d9e5a92d

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И РЕГИОНАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ

Для неэкспортных компаний участие в губернаторских выборах локализовано регионом размещения, они не имеют значительных ресурсов и общероссийских стратегий. Исключением являются РАО ЕЭС и МПС. Первая отличается политизированным подходом к выбору поддерживаемых кандидатов, что резко снижает эффективность вложенных ресурсов.

Таких примеров, как поддержка РАО ЕЭС непроходного кандидата на выборах в Рязанской области, немало. МПС, как и Газпром, тяготеет к выдвижению собственных отраслевых кандидатов, не обладая при этом значительными ресурсами, что в итоге приводит к неэффективности избранной стратегии.
В целом последняя серия губернаторских выборов показала, что в действиях крупного российского бизнеса произошли заметные изменения:
¦ Расширились территориальные интересы экспортноориентированных компаний, накопивших значительные финансовые ресурсы.
¦ Оптимизируются стратегии влияния на региональные политические процессы путем минимизации трансакционных издержек для получения/сохранения контроля или влияния в регионе.
¦ Растет разнообразие самих стратегий и форм контроля - "регион-крыша", "регион-корпорация", регион-разделенная "вотчина".
¦ Частные компании стремятся достичь баланса между вложенными ресурсами и полученными результатами.
¦ В итоге крупный бизнес путем участия в выборах более эффективно решает свои корпоративные задачи.
Но решение корпоративных задач имеет неоднозначное влияние на региональные политические процессы. С одной стороны, благодаря крупному бизнесу регионы "открываются" для обмена сырьем и продукцией, создаются вертикально интегрированные структуры, разрушающие экономический "феодализм" и региональные "вотчины".

Но, с другой стороны, при получении политической власти в регионе (особенно в случае реализации стратегии "региона-корпорации") происходит обратный процесс "закрывания" региона, ликвидация экономической и политической конкуренции. В результате то, что хорошо для ЮКОСа, Лукойла или "Норильского никеля", далеко не всегда хорошо для регионов России.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И РЕГИОНАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ

Под воздействием процессов глобализации и системного кризиса Россия к середине 90-х годов разделилась на две неравные части. Примерно треть регионов смогли стать частью мирового рынка капиталов, товаров и услуг, в основном в качестве сырьевой периферии этого рынка.

Остальные регионы остались слабо затронутыми глобализацией и замкнуты на внутренний рынок.
К "открытым" можно отнести три типа территорий. Как и в других странах, процессы глобализации ранее всего проявились в крупнейших городских агломерациях, которые становятся центрами постиндустриальной экономики.

Особенностью России стала сверхконцентрация позитивных результатов глобализации в столице. На Москву приходится треть российской внешней торговли, половина всех иностранных инвестиций в Россию за период с 1994 по 1999 гг., более трети розничного товарооборота страны.

Другие крупнейшие города (С.-Петербург, Н. Новгород, Новосибирск, Самара) значительно отстают от столицы в привлечении инвестиций, глобальном обмене товарами и услугами . Политическим следствием открытости крупнейших городов стало смещение электоральных предпочтений населения в сторону правых партий и политиков.
Второй тип - экспортные регионы добывающей промышленности, которые стали сырьевой периферией мировой экономики. Но, в отличие от развивающихся стран, в российских регионах экспортные производства контролируются в основном отечественными компаниями, штаб-квартиры которых расположены в Москве. В результате глобализация финансовых потоков на уровне регионов малозаметна, иностранные инвестиции приходят из офшоров и чаще всего имеют российское происхождение, основная часть занятых в экспортных отраслях не имеет контактов с внешним миром и по образу жизни мало отличается от "внутренней" России.

Диффузия информационных и сервисных компонентов глобализации замедлена. Но при этом на региональных выборах в экспортно-ориентированных регионах наиболее активно используются западные избирательные технологии, в том числе "грязные", т.к. на финансирование избирательных кампаний выделяются значительные средства.

По оценкам экспертов, на губернаторские выборы в Тюменской области было затрачено более 30 млн. долларов, в Красноярском крае -10-15 млн. долларов.
Третий тип - несколько пограничных регионов (Калининградская область, Приморский, Краснодарский края), через которые идут основные внешнеторговые потоки. Эти регионы различаются по развитию экономики, уровню доходов населения (хотя официальная статистика не отражает реальную картину), но их объединяет очень высокая доля теневой и криминальной экономики.

