Общая шлюха человечества
Но только теперь декретные деньги по всему миру вытеснили другие формы. Впрочем, у современных денег есть еще как минимум одна, важнейшая составляющая - банковский кредит. Именно банки фактически творят подавляющую часть денежной массы, виртуальной денежной горы, вершина которой теряется в невидимых высях.
А потому сегодняшнюю форму денег можно было бы называть кредитно-фиатными . Но о колоссальной роли кредита в современном мире и мире будущего речь еще впереди.
Впрочем, экономическая мысль постоянно отстает от финансовой реальности, и вполне вероятно, что уже наметившиеся принципиально новые тенденции остаются неосознанными. Мы поймем наше настоящее только тогда, когда оно станет прошлым. Так, по крайней мере, было до сих пор.
Поклонники синергии сказали бы, что экономисты - а с ними все человечество - вновь и вновь не замечают новых мощных векторов - аттракторов и пропускают очередные моменты бифуркации - когда еще возможен какой-то выбор.
А если говорить более традиционным языком - по мере развития цивилизации и усложнения общественных отношений, деньги постоянно обретают и некие новые функции, и мы каждый раз осознаем это с опозданием. Ба, - говорим мы, спохватываясь, -глядите-ка, а деньги-то, оказывается, еще и то, и это! Когда это они только успели...
Пора, кстати, все-таки предаться этому неблагодарному занятию - перечислить некоторые существующие на сегодня определения. Поскольку избежать этого все равно не удастся. Итак, что же это все-таки за штука такая, деньги?
Общая шлюха человечества
Вот что говорит Британская энциклопедия (Британника): Деньги - это товар, принимаемый по всеобщему согласию в качестве средства экономического обмена. Но потом, ощущая, видимо, некую незавершенность, неполноту этого определения, спорность слова товар, тут же, через точку, добавляет: Это мера, в которой выражаются цены и стоимости. деньги. циркулируют между индивидуумами и между странами, тем самым способствуя торговле. Д. - главная мера благосостояния (богатства).
Так все-таки что они - товар? Или все же - мера (и чего собственно - стоимости или благосостояния?)? Или - инструмент международной торговли?
Или в разных ситуациях - и то, и другое, и третье?
Много ли еще найдется вещей в мире, для определения которых потребуется такая сложная, неуклюжая конструкция? А ведь Британнику совсем не глупые люди пишут.
Как ни странно, определение из Большой Советской Энциклопедии не так уж сильно отличается от Британники (хотя все-таки отличается!). Вот оно: Деньги - особый товар, всеобщий эквивалент, или всеобщая эквивалентная форма стоимости всех других товаров. Специфическое свойство денежного товара - выражать стоимость любого другого товара, служить всеобщим орудием обмена.
Если еще пошарить по словарям, справочникам и Интернету, наберется целый букет определений. Например: деньги - всеобщий эквивалент для измерений затрат труда (ага, значит, измеритель? Причем - труда?). Или: деньги - это символ, используемый в товарообмене.
И уже упоминавшаяся вуаль, скрывающая вроде бы стыдливое лицо реальной экономики.
И еще:
Деньги - общая шлюха человечества, но это уже Шекспир. Не так, кстати, ненаучно, как это может показаться на первый взгляд, сказано. Проституция же удовлетворяет мощный, базовый инстинкт и в то же время сводит человеческое существо к материальной составляющей. В русском переводе, кстати, слово общая выкинули - просто ради соблюдения поэтического размера.
А зря, потому что Шекспир сравнивает деньги не просто с представительницей древнейшей профессии, и слово общая здесь ключевое. Он подметил, что деньги обращаются, циркулируют между людьми, объединяют их друг с другом. Хотя и не самым высокоморальным образом.
Привет Сержу Гинзбургу - но не только ему, но и Карлу Марксу, который писал про деньги, что они есть мать всех извращений, разрушитель всех социальных отношений. Деньги, по Марксу, переворачивают мир вверх тормашками. Логично, если исходить из того, что всякая собственность есть кража (это Прудон говорил, но Маркс был, судя по всему, с ним вполне согласен).
А деньги, соответственно, инструмент этой кражи, фомка для узаконенного экономического взлома.
Но у Маркса и много другого про деньги написано... Причем в разном контексте он то признавался им если не в любви, то уж в глубочайшем уважении. Он был явно зачарован их метафизическими свойствами, почти мистической силой.
