Цена психолога
А если серьезно, то ловушка тут в том, что чем проще объяснительные схемы, тем скорее они создают иллюзию универсальности, тем легче все , и в результате, по механизму самоподтверждающейся гипотезы, - все больше хочется в них верить. Вот в этом, друзья, колоссальная психолога: если у нас Жириновский может сразу несколько миллионов убедить в своей правоте, то уж психолог-профессионал человеку в трудной ситуации так сумеет все один на один: Чему его вообще учили на психфаке пять лет, если он не может убедить клиента, что собственные взгляды психолога правильные или, как минимум, более правильные, чем у клиента. Если серьезно, я действительно вижу в этом огромную проблему. И я считаю, что для ее решения подготовку психологов непременно следует строить так, чтобы обеспечить им возможность изначально непредвзято, безоценочно входить в этот разнообразный и бесконечный мир психологических взглядов.Эта проблема, с другой стороны, пересекается с вопросом об индоктринации, который прозвучал уже дважды в разной форме. В свое время на меня очень сильное впечатление произвело утверждение Макса Вебера о том, что преподавателю следует , причем, при этом - когда . Действительно, хотя вряд ли преподавателю следует скрывать свои взгляды, но он не может пользоваться ситуацией и своей ролью для того, чтобы тиражировать собственные взгляды (которые, кстати, во многом могут оказаться заблуждениями). А.Маслоу формулирует и вовсе однозначное требование: психотерапевт должен оставить свои личные взгляды и убеждения за дверями консультационной комнаты, он не имеет права высказывать их клиенту.
Л.: Но здесь проблема вот какая: что еще может профессор с трибуны давать аудитории, кроме своих личных убеждений?. Не является ли вообще во многом объективное знание иллюзией? Даже если есть учебник, во-первых, этот учебник имеет конкретного автора, во-вторых, даже читая лекции по учебнику, я его не читаю подряд, я что-то выбираю, я даю какую-то селекцию, я интонацией даю какое-то определенное отношение, даже если я просто читаю механически по страницам учебника и ничего от себя не добавляю, что-то я читаю с воодушевлением, что-то я читаю с тоской в голосе. И постановка задачи воздержания от выражения своих взглядов абсолютно нереалистична.
Б.: Не совсем согласен. Здесь, я думаю, важно сделать следующее различение. Одно дело - предъявлять знания с позиции критичности к ним, оговаривая, что это заведомо неполное знание, точка зрения, один из вариантов (а еще лучше, если альтернативные варианты предлагать самому же). Другое дело - стремиться транслировать свою позицию, выкладывать ее напрямую как исчерпывающую истину и при этом требовать некритического согласия на том основании, что мне лично она близка,- вот это, я думаю, как раз то, чего нельзя делать. Конечно, невозможно сделать свои высказывания обезличенными, - об этом было бы просто наивно говорить. Но не стоит выдавать свою позицию за единственно правильную - даже если я сам в этом уверен:
Л.: Речь идет о том, что знания должны быть проблематизированными - содержать спектр альтернативных позиций, альтернативных точек зрения. Должно быть представлено много голосов, разные голоса, как минимум, два.
Б.: Кроме моей точки зрения, я обязательно должен заявить и другие точки зрения и сделать это максимально корректно, чтобы не просто их растоптать на ваших глазах. Здесь очень важно следующее. Как только вам предъявляются разные точки зрения, вы уже не можете просто механически воспринять эту информацию - вы вынуждены делать выбор, осуществить критическую работу. Т.е. вам дается заведомо избыточное, противоречивое, несовместимое знание, из которого вы вынуждены создать лично для себя приемлемую картину. Эту очень важную работу создания вашего собственного профессионального взгляда преподаватель не должен делать за вас. Как бы он ни старался вам помочь, эта часть работы - ваша. В более общем виде эту идею блестяще выразил К.Роджерс: мне важно услышать точки зрения других людей, в том числе - их мнения обо мне, оценки (положительные и отрицательные); но работу по решению, какое значение все это имеет для меня лично, я не могу переложить ни на кого другого. Мне кажется, что это в точности относится и к образованию: вам необходимо, коль скоро вы беретесь образовываться, выслушать как можно больше разных взглядов, но работу по их принятию или непринятию, по выстраиванию своей позиции вы не можете переложить ни на кого другого.