Следствием этого являются и высокая коррумпированность элит, и избрание "специфических" губернаторов в 90-е годы. Особое место среди таких регионов занимает эксклавная Калининградская область.

Позитивное влияние глобализации в ней проявилось только в росте мобильности населения, в основном занятого в малом бизнесе приграничной торговли. При этом душевой объем иностранных инвестиций в области не выше среднероссийского.

Расширение ЕС создает перспективы для развития области в рамках программы "Регионы Европы", но пока более заметны негативные последствия глобализации - область отличается большим числом больных СПИД и наркоманов, концентрацией криминала вокруг внешнеторговых потоков.
Наиболее "закрытыми" являются слаборазвитые республики в составе РФ, процессы глобализации в них малозаметны. Для таких регионов характерны очень низкие доходы населения, полуаграрная экономика, патриархальные формы семьи и общественных отношений, патронаж и родственно-клановые отношения во властных структурах всех уровней.
Специфически российский тип регионов - северные слабо заселенные территории, сырьевые ресурсы которых не получили выхода на мировые рынки из-за низкой эффективности и слабой транспортной доступности (Чукотский, Эвенкийский, Корякский АО, Магаданская область). Фактически это депрессивные слабоосвоенные территории, экономика которых деградирует, расплачиваясь за неэффективную советскую стратегию массового освоения территорий с экстремальными климатическими условиями.

Именно в регионах данного типа сейчас легче всего реализуются стратегии корпоративного захвата политической власти.
Относительно закрытыми остались и регионы импортозамещающей промышленности, расположенные в основном в Европейской части России. Но в последние два-три года в них начался промышленный рост, увеличились объемы инвестиций, в том числе и иностранных. Старые индустриальные регионы имеют более выгодное географическое положение, развитую инфаструктуру, высокий уровень урбанизации и образования населения, что позволяет им в будущем преодолеть отставание в экономической глобализации. Высокая скорость распространения Интернета в этих регионах подтвержает их глобализационный потенциал. Потребление в таких регионах значительно слабее отражает воздействие глобализации, но это связано с низкими доходами населения.

Регионы этого типа по результатам выборов в основном попадают в "розовый" или "красный" пояс, но потенциал изменения электоральных предпочтений в них достаточно высок.
Помимо экономических, увеличились и социальные контрасты. Образ жизни населения крупнейших городов быстро модернизируется благодаря информационной глобализации, а оказавшиеся вне глобального мира жители села, малых городов и слаборазвитых регионов "консервируют" патриархальные ценности и стратегии выживания, а вместе с ними - и левые политические предпочтения. Как показал опыт 90-х годов, поляризация регионального экономического развития вряд ли способна спровоцировать опасную политическую дестабилизацию.

Но она является причиной заметной социальной напряженности, например, широко распространенного негативного отношения жителей России к москвичам.
Сопротивление глобализации далеко не всегда связано с уровнем открытости региона. В крупнейших городах оно минимально, поскольку выгоды глобализации и притока инвестиций в сектор услуг наиболее очевидны.

Происходит поглощение иностранным бизнесом российских компаний мобильной связи в Москве и Санкт-Петербурге, растут иностранные инвестиции в гостиничный бизнес, пищевую промышленность, развиваются деловые услуги.
Но в экспортных сырьевых регионах Сибири и Урала сопротивление приходу иностранных инвесторов, даже крупнейших компаний, чрезвычайно сильно, если эти компании не связаны с российскими. Российский бизнес в экспортных регионах контролирует не только добычу ресурсов, но и региональную власть, которая используется для создания институциональных барьеров на пути конкурентов. Например, половина членов совета директоров "Тюменской нефтяной компании" -губернаторы регионов, в которых компания добывает и перерабатывает нефть, продает нефтепродукты.

Существует прямая связь между экономическим "весом" российской экспортной компании, "приватизировавшей" регион, и проблемами инвестирования для западных компаний, желающих добывать ресурсы на этой территории. В регионы, контролируемые Газпромом, "Норильским никелем" и российскими нефтяными компаниями, иностранные компании или не допускаются, или они работают на условиях минимальной квоты, как небольшие совместные предприятия по добыче нефти в Тюменской области или французская "Тоталь" в республике Коми.
В пограничных регионах криминализация экономики и тесные неформальные связи региональной власти и местного бизнеса формируют крайне неблагоприятную инвестиционную среду и высокие институциональные барьеры. Плата за вход на эти рынки слишком велика, неформальные договоренности слишком ненадежны.

