Но есть основания догадываться о другом.
И. Пущин, случай удобен. Ежели мы ничего не предпримем, то заслужим во всей силе имя подлецов.Суждения по принципу были бы причины, а повод всегда найдется не всегда справедливы, история декабристского восстания показывает, что при определенных обстоятельствах наличие или отсутствие убедительного повода может сыграть весьма серьезную роль. Акция изготовления константиновских рублей, по-своему отражая общественную психологию того времени, в какой-то мере позволяет глубже понять характер и значение использованной декабристами условной формулы. Если Канкрин не предвидел, что изготовление константиновских рублей чревато опасностями, то у него не было оснований придавать ведущимся работам особо секретный характер.
Но если это так, то традиционное среди нумизматов мнение, будто вся задуманная акция осуществлялась в глубокой тайне, следует признать ошибочным. Заметим, что вопрос о степени секретности представляет интерес не просто с точки зрения выяснения фактической стороны дела, но и имеет существенный историко-познавательный аспект: если работы велись тайно, то их можно было скрыть от Николая I, и тогда их сверхсекретность после 14 декабря результат личной инициативы Канкри-на, спасающего свою репутацию; если они велись официально, то их нельзя было утаить, и тогда последующая жесткая и длительная секретность принимает более широкий политический смысл, становясь дополнительной деталью, характеризующей отношение Николая I ко всему, что было связано с событиями междуцарствия и восстания декабристов.
За 1825 г. сохранились так называемые Седмичные записки вардейна С.-Петербургского монетного двора о состоянии и обращении капиталов и металлов краткие еженедельные отчеты Еллерса, содержащие сведения о наличии и выделке на Монетном дворе золотой и серебряной монеты за каждую неделю, а также Ежедневные записки о действии серебряного передела, представлявшиеся Еллерсом даже в то время, когда передел не действовал. По ним можно детально проследить ход событий после остановки передела. Сначала в Сед-мичных записках вместо данных о чеканке серебряной монеты появилась формула: По серебряному переделу сводятся остатки и приготовляются к очистке, затем на короткий срок станки снова заработали монеты чеканились из сведенных остатков.
После этого девятому серебряному переделу был подведен окончательный итог: переплющено серебра 55 240 пудов, изготовлено монеты на 18 млн. 425 тыс. руб., в том числе банковой на 13 млн. 587 тыс. руб. и разменной на 4 млн. 838 тыс. руб. Производство серебряной монеты было прекращено на полгода, в 1825 г. оно больше не возобновлялось.
Столь большой перерыв вызван был тем, что в ходе подготовки нового передела велись сложные и трудоемкие работы. Главное место в них занимало создание нового, технически более совершенного устройства для очистки соров, но вместе с тем текущий профилактический ремонт коснулся, конечно, всех звеньев производства.
Для нас непосредственный интерес представляет выяснение положения дел в ноябредекабре 1825 г. Вплоть до 14 ноября Еллерс в Седмичных записках почти стереотипно указывал, что по серебряному переделу производится очистка. В записке за неделю с 14 по 21 ноября он доложил: По серебряному очистка кончена и производится исправление печей и прочего. В следующих трех записках с 21 ноября по 12 декабря та же мысль выражена формулой: По серебряному производится приготовление к новому переделу. Наконец в записке за неделю с 12 по 19 декабря указывалось, что серебряный передел начат. Но означает ли это, что он мог быть начат с чеканки констан-тиновских рублей?
