьих сторон. И все же иногда внешние эффекты действий частных лиц могут оказаться настолько серьезными, что без вмешательства правительства уже нельзя будет обойтись.

Урок, который следует извлечь из фактов злоупотребления сформулированной А. Смитом третьей обязанностью правительства перед обществом, заключается не в том, что вмешательство государства в деятельность свободного рынка никогда не оправдано, но в том, что так называемое бремя доказывания полезности такого вмешательства должно лежать на тех, кто его предлагает. Мы должны ввести в практику систематическое проведение анализа результатов и затрат для любого предлагаемого в области экономики правительственного мероприятия и каждый раз требовать, чтобы в общем балансе первые явно перевешивали вторые. Только после этого данное мероприятие может быть одобрено.

Такая последовательность действий желательна не только потому, что очень трудно оценить скрытые издержки, которые повлечет за собой вмешательство правительства, но также в связи с еще одним обстоятельством. Именно опыт показывает, что если уж правительство начинает осуществлять какую-либо программу, то остановить ее проведение в жизнь становится позже практически невозможно. Даже если результаты не оправдали ожиданий, вряд ли провалившаяся программа будет свернута или вообще отменена.

Гораздо более вероятно, что это приведет к ее расширению и выделению дополнительных ассигнований.
Четвертая обязанность правительства, которую Адам Смит не сформулировал в явном виде, представляет собой обязанность защищать интересы тех членов общества, которые не в состоянии сами отвечать за свои действия. Эта обязанность, как и предыдущая, предоставляет поле для самых широких злоупотреблений, однако обойтись без нее нельзя.

Было бы неразумно провозглашать свободу в качестве идеала для всех, в том числе и для безответственных лиц: мы не верим в свободу для детей и душевнобольных. Мы должны каким-то образом провести черту между теми, кто отвечает за свои поступки, и всеми остальными, хотя такое деление и вносит весьма серьезный элемент произвола в наше понимание свободы как конечной цели для всего общества в целом.

Мы не можем категорически отвергнуть политику патерна-лизма (то есть опеки государства со всеми вытекающими отсюда последствиями) в отношении тех, кого мы считаем неспособными отвечать за свои действия.
Ответственность за детей мы возлагаем в первую очередь на родителей. Семья, а не индивидуум всегда являлась и является тем краеугольным камнем, на котором зиждется наше общество, хотя в последние годы ее влияние явно и неуклонно продолжало ослабевать - что является одним из самых неблагоприятных последствий правительственного патернализма. Тем не менее возложение ответственности за детей на их родителей вытекает скорее из практической целесообраз-
ности, нежели принципиальных соображений. У нас есть все основания полагать, что родители более, чем кто-либо другой, заинтересованы в счастливом будущем своих детей и сделают все возможное, чтобы обеспечить их нужды и проследить, чтобы из них выросли полноправные члены общества.

Тем не менее мы не считаем, что родителям дано право делать со своими детьми все, что им заблагорассудится: бить их, убивать или продавать в рабство. Ребенок - это полноправная личность в зачаточном состоянии.

У детей есть свои собственные неотъемлемые права, и они не могут быть лишь игрушками в руках своих родителей.
Выдвинутые Адамом Смитом три обязанности государя, или сформулированные нами четыре обязанности правительства - это и в самом деле обязанности весьма важного значения, но они гораздо менее ясны и понятны для обычного разумения, чем это предполагал в свое время их автор. Хотя мы и не можем решать вопрос о желательности или нежелательности того или иного фактически осуществляющегося или предлагаемого вмешательства государства в систему свободной конкуренции, механически ссылаясь на тот или иной постулат Адама Смита, эти три постулата дают нам набор принципов, которые мы можем использовать при составлении баланса всех за и против, когда дело касается какого-то конкретного мероприятия. И тогда оказывается, что даже при самом расширительном толковании этих принципов они оказываются несовместимыми с большинством осуществляемых сегодня правительственных мероприятий.

Оказывается, что все эти системы предпочтения или стеснений, против которых боролся Адам Смит, и которые впоследствии были ликвидированы, сегодня вновь возродились в виде таможенных тарифов, устанавливаемых правительством цен или предельных размеров заработной платы, в виде ограничений при выборе различных занятий и других многочисленных отступлений от его простой и незамысловатой системы естественной свободы.

