НАДО ЛИ РАССЧИТЫВАТЬ НА ПОМОЩЬ ЗАПАДА?
НА ПУТИ К ПОВОРОТУ?
Два месяца назад показалось, что под ударом чудовищной и неожиданной опасности запылал, треснул и пошатнулся весь привычный миропорядок, который многие хвалили и бранили, но в котором жили, о чем-то спорили, что-то делили. Первая реакция - ужас, сочувствие, недоумение. Это показали опросы в разных странах, в том числе, в России.
Когда оседает пыль, наступает время более трезвых размышлений и расчетов, притом, преимущественно, старомодных. По исконной человеческой привычке необычное явление как бы раскладывается на такие составные части, которые можно уложить в стандартные рамки восприятия.
На жуткий символ ХХі века, явленный нам в тот день 11 сентября, люди предпочитают смотреть через привычные очки made in XX.
Таким образом, между прочим, выходит на свет довод потаенного удовлетворения-оправдания: так "им", дескать, и надо. Опросы в сентябре показали, что нашлось в России только 5%, которые признались, что испытали удовлетворение, узнав о событиях в США, но ровно половина, 50%, от всех опрошенных - потрясенных, напуганных, сочувствующих - согласилась с тем, что "американцы получают по заслугам": за Хиросиму, за Вьетнам, за Югославию и т.д. Насколько я знаю, подобный довод работает в умах многих, даже европейцев, не говоря о странах азиатских и мусульманских. И одно это, как мне кажется, не менее опасно, чем сама акция обезумевших камикадзе 11 сентября. Ведь как нет безгрешных людей, так нет и безгрешных стран, правительств, народов. (Вообразим, что удар придется по нашей стране, и приложен счет - за Афганистан, за Будапешт, за Катынь...).
Все ошибки и преступления нуждаются в суде человеческом - не для того, чтобы мстить далеким потомкам и соседям, а прежде всего, для того, чтобы их не повторял больше никто.
С самого начала, еще с первых сентябрьских опросов, в ответах жителей России отмечалось беспокойство по поводу средств, которые выбирают Штаты и их союзники для противодействия террористам. В октябре 47% (против 41% - далеко не единодушно) операцию в Афганистане поддерживают, 57% (против 26%) желают ей успеха, но не более трети (34% против 46%) в такой успех верят. Наиболее эффективным средством борьбы с террористическими центрами наши опрошенные все же считают не массированные бомбежки или крупные наземные операции, а действия спецслужб.
Многие опасаются дестабилизации обстановки в Центральной Азии (72%), наплыва беженцев в Россию (85%), новых актов террора, в том числе в России (80%), развязывания новой мировой войны (52% - это меньше, чем в сентябре, когда такая угроза казалась реальной аж 73%). Заявление В.Путина на недавней встрече в Шанхае о том, что действия США в Шанхае являются "обоснованными и взвешенными" одобрили почти половина (48%) опрошенных, не одобрили около трети (34%).
Важная особенность массовых суждений о происходящем на "антитеррористическом" фронте в том, что им - впервые за многие годы -приходится как бы прорываться сквозь частокол оценок, распространяемых большинством наших СМИ. Ведь "картинка" событий, которую преподносят населению едва ли не все программы и каналы - преимущественно, негативная, не столь далекая по тону от "картинки" операции в Югославии два года назад.
На первом плане чужие ошибки и слабости, - за которые, кстати, расплачиваться придется и нам. Если американцы в Афганистане повторят бесславную советскую акцию 80-х, в этом веке всем будет плохо, не только США.
Общественное мнение явно ощутило различия в оценках ситуации, исходящих из разных источников. Так, 46% опрошенных в октябре считают, что американскую военную операцию поддерживает В.Путин, 35% - что ее поддерживают и другие официальные лица в России, 29% - что такую поддержку выражают и российские СМИ.