Да и главный труд своей жизни он назвал по имени важнейшей денежной функции. А то вдруг ополчался и переходил на почти поэтический язык, обличая. Но, кстати, и проклятия Марксовы тоже вовсе не были лишены экономического смысла, вот разве что узковато и слишком к злобе дня привязано, а мир-то как раз собирался меняться, причем радикальным образом.
Кроме марксизма было, правда, еще одно философское направление человеческой мысли, оказавшее не меньшее влияние на ХХ век. Это, конечно, фрейдизм.
Ты должен богу смерть
Помните анекдот про четырех великих евреев? О том, что они считали самым главным в жизни? Про Соломона, Христа, Маркса и Фрейда. Соломон говорил, что самое главное -это то, что в голове у человека.
Христос возражал: нет, ниже! Главное - это то, что у человека в сердце. Карл Маркс не соглашался с обоими и утверждал, что они оба слишком высоко берут, и главное в человеке расположено в его желудке.
Ну, а потом пришел Фрейд и заявил, что истину надо искать еще ниже, чем это предполагал Маркс.
Анекдот этот отражает некоторую конкуренцию целых направлений общественной мысли: в частности, психоаналитикам важно было доказать, что марксисты, да и экономисты вообще, действительно не туда человечество зовут и не туда в человеке смотрят. Не грубая экономика, не желудочные рефлексы, а нечто куда более мощное, хоть и подсознательное, правит миром. Поэтому не стоит удивляться некоторому пренебрежению, с которым Фрейд и его последователи отзывались о делах финансовых, воспринимая их сквозь призму своего учения.
Счастье, - писал основоположник фрейдизма, - это реализация глубоко запрятанных детских желаний. Вот почему богатство так мало значит для счастья. Ведь деньги не являются предметом желаний ребенка.
(И в этом, без сомнения, есть доля истины - ведь дети часто живут в первобытно-общинном строе - в мире подарков и натуральных обменов.)
Но это дети. А что же взрослые?
Мы должны Богу смерть, - писал Шекспир. Если буквально переводить с английского, то - одну смерть. Введение в формулу количественного, нумерического фактора, возможно, ослабляет ее поэтический эффект, но зато соизмеряет с товарно-денежными отношениями.
Фрейд перефразировал Шекспира - вместо Бога, привязав главный человеческий долг к природе. И вывел из этого: деньги - это попытка погасить этот долг. Попытка, ясное дело, обреченная...
Можно ли говорить об инстинкте обогащения? Фрейд считал, что такового не существует. Но глядя вокруг, иногда задумываешься: а может, знаток подсознательного всё же ошибся?
Некоторые ведь не только чужой, но и своей жизнью готовы жертвовать в борьбе за это. Не говоря уж о душе.
К 1908 году Фрейд приходит, на основании своих исследований, к выводу, что деньги (на подсознательном уровне) в конечном итоге увязываются с экскрементами.
Экономист, наверно, не удержался бы от того, чтобы интерпретировать это по-своему: ну, конечно, ведь деньги в каком-то смысле - удобрение экономики! Но вряд ли именно это имел в виду Фрейд.
Его крупный венгерский последователь Шандор Ференц расставляет точки над і: деньги - не что иное, как дезодорированный экскремент... Детская и иррациональная любовь к экскрементам на подсознательном уровне определяет и нерациональную страсть взрослых к деньгам.
Но вообще последователи фрейдизма и некоторые другие тезисы выдвигали -связывали деньги с имманентной агрессивностью, видели некие фаллические коннотации и даже ассоциировали ликвидность с мочеиспусканием.
Не знаю, как вам, читатели, но мне эти сравнения не кажутся слишком убедительными. Но вот что интересно: и эта школа человеческой мысли явно согласна с глубинной, экзистенциальной сущностью денег, с тем, что они имеют отношение к сокровенным глубинам человеческого естества. Нет, это точно не бумажки для прикуривания и разжигания костров.
И обратите внимание - не только философы, но и многие экономисты пытаются определить деньги все через какие-то метафоры (экскременты - метафора, но ведь и слова инструмент или товар тоже в своем роде - художественные сравнения). Само по себе это не страшно, как говорил французский философ Поль Валери, всякое понимание, в конце концов, есть уподобление. Но в том-то и проблема, что деньги ни на что полностью не похожи!
Ощущая несовершенство, неполноту, некоторую расплывчатость определений, многие пишущие на эту тему прибегали к одному и тому же приему - для объяснения природы денег возвращались к их истории. Не совсем честный прием, подмена логики и анализа последовательным изложением фактов. По-акынски - что вижу, то и описываю.