Конкретные примеры обществ с ограниченной властью государства

^^ожет показаться, что в сегодняшнем мире модель общества с сильной централизованной властью распространилась повсюду. У нас есть все основания усомниться, что существует хотя бы один современный пример общества, которое в деле организации своей экономической жизни в основном полагалось бы на принцип добровольного обмена посредством свободного рынка, и где роль государства сводилась бы к выполнению четырех перечисленных нами обязанностей.
Однако такие примеры есть, и самым лучшим из них является, вероятно, Гонконг - клочок земли по соседству с континентальным Китаем, площадью примерно 1000 кв. км. и с населением около 4,5 млн человек. Плотность населения Гонконга почти невообразима - в 14 раз больше, чем в Японии, и в 185 раз больше, чем в США.

Тем не менее уровень жизни населения Гонконга является одним из самых высоких в Азии, уступая лишь Японии и, возможно, Сингапуру.
В Гонконге не существует таможенных тарифов или иных ограничений на международную торговлю (за исключением нескольких добровольных ограничений, навязанных Гонконгу Соединенными Штатами и некоторыми другими крупными странами), отсутствует правительственное руководство экономической деятельностью, нет законов о минимальной заработной плате и устанавливаемых сверху цен. Жители Гонконга свободны сами выбирать, кому продавать свой товар и у кого покупать, каким образом распоряжаться своим капиталом, кого нанимать на работу и на кого работать.


Правительству здесь отводится важная роль, которая в основном ограничена перечисленными выше четырьмя обязанностями, на практике интерпретируемыми скорее в узком смысле. Правительство Гонконга обеспечивает соблюдение правозащитности, предоставляет средства кодификации правил поведения граждан, рассматривает споры, способствует функционированию транспорта и средств связи и ведает эмиссией денег. Правительство также взяло на себя сооружение жилищ, предоставляемых беженцам из КНР. Хотя государственные расходы возрастали вместе с экономическим развитием страны, они по-прежнему остаются одними из самых низких в мире в пересчете на долю по отношению к доходам населения.

Поэтому в Гонконге низкие налоги, что способствует сохранению стимулов к получению высоких прибылей. Бизнесмены могут сами пожинать плоды своих успехов, но должны сами и расплачиваться за свои ошибки.
Есть что-то несообразное в том, что именно Гонконг -британская колония! - должен служить в качестве образца страны со свободным рынком и ограниченной властью государства. Дело, однако, в том, что своим процветанием Гонконг обязан простому факту: управлявшие этой колонией британские должностные лица следовали политико-экономической стратегии, в корне отличной от политики государства всеобщего благоденствия, проводившейся на территории метрополии.
Гонконг является прекрасным современным примером общества с ограниченной властью государства и свободным рынком, но его ни в коем случае нельзя считать самым выдающимся примером такого общества в истории человечества: такие примеры относятся к девятнадцатому столетию. Один из них - это Япония в течение первых трех десятилетий после реставрации Мэйдзи в 1867 г. (его рассмотрение мы оставим до гл.

2.).
Два других - это Великобритания и Соединенные Штаты. Книга Адама Смита Богатство народов стала одним из первых снарядов в баталиях за ликвидацию предпринимаемых правительствами ограничительных мер в области промышленности и торговли. Окончательная победа в этой войне была одержана 70 лет спустя - с отменой так называемых хлебных законов. Эти законы, существовавшие в Англии с пятнадцатого века, навязывали тарифные и другие ограничения на импорт пшеницы и других зерновых, объединенных под общим названием хлеба.

Отмена хлебных законов стала прологом к периоду абсолютно свободной торговли, продолжавшемуся в течение трех четвертей столетия - вплоть до начала Первой мировой войны. Она также ознаменовала собой завершение длившегося десятилетия перехода к общественному устройству с крайне ограниченной властью правительства, при котором каждому жителю Великобритании, говоря словами Адама Смита, предоставлялось совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и вступать в конкуренцию своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица и даже целого сословия.
Вместе с бурным экономическим ростом стремительно повышался жизненный уровень рядовых английских граждан - и на этом фоне становились еще более заметными по-прежнему сохранявшиеся очаги нищеты и страданий, столь выразительно изображенные Диккенсом и другими писателями того времени. По мере повышения жизненного уровня возрастала численность населения; усиливались мощь и влияние Великобритании во всем мире.

И при всем этом государственные расходы в пересчете на долю национального дохода снижались - от примерно одной четверти в начале девятнадцатого столетия до одной десятой к моменту алмазного юбилея (60-летия правления) королевы Виктории в 1897 г., когда Великобритания была в зените своей славы и могущества.
Еще одним поразительным примером успехов общества с ограниченной властью государства и с доминирующей свободнорыночной экономикой являются Соединенные Штаты Америки. Здесь, правда, существовали таможенные тарифы, в защиту которых выступал Александр Гамильтон в своей знаменитой работе Отчет по мануфактурам, где он пытался - без всякого, впрочем, успеха - опровергнуть аргументы Адама Смита в пользу свободной торговли.