Но подобные барьеры нельзя назвать прямым сопротивлением глобализации, это системные проблемы переходного общества. В результате в Приморском крае крупные иностранные инвесторы отсутствуют, в Краснодарском немногочисленных инвесторов несколько раз пытались лишить собственности, в Калининградской области все инвестиционные проекты, начатые при поддержке федеральных властей, оказались нежизнеспособными.

Только пограничные Ленинградская область и Карелия могут служить примером более цивилизованной территории для иностранных инвестиций, но здесь важную роль играет фактор близости к Санкт-Петербурга.


Более "закрытые" старопромышленные области Центра, с точки зрения институциональных барьеров, имеют лучшие условия для инвестиций, но их экономический потенциал остается невостребованным мировым рынком, за исключением металлургической, химической и отдельных видов военной продукции. Антиглобализм в этих регионах проявляется в идеологии протекционизма ("защиты отечественного производителя"), связанной с преобладанием импортозамещающих производств.

Как показали исследования автора в Орловской области, идеология протекционизма мирно уживается с позитивными оценками выхода российских предприятий на мировой рынок, поскольку это дает стабильные заработки, рост занятости и служит символом успеха руководителей предприятий.
В слаборазвитых республиках сопротивление минимально, поскольку отсутствует сама глобализация - почти нет притока инвестиций, невысока мобильность населения, патриархальное общество информационно закрыто. Только потребление элиты, имеющей высокие доходы, испытывает влияние глобальных потребительских стандартов, хотя и проявляется в экзотических местных формах.
В целом процессы глобализации в регионах России развиваются очень неоднозначно. Экономическая глобализация в "открытых" экспортных регионах направлена в одну сторону ("на выход"), притоку инвестиций мешают институциональные барьеры. В "закрытых" импортозамещающих регионах обмен товарами и услугами невелик, а такой ресурс, как дешевая и квалифицированная рабочая сила, пока еще слабо используется в глобальной экономике.

Только в крупнейших городах можно увидеть все основные проявления глобализации.
Диффузия отдельных форм глобализации от крупнейших центров к периферии имеет разную скорость. Основным каналом проникновения глобализации остается потребление, в крупных городах также быстро развиваются информационные сети и Интернет. Этим формам глобализации не могут помешать институциональные барьеры, так как динамика их распространения зависит только от роста доходов населения и развития инфраструктуры.

Но и доходы населения, и вложения в инфраструктуру, в свою очередь, определяются темпами.

ЕВРОПЕЙСКИЙ ФЕДЕРАЛИСТСКИЙ ПРОЕКТ И РЕГИОНЫ

Данная тема в принципе далеко выходит за рамки нашей задачи, поэтому мы ограничимся обсуждением вопроса более скромного: как видится использование федеративных принципов в будущей общеевропейской конструкции и какова роль регионов в этой конструкции. Начать однако следует с исторического экскурса, показав преемственность идей федерализма, непрерывность федеративной традиции в европейской истории.
Майнстрим европейского федерализма питался из двух источников -католического социального учения и протестантского реформизма и тесно связан с именем немецкого кальвиниста Йоханнеса Алтузиуса. Значительно позже появляется анархистское течение в европейском федерализме, связанное с именем Пьера-Жозефа Прудона. Последние исследования однако выявили существование еще одного источника современного федерализма.

Речь идет о теории ковенанта и швейцарском теологе-философе XVI столетия Генрихе Буллингере. В настоящее время теория ковенанта разрабатывалась в первую очередь американскими исследолвателями: Винсентом Остромом и Даниэлом Элазаром. Эта теория совершенно определенно восходит к библейскому контексту федерализма. Согласно теории, концепция ковенантного федерализма представляет собой набор нормативных принципов, которые связывают партнеров моральным обязательством/контрактом или соглашением, основанным на доверии.

