Выводы к практической части исследования
С этой точки зрения только ложь объективно во благо диферентной группы может считаться обманом. Как пишет Виктор Знаков, Кант, например, говорил, что категорически нельзя допускать ложь ни в чем, поскольку считал, что любая ложь всегда кому-нибудь вредит: либо человеку, либо человечеству.
А русские философы безвредную ложь для понимания другого человека, пожалуй, оправдали бы. [10] Пилот самолета обманывает своих пассажиров, а не лжет им. Они не являются его референтной группой, однако он при этом не желает причинить им никакого вреда, а действует ради их блага.
Феномену добродетельной лжи посвящена глава 1.4 данной работы.
В большинстве же других случаев, например, в том, когда свидетель обманывает судью ради спасения своей семьи, когда биржевой игрок вводит в заблуждение участников биржевого рынка, когда разведчик обманывает врага, когда родители обманывают своих детей в воспитательных целях, оценка этих поступков будет сильно зависеть от того, кто ее дает референтная или диферентная группа. С точки зрения первой обманное действие всегда или почти всегда будет обманом, причем с позитивной презумпцией, а с точки зрения второй ложью, с негативной презумпцией.
Доброкачественная и злокачественная ложь.
В своей работе Анатомия человеческой деструктивности Э. Фромм, изучая природу агрессивности, рассматривал ее с позиций доброкачественной и злокачественной. Он пишет, что биологически адаптивная агрессия служит делу жизни, [20, c. 189] и это воспринимается как аксиома и биологами, и нейрофизиологами, хотя и нуждается в дополнительном изучении.
Однако, пишет далее Фромм, только человек подвержен влечению мучить и убивать, и при этом может испытывать удовольствие. Это единственное живое существо, способное убивать себе подобных без всякой для себя пользы или выгоды Злокачественная агрессия свойственна исключительно человеку, и она не порождена животными инстинктами. Она не нужна для физиологического выживания человека и в то же время представляет собой важную составную часть его психики. [20, c. 189-190]
Можно обнаружить, что попытку Фромма классифицировать агрессию как доброкачественную или злокачественную, легко переложить на феномен лжи и понимание причин ее возникновения. Попробуем рассмотреть эти явления с помощью сравнительной таблицы на примере объяснений причин возникновения доброкачественной агрессии (таблица 1).
Интересно отметить, что агрессивность в большей степени соотносится с ложью, чем ложь с агрессивностью. В агрессивных действиях ложь, как правило, уже присутствует, что не скажешь о лживых действия, где агрессивное начало может никак не проявляться. Например, если изъясняться в психоаналитических терминах сопротивления, примеры которых приводит Фромм, то человек скорее пойдет на обман, чем на открытую агрессию. В случае войны все возможные инструменты идеологической войны уже присутствуют.
Однако холодная война может продолжаться годами, без каких-либо агрессивных действий, где противоположные стороны сочетают в себе лишь демонстрацию своих качеств и инструментальный характер действий для достижения желаемой цели.
| Доброкачественная агрессия | Доброкачественная ложь | |
Псевдодействие |
||
| Непреднамеренная | Случайное ранение человека. | Собственное заблуждение |
| Игровая | Упражнения в мастерстве и ловкости. | Споры, соревнования врунов, розыгрыши |
| Самоутверждение | Демонстрация своих агрессивных качеств | Демонстрация себя в лучшем свете |
| Оборонительная | ||
| Свобода | Борьба ради обретения свободы. | Ложь ради обретения свободы. |
| Нарциссизм | Агрессивное поведение ради внимания к собственной персоне | Мистификация и обман ради дополнительного внимания к собственной персоне. |
| Сопротивление | Агрессивная реакция на болезненную тему | Лживая реакция на болезненную тему |
| Конформизм | Подчинение вышестоящей инстанции | Подчинение референтной группе |
| Инструментальность | Средство для достижения цели (сама агрессия не является целью) | Средство для достижения цели (сама ложь не является целью) |
| Война, как причина инструментальности | Военно-технический характер войны | Холодная война, идеологическая война. |
Таким образом, подбирая наиболее важные критерии для практической части исследования обманных действий в Интернете и вне него, ложь можно рассматривать только с той позиции, является ли она доброкачественной, или же является ли она злокачественной.