Нет, не означает. 19 ноября Еллерс отправил в Департамент горных и соляных дел подробное представление, в котором докладывал о ходе приближающихся к концу подготовительных работ и испрашивал разрешения начать десятый пробный серебряный передел с назначением поименно предлагаемых им должностных лиц и их денежных окладов. Карнеев сначала доложил об этом министру финансов, а затем, 5 декабря, вардейну было послано предписание, утверждавшее его предложения. После этого Еллерс начал отдавать необходимые распоряжения по Монетному двору. Любопытно его письменное распоряжение старшему медальеру П. А. Лялину от 10 декабря 1825 г.: Вследствие предписания Департамента горных и соляных дел от 5 декабря учинено распоряжение о начатии вновь серебряного передела, под именем десятого пробного, в котором какие именно сорты монеты выделывать, имеет быть особое распоряжение (по-видимому, особое распоряжение, какие именно сорты монеты выделывать, ожидали в то время получить от нового императора.
В.Б.).
19 декабря Еллерс в специальном представлении доложил Карнееву: ...десятый пробный .серебряный передел вчерашнего 18го числа пришел в настоящее действие. В соответствии с этим в Седмичной записке за неделю с 12 по 19 декабря и указывалось, что серебряный передел начат.
Итак, новый передел начался 18 декабря, когда все работы по изготовлению констан-тиновского рубля были прекращены и засекречены. Но так как 12 декабря, когда чеканились крамольные рубли, от начала передела отделяют всего шесть дней, то, быть может, близкое окончание подготовки к новому переделу дало возможность осуществить в Монетном отделении чеканку пробных монет, пусть и несовершенную, 12 декабря? Отнюдь нет. Начало нового передела не означало еще готовности к монетной чеканке. Начинать нужно было с плавки серебра, а пока она шла, на других участках производства продолжались подготовительные работы, о чем сказано в Седмичной записке с 19 по 26 декабря: По серебряному производилась сплавка и предуготовительные работы.
Затем последовали табельные дни в связи с Рождеством. Чеканка серебряных монет возобновилась лишь в 1826 г.
Заметим далее, что если исходить из функционирования монетного передела, то тогда действительно никак не объяснить, почему были взяты, как на подбор, бракованные кружки, и вполне понятно, что И. Г. Спасский выдвинул в связи с этим предположение о чеканке министерских экземпляров на печатном станке системы Дро, производившем одновременно с тиснением монеты обжимку гурта. Это предположение принял в свое время и автор настоящих заметок. Однако теперь вполне возможно более простое решение этого вопроса: в период, когда один передел закончился, а другой не начался, кружкам с небракованным гуртом в Монетном отделении неоткуда было взяться, так как все они были пущены в производство. Но бракованные, оставшиеся от работы гуртильного станка после остановки плавильных печей и предназначенные вместе с выбракованными при чеканке из сведенных остатков рублями к переплавке с началом нового передела, должны были быть, и Еллерсу не составляло труда распорядиться о передаче их в Медальерную палату. А негурченые кружки могли быть в наличии или вырезаны для этого случая в самой Медальерной палате.
Тогда переходить при производстве проб от одного старого станка к другому не было необходимости: как опробование штемпелей на негурченых кружках, так и чеканка экземпляров с гуртовой надписью могли осуществляться на ручном винтовом прессе. При этом понятно, что при его плохой наладке возникали недостатки в тиснении и, возможно, усугублялись дефекты гурта.
Объясняя причины изготовления кон-стантиновских рублей с браком, найденные документы интересны еще в одном отношении. Канкрин прекрасно знал о том, что делается на Петербургском монетном дворе, знал не в общем плане, а детально, ибо ему докладывались как регулярные донесения Еллерса о ходе работ после окончания девятого серебряного передела, так и его Седмичные записки. В этой связи раскрывается степень его личной заинтересованности в осуществлении задуманной акции.
Казалось бы, что если несанкционированное изготовление портретных рублей никак не входило в его обязанности, то положение на Монетном дворе тем более должно было удержать от этой затеи. Однако не удержало. Значит, слишком велико было желание ее осуществить.
И не приходится сомневаться, что это было желание самого Кан-крина ведь любому лицу, которое выдвинуло бы подобный проект, он, при отсутствии личной заинтересованности, мог обоснованно заявить, что изготовление рублей в данное время невозможно. Но в своих интересах он заставил сделать это возможным, хотя и не на очень высоком уровне.