Л.: Еще одну формулу, которую я вспомнил в этой связи, высказал Станислав Ежи Лец: "против некоторых людей следовало бы возбудить процесс мышления". Собственно, наша основная функция - возбуждение процесса мышления, который, с одной стороны, всегда против, с другой стороны, всегда за.
Общая тенденция, генеральная линия развития мировой психологии вообще, начиная с 70-х годов, - это стирание границ между школами, что в нашей отечественной психологии, что в западной психологии. Если раньше была очень важна школьная идентичность, то сейчас все менее и менее важной становится профессиональная идентичность в терминах принадлежности к определенной школе, а сама психология становится все больше и больше не столько продуктом одиноких мыслителей, сколько индустрией. Это уже ситуация не столько конкуренции идеологий, сколько реальной интеграции знаний. В технике, скажем, чисто практически решаются вопросы соперничества разных конструкторских бюро, которые друг у друга берут все что можно, чтобы добиться лучших результатов. Психология, конечно, не совсем полностью воспроизводит это, но общий вектор движения к этому приближается. И поэтому вплоть до 60-х годов в психологии и в нашей психологии, и в мировой психологии были классики - вершины, возвышающиеся высоко над всеми остальными, такие как Левин, Маслоу, Роджерс, Фрейд, Хорни и все прочие. Последние десятилетия этот разрыв между вершинами и общим уровнем постепенно сглаживается. Вершины, конечно, есть, но они уже не так неприступно возвышаются, есть лидеры, есть ведущие специалисты, но не более. Наша с вами наука превращается в коллективную индустрию, некий коллективный общий процесс, в который вносят свой вклад разные люди, как бы подхватывая дела и работы друг друга.
Звонила нам в университет несколько месяцев назад какая-то журналистка из одной из центральных газет, которая попросила назвать десять ныне живущих наших отечественных психологов, которые были бы живыми классиками, то есть самыми главными сейчас нашими российскими авторитетами. Но ей определенный ответ сразу не дали и стали идти разговоры: "А действительно, кто они, и есть ли вообще такие?" Допустим, 15-20 лет назад вопроса бы не вставало, известные всем вершины торчали. Начали обсуждать: кто может безоговорочно, однозначно в качестве таковых рассматриваться. Долго-долго обсуждали. С большим скрипом набрали в стране три безоговорочных авторитета из ныне работающих, из которых один не совсем психолог, один не совсем российский. Первый - Евгений Николаевич Соколов, психофизиолог, человек действительно с мировым именем, авторитет безоговорочный, один из крупнейших психофизиологов мира, но не совсем психолог. Второй - Лев Маркович Веккер, который последние лет 15 живет в США, профессор Вашингтонского университета, хотя периодически приезжает в Россию, и книги его здесь выходят тоже, так что он может считаться в какой-то степени российским психологом, но с оговоркой. Третий человек, по которому был достигнут консенсус, - Владимир Петрович Зинченко.
Б.: Мне кажется, что процесс интеграции столь же важен, сколь и не прост. Да, безусловно, есть сегодня в психологии такая тенденция, есть и стремление, и многочисленные попытки его реализовать:Но далеко не всё возможно интегрировать, есть все-таки принципиальные и несовместимые различия между психологическими подходами. Правда, есть различия не столь существенные и вообще , легко ведущие к синтезу. Несколько лет назад на международной конференции один историк психологии, американец, объяснял это примерно так. Каждая вновь появляющаяся психологическая концепция на этапе своего становления изо всех сил пытается доказать, что она отличается от других - иначе в чем смысл ее появления, если она не несет ничего нового. Когда же подход становится более или менее признанным, то его представители скорее склонны согласиться: да, у нас много общего с другими концепциями, и вообще мы готовы интегрироваться, давайте будем вместе строить общую психологию: Конечно, это достаточно спорное объяснение, но, мне кажется, некоторые подходы действительно расходятся для того, чтобы потом сойтись.
Л.: Не все, безусловно, можно интегрировать, но, безусловно, веянием времени является громадный поток работ на стыках подходов, на их интеграции.