Выводы к практической части исследования
Учитывая важность подбора критериев, способных исследовать природу обмана в сетевой деятельности, и выявить наличие (или отсутствие) сходств и различий между виртуальной и невиртуальной ложью, в данной работе были выбраны шкалы, с помощью которых ложь любой природы может быть подвергнута смысловому расщеплению и, таким образом, отнесена к той или иной группе, то есть классифицирована. Такими шкалами могут быть:
умолчание-искажение; наличие намерения-отсутстивие намерения; доброкачественность-злокачественность; а также определение той цели, которую преследует обман, а именно личные-обманываемого-третьего.
В практической части не может быть изучено соотношение референтно-диферентных актов, так как его изучение требует серьезного усложнения организационных задач, положенных в эту часть исследования. Сложно будет также определить нормативность или ненормативность каждого конкретного обманного действия в силу того, что для этого требуется доскональное изучение норм и ценностей, присущих каждому испытуемому.
Однако, это может быть положено в основу дальнейших исследований подобного рода, которые, основываясь на более глубоком анализе тех процессов, которые происходят при взаимодействии человека с компьютером и с другими людьми, смогут подобрать адекватный методический материал для подобных исследований.
Ложь во благо.
Проблема добродетельного обмана известна еще философам глубокой древности. Ее обсуждали такие мыслители, как Сократ, Платон, Ибн Сина, Конфуций. У Сократа общеизвестен пример про стратега, который обманывает врага. Добродетельным бывает ложное сообщение врача, который укрепляет веру больного в свое выздоровление.
Каждому из нас, несомненно, известны случаи обмана, вызванные гуманистическими побуждениями, и они составляют, по-видимому, неустранимый фактор человеческого общения.
Бледный, хрупкий одиннадцатилетний мальчик, израненный, но живой, был вытащен вчера из под обломков небольшого самолета, который разбился в воскресенье в горах Йосемайтского национального парка. Мальчик провел на месте крушения на высоте 11000 футов несколько суток; он лежал, закутанный в спальный мешок на заднем сидении заваленных снегом обломков среди бушующей пурги, при минусовой температуре.
Как мои мама и папа? был первый вопрос ошеломленного пятиклассника. С ними все в порядке? Спасатели не сказали мальчику, что его отчим и мать, все еще пристегнутые к своим сиденьям в разбитой вдребезги кабине, едва ли не в нескольких сантиметрах от него самого мертвы. [25, c. 47]
Согласно профессору Дубровскому, добродетельный обман представляет собой вид намеренного обмана, поскольку выражает определенный интерес человека. Однако, в отличие от недобродетельного обмана, используемого для реализации, как правило, эгоистического интереса, добродетельный обман выражает такие интересы субъекта, которые совместимы с общечеловеческими ценностями, принципами нравственности и справедливости. Это можно интерпретировать в смысле совпадения интересов того, кто обманывает, и того, кто является объектом добродетельного обманного действия. [24, с. 79]
Наряду с личными особенностями субъектов общения, существенную роль в понимании такого феномена, как добродетельная ложь, играют ситуативные факторы. Важным параметром социальной обстановки является степень нормативной или ситуативной поддержки, которая предоставляется лжецу.
Один и тот же человек в разных ситуациях может выглядеть в глазах общества героем, если он обманул врага, или преступником, если он обманул собственную референтную группу. Не уходя от проблемы моральной оправданности лжи, которая возникает практически во всех областях человеческого бытия от нуклеарной семьи до национальных или расовых общностей, нельзя не признавать того факта, что ложь военнопленного более оправдана и даже предписана ему нормативно, а ложь священнику, судье или просто близким людям, как правило, не находит никакого оправдания.
Класс явлений добродетельного обмана может быть разбит на две группы. К первой из них могут быть отнесены все случаи, когда объект обмана и объект доброго дела совпадают [24, c. 79] Типичным примером этого служит сокрытие от больного той информации об истинном положении его здоровья, которая может ввергнуть его в тяжелые психоэмоциональные переживания, депрессию, суицидальное настроение; которая резко снизит его активность в борьбе с недугом.
Четко продуманная и организованная врачом дезинформация может, напротив, повысить сопротивляемость болезни, содействовать мобилизации жизненных сил и придать больному уверенность в положительном исходе.