Судя по действиям Канкрина, может показаться, что он являлся горячим сторонником Константина и с нетерпением ожидал его воцарения. Однако на самом деле все обстояло, по-видимому, наоборот: нумизматические инициативы Канкрина свидетельствуют скорее о его растерянности и страхе в связи с перспективой предстать перед Константином I. На первый взгляд это выглядит странным, потому что по сравнению со своим предшественником графом Д. А. Гурьевым, который не имел никаких деловых данных, чтобы возглавлять Министерство финансов, и, по язвительной характеристике Ф. П. Толстого, как министр... не пользовался ни малейшим уважением... зато по кухмистерской части достиг неувядаемой славы изобретением великолепной гречневой каши (гурьевская), Канкрин был энергичным, чрезвычайно работоспособным и, безусловно, грамотным финансистом и администратором. Начав службу мелким чиновником, не связанный с придворной аристократией ни происхождением, ни приобретенным родством, начисто лишенный светского лоска, он обязан был своим выдвижением не придворным связям, а прежде всего собственным способностям и службистскому усердию.
Поэтому опасаться за свою судьбу при смене самодержца ему, казалось бы, не следовало. Но есть основания догадываться о другом.
Трудно судить о том, чего он не допустил сделать, но о том, что он сделал или пытался сделать, свидетельствуют факты. Коснемся лишь тех из них, которые имеют отношение к рассматриваемому вопросу.
В конце 10-х и начале 20-х годов в аристократических кругах столицы Канк-рин слыл чуть ли не антикрепостником. Причиной был его известный проект ликвидации крепостного права, который он в 1818 г., будучи в то время генерал-интендантом русской армии, по собственной инициативе послал Александру I. Проект этот не был сколько-нибудь радикальным (достаточно сказать, что процесс освобождения крестьян растягивался в нем до 1880 г. и предполагал выкуп ими не только земли, но и личной свободы), однако в нем содержалась резкая критика крепостничества. Отмечая, что последствия крепостного состояния, по самому свойству своему ничем не ограниченного... привели наконец нашего крестьянина в ужасающее положение. Губернии, находившиеся некогда в цветущем состоянии... разорены до того, что крестьяне лишены там первых потребностей жизни..., Канкрин указывал, что изменения существующего положения вещей требуют еще и справедливые опасения, возбуждаемые идеями, распространяемыми через военных, возвратившихся из чужих краев и имеющих еще возвратиться из Франции. Полагая, что почти никто не подозревает опасности покоиться на огнедышащей горе, Канкрин писал, что хотя опасность эта, без сомнения, еще не так близка от нас, но для предотвращения зол такого рода следует принимать надлежащие меры гораздо ранее пагубной развязки.
При этом он возражал против того, чтобы вместо полного уничтожения крепостного права делались попытки его законодательного ограничения, подчеркивая, что дело не в том, чтобы определить меру зла, но чтобы вырвать самый корень зла.
Известно, что будучи болезненно самолюбивым, Александр I не любил, когда проекты решения важнейших государственных проблем разрабатывались без его прямого поручения. Помимо этого императора не могло, конечно, не покоробить бестактное напоминание об опасности находиться на огнедышащей горе и возможности пагубной развязки, тем более что исходило это от человека, который сам в то время крепостными душами не владел, а волшебное средство против пагубной развязки практически предложить не мог. В результате царь стал смотреть на генерал-интенданта как на человека беспокойного и не внушающего доверия, а распространившиеся о проекте слухи породили к автору враждебное отношение в кругах консервативного дворянства. Впав в немилость, Канкрин вынужден был подать в отставку, и в апреле 1820 г. его отставка была принята.
Приехав после этого в Петербург, он обратился к Александру I с прошением о единовременном вспомощество.