И последнее, что я хочу сказать по поводу создания школ. Одно из моих самых ярких впечатлений от книг за последнее время - вышедшая в прошлом году замечательная книга, которую я прочитал с колоссальным наслаждением и очень всем рекомендую: "Фундаментальная структура психотерапевтического метода или как создать свою школу в психотерапии" Александра Иосифовича Сосланда. Это единственная встречавшаяся мне работа, посвященная рефлексии профессиональной деятельности психотерапевта именно как определенной структуры профессиональной деятельности, которая включает в себя не только саму работу с клиентом, но деятельность, направленную на продвижение себя, своей школы, своих подходов. Это метаанализ всех компонентов, из которых должна состоять психотерапевтическая теория и практика, чтобы быть привлекательными, чтобы работать, чтобы приносить удовлетворенность клиенту, это конструктор, из которого можно собрать систему, теорию и практику, - . И в конце этой книги предложено четыре или пять вариантов виртуальной психотерапии, т.е. автор из этого конструктора сам составил четыре-пять терапевтических школ, которых доселе не существовало, и написал их фиктивную историю. Ни одной другой книги я не встречал, которая бы так, как эта книга, позволяла сформировать рефлексивную позицию по отношению к психотерапевтической практике.
Цена психолога
Л.: Возвращусь теперь к тому, на чем мы прервались. Что такое психолог - профессия, образ жизни или что? Мой ответ был, что психолог - это мировоззрение. Обязан ли психолог всегда оставаться психологом? По поводу обязанности (слово это мне кажется очень двусмысленным), психологу деться некуда, он не может, наверное, не оставаться психологом. Если он психолог, то это надолго. Но есть определенная специфика отличия практического психолога от академического еще и в инструментах работы, потому что если академический психолог работает с помощью своих знаний, с помощью своих каких-то мыслительных возможностей операций, стратегий, технологий и т.д., то психолог практический, особенно тот, кто работает один на один с клиентом, работает преимущественно, как известно, своей личностью. И в данном случае получается такая профессиональная проблема практических психологов, что я свою личность с одной стороны использую как инструмент работы, а с другой стороны она все-таки остается моей личностью, другой у меня нет. Отсюда возникает парадоксальная ситуация соотношения знаний и личностного развития. С одной стороны, для эффективной работы важно развивать во всех отношениях тонкость, чувствительность, а с другой стороны, поскольку психолог еще этим работает, при этом важна какая-то элементарная защита, чтобы с ума не сойти. Это тоже объективная проблема, вопрос, на который нет ответа: каким образом одновременно сохранять и восприимчивость и личностную защищенность. Это один из центральных вопросов реально работающих практикующих психологов.
Был еще вопрос "Сколько стоит работа психолога? Должна ли она что-то стоить?". Ничто не обходится нам так дорого и не стоит так дешево, как работа психолога.
Б.: Фрейд в свое время на этот вопрос отвечал однозначно: с клиента надо брать много и вперед.
Л.: Действительно эта точка зрения, пожалуй, имеет больше всего аргументов и главный - что та форма помощи, в которую сам человек никак не вкладывается, за которую человек не платит, она ему, собственно, никак не помогает.
С этим связан другой вопрос: возможна ли реальная психологическая помощь своим близким? В этом случае терапевт или консультант выступает одновременно в двух ролях: в роли терапевта и в роли элемента реальной жизненной ситуации. Одно дело просто грамотно строить отношения в семье, с близкими и друзьями. Но когда у кого-то в семье возникли проблемы, и один начинает работать как психолог по отношению к другим, возникают некоторые противоречия, накладки. Проблема в том, что психолог одновременно и элемент той ситуации, которая породила проблемы, и одновременно в позиции человека, который помогает разрешить эту проблему, а это несовместимое совмещение. Здесь возможен какой-то способ решения этих проблем, но этот способ будет иметь другие формы, нежели построение отношений по типу терапевтических. Такая ситуация связывает руки. Я могу помочь разрешить ситуацию, только не будучи в нее включен. Такой парадокс.
Особая проблема - крайняя относительность границ между работой и личной жизнью. Был задан вопрос с предположением, что это говорит о непрофессионализме. Я не считаю, что это признак непрофессионализма. Если человек на рабочем месте думает о работе, а возвращаясь домой, об этом забывает до 10-ти часов утра, это тоже возможно, но это американская модель. Наша модель, наоборот, - человек возвращается домой и вечером со всеми говорит про свои производственные проблемы, и ночью они ему снятся.