Пока можно лишь гадать, является ли эта разница результатом продуманного разделения функций между различными центрами власти и влияния, или перед нами конфликт разных позиций внутри российской элиты, возможно, между разными группами давления на президента, или между президентом и какой-то (военной, например) частью его собственного окружения.
Отвечая на вопрос, что в первую очередь повлияло на решение В Пути на о поддержке американской позиции, 35% москвичей назвали представление о том, что теракты в США "направлены против всей современной цивилизации", 10% - расчет на решение экономических проблем (долги, тарифы), но чаще всего (44%) -надежду на прекращение западной критики действий федералов в Чечне. Действительно, в ряде заявлений российских политиков по поводу международного терроризма просматривается что-то вроде предложения Западу одобрить российскую политику в Чечне в обмен на поддержку западных антитеррористических операций. "Обмен" как будто не состоялся, да и вряд ли предлагался всерьез.
Превращение чеченского конфликта в звено противостояния "мировому терроризму" может грозить не только международным участием в урегулировании на Северном Кавказе, но - в будущем - и международным трибуналом по военным преступлениям, по югославскому образцу.
Пока только 20% опрошенных выразили уверенность в том, что поддержка российским руководством антитеррористических действий США означает "коренной поворот в отношениях между странами". Еще 35% сочли, что такой поворот, возможно, происходит, 26% в этом усомнились, а 7% даже ожидали ухудшения отношений.
В реакциях первых дней на события 11 сентября часто встречались утверждения о том, что мир после происшедшего стал другим, все противоречия и конфликты отступили на второй план по сравнению с противостоянием цивилизованного мира и его (неназванных) врагов. И с американской, и с российской сторон на высшем уровне прозвучали заявления о новом характере отношений между нашими странами, о переходе от конфронтации к реальному сотрудничеству. В расчете на перспективу такие заявления государственных лидеров чрезвычайно важны.
Имеется, конечно, принципиальная разница между заявлениями о переменах и самими переменами. Такой огромный, тяжело нагруженный и трудно управляемый "корабль", каким можно представить себе государства и общества в России или в США, не способен "вдруг" изменить курс, даже при единодушном желании "капитанов" и "команды" (что пока тоже трудно заметить). Но и осторожные шаги в сторону поворота полезны.
И на разных официальных этажах, и просто на уровне общественного мнения.
НАДО ЛИ РАССЧИТЫВАТЬ НА ПОМОЩЬ ЗАПАДА?
Некогда Остап Бендер произнес знаменитую фразу, которую с затаенным вздохом повторяла вся советская интеллигенция, особенно в "застойное время": "Заграница нам поможет". Казалось, что вот приедут дяди из Европы или из-за океана и построят начальству материально-техническую базу коммунизма, а интеллигенции дадут свободу.
Прошли годы, как будто и свобода появилась, и компьютеры, и интернет пришли к нам с Запада, а ожидавшегося нами разумного устройства общества все нет и нет.
Мы пришли к тому, с чего начинали наши предки: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет". Нет порядка, нет трудолюбия, нет прилежности. Производим мало, да и это малое производство сокращается.
Зато есть воровство (сверху донизу), спекуляция, коррупция, полный произвол, С отчаяния кажется, что пришла пора посылать за варягами. Вот и президент вроде бы туда стал ездить, и принят там почти как свой, и оптимисты жадно слушают, спишут ли нам очередные долги.
А пессимисты ворчат, что при старой идеологии мы были сильнее всех.
Но не забудем, как мы отказались от старой идеологии, которая была для наших отцов воплощением революционного пафоса, пафоса переустройства мира. Отказались с благословения высшего начальства, кардиналов и пап этой идеологии. "Святые отцы" из политбюро настроили народ враждебно к марксизму - подобно тому как тысячу лет назад князь Владимир, вначале ревностный защитник язычества, вдруг "повелел опрокинуть идолы - одних изрубить, а других сжечь".
Надо сказать, идеологи нынешней КПРФ тоже о марксизме мало вспоминают.