В случае воцарения Константина положение могло измениться для него коренным образом. Всем известно было, что либеральный дух Константин Павлович считал величайшим злом, которое нужно искоренять самым решительным образом и с которым нельзя входить ни в какие компромиссы. (Мерилом его понятий, писал Н. И. Греч, может служить то, что, по его мнению, следовало бы запретить Русскую историю Карамзина.) Конечно, Канкрин был далеко не единственным, кто из боязни покоиться на огнедышащей горе пытался найти приемлемое для душевладельцев решение крестьянского вопроса, и не он один делал это по собственной инициативе, вызывая тем неудовольствие императора. Однако он мог опасаться, что именно ему давняя вина не простится, так как личные взаимоотношения с Константином были у него весьма сложными. Еще в начале 1813 г., когда Кан-крин был генерал-интендантом 1-й Западной армии, произошел инцидент, в результате которого он, как рассказывают его биографы, чуть было не вышел в отставку вследствие столкновения с великим князем Константином Павловичем, потому что взял под свою защиту жителей одного города против злоупотреблений военного начальства.
Только благодаря заступничеству Кутузова дело уладилось после того как фельдмаршал пригрозил зарвавшемуся цесаревичу, что если тот будет пытаться устранять нужных ему людей, от он сам подаст в отставку.
Есть и другие факты, свидетельствующие о том, что на благосклонность Константина Канкрину рассчитывать было трудно. В ЦГИА СССР хранится любопытное дело, относящееся к маю июню 1824 г. 8 мая 1824 г. Константин послал Канкрину письмо с просьбой оказать содействие состоявшему при нем генерал-майору П. Н. Дьякову и его двум братьям. Три брата заявляли, что хотят дать своим крестьянам (750 душ мужского пола) свободу от крепостной зависимости и передать в их собственность обрабатываемые ими земли за выкуп в 575 тыс. руб. с выплатой крестьянами этой суммы в рассрочку.
Но так как по недостаточному состоянию своему они на длительную рассрочку пойти не могут, то просят, чтобы 575 тыс. руб. выплатил им Заемный банк или Казначейство, а крестьян взяли в казенное ведомство и с них затем взыскали указанную сумму с положенными при ссудах процентами. Подчеркивая, что братья Дьяковы характеризуются отличною во всех отношениях службою, Константин писал Канкрину: ... прошу Вашего превосходительства не оставить оказать к удовлетворению просьбы их Ваше содействие.... К этой просьбе Канкрин отнесся с предельным вниманием, но неожиданным для ходатая образом: добросовестно наведя справки и сделав соответствующие расчеты, он на цифрах показал цесаревичу, что просьба господ Дьяковых вызвана не заботой о крестьянах, а стремлением нажиться за счет казны: имение их по самым высоким оценкам стоит не более 450 тыс.руб.; поскольку каждый крестьянин в силах выплатить в год не более 20 руб., то 750 крестьян выплатить 575 тыс. руб. с процентами в установленные для ссуд сроки не в состоянии и т. д. В заключение министр финансов внешне почтительно, а по существу с иронией спрашивал у цесаревича, не будет ли его повеления доложить этот вопрос императору.
Понимая, что при докладе Александру I Канкрин приведет те же убийственные доводы, Константин 6 июня 1824 г. ответил: ...находя причины в отношении Вашем изъясненные по коим нельзя удовлетворить просьбы г.г. Дьяковых весьма уважительными, не могу и просить Ваше превосходительство взойти к его
Тревога Канкрина в значительной мере усиливалась еще и тем, что одним из самых упорных и опасных его врагов был князь К. Ф. Друцкой-Любецкий министр финансов Царства Польского, в котором реальная власть с 1815 г. находилась в руках Константина. Характеризуя отношение Лю-бецкого к Канкрину, М. А. Корф писал, что борьба с Канкриным сделалась целью всех его стремлений, скажу почти всей его жизни. Сперва он увлекался так, по крайней мере, многие думали желанием свергнуть Канкрина и занять его место... . Став министром финансов Царства Польского в 1821 г., Любецкий в 1825 г. уже являлся конкурентом Канкри-на, и у последнего были веские основания опасаться, что в его лице Константин имеет готовую кандидатуру на пост министра финансов империи.