Б.: Но при этом он на работе говорит о доме.
Л.: Да, конечно. Но почему же это должно являться непрофессионализмом? Допустим, я сделал что-то, что меня не удовлетворяет, вдруг (все мы крепки задним умом) думаю: ах, Господи, вот что мне надо было в тот момент сделать, сказать. В какой-то степени это естественный шаг профессионального развития, и я буду больше готов к следующей ситуации, буду лучше сам себя понимать, и, в конце концов, могу внести какие-то коррективы при следующей встрече с тем же клиентом. Это просто признак профессиональной увлеченности, если угодно, более высокого уровня профессиональной тревожности, но это само по себе не является признаком непрофессионализма. Но если до другой крайности доводить, когда психолог все свободное время будет проводить, обдумывая проблемы клиентов, это, конечно, нельзя считать нормальным. Плохо, если у него исчезнет граница между его жизнью и решением проблем клиента. Вот, пожалуй, критерий - сохранение этой границы. Да, я могу думать об этом, возвращаясь домой, час думать, два думать, могу весь вечер думать (возникнет, может, такая ситуация, которая мои мысли захватила, она для меня профессионально важна), но на следующий день все нормально, и я следующий вечер провожу в свое удовольствие. Это нормальная обычная ситуация.
Б.: Но вообще в разных подходах эти проблемы рассматриваются с разной степенью остроты и решаются по-разному. Например, в психоанализе, наверняка вы знаете, принято считать, что психоаналитик испытывает определенное эмоциональное как бы проблемами пациента, и поэтому он должен, обязан как профессионал периодически . Т.е. психоаналитик периодически делает перерыв, во время которого не просто отдыхает, а должен обязательно поработать в качестве пациента, - чтобы подвергнуть анализу собственные проблемы, в том числе и спровоцированные общением со своими пациентами, активизированные чужими проблемами.
Л.: Кстати, для ведущих наших московских психотерапевтов стоит колоссальная проблема психотерапевта для них. Потому что узок круг этих профессионалов, они очень хорошо друг друга знают и варятся в одной кастрюле, поэтому они не могут идти друг к другу. Проблема в том, где найти психотерапевтов, которые могли бы им оказать реальную помощь соответствующего им уровня. Я думаю, что в Питере та же самая проблема. Если, допустим, психотерапевт, работающий в Кемерово, может поехать в Москву или в Питер к человеку, пользующемуся хорошей репутацией, который его не знает, то таких людей, которые бы одновременно пользовались хорошей репутацией и одновременно бы не знали много лишнего о тебе, в Москве и Питере днем с огнем не сыщешь.
Б.: Москвичи зато могут поехать в Европу или в Америку.
Л.: Но языковый барьер - тоже проблема, легко не решаемая.
Б.: Из этого вытекает острая потребность создания профессионального сообщества, которое могло бы организовывать взаимопомощь, соблюдать так сказать - хотя бы на уровне балинтовских групп ( в Петербурге были такие попытки ). Другое дело, что существует такой миф о , который непременно . Имеется в виду, что уж у психолога (психотерапевта) проблем не должно быть, что наличие у него личных трудностей - это признак непрофессионализма и признаваться в этом, а тем более работать с этим ни в коем случае нельзя.
Л.: Если ты такой умный, то почему ты бедный.
Б.: Да, и это очень серьезная преграда и действительно для многих психологов создает трудности и даже драматические последствия. Меня, например, потрясло то, как Джеймс Бьюджентал, уже будучи известным на весь мир психотерапевтом и одним из лидеров гуманистического движения, в своих книгах совершенно спокойно описывает свои личные проблемы. Например, у него была очень сложная жизненная ситуация и он на довольно длительное время пошел на психотерапию - уже в позиции клиента. Более того, в какой-то момент он оказался клиентом своего давнего клиента, который не только справился с личными проблемами, но и выбрал для себя психотерапию как новую профессию, прошел соответствующую подготовку и сделал в этой области большие успехи. Чрезвычайно важно, чтобы профессиональное сообщество психологов друг другу помогало. Ведь мы действительно работаем собой, своими ресурсами - эмоциональными, личностными - и они периодически требуют восстановления, может быть, даже какого-то ремонта. Мне кажется, это нормально.