Почему это произошло? С чем мы остались и каковы новые святыни?
При внимательном вглядывании в российские смуты и перестройки, начиная по крайней мере с раскола и петровских реформ, становится ясно, что каждый раз России в разных обличьях являлся один и тот же манящий образ. Происходила глобальная корректировка российского пути по европейской модели.
Удачная или неудачная - это уже другой вопрос.
Сегодня, когда говорят о выборе буржуазного пути, о необходимости "строек капитализма", слышатся и возражения: а может ли национальная культура что-либо выбирать, не развивается ли она по особым, своим собственным законам? Возражение резонное. Но разве не говорили и семьдесят лет назад, кивая на западную идеологию - марксизм, о необходимости "строить социализм"? Ведь путь у России в самом деле особый, в него входит и постоянная ориентация на Запад.
Это своего рода саморегуляция культуры. Почему она возникла?
Тут нужен некий экскурс в прошлое.
Уже первое решение на заре нашей истории - принять христианство -определило европейскую основу развития России. Показательна молитва князя Владимира после крещения народа в Днепре: "Взгляни на новых людей этих и дай им, Господи, познать тебя, истинного Бога, как познали тебя христианские страны". Россия вошла в число христианских стран, то есть стран европейских. Замечу (на это обстоятельство мало обращается внимания, а оно весьма существенно): крещение произошло до разделения церквей, до Схизмы. Тем самым близость к византийской церкви не означала вражду к католической Европе.
Поэтому смело могли русские князья родниться с королевскими дворами всей Европы, не испытывая никаких моральных неудобств и никакой конфессиональной ксенофобии. Более того, российское православие играло по сути экуменическую роль, стоя на пути "из варяг в греки".
Христианство было сознательным выбором тогдашней власти. И, несмотря на некоторую смуту в умах, простолюдины пошли за князем и его дружиной, "ликуя и говоря: Если б не было это хорошим, не приняли бы этого князь наш и бояре".
А ведь была возможность и мусульманской ориентации, не говоря уж о степном паганизме.
Существует национальное предание, писал С.М. Соловьев, "это предание о выборе веры. ...
Выбор из многих вер есть особенность русской истории: другим, западным народам, нельзя было выбирать из многих вер, им можно было только переменить язычество на христианство. Но русское общество находилось на границах Европы и Азии; здесь, на этих границах, сталкивались не только разные народы, но и разные религии; следовательно, обществу в таких обстоятельствах должно было выбирать из разных религий".
Когда недавние наши "князья и бояре" начала 90-х годов объявили, что они "выбирают капитализм", народ, кряхтя и охая, пошел за ними, потому что, несмотря на трудности, ему как идеал светила западная жизнь. Жизнь богатая, обильная, удобная и красивая. Надо сказать, что обращение к Византии поперек других стран тоже было связано с этим: Византия была богаче, пышнее, и ее богослужения своей роскошью произвели впечатление на русских послов.
Не говорю уж о наиболее важных для тогдашней Руси торговых связях...
К сожалению, история оказалась мачехой для Руси. Одно из самых могучих и процветающих государств средневековой Европы вдруг было сокрушено нашествием Степи. Нечто подобное пережили и другие страны восточной Европы, попавшие под турецкое нашествие, способствовавшее закреплению конфессиональных различий запада и востока Европы.
Татаро-монгольское завоевание стало самой грандиозной катастрофой в нашей исторической судьбе. Мы говорим об ущербе от второй мировой войны, подсчитываем, сколько жертв принес нам режим семидесятилетнего правления большевиков (жертв не только физических, но и духовных - морального растления, формирования в людях шкурничества, приспособленчества, угодливости, несамостоятельности).
Каково же было влияние на народ почти трехсотлетнего татаро-монгольского ига!
Произошел своеобразный симбиоз завоевателей и завоеванных. Многие наши привычки, взгляды, типы поведения идут оттуда.