Само сближение партнеров остается "политической сделкой", однако данное действие гораздо больше и глубже сделки: оно основано на взаимном признании, терпении, уважении, обязательствах и ответственности, подобно отношениям человека и Господа. Для Маккоя и Бейкера, подробно разобравших идеи Буллингера, "федеральный" происходит от латинского "foedus", что и означает ковенант.
Алтузиус построил свою концепцию федерализма на теории ковенанта и реформистской традиции. Он исходил из взгляда на политию как на сложносоставную политическую организацию, состоящую из частных ассоциаций (мелких групп, семей) и публичных ассоциаций и территориальных единиц - от местного сообщества, провинции, кантона и, позже, национального государства. В принципе Алтузиус представляет картину органичного общества, в котором целостность и гармония составных частей гарантируется тем, что общество строится снизу.

Подобно Буллингеру, Алтузиус считал "foedus" не просто инструментальным принципом, но общим, фундаментальным этическим принципом организации жизни, ее взаимозависимости. Составное государство Алтузиуса, в отличие от централизованного статичного государства Бодена, представляет собой амальгаму политических ассоциаций, основанных на согласии и построенных снизу, где дисперсия власти происходит как функционально, так и территориально.
Прудон известен как один из отцов анархизма, тем не менее его же работы являются важной частью континентальной европейской федеративной традиции. В работе Du principe federatif (1863) он предлагает модель общества, состоящего из автономных сообществ, объединенных на основе добровольного контракта. Согласно Прудону, власть должна быть разделена таким образом, чтобы быть как можно ближе к уровню решения проблемы (принцип субсидиарности). Для Прудона федералистский принцип был универсальным, он писал о многоуровневом обществе, которое начинается с человека и "этажами" которого являются семьи, группы, экономические объединения, местные сообщества и далее - вплоть до всеобъемлющей транснациональной федерации (или конфедерации конфедераций).

Важно отметить, что ни для Прудона, ни для Алтузиуса проблема государственного суверенитета никогда не была трудноразрешимой, поскольку они не разделяли боденовское представление о неделимом суверенитете. (Работы Прудона послужили основой для школы "интегрального федерализма" во Франции 30-х годов. Во главе школы стояли известные философы - Александр Марк, Робер Арон, Дени де Ружемон, после войны - Анри Брюгманс).
В качестве еще одного измерения европейского федерализма следует упомянуть католическое социальное учение. Для нашего контекста важны прежде всего папские энциклики Rerum Novarum (1891) и Quadragesimo Anno (1931), которые не посвящены собственно федерализму, но обсуждению важнейших для федерализма принципов субсидиарности, персонализма, плюрализма и солидарности.
Все упомянутые выше источники европейского федерализма М.Берджес вслед за Элазаром называет "досовременным" федерализмом, основанным на признании необходимости обеспечения прав индивида в гражданском обществе при существовании одновременно и групповых идентичностей со своими реальными, легитимными коллективными правами. По мнению Элазара, современный федерализм отходит от признания групповых прав, концентрируясь на правах индивидуумов.
Начинается эпоха современного федерализма, представляющего, по словам У.Райкера, "политическую сделку", но тем не менее выходящего далеко за пределы простой сделки. Федерализм означает согласие, контракт, но в то же время - веру или доверие, взаимное уважение сторон и добровольность принимаемых обязательств.

Это особая форма человеческого взаимодействия. Поэтому единая Европа, вырастающая из Евросоюза, не может быть унитарным централизованным государством, но должна следовать федералистскому принципу "единства в разнообразии", признавая целостность и автономию своих составных частей.

Принципы и сам дух федерализма более всего соответствуют сложному развитию европейских сообществ.
Федералистская идея присутствовала как важная составная часть с самого начала европейского объединения - в проектах Мишеля Дебре 1949 года и Ассамблеи ad hoc 1953 года под председательсвом Поля Анри Спаака. Сторонники федерализма предлагали использовать послевоенный "потенциал перемен" и создать новое европейское политическое объединение на принципах федерализма. После войны с точки зрения европейских федералистов основным мотивом европейской интеграционной политики должна была стать попытка преодолеть существующие межнациональные трения и конфликты посредством создания легитимных наднациональных институтов и механизмов.

Однако глобальность федералистского размаха оказалась чрезмерной; федералистский проект был проектом политическим, а объединение пошло по пути постепенного секторального объединения (функционалистский подход). Функционалист Жан Монне и федералист Дени де Ружемон видели одну большую цель: построение федерации европейских национальных государств, однако пути решения этой большой задачи были различны: культура и политика у Ружемона (качественный скачок и быстрое создание федерации), экономика, постепенное объединение сектора за сектором, начав с ключевых отраслей-рычагов восстановления европейской экономики (угледобычи и сталелитейной промышленности) - у Монне.