Л.: Поэтому, кстати, работа, вопрос о цене работы психолога имеет две стороны: первая - должен ли клиент платить, и второе - должен ли психолог получать. Эти вопросы не обязательно друг с другом плотно стыкуются, скажем, в каких-то случаях нанимателем, заказчиком может выступать государство, какие-то государственные органы или страховая компания, а с самого клиента деньги не берутся. Пока отвечали на этот вопрос в основном с позиции клиента - должен ли клиент платить. И все-таки, скорее всего, должен, потому что способность заплатить связана с развитием автономии. Он должен иметь возможность заработать и, в конце концов, возможность заработать на оплату психотерапевта является и критерием одного из аспектов нормализации ситуации. Если он способен решить проблемы жизненные на уровне материального заработка, это конечно только один из аспектов проблем, но это один из аспектов проблем, с которым тоже приходится работать - это один из аспектов жизни, достаточно важный, хотя и не единственный. Очень важный момент организации жизни, часть экзистенциальных основ жизни - это способность человека платить. Есть одна банальная истина: по большому счету за все надо платить в жизни. И один из источников психологических проблем лежит в непонимании, в искажении этого одного из базовых принципов...
Б.: Расплатиться деньгами - это самый дешевый способ расплаты.
Л.: Да, это самый дешевый способ, причем который проявляется в самых разных вариантах. Один из вариантов - нежелание человека выбирать. Когда нужно выбирать или-или, он отказывается выбирать: . Другой вариант неспособности платить - когда достаточно очевидное действие, которое нужно сделать, чтобы добиться желаемого, он не предпринимает, потому что эти действия приводят к отказу от чего-то. Например, человеку платят маленькую зарплату и то нерегулярно, на соседнем предприятии его услуги будут востребованы и ему будут платить регулярно и более высокие суммы, он во многом решит финансовые проблемы, но он вместо того, чтобы уйти туда, где платят, тщетно требует: платите мне и здесь столько же. Он привык, ему здесь нравится, а там хуже в каких-то других отношениях, народ там другой, нет друзей поблизости, коллектив другой, какие-то другие проблемы, может быть дальше добираться, что-то еще. Я считаю, что плохо то, что люди не готовы за какие-то позитивные вещи платить. Все имеет ту или иную цену. Это один из очень важных принципов жизни. И частный случай, когда человек должен платить терапевту, помогает ему осознать, что за все надо платить, и является в конечном итоге проверкой и даже во многом формированием его мотивации. Был вопрос по поводу мотивации клиента к личностному росту. Но уже шла речь о том, что клиенты приходят сразу с иными запросами, их запросы меняются в процессе работы, но психолог не может работать с теми запросами, которых у клиента нет, он может лишь способствовать тому, чтобы у клиента на основе имеющихся запросов возник новый, расширить запрос клиента. Это вполне реальная обычная ситуация. Клиент пришел, чтобы ему бессонницу вылечили, а через какое-то время решается проблема подросткового кризиса или что-то еще. Но если клиент все-таки не осознал запроса, то с этим ничего нельзя сделать.
Б.: Он просто еще не клиент в полном смысле.
Л.: Есть еще один фактор, на котором сказывается наличие или отсутствие оплаты. Очень важное понятие, которое существует в работе психолога с клиентом, - это понятие контракта. Начиная работать с клиентом, психолог заключает с ним определенный контракт. Они договариваются об определенных вещах: частью условий контракта являются условия оплаты, регулярность посещений, режим работы, что человек делает, что не делает за определенное время работы и т.д. Все это элементы контракта. И в том случае, если работа идет бесплатно, возникают большие проблемы и сложности с контрактными отношениями вообще, т.е. контракт при этом намного сложнее, намного труднее, намного проблематичнее.