Сюда же можно отнести любые другие случаи, где обман совершается ради того, чтобы облегчить положение обманываемого: избавить его от горя, от чрезмерных отрицательных эмоций, предохранить от опасного увлечения, от ошибок и неразумных действий, пресечь мысли о суициде, и т.п.
Ко второй группе относятся те случаи, когда объект обмана и объект доброго дела не совпадают. В таких случаях один субъект обманывает другого во имя блага или третьего, где под третьим может выступать любое нечто от отдельного человека до абстрактной идеи, или же в своих собственных целях, которые видятся справедливыми. Например, в случаях, когда необходимо обезвредить террориста, с которым ведутся переговоры, предпринимаются все возможные формы давления на него и искажения действительности, чтобы ослабить его внимание или же вынудить его поддаться на провокацию, после чего его можно будет обезвредить. Подобное поведение лиц, которые противодействуют опасности, является им предписанным, рекомендованным, нормативно закрепленным.
В других случаях используемая ложь не является ни предписанной, ни нормативной, однако, с точки зрения некоторого большинства, она является необходимой и оправданной. Например, на допросе подследственного следователь может использовать ложь в качестве инструмента давления на допрашиваемого.
И хотя с нравственной, с философской, с общечеловеческой позиции правда всегда предпочтительнее, чем ложь и обман, тем не менее во многих случаях обман молчаливо одобряется и даже считается желательным, как адекватная мера противодействия некоторой агрессивной социальной данности. Таким образом, существует весьма сложная структура добродетельной лжи, которую можно отобразить с помощью таблицы (таблица 2).
| Нормативные | Ненормативные | |
| Первая группа: | Сообщить ложную информацию согласно инструкции во избежание паники. | Сообщить ложную информацию в силу своей убежденности, что так будет лучше. |
| Вторая группа | Сообщить ложную информацию для того, чтобы выманить преступника и обезвредить его. | Сообщить ложную информацию на допросе, чтобы вынудить допрашиваемого дать показания. |
Несколько иная классификация может быть получена, если за ее основу взять, с одной стороны, все общественно-нормативные ситуации обмана, а с другой личностно-нравственные ситуации обмана. В первом случае обман является необходимым общественным инструментом, способным добиться гораздо более выгодных результатов, чем если бы говорилась только правда.
Если в один прекрасный день все психологи примут решение никогда не вводить в заблуждение испытуемых, то многие эксперименты станут невыполнимыми. [8, c. 255] Во втором случае обман ситуативен, не подлежит или не поддается изучению, не имеет явно выраженных признаков общественного соглашения, и вся ответственность, как правило, лежит на объекте, инициирующем обман ради некоторого блага, которое он предполагает.
Общественно-нормативные ситуации обмана.
Под общественно-нормативными ситуациями следует понимать все случаи обмана, которые обладают следующими признаками:
Они поддаются правовому, нормативному и общественному регулированию.
Например, разведчик обманывает не по своему желанию, а в целях некоторого общества, интересы которого он представляет. Более того, он действует с их согласия, одобрения и научения. Нормативно ничто не мешает общественным институтам запретить лицам, осуществляющим разведывательную и шпионскую деятельность, использовать ложь в своей деятельности.
Однако этого не происходит, как не происходит во многих других случаях, где ложь подразумевается как один из важных инструментов в достижении общественных целей.
Отказ или запрет на использование лжи может приводить к ситуациям, более драматичным и неблагоприятным для общества.
Виктор Знаков говорит, что иногда мы просто вынуждены лгать. [8, c. 255] У ученых возникнут серьезные трудности в разработке новых лекарств, из экспериментальной психологии придется исключить большое количество методик и подходов, при которых испытуемый должен находится в неведении относительно целей и задач эксперимента.
Люди, которые обманывают с позиции общественно-нормативных ситуаций, не преследуют своих личных интересов.
Люди, которые обманывают в контексте той или иной ситуации, не преследуют своих личных интересов или желания извлечь из этого какую-нибудь выгоду для себя. Вполне вероятно, что вне контекста этих ситуаций те же самые люди вообще не способны обманывать других. Обман для них является инструментом, использование которого будет оправданным в определенных ситуациях. Например, пилоты самолета могут сообщить пассажирам, что полет проходит нормально, хотя, на самом деле, в это время они отчаянно борются за выживание самолета.