Таким образом, продвижение к политическому союзу необходимо начать со сферы экономики . Договор о ЕОУС, а затем два Римских договора - учредившие ЕЭС и Евратом -следовали функционалистской логике развития интеграции.
Необходимо отметить, что, в отличие от Монне, де Ружемон понимал и правильно оценивал перспективы европейских регионов, а не государств-наций, видел будущее Европы именно в воплощении идеи Европы регионов34. Дени де Ружемон предлагал "обойти" национальные государства, не разрушая их: сверху -через создание континентальной федерации, снизу - путем развития регионов. По его мнению, "федерализм основывается на любви к сложности". В конце 50-х гг. возможности федералистского пути не были использованы при объединении Европы, на путь федерализма ЕС встал лишь с конца 8о-х гг., после принятия Единого европейского акта, Маастрихтского и Амстердамского договоров.

Это первая линия противоречий: между федералистами и функционалистами. Второй линий стали противоречия между федералистами и "юнионистами", сторонниками не наднационального, но межправительственного подхода в развитии интеграции.

Эти противоречия проявились еще на Гаагском конгрессе 1948 г., где ключевым вопросом стал выбор конкретного плана объединения Западной Европы; их легко проследить вплоть до настоящего времени.
Исследователи отмечают, что поворот к евро-федерализму произошел в середине 8о-х гг., когда Евро-пессимизм сменяется Евро-динамизмом. Этот поворот был не в последнюю очередь связан с именем Жака Делора, убежденного федералиста.

Далее - период с 1989 по 1993 год, когда федералистская концепция интеграции становится все более весомой. Чем дальше продвигается ЕС по федералитсткому пути развития, тем больше оснований говорить о долгосрочности, стабильности этой тенденции.

Лучшим доказательством этого становится ЕЕА. Одновременно эти года становятся годами федералистского или регионалистского развития в странах ЕС: в Италии провинции добились реальных политических и экономических прав, во Франции регионам также придаются новые права и полномочия - не только экономического, но и политического характера.
Следующий шаг - Договор о Европейском Союзе (Маастрихтский договор), который, естественно, не завершил создание полноценной системы федеративных институтов в ЕС, но добавил наднациональным институтам новые важные компетенции и формальные обязательства. Правда, изначально Договор обещал больше, европейские федералисты отмечали, что ревизии Договора во многом затронули его "субстанцию".

Одним из важнейших уроков Маастрихта стало понимание того, что строительство федеральной Европы означает прежде всего дальнейшее строительство наднациональных институтов и некий сдвиг от функционализма к конституционализму. Правда, по этому вопросу мнения исследователей существенно различаются.

Мы привели точку зрения известного исследователя М.Берджеса, однако, скажем, российский исследователь М.Стрежнева полагает, что Маастрихтский договор - это не "европейская конституция", но "вполне традиционный многосторонний межгосударственный договор". Наша
точка зрения такова: договор действительно не является и не может являться конституцией, однако введение европейского гражданства и принципа субсидиарности как одного из основополагающих, позволяет говорить как раз о нетрадиционности, переходном характере этого документа.
Амстердамский договор отметил "начало новой фазы гибкого, прагматического конституционного строительства с целью приспособить разнообразия континентальной по масштабу политии". Это, таким образом, уже Европа сочетания федеративных и конфедеративных элементов.

По мнению М. Берджеса, эра федерализма Монне и Спинелли окончена именно Амстердамским договором, поскольку прежние федералистские взгляды были жесткими, бескомпромиссными и утопическими. ЕЕА, Маастрихтский и Амстердамский договоры означают окончание эпохи Монне.
Модель европейской федерации, как ее рисуют, скажем, германские исследователи, на поверхности проста и должна отличаться четким разграничением компетенций между властными уровнями и легитимными правительствами на этих уровнях. Все уровни сообща несут ответственность на развитие всей системы. Основные законы федеральной Европы изложены в конституции, которая занимает место договорных документов. Федералистские принципы не противоречат углублению европейской интеграции, но, напротив, выступают как некие структурные рамки как "факторы порядка", организующего начала.

Подобная модель действительно хорошо отвечает германскому политическому устройству, но отвечает ли ей ЕС?



Содержание раздела



1с интернет магазин битрикс
w24.ru