Б.: В то же время, мне кажется, сам факт появления вопроса об оплате и то, что мы его сейчас подробно обсуждаем с разных сторон, свидетельствует о том, что тут есть проблема. Есть, видимо, и у самого психолога внутреннее сопротивление против получения платы за такую работу, особенно если он ориентируется на гуманистические ценности. Это, действительно, реальная проблема не только для клиента, но и для консультанта, психотерапевта. И вот один из вариантов ее решения, с которым мы встретились в Сан-Франциско во время конференции по экзистенциально-гуманистической психотерапии: есть работа с клиентами, и она достаточно высоко оплачивается (даже не хочется расстраивать вас и лишний раз себя напоминанием, сколько это стоит); но при этом большинство психотерапевтов, причем, даже умудренных опытом и самой высокой квалификации, одновременно работают бесплатно, как волонтеры с определенной категорией клиентов. Например - в хосписах, где работа очень специфическая, очень тяжелая, и за нее платит государство, спонсоры или определенное сообщество. Особое впечатление на меня произвел пожилой профессор Вайзман, который сначала читал нам блестящие лекции по экзистенциальной философии, а затем мы встретили его в хосписе в качестве консультанта-волонтера, он туда пришел работать с умирающими людьми. Там работа безумно тяжелая, потому что там твоя помощь, заведомо, в наших традиционных представлениях, бесполезна, в том смысле, что результатом, какие бы твои усилия ни были, будет все равно, извините, смерть... Ты находишься рядом с умирающим в буквальном смысле до последней минуты и он погибает на твоих руках (иногда в буквальном смысле ). Смысл в том, чтобы помочь ему этот финишный отрезок жизни прожить по-человечески, в контакте с людьми, чтобы помочь ему до самой последней минуты остаться человеком. Конечно, такая деятельность требует особой подготовки - какой бы ты ни был трижды профессор, доктор, психотерапевт, пока ты не пройдешь специальной подготовки именно как волонтер в хосписе, тебя к этой работе не допустят. С другой стороны, согласитесь, когда на лекции профессор говорит на тему смерти (как известно, проблема жизни и смерти является в экзистенциализме одной из центральных ), то у меня гораздо больше доверия к его словам, если я знаю, что он несколько раз в месяц находится рядом с умирающими в хосписе.Кроме того, большинство сотрудников хосписа, как я понял, гордятся своей работой, воспринимают ее как почетную. Возможно, эта волонтерская деятельность субъективно так значима для них потому, что позволяет как-то компенсировать тот факт, что в других ситуациях они за свой труд берут деньги. Мне кажется, что для собственной совести, для решения своих внутренних моральных проблем это хороший выход. Да, я в основном работаю за деньги, и это нормально, потому что, кроме всего прочего, деньги за работу, как только что Дмитрий Алексеевич говорил, являются еще и элементом самой этой психотерапевтической работы. Оплата - это, действительно, элемент контракта, проявление ответственности консультанта и клиента, готовности последнего к серьезной работе и т.д. Но в то же время есть место, где я работаю бесплатно, и это позволяет мне сохранить внутреннюю гармонию. И мне кажется, в нашей стране имеет смысл ввести такую практику волонтерской работы. Это, с одной стороны, позволит психологам не стесняться брать деньги у клиентов и получать за свой весьма непростой труд действительно достойную плату, а с другой стороны, определенная категория клиентов будет иметь возможность получать психологическую помощь бесплатно.
Л.: Но у нас все-таки есть большая специфика, заключающаяся в том, что даже самые выдающиеся, элитарные и признанные, пользующиеся спросом психотерапевты, даже работая с клиентами, которые им платят деньги, все равно работают на износ, все равно то, что они получают, - это только-только восстановиться и то не всегда. Физически не хватает этих людей на то, чтобы еще что-то делать при том уровне оплаты, которая существует даже в таких центрах как Москва и Петербург, не говоря уже о других местах.
Б.: И это приводит к перегрузкам, т.к. они вынуждены брать непомерные объемы работы. Коллеги из-за рубежа просто не понимают, как можно в таком количестве вести тренинги, консультации и т.п. Имеется в виду - вести качественно и без ущерба для своего здоровья. И все же многие работают сразу в нескольких местах, да еще частная практика - как дополнение. Со всеми вытекающими последствиями:
Л.: Поэтому мы еще не очень скоро дойдем до такого уровня, когда будет иметь шанс заработать такая метода, которую мы наблюдали в Сан-Франциско.
Б.: Но стремится к этому надо.