В этой ситуации у пилотов нет личного интереса обманывать, они подчиняются правилу, при котором сообщение правдивой информации неизбежно приведет к более драматичным последствиям (панике). Врач, который сообщает больному о том, что последний пошел на поправку, не имеет желания обманывать и не видит в этом личной выгоды, но знает, что это ускорит и облегчит процесс выздоровления больного.
Для любого из случаев общественно-нормативной ситуации обмана существуют как многочисленные прецеденты, которые поддаются анализу, так и заключения, что в данных случаях обман будет более предпочтителен, чем правда.
По данным американского врача Алана Робертса, полученным в 1993 году, терапия головных болей с помощью плацебо приводит к 67,9% излечения, а терапия расстройств пищеварения к 58,0% выздоровления. А проведенный им сравнительный анализ действенности фармакологических и плацебных препаратов обнаружил, что при обычных головных болях или расстройствах пищеварения плацебо оказались эффективнее иных медикаментов. [19, с. 21].
Таким образом, в некотором роде использование обмана в терапевтических ситуациях может приводить к гораздо более эффективным результатам, чем в тех случаях, если бы терапия не использовала такую возможность. Очевидно, что многие контексты общественных ситуаций, в которых присутствует обман, нормативно закреплены в силу того, что их существование является необходимым, выгодным и эффективным для развития самого общества, и что такая точка зрения подкреплена опытом, анализом и научными данными.
Общество признает существование таких ситуаций, когда использование обмана оправдано, и, в своем большинстве, согласно с этим.
Согласно иерархии потребностей А. Маслоу, базальные потребности человека физиологические потребности и потребность в безопасности имеют большую ценность для любого большинства, чем потребности гораздо более высокого уровня развития нравственные, общечеловеческие. Как следствие этого, можно сделать вывод, что общество в целом признает, и готово признавать, право на существование ситуаций обмана, если они ориентированы на удовлетворение базальных потребностей, связанных с выживанием и безопасностью.
Личностно-нравственные ситуации обмана.
Под личностно-нравственными ситуациями обмана следует понимать все случаи, в которых объект или умалчивает об истинном положении дел, или искажает информацию, предполагая, что это будет наилучшим выходом для субъекта, которому предъявляется ложная картина. Основное отличие таких ситуаций от нормативно-общественных заключается в том, что обманщиком движет собственное понимание ситуации, и его ложь никем не предписана.
Личностно-нравственные ситуации обмана это более распространенное явление, чем нормативно-общественные, число которых хоть и велико, но явно конечно и регулируется самим обществом. Мы встречаем их и дома, и на работе, и на улице.
Тема лжи во благо один из излюбленных мотивов в литературе, достаточно вспомнить лишь На дне Горького. Виктор Знаков утверждает, что добродетельная ложь вообще является традиционно русским типом. Проведенный им опрос (В каких ситуациях вы можете солгать?) [8, c. 260] обнаруживает, что большинство людей склонны отвечать так, что Знаков характеризует как ложь во имя спасения: искажение диагноза, сообщаемого неизлечимо больному; желание оградить близкого человека от лишних неприятностей; неточное изложение родителям совсем не героических обстоятельств гибели их сына в армии и т.п.. [8, c. 260] А статистические исследования полученных результатов показали, что подобные ответы следует признать наиболее типичными для представителей русской культуры. [8, c. 260]
Если не выделять, как это сделал Знаков, субъективно-нравственный [8, c. 261] тип понимания лжи, свойственный русской культуре и ментальности, а остановиться на предложенной в этой работе личностно-нравственной типологии обмана, не имеющей транскультурных различий, то можно сформулировать и описать те признаки, которые свойственны феномену лжи во благо.
Субъект убежден или склоняется к тому, что в определенной ситуации лучше обмануть или умолчать, чем сказать правду.
Родитель, который говорит ребенку о том, что дети берутся из капусты, убежден в том, что в этой ситуации лучше солгать, чем пытаться объяснить все так, как оно есть на самом деле. Жена, которая говорит тяжело больному мужу, что он скоро поправится, так как, якобы, врач по секрету поделился с ней прогнозом на его выздоровление, преследует самые лучшие цели и верит, что так будет лучше для больного.