Хотя бы взгляд на Западную Европу (от которой Степь резко отделила Русь) только как на объект грабежа, откровенного или завуалированного, как на мир не родственный, а чуждый. А степной произвол, сидящий не только в каждом нашем правителе, отметающем чуждые ему юридические европейские нормы и стремящемся все сделать силою своей прихоти и волевого решения, но и в каждом из нас?!.. Привычка к покорству: любая власть от Бога. Интересно, что православная церковь была освобождена монголами от дани, ей были даны экономические привилегии, за что с амвонов провозглашались здравицы ("Чингиз царь и первые цари, отцы наши, жаловали церковных людей, кои за них молилися..." - говорилось, например, в ярлыке 1357 года).
По рассуждению М.Н. Покровского, "татары прекрасно понимали ту элементарную истину, что оружием можно завоевать страну, но держаться в ней при помощи одного оружия нельзя. Что церковь предоставляла в их распоряжение свое влияние на верующих, этого нельзя было не оценить, и естественно было наградить за это церковь привилегиями".
А совсем еще недавно церковь поддерживала КПСС и КГБ. Одна традиция.
Впрочем, роль православной церкви всегда была двойственной: признавая только себя истинно христианской верой, проклиная "латинян" как еретиков, превратившись после падения Византии едва ли не в "племенную религию" (Чаадаев), православие в таком вот превращенном уродливом виде все же сохранило русский народ в качестве народа христианско-европейского, а не магометанского и не языческого.
Если раньше главным врагом Руси была Степь, то теперь под влиянием Степи таким сущностным, экзистенциальным врагом стал еще и Запад. С татарами боролись, они были реальным врагом.
С их помощью крепла Москва, обратившая потом свою полученную под ханской сенью силу против самой Золотой Орды. Но в Западе видели врага едва ли не мистического, злокозненного, который пытается проникнуть и навредить не материально только, но и духовно, исказить святая святых Руси. Поэтому практически до XVII в. "еллинские и латинские борзости" были под особым запретом. Более того: европейское, "немецкое" трудолюбие и прилежание были высмеиваемы и презираемы за их мелочность, "бездуховность".
Степь отучила наших предков трудиться на самих себя еще и тем, что вся земля по "монгольскому праву на землю" принадлежала хану (затем это же право было усвоено московским князем и распространено на всю Московскую Русь). Татарское иго было сломлено, внешний враг отброшен от границ государства. Москва перестала платить дань.
Но осталась привычка к поборам - давать дань, взимать дань - с покоренных ли народов, со своих ли собственных жителей, которые тоже рассматривались как объект грабежа, как пленники и рабы собственного государства.
Сегодня все еще разыгрывается евразийская концепция (вариант новой эрзац-идеологии железного занавеса), утверждающая, что Степь спасла нас от Европы, помешав западной экспансии в Россию (Л. Н. Гумилев).
Но дело-то в том, что Киевская Русь сама была Европой и, не раз на равных сталкиваясь с западноевропейским рыцарством, как раз не сумела противостоять Степи и после героического, но недолго сопротивления, татарского погрома наиболее укрепленных городов нашла своих квислингов, сумевших приспособиться к нравам завоевателей. Александр Невский разгромил шведов и немцев, но ездил на поклон в Золотую Орду.
Заметим, что его локальные битвы на реке Неве и на Чудском озере происходили в то время, когда пал Киев, когда вся Русь пылала и корчилась под ударами войск Батыя. И татары боялись ударов уже именно со стороны Запада.
Но интересно, что восприятие Невского как защитника именно Руси (а не татар) от Запада - результат идеологической переработки последних столетий. В народном сознании князь стал святым за борьбу с татарским нашествием (если судить по русским народным духовным стихам):
И вышел на врагов Славный новгородский князь,
Новгородский князь Александр Невский.
Он разбил и прогнал Нечестивых татар.
Возвратившись со войны,
Во иноки пошел.