Но тарифы эти по современным масштабам были умеренными, а других правительственных ограничений, распространяющихся на свободную торговлю внутри страны и вне ее, было немного. Вплоть до окончания Первой мировой войны для въезда в США всех желающих не было почти никаких преград (существовавшие ограничения касались иммиграции из стран Востока). Этот принцип провозглашала и надпись на статуе Свободы :
Отдай мне всех, отринутых тобой -изгоев, нищих, сломленных судьбой, усталых, жаждущих расправить грудь -дай мне плевелы с тучных нив твоих: раскрыв объятья, я встречаю их, и светоч мой им озаряет путь.
Они приезжали миллионами и миллионами растворялись в населении Америки, и преуспевали здесь именно потому, что оказывались предоставленными самим себе.
До сего дня еще бытует миф о Соединенных Штатах девятнадцатого века как об эпохе грабителей-толстосумов и жестокого, ничем не обузданного индивидуализма. Мы нередко слышим рассказы о том, как бессердечные монополисты эксплуатировали бедноту, зазывали в страну иммигрантов, а затем обирали их до последней нитки.

Заправилы Уолл-стрита только тем и занимались, что обжуливали наивных провинциалов и высасывали все соки из крепышей-фермеров Среднего Запада, которые не сдавались и ухитрялись выживать под градом обрушивавшихся на них невзгод.
Действительность выглядела по-другому. В страну продолжали прибывать иммигранты. Самые первые из них, возможно, и стали жертвами обмана или мошенничества, но невозможно себе представить, чтобы миллионы продолжали прибывать в США десятилетие за десятилетием, зная, что их уделом станет безжалостная эксплуатация. Они ехали сюда потому, что надежды их предшественников в значительной степени оправдывались.

Улицы Нью-Йорка не были вымощены золотом, но упорный труд, бережливость и предприимчивость окупались сторицей и приносили такие плоды, о которых в Старом Свете невозможно было и мечтать. Новые американские граждане селились по всей стране, от океана до океана. Там, где они оседали, возникали новые города, и все большие и большие пространства никогда ранее не возделываемых земель начинали приносить урожай.

Страна богатела, рос объем промышленной и сельскохозяйственной продукции, и иммигранты на равных пользовались плодами этого процветания.
Если фермеры в США подвергались эксплуатации, то почему же их становилось все больше? Цены на сельскохозяйственные продукты снижались, но это было признаком успеха, а не провала сельского хозяйства, поскольку снижение цен отражало стремительное увеличение объема сельскохозяйственного производства, обусловленное развитием механизации, расширением площади обрабатываемых земель и улучшением сети коммуникаций.

Неопровержимым доказательством правильности такой интерпретации является тот факт, что цены на пригодные для обработки земельные участки непрерывно росли - а это вряд ли признак того, что сельское хозяйство находилось в упадке.
Обвинение в бессердечности, лаконично выражающееся в реплике, брошенной железнодорожным магнатом Уильямом Вандербильтом в ответ на какой-то вопрос репортера: На народ наплевать, опровергается тем, что в девятнадцатом веке в Соединенных Штатах пышно расцвела благотворительность. В это время было основано большое количество финансируемых частными лицами школ и колледжей, бурно кипела деятельность иностранных миссионеров, как грибы выросли не приносящие дохода больницы, детские дома и огромное количество иных подобных учреждений.

Почти все организации, целью которых была благотворительность или общественное обслуживание, -начиная с Общества защиты животных и Ассоциации прав индейцев и кончая такими, как Христианский молодежный союз (ИМКА) или Армия спасения - родились именно в этот период. В организации благотворительности принцип добровольного сотрудничества является не менее эффективным, чем в организации производства ради прибыли.
Наряду с благотворительной активно развивалась культурная деятельность - картинные галереи, оперные театры, симфонические оркестры, музеи и публичные библиотеки возникали как в крупных промышленных центрах, так и в небольших городках вдоль границы продвижения переселенцев.
Одним из критериев роли государственной власти в обществе являются государственные расходы. Статистика говорит, что с 1800 по 1929 год (не принимая во внимание периоды крупных войн) государственные расходы в США не превышали 12% национального дохода.