Интересно в этой связи отметить, что хотя на престоле оказался не Константин, а Николай, Любецкий, по-видимому, не отказался от попытки предложить себя вместо Канкрина: в начале апреля 1826 г. он появился в Петербурге во главе польской делегации и был принят Николаем I, а сенатор П. Г. Дивов в связи с его приездом записал в дневнике: ...говорят будто князь Любецкий, министр финансов Царства Польского, займет место Канкрина. Я не удивлюсь этому странному назначению, так как один из адъютантов императора внушил ему чрезвычайно выгодное мнение об этом министре и даже намекнул, будто Любецкий был назначен покойным императором в Варшаву, с целью подготовить его к посту министра финансов в империи.
Таким образом, воцарения Константина Канкрин попросту боялся и боялся до последнего дня междуцарствия, так как в тайны разрешения династического кризиса посвящен не был. Что касается Николая, то он был для него, как и для многих других, в определенном смысле фигурой терра ин-когнита. Не зря А. И. Герцен в Былом и думах указывал, что Николая вовсе не знали до его воцарения; при Александре он ничего не значил и никого не занимал. Но все же о его грубости, жестокости, невежестве и властолюбии министр финансов в какой-то мере должен был быть наслышан. Офицеры 2-й гвардейской дивизии, которой командовал Николай, давали своему начальнику весьма нелестные характеристики, и совсем не знать об этом было бы мудрено.
Поэтому можно догадываться, что возможность увидеть на троне Николая, хотя она и представлялась менее опасной, тоже не могла Канкрина радовать. Есть глухие указания на то, что для наиболее приемлемого для себя разрешения династического кризиса он принял участие в попытке возведения на трон 66-летней вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Сведения эти исходят от племянника
Один из них был человек мне очень близкий, сказал принц. Вы вероятно догадываетесь, кто были эти господа!
Вскоре он назвал их прямо: это были, как оказалось, принц Александр Вюртембергский и граф Канкрин. Принц Евгений отделался от них очень скоро, сказав, что он как иностранец, как человек не русский, не имеет или не признает за собою, в этих делах, никакого голоса.
Первой из них нужно, на наш взгляд, считать отправку 27 ноября с А. И. Сабуровым донесения Константину о присяге, принесенной Министерством финансов. Текст этого донесения не найден, но не вызывает сомнения, что если в нем, как принято считать, докладывалось о принесении присяги, то это было сделано авансом. Чиновники Министерства финансов не солдаты, которые по команде строились и присягали целованием креста и Евангелия; каждый чиновник ставил свою подпись в специально оформленных присяжных листах. Сделать это в учреждениях министерства за несколько часов было, разумеется, невозможно. Архивные документы показывают, что только 28 ноября Канцелярия Канкрина разослала подчиненным департаментам и другим учреждениям копии сенатского указа о приведении к присяге на верность подданства его императорскому величеству Константину Павловичу, а заполненные присяжные листы представлялись в ту же Канцелярию довольно длительное время: из Департамента мануфактур и внутренней торговли 1 декабря, из Заемного банка и Экспедиции заготовления государственных бумаг 2 декабря, из Департамента государственного казначейства 3 и дополнительно 4 декабря, из Департамента горных и соляных дел 4 и дополнительно 12 декабря.
Таким образом, 27 ноября о принесении присяги министерством не могло быть и речи. Но Кан-крину важно было как можно быстрее верноподданнически донести Константину, что он присягнул, и заверить, что вверенное ему министерство одно из важнейших после военного признает его самодержцем всероссийским. В этом, как видно, и состоял истинный смысл его донесения.
