d9e5a92d

Аукционер — абстрактный агент рынка в теории общего равновесия




* Тот факт, что Джордж Джэзи из Министерства торговли США мог утверждать в своем комментарии, будто Гордон не открыл ничего нового (Jaszi, 1970), заставляет задуматься о другом подробности о данных, даже и важные, не интересны экономистам. В своем ответе Джэзи сам Гордон заявляет, что "профессиональные экономисты, и особенно исследователи производственных функций, ничего не знали о капитале, которым владеет государство, а распоряжаются частные лица" (Gordon, 1970 Р 945), и узнали только из его статьи. Это, очевидно, верно.

Экономисты-историки, которые должны сами собирать свои материалы и привыкли обращаться с ними скорее как историки, чем как экономисты, сохраняют чувство ответственности за статистику. Лучшим примером такого отношения на сегодня является, видимо, книга Роберта Фогеля "Железные дороги и экономический рост в Америке" (Fogel, 1964).* В этой работе, сочетающей традиции творческого сомнения в экономической истории и в оценке проекта, 260 страниц фактически посвящены получению одной цифры — размера прибылей от инвестиций в американские железные дороги в XIX в. Фогель начал это исследование, считая, что сумеет подтвердить предположение о незаменимости железных дорог, из которого исходили авторы более ранних работ (например, Шумпетер и Ростоу), но обнаружил, к своему удивлению, что факты заставляют в этом усомниться. Поэтому, чтобы разрешить свои сомнения, он направил свою энергию на вычисление верхнего предела возможного вклада железных дорог в национальный доход и обнаружил, что он невысок Отсюда он пришел к выводу, что железные дороги нельзя считать незаменимыми для экономического роста в Америке.

Для экономистов качество исторических фактов нередко превосходит качество фактов сегодняшних первые более подробны, объемны и точны, а к содержащимся в них ошибкам относятся с должным почтением.

* Фогель сделал расчеты за 1890 г., "Американские железные дороги" Фишлоу — аналогичное исследование на материалах середины XIX в. (Fishlow, 1965). Вместе они обеспечили блестящее переосмысление роли транспорта в экономическом росте Америки, за что и получили в 1971 г. премию Шумпетера.

Но, конечно, их качество лучше и в другом смысле — ведь история ставит эксперименты и снабжает экономиста не только более ценными и точными, но и более разнообразными фактами. Жутковатый пример такого рода — использование Т. У. Шульцем индийской статистики сельскохозяйственной продукции и народонаселения во время эпидемии инфлюэнцы 1918—1919 гг. для доказательства того, что предельный продукт труда был положительным и примерно равным выплачиваемой зарплате: продукция сокращалась по мере сокращения работающего населения, и поэтому рабочая сила не была "избыточной", вопреки утверждениям авторов многих работ об экономическом развитии, в том числе Индии (Schultz, 1964. Р. 63-70). Столь же мрачный эксперимент, Великая депрессия, надолго останется великим полигоном для макроэкономических теорий, в чем имели случай убедиться монетаристы, фискалисты и прочие. Фридман и Шварц очень способствовали пониманию коварства денежно-финансовой политики, доказав, что она не столько не оказывала воздействия, сколько совершенно неправильно проводилась в 30-е годы.

В свою очередь, Э. Кэри Браун очень способствовал пониманию потенциала фискальной политики, показав, что она не столько провалилась, сколько не проводилась (Brown, 1956, см. также Peppers, 1973).
Время от времени каждый экономист должен осознавать, что история уже провела тот эксперимент, который ему нужен. Он должен понимать и то, что экономика, как и астрономия, — наука, построенная на наблюдениях, и имеющиеся данные и средства контроля не следует воспринимать как заданные извне. Однако во время своих нечастых посещений "обсерватории" экономист направляет свой телескоп только на Солнце, Луну и ближние планеты.

Делает он это по двум причинам во-первых, он считает, что только эти близкие к дому объекты помогают понять поведение родной планеты, во-вторых, он считает, что заглядывать за пределы близлежащей Солнечной системы, не говоря уже о галактике, — значит заглядывать в иную структуру, где могут не действовать привычные ему законы, согласно которым существует только шесть планет, звезды прикреплены к небесной сфере, а свет движется по прямой. Ниже будет рассмотрена точка зрения, заключающаяся в том, что история не важна для государственной политики и доказана ее несостоятельность. Достаточно очевидна несостоятельность и другой точки зрения — будто история происходит из иной структуры, нежели ежеквартальные цифры национального дохода за послевоенный период, и потому ее не нужно знать. Тех, кто смотрит на мир таким образом, пытаясь облегчить свою эмпирическую работу, остается только пожалеть. В своей невинности они всегда будут считать, что "эмпирическая работа" — это компиляция приложения к "Экономическому докладу Президента" и "Эконометрических методов" Джонстона.