Служить или манипулировать?
Л.: Следующий вопрос: должен ли психолог обслуживать заказчика независимо от содержания его запросов.
Б.: Является ли психология сферой обслуживания?
Л.: Откуда берутся цели работы практического психолога? Из его собственных представлений или из запросов клиента. Цели практической работы психолога задаются самой сферой практики, запросом. Психолог, работающий практически, сам себе цели не ставит. Исходная точка, подчеркиваю, именно исходная точка - есть запрос клиента. И основная задача практического психолога -удовлетворить запрос клиента. Психолог не может начать работать вне запросов клиента, сказать: "Да нет, батенька, вот Вы хотели чтобы я Вам одно сделал, а я Вам лучше другое сделаю, полезнее". Однако, я уже говорил, психолог может способствовать трансформации запроса по ходу работы. Он обязан начинать работать в рамках запроса клиента, но при этом его работа может и по идее должна вести к трансформации этого запроса в каком-то развивающем направлении. В принципе, эти вещи не противоречат друг другу, как, скажем устранение головной боли и личностный рост. Психолог может раскрыть перед человеком перспективы личностного роста и в процессе снятия головной боли.
А если цель входит в конфликт либо с Уголовным Кодексом, либо с чем-то еще, скажем с ценностями и нравственными ориентациями психолога, то что мешает психологу отказаться? Нет такой профессиональной этики, которая бы заставляла психолога обязательно выполнять любые неэтичные заказы. Клиент может пойти к другому, и другой психолог выполнит этот заказ.
Этот вопрос связан с тем, что такое, вообще, собственно, этика, истоки личной этики в практике. Это образ "Я". Человек, с образом "Я" которого выполнение этого заказа несовместимо, этот заказ не возьмет. Человек, с образом "Я" которого это совместимо, этот заказ возьмет. Здесь нет никаких других регуляторов. Нет способов заставить тебя делать то, что надо, и не делать того, что нельзя. Единственное: знай, кто ты после этого. Это вопрос, который коренится в личной идентичности. Почему я, допустим, какие-то вещи не делаю? Только поэтому, что я знаю, что если я эти вещи сделаю, то я уже буду кем-то другим. А мне моё "Я" дорого, то, которое есть. Конечно, эта проблема совершенно не профессиональная, это проблема общечеловеческая, здесь нет никакой специфики профессионала.
Б.: Она может иметь специфику, мне кажется, вот в чем. С одной стороны, это можно рассматривать как чисто этическую проблему, т.к. вам могут предложить преступный заказ в любой сфере - не только в психологии, а, например, в физике, в химии, в торговле, - и вы можете согласиться, например, провезти наркотики под девизом: "Если не я, то другие согласятся". Но я хотел сказать про другое. Специфика психологии состоит в том, что здесь кроме ситуаций, совершенно очевидных в этическом плане, есть особый класс проблем, который можно условно назвать . Это когда один человек (например, клиент ) просит другого человека ( психолога ) оказать определенное влияние на некоего третьего ( сотрудника первого человека или его конкурента, или родителя, ребенка, ученика и т.д. и т.п. ). Браться за то, чтобы по чьему-то указанию оказывать воздействие на , - это в 99-ти случаях из 100 совершенно некорректно (особенно если это делается без ведома этого третьего лица). Как раз гуманистическая психология одна из первых в мировой психологии ясно показала, что психолог, коль скоро он имеет дело с человеком, не может работать вне человеческой этики. Иметь дело с человеком и игнорировать этические, ценностные - т.е. собственно человеческие - аспекты, означает обманывать не только других, но и себя. И не просто обманывать себя, а расплачиваться гораздо более дорогой, нежели деньги, ценой. Потому что, если я иду против своих ценностей, - за плату или по иной причине, - то тем самым запускаю процесс саморазрушения. Я, конечно, постараюсь выстроить защиты и, возможно, на какое-то время себя и оправдаю. Но если это серьезное отклонение от моих убеждений, то неизбежно, несмотря на любые оправдания, это противоречие все равно будет во мне сидеть, и более того, оно помешает мне работать, - именно потому, что я работаю собой, своей личностью, а в самой этой личности у меня противоречие, я внутренне против этой работы. Таким образом, я и работу сделаю не очень хорошо, и себе нанесу вред, а кроме всего прочего - поддержу ценности и мотивы, которые мне не близки и которые я сам не считаю достойными.