Ситуация символическая. И все же поклоны русских князей были вынужденными и неискренними. Как столь же неискренней была ненависть советских людей к европейскому стилю жизни. Семьдесят лет нас приучали не любить Запад, ибо он - потенциально-актуальный враг. И вдруг народ в свободном голосовании ринулся за жуликами-демократами, пообещавшими народу "открыть Запад".
Это был не просто факт вестернизации, как, скажем, в Японии, это была очередная попытка - не всеми осознанная - с помощью Запада вернуться в Европу. Но хочет ли сам Запад нам открыться?
Ведь свое место в Европе не получают в подарок, "за так", его добиваются, его отстаивают непрестанными усилиями.
Петровские реформы, возвращавшие стране на новом этапе прежний статус европейской державы, были вызваны внутренней потребностью возвращения своего утерянного Я. Несмотря на столетия татаро-московской изоляционистской политики, Россия продолжала ощущать себя европейской страной. Новой идеологии Петр не заимствовал, но православие (которое, "оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру") заставил без околичностей, просто и прямо служить государству - чтоб не мешалось, не путалось под ногами в процессе европеизации страны, не было препятствием в восстановлении полноценных контактов с далеко ушедшей вперед Западной Европой.
Возвратный шаг к Европе был сделан решительно. Послепетровская Россия европеизировалась все глубже и интенсивнее. Однако возникшее под сенью ханской власти самодержавие, бывшее в какой-то момент, по словам Пушкина, "единственным европейцем в России", не в состоянии оказалось преодолеть само себя, европеизироваться до того, чтоб дать европейскую свободу своим подданным. В результате образованные слои (от дворянства до разночинцев) восприняли как свою национально-общественную миссию внести идею свободы в сам принцип жизнедеятельности России.
Народ, разумеется, хотел освобождения от крепостной зависимости, но не очень понимал идей демократии и более всего мечтал о своей земле - и сытной жизни. Освобождение народа выбивало реальную экономическую основу свободы образованного слоя. Ибо свободный досуг русской культуры создавался на базе крепостничества. Установление же европейских норм порядка и воспитания, уважения к науке и культуре, понимания важности духовного производства для благосостояния страны не сразу могло войти в сознание народных масс, ибо требовало исторического времени.
В результате пришедшая с Запада идея марксизма, которая вроде бы примиряла народные желания сытой жизни ("не хуже немцев") и духовные стремления к свободе у интеллигенции, привела к потрясшей все основы национальной жизни революции, сызнова отторгшей Россию от Европы.
Интеллигенции казалось в те годы, что социалистическая идея поможет достичь реального единства с Европой, не перестраивая национального менталитета, ибо опирается на столь понятную русскому духу идею коллективизма. Забывалось, что на Западе идея коллективизма разрабатывалась, по мысли Кавелина, как антитеза слишком развитому индивидуализму.
А потому и коллективизм там был иной - на базе личностной культуры. Усвоить же революционным рывком основной принцип западного жизнеустроения - свободу и независимость личного бытия -невозможно.
Ибо это результат длительного развития определенного этапа антропогенеза - личностной цивилизации, укореняющейся медленно и с трудом. Возможна была лишь гигантская мистификация нового единства России и Запада.
Большевики удачно сумели эксплуатировать стремление народа к европейской жизни, поддержав самообман культуры, что достигнуть этого возможно без личного усилия, порывом массы. Поэтому сформулировав принципиально антизападный тип жизнеустроения - вождь, партия, массы, они поначалу стали сочинять символику, указующую на всеевропейский и даже интернационалистский контекст, но одновременно и на российское превосходство над мещанской Европой, а вскоре суть переворота проявилась и в смене ориентиров, в повороте - еще при
Ленине - к идее националистического изоляционизма (насильное присоединение -во имя коммунистической идеи - Закавказья, Средней Азии, Украины, а далее уж покорение и выселение народов, не принадлежащих, как говорят сейчас выученики тех лет, к "титульной нации"). Иными словами, фашистская ксенофобия была не просто в дальнейшем заимствована у Гитлера, она имела собственные корни. Причем именно в этом пункте большевики оказались историческими первопроходцами. По словам Г.П.