Второй угоднический шаг Канкрина, о котором мы теперь знаем, это изготовление и раздаривание новодельных медалей на рождение государя императора Константина Павловича. По своему смыслу и значению эта акция созвучна чеканке константинов-ских рублей, а тот факт, что раздаривались медали совершенно открыто, косвенно подтверждает, что и изготовление рублей первоначально не облекалось мерами особой секретности.
Говоря о медальных презентах, хотелось бы сделать одно пояснение. Иногда задают вопрос: зачем Канкрин, начав дарить медали в честь рождения Константина, решил затем присоединить к ним и медали на рождение Александра I? Понятным было бы распространение в то время медалей на его смерть или на какие-то его деяния, но дарение медалей на рождение недавно умершего и еще не похороненного императора выглядит по меньшей мере странно.
Действительно, медали на смерть Александра I были бы в то время более уместными. Однако никакая памятная медаль не могла выпускаться без высочайшего утверждения ее проекта. Решиться на самовольную чеканку и распространение неутвер-жденного образца Канкрин, разумеется, не мог. Поэтому известная медаль работы Ф. П. Толстого на смерть Александра I появилась позже, ее рассылка и раздача в золотом, серебряном и бронзовом вариантах происходили по указаниям Николая I в мартеиюне 1826 г. Что касается медалей на деяния Александра, то их новоделы можно было использовать, но Канкрин вовсе не собирался заниматься прославлением умершего царя. Ему хотелось угодить Константину, а в его честь существовала только одна медаль на рождение.
Ее он и начал раздаривать, не смущаясь тем, что день рождения Константина вовсе не в декабре, а в апреле. Но вскоре, как видно, спохватился: приближалось 12 декабря день рождения Александра I, который почти четверть века официально отмечался как одна из самых чтимых календарных дат. Дарить в этот и ближайшие к нему дни медали на рождение Константина и не вспомнить про реальный день рождения Александра было бы совсем уж неприлично.
Канкрин нашел выход из положения в том, что некоторым лицам решил дарить по две медали маневр, разумеется, неуклюжий, шитый белыми нитками, но искусством изящной, тонкой лести Егор Францевич Канкрин не владел никогда.
Наконец, третья известная нам угодническая мера изготовление константинов-ского рубля. Не исключено, что Канкрин начал ее донесением Константину от 27 ноября: уже в нем он мог испрашивать разрешение на чеканку портретной монеты. В этом случае А. И. Сабуров оказывается косвенно причастным к затее с рублем, и тогда становится более понятным, почему через много лет Канкрин вспомнил о нем, пригрел в своем министерстве и использовал для распространения ложных слухов об отправке в Варшаву вместе с донесением комплекта изготовленных монет.
В этом случае становятся ясными и действия Кан-крина по изготовлению рублей: запросив у Константина разрешение на их чеканку, он на случай одобрения его инициативы решил срочно запастись готовыми экземплярами.
В своих расчетах Канкрин, как известно, ошибся: дело обернулось так, что Константин оказался не царствовавшим ни одного дня, и уже одно это придало изготовлению рублей с его портретом и императорским титулом скандальный характер, а восстание декабристов сделало эту акцию, помимо воли ее организатора, совсем уж двусмысленной. В результате над Канкри-ным нависла грозная опасность немилости и опалы со стороны Николая I, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы выйти из того затруднительного положения, в котором он неожиданно оказался
Из вопросов, имеющих главным образом внутринумизматическое значение, представляется целесообразным подробнее остановиться на том, какой константинов-ский рубль мог попасть на аукцион 1898 г.: рубль великого князя Сергея
Для Сергея Александровича константи-новский рубль был прежде всего отцовским подарком. И не просто отцовским подарком, а подарком императора, вскоре убитого ненавистными революционерами. Для человека, который, по словам С. Ю. Витте, был с одной стороны, взглядов очень узкоконсервативных, а с другой стороны, он был религиозен, но с большим оттенком религиозного ханжества, это должно было придавать подарку вид особо почитаемой реликвии.