Восхищаться чьими-то манипулятивными способностями - это все равно, что завидовать виртуозному вору или шулеру: вот он может обманывать людей, а у меня не получается.
Л.: Действительно, есть такие способные люди, очень способные, на все способные.
Б.: Думайте сами, решайте сами - иметь или не иметь. Хочу, однако, предупредить, что научиться искусному манипулированию очень даже непросто, - и это, по-моему, хорошо, хотя, конечно, и обидно. А если без шуток, то здесь мы выходим на проблему большой важности. Я ее называю . Главная отличительная особенность психологов-непрофессионалов (а этот статус определяется, по моему убеждению, не наличием или отсутствием дипломов, званий, а прежде всего уровнем личностной зрелости) состоит в их наивной вере в простые и ясные представления о человеке и такие же способы работы с ним. Мой опыт показывает, что чем дальше движешься по пути освоения деятельности психолога, тем она представляется сложнее, тем больше видится проблем, вопросов, ограничений, условностей, тем реже встречаются и тем чаще - неповторимые : И наоборот - чем проще представление о человеке, тем меньше возникает сомнений, тем быстрее становится и тем легче браться за решение любых проблем. А если у такого представителя еще окажется пара тестов, то ему вообще море по колено и он готов быстро и складно про любого человека:Большинство психологических проблем кажутся легкими и простыми именно из-за отсутствия их адекватного понимания. Тот, кто выучил несколько , освоил несколько методик, техник и мудреных слов, научился все красиво объяснять и классифицировать, - тот уже вполне готов изображать из себя психолога.
Л.: Здесь еще дело в том, что когда я говорил, что практический психолог работает с людьми своей личностью, я имел в виду некоторую предельную идеальную ситуацию. Есть разные подходы, разные техники, разные методы, которые в разной степени вовлекают личность психолога.
Б.: Многие техники позволяют даже скрывать её.
Л.: Да, всегда можно найти такие способы работы, на которых человек не работает личностью, подменяет ее технологией. И это тоже во многих случаях дает позитивный результат в рамках запросов клиента.
Б.: Клиент, конечно, всегда прав, но я не всегда обязан его правоте соответствовать. Есть другие психологи, которые с ним поработают лучше.
Л.: По поводу этого есть известная формула Андрея Кнышева "Каждый человек по-своему прав, а по-моему нет". Вот это позиция консультанта.
Б.: Но это важная тема и не хотелось бы давать окончательный ответ. Мне кажется, каждый сам может все продумать, принять свое решение и его, в свою очередь, пересматривать по ходу дела.
Л.: Так что не надейтесь, сами мучайтесь.
Б.: Мы мучаемся и вы будете мучиться...
Кризис, вера и усилие
Л.: У нас не выработался культурный стереотип обращения за психологической помощью. На Западе есть такой стереотип: если у тебя психологические проблемы, надо пойти к психотерапевту, заплатить ему сотню долларов для первого раза и психотерапевт поможет эти проблемы решить. У нас стереотип решения личных проблем другой: взять бутылку, пойти к другу, посидеть с другом литр-другой. И даже не к священнику люди идут за решением проблем, хотя обычно священники - очень хорошо подкованные практические психологи, а именно по этому маршруту: из магазина к другу.
Там, где церковь может помочь решать такие проблемы, это хорошо, но у нас на это полагаться не приходится. Это иллюзия, что общество в большей степени готово принять помощь священника, чем психолога - религиозность у нас все-таки большей частью поверхностная, на уровне внешних атрибутов. С другой стороны, психотерапия - это не отпущение грехов.
Б.: По крайней мере - не клиенту.
Л.: Отношение к религии, к церкви, к Богу оно может быть, по крайней мере, двояким и нести по меньшей мере двоякий смысл. Бог может быть для человека тем, кто избавляет от ответственности за свою жизнь и, наоборот, тем, кто дает и поддерживает эту ответственность за свою жизнь, кто спрашивает с него. В принципе обе эти позиции совместимы с религиозным мировоззрением, с верой. И во многом это связано с особенностями личности тех, кто к Богу обращается.