Две трети от этих сумм представляли собой расходы правительств отдельных штатов и органов местного самоуправления, которые шли в основном на строительство школ и дорог. Еще в 1928 году расходы федеральных ведомств составляли всего лишь около 3% национального дохода.
Успешное развитие Соединенных Штатов часто приписывают тому, что Америка представляет собой страну, щедро одаренную природными богатствами и обширными открытыми пространствами. Эти факторы, несомненно, играли определенную роль, но если бы именно они были решающими, то чем же тогда объясняются успехи Великобритании и Японии в девятнадцатом веке или Гонконга - в наше время?
Часто слышатся голоса, что политика ограниченной власти государства, политика невмешательства государства в экономические отношения годилась лишь для редкозаселенной Америки девятнадцатого столетия и что в современном урбанизованном индустриальном обществе государство должно играть гораздо более активную и даже доминирующую роль. Проведите один час в Гонконге - и вы убедитесь, что мнение это ошибочно.
Наше общество таково, каким его делаем мы сами. Мы сами можем определять форму и структуру наших общественных институтов. Разумеется, при этом многообразие доступных нам возможностей ограничено как чисто техническими факторами, так и особенностями человеческой природы - однако ничто не может воспрепятствовать нам (если мы действительно этого хотим) в построении общества, опирающегося в организации экономической и иных видов деятельности прежде всего на принцип добровольного сотрудничества.

Только от нас самих зависит создание такого общества, которое охраняет и расширяет свободу человеческой личности, не допускает чрезмерного расширения власти государства и следит за тем, чтобы правительство всегда оставалось слугой народа и не превращалось в его хозяина.

Свобода, равенство и эгалитаризм

Равенство, свобода - что именно означают эти слова из Декларации независимости? Могут ли идеалы, которые они выражают, быть претворены в жизнь?

Являются ли свобода и равенство совместимыми понятиями, или же они противоречат друг другу?
Эти вопросы были центральными на протяжении всей истории Соединенных Штатов еще задолго до провозглашения Декларации независимости. Усилия, предпринимаемые для их разрешения, формировали интеллектуальную среду, приводили к кровавым войнам и вызывали коренные изменения в экономических и политических структурах.

Обсуждение этих вопросов по-прежнему занимает центральное место и в наших политических дебатах. Наши усилия разрешить их определяли наше прошлое и точно так же будут определять наше будущее.
В первые десятилетия существования Республики равенство означало равенство перед Богом, в то время как свобода означала свободу индивидуума строить свою жизнь по собственному усмотрению. В центре внимания в то время было очевидное противоречие между Декларацией независимости и фактом существования рабства. Это противоречие было в конечном счете разрешено Гражданской войной между Севером и Югом. Споры по этим вопросам перешли затем в другое русло. Равенство все чаще интерпретировалось как равенство возможностей - в том смысле, что никто не имеет права произвольно препятствовать другим индивидуумам в использовании их возможностей для достижения поставленных ими перед собой целей.

Таков основной смысл, который и сейчас вкладывает в это выражение большинство граждан Соединенных Штатов.
Идея равенства перед Богом, как и идея равенства возможностей, не вступала в конфликт со свободой каждого человека строить собственную жизнь по своему усмотрению. Как раз наоборот - равенство и свобода отражали два дополняющих друг друга аспекта одной и той же основополагающей идеи: что каждый индивидуум должен рассматриваться как самоценность и самоцель.
Совершенно иное понимание термина равенство возникло в Соединенных Штатах в последние десятилетия: оно стало интерпретироваться как равенство конечных результатов. Все должны жить на одном уровне, иметь одинаковые доходы, все должны заканчивать состязание с одинаковыми результатами. Такое понимание равенства находится в явном противоречии с идеей свободы.

Попытка претворить в жизнь идею равенства конечных результатов стала одной из основных причин все большего и большего усиления и расширения централизованной государственной власти и возникновения навязанных нам государством ограничений личной свободы.

Равенство перед Богом

Когда тридцатитрехлетний Томас Джефферсон писал: Все люди созданы равными, он и его современники понимали эти слова не буквально. Они не считали людей равными по их внешним данным, эмоциональным реакциям, физическим возможностям и интеллектуальным способностям. Сам Томас Джефферсон был в высшей степени выдающейся личностью.

В возрасте двадцати шести лет он сам разработал великолепный проект своей усадьбы в Монти-челло, руководил ее сооружением и даже, как говорят, лично принимал участие в строительных работах. На протяжении своей жизни он был изобретателем, ученым, писателем, государственным деятелем, губернатором штата Виргиния, президентом Соединенных Штатов, посланником во Франции, основателем Виргинского университета -вряд ли такого человека можно назвать заурядным.



Содержание раздела