Федотова, "не одна Россия, а весь мир может благодарить Ильича за создание фашистской системы государства". В Сталине наиболее отчетливо, как полагал мыслитель, отразились евразийские черты ленинского фашизма.
Характерно, что другой русский философ-эмигрант Ф.А. Степун уже в начале 20-х годов назвал евразийство русским фашизмом.
Евразийцы в 20-е годы нынешнего века видели в империи большевиков возврат к империи Золотой Орды, возрождение ее. Сталин, кстати, апеллировал к наследию Московской Руси, к Ивану Грозному, то есть к Руси, ставшей правопреемницей Золотой Орды.
Никакой правовой выучки европейского гражданского общества (за исключением явной имитации, чтобы показать, что у нас демократия лучше и выше, чем на Западе) народу дано не было. Более того, эта непросветленная законом стихия устраивала большевистских вождей. Стихия
народной жизни была не в меньшей степени, чем самодержавие, заражена идеей "воли-произвола", а потому с железной необходимостью породила сталинизм - силу, способную произволом управлять, которая в этом произволе находила свое оправдание. Железный занавес, повешенный большевиками между Россией и Европой, был выражением все того же степного отторжения Руси от Запада.
Г.П. Федотов назвал сталинский режим ликвидацией марксизма.
Марксизм, неожиданно победивший в стране, как считал Маркс, ему наиболее неподходящей, вернулся на Запад русским учением, русской идеологией. Он был вполне русифицирован еще Лениным, а при Сталине уже сумели, по словам Федотова, сделать "из Маркса оруженосца Александра Невского", и дело было лишь за тем, "чтобы из триады национальных героев окончательно исключить Маркса и потеснить Пугачева в пользу Грозного".
То, что не удалось Сталину, проделала партийная элита последнего призыва. Самоубийственная политика идеологов горбачевского политбюро в известном смысле была прямым продолжением политики Сталина по русификации идеологии.
Отказ от марксизма совпал с новым витком обращения к Западу, который тоже не принимал марксизм, хотя и по другой причине видя в нем "русскую идею". Социальные и экономические причины якобы прозападной ориентации горбачевского правительства хорошо известны. За новую технологию надо было платить.
Решили заплатить тем, что им самим мешало: остатками марксизма, который по самой своей сути был чужд партократическому паразитическому типу жизни. То есть хотели в очередной раз обмануть Запад.
Вы нам технологию, а мы за это выкидываем на свалку давно опостылевший марксизм. Торг состоялся.
Но вместе с западной технологией открылся и западный образ жизни. И впервые, наконец, не только высшие слои, но вся Россия захотела жить так же.
Причем, если образованные слои (демократическое движение и масса интеллигенции) сызнова возмечтала о свободе, демократии, правовом обществе, опираясь на высоколобую культуру Запада, то массовая западная культура сумела подействовать на сознание большинства населения, возжелавшее жить по законам общества потребления, чтоб всё было.
К развалу же империи, надо заметить, привели скорее не европеистские, а националистические идеи. Европеизм требовал лишь экономической и личной свободы. Отдать Западу соцстраны - жест демократический или националистический?
А прекращение войны в Афганистане? Ведь кричали же националисты, что все это обходится нам слишком дорого. Валентин Распутин, как помнится, грозил республикам, что Россия тоже может потребовать независимости от общесоюзного руководства, перестанет помогать другим, а займется утверждением своей национальной идеи. Так и произошло. Россия потребовала суверенитета и отделилась от себя самой, развалила свою собственную державу, собиравшуюся столетиями.
Еще К. Леонтьев, впрочем, назвал национализм орудием всемирного разрушения, имея в виду кризис империй.