Даже серьезные и умудренные опытом ученые-экономисты склонны принимать на веру утверждение, что прошлое устроено иначе. Клиометристам же приходится подвергать проверке это утверждение на каждом шагу, когда они сталкиваются как с экономистами, так и с историками, которые принимают его как само собой разумеющееся. В самом деле, если бы выводы новой экономической истории за последние лет пятнадцать нужно было суммировать одной фразой, она звучала бы так в XVIII и XIX вв. погоня людей за прибылью имела такую незамутненную и конкурентную форму, какая только может привидеться экономисту в мечтах об аукционерах* и совершенных рынках. Вслед за Лениным и Вебленом можно, конечно, считать, что атомистическая конкуренция времен Смита и Милля умерла, а простейшие модели конкурентного поведения могут подходить для XIX в., но не для XX. Однако, хотя этот тезис играл большую роль в политэкономии последних пятидесяти лет, он никогда не подвергался проверке по крайней мере достаточно убедительной для тех, кто не был в нем убежден изначально, что лишь подкрепляет нашу точку зрения.

Даже если бы можно было показать, что для какого-то явления (скажем, воздействия государственных расходов на занятость) среда XIX в. настолько отличалась от, например, 1970-х годов, что из этого сравнения вряд ли можно было бы что-то узнать о сегодняшних структурах, остается непреложным тот факт что структуры продолжают изменяться, как показывают нередко обескураживающие а иногда и комические результаты прогнозов, полученных с помощью больших эконометрических моделей. История как и изучение других стран и культур, есть познание структурных изменений. Знакомый пример — распространенная практика изъятия из регрессий военных лет как вторжений из иных структур. Однако войны повторяются и ученому-экономисту, даже если его интерес к науке ограничивается возможностями ее приложения к сегодняшней государственной политике, приличествует знать, как война меняет функционирование экономики (см, например, Gordon and Walton 1974, Olson, 1963).

Пол Давид выразил то же самое следующими словами "Уравнение, которое вполне подходит для половины данных, входящих в имеющиеся долгосрочные статистические ряды, но не подходит для остальной их части, в глазах обычного экономиста-прикладника никуда не годится, ему приходится преодолевать искушение отбросить непокорные данные при изложении полученных результатов. Напротив экономист-историк может радоваться наполовину не удавшемуся уравнению регрессии как триумфу в том смысле, что обнаруженное изменение в экономической структуре сигнализирует ему надо выяснить, что произошло в истории" (David, 1975. Р. 14).

* Аукционер — абстрактный агент рынка в теории общего равновесия Л. Вальраса.

Во всяком случае, сужение кругозора до ближних объектов не менее странно в экономике чем оно было в астрономии. При желании всегда можно привести примеры более крупных, четких и решающих исторических экспериментов, нежели те, которые предоставляет нам недавний опыт. Тревожившие современные правительства миграции из одной страны в другую в течение последних двадцати лет есть лишь бледная тень миграций XIX в.* То же самое можно сказать и о миграциях капитала: если кто-то пожелает оценить воздействие иностранных инвестиций на экспортирующую или импортирующую страну, то самый доступный материал — опыт Ве- (так, за период 1870—1913 гг.

Великобритания отправила за границу треть своих сбережений). Если кто-то пожелает оценить бремя или выгоды государственного долга, то самые очевидные эксперименты — опыт Великобритании с долгом во время наполеоновских войн или Америки во время Гражданской войны, и произошло это до того, как правила внутреннего налогообложения, вкупе с другими нарушающими порядок факторами, пришли в сегодняшнее хаотическое состояние (об американском долге см. Wilhamson, 1974).** В 1820-х годах долг английского правительства примерно в 2,5 раза превышал национальный доход, почти такое же соотношение наблюдается сейчас в Соединенных Штатах.*** Если кто-то пожелает оценить воздействие изменений в законодательстве, то к его услугам масштабные и разнообразные эксперименты — опыты XIX и более ранних веков с законами о корпорациях, об обязательном школьном образовании, о детском труде и т.п. (Sylla, 1969, Landes and Solmon, 1972, West, 1975, Sanderson, 1974).

А если кто-то пожелает оценить воздействие плавающего обменного курса, то не менее масштабны и разнообразны опыты США в 1860-х— 1870-х годах, Великобритании с 1914 по 1925 г. или Китая в 1930-х годах. Времена свободной банковской деятельности, как это было в США перед Гражданской войной, дают материал для изучения последствий свободного вхождения на рынок (Rockoff, 1974), времена своодных рынков капиталов, как это было во время Гражданской войны, дают материал для анализа реакции ожиданий на текущие события (Roll, 1972), времена массированных новых инвестиций в общественную гигиену, как это было в американских городах после Гражданской войны, дают материал для оценки стоимости здоровья (Meeker, 1972, Meeler, 1974) История— это лаборатория общества.

Интересные записи



Содержание раздела