Сын, который пишет в письме, как легко служится в армии, просто не хочет травмировать своих родителей истинным положением дел. В каждом из приведенных случаев, и в миллионах возможных подобных случаев, люди выбирают сказать неправду, которая, по их мнению, или сможет улучшить ситуацию, или ее не усугубит.
Поведение лиц, которые в тех или иных ситуациях обманывают ради предполагаемого ими блага, невозможно контролировать и регламентировать. Оно не поддается нормативному и правовому регулированию.
Если врач сообщает пациенту ложную картину о состоянии его здоровья, после которого самочувствие больного резко ухудшится, то такое событие не пройдет мимо профессионального сообщества, которое регламентирует подобные действия, и требует точного и профессионального их исполнения. Независимо от нормативного поля, которое может по разному оговаривать подобные действия, обман может попасть в поле зрения более высоких социальных институтов как факт, имеющий неожиданное следствие или же создающий некий прецедент, требующий пересмотра норм и требований к исполнителю обмана.
В случае с личностно инициируемыми формами лжи повлиять на подобные действия практически невозможно. В мире миллионы родителей внушают детям ложные картины сексуальных отношений, брачных связей и многих других явлений, будучи искренне убежденными, что это принесет только пользу их детям.
Людей, которые так поступают, невозможно привлечь к ответственности и вынудить их поступать иначе. Такой добродетельный обман может иметь самое непосредственное отношение лишь к чувствам обманщика, а не к юридическому определению его виновности или невиновности. [25, c. 47]
Для любого из случаев личностно-нравственной ситуации обмана не существуют однозначных фактов и заключений, которые утверждали бы, что в данных случаях правда предпочтительнее обмана.
С общечеловеческой, с философской точки зрения говорить правду всегда предпочтительнее, чем лгать. Кант, например, говорил, что категорически нельзя допускать ложь ни в чем, поскольку считал, что любая ложь всегда кому-нибудь вредит: либо человеку, либо человечеству. [10] Однако нельзя сказать однозначно, что в большинстве жизненных ситуаций правда всегда предполагается как наилучший выбор.
И часто люди судят гораздо более приземленными категориями, исходя из собственного понимания ситуации. Никто не учил и вряд ли кто и когда либо сможет научить солдата говорить своему смертельно раненому на поле боя другу, что тот скоро поправится и что все будет хорошо.
Вряд ли кто и когда либо найдет однозначный ответ: нужно ли на самом деле делиться со своими членами семьи плохими новостями, или лучше умолчать о них? Каждая из таких ситуаций имеет свой определенный, уникальный характер.
И в такой ситуации выбор каждым конкретным человеком что сказать, правду или обман? остается исключительно делом совести, воспитания и психологической индивидуальности человека.
Исключения из правил и спорные вопросы.
Далеко не всегда можно утверждать, что совершающий добродетельный обман делает это, исходя из человеколюбия и желая принести другому облегчение. Зачастую лжецы могут не осознавать или же не признавать, что обман, который на первый взгляд представляется ложью во спасение, выгоден им самим. Например, один старший вице-президент национальной страховой компании считает, что правда может оказаться жестокой в том случае, если страдает самолюбие другого человека: Порой не так-то просто заявить какому-нибудь парню прямо в лицо: не выйдет из тебя никакого председателя. [25, с. 51] И далее: Не лучше ли в таком случае пощадить его чувства?
А заодно и свои? Ведь на самом деле не так-то просто сказать такое этому парню прямо в лицо, потому что можно натолкнуться на его возможный протест, особенно если тот посчитает, что это лишь личное мнение. В этом случае ложь щадит обоих. [25, с. 51]
Личная выгода может присутствовать как в общественно-нормативных ситуациях обмана, так и в ситуациях личностно-нравственных. Врачом, который предлагает таблетку и знает, что она не поможет, но утверждает обратное, могут двигать не только благородные, но и корыстные интересы.
Следователь, который лжет подследственному для того, чтобы сбить его с толку, может быть заинтересован в том, чтобы как можно быстрее раскрыть преступление и получить за это определенное должностное поощрение.