Что происходило, то и перескажу. Но это, видимо, неизбежно. Человеческое сознание так устроено, что ему легче осознать сложное в развитии от простого.
Кроме того, деньги - это не только и не столько предмет. Деньги - это прежде всего процесс .
От натурального обмена к матери всех извращений
Зуб за зуб, око за око - вполне эквивалентный обмен. Однако достаточно рано в истории человечества начинает появляться его экономический вариант: у германцев слово вергельд обозначало компенсацию золотом за убийство или причинение тяжких телесных повреждений. Подобные штрафы в денежной форме практиковались и в более древних цивилизациях.
Кроме того, на самых ранних этапах нужно было осуществлять достаточно сложные обмены - например, при разделе наследства, покупке невест (надо было накопить много скота - не очень практично), не говоря уж о межплеменной торговле участками для охоты.
Мы привыкли думать, что появлению денег четко предшествовала эпоха натурального обмена - бартера. Дай мне, чего ты там выковал, а я тебе дам то, что я вырастил. Или сшил. Понятно, что для высокоорганизованного общества бартер не удобен. Вырастив яблоки, нуждающийся в обуви садовник должен найти не простого, а охочего именно до этих фруктов сапожника и притом не имеющего других более важных и срочных потребностей.
А то вдруг тому срочно нужен новый кафтан или дрова, или вообще семья большая, произведенных сапог еле на хлеб хватает... И тю-тю, сгнили яблоки...
Знаменитый экономист XIX века Уильям Джевонс описал злоключения парижской оперной певицы, некоей мадемуазель Зели, которую занесло на полинезийские Острова Сообщества.
Ее выступление произвело сенсацию - местные жители готовы были отдать чуть ли не все, что имели, за возможность увидеть и услышать нечто столь экзотическое - для них это был первый и последний шанс в жизни. Треть феноменальных сборов досталась певице, а именно: три свиньи, двадцать три индейки, сорок четыре цыпленка, пять тысяч кокосов и бессчетное число бананов, лимонов и апельсинов. Певица скормила фрукты свиньям - а что еще она могла со всем этим богатством сделать? Разве что раздать местной бедноте - но неизвестно, как на это реагировало бы местное общественное мнение... Между тем у себя на родине певица немалые деньги могла бы за все это богатство выручить!
Но как все это прикажете транспортировать? Без денежного эквивалента трансформировать гонорар во что-либо полезное оказалось невозможно.
Джевонс приводит этот пример в качестве доказательства крайней непрактичности бартера. И бог с ней, с Зели, ее случай все же анекдотичен, результат столкновения разных культур и эпох. Важнее то, что и в самых примитивных обществах неизбежно совпадение так называемого двойного бартера, когда садовник, чтобы получить сапоги, должен сначала выменять яблоки на пшеницу или еще что-нибудь требующееся сапожнику.
Ясно, что двойным бартером дело не всегда обойдется, иногда потребуется тройной или четверной обмен и так далее.
Ситуация, кстати, до боли знакомая снабженцам эпохи застоя, которые вынуждены были рыскать по всему СССР в поисках партнеров по многостороннему обмену. Происходило такое положение от ущербности советских денег, не способных полностью выполнять товарообменную функцию (но об этом подробнее в главе, посвященной советскому рублю).
В советское время бартер помогал и внешней торговле. Натуральный обмен между странами победившего социализма и миром капитализма принял такие масштабы, что на Западе стали созывать регулярные научные конференции, посвященные этому методу экономической деятельности, публиковать аналитические работы на эту тему.
Американский миллиардер Арманд Хаммер еще при Ленине выменивал продовольствие на пушнину, драгоценности и произведения искусства, а в брежневские времена строил целые заводы, беря плату готовой продукцией. СССР отдал права на торговлю водкой Столичная в Америке - за Пепси-колу. Хотя, честно говоря, особенно глубокой убежденности в необходимости этого продукта (Пепси, а не водки!) для советского народа не было, но в условиях дефицита и железного занавеса и эта американская экзотика имела большой успех.
Леви Страус очень выгодно поменялась с Венгрией. (Ох, и завидовали мы венграм - знаменитые джинсы куда как лучше Пепси - при всем уважении к этому напитку.) Польша обменивала сельскохозяйственные продукты на тракторы - как будто ей продукции Россельмаша было мало.
Может быть, кое-кто из читателей этой книги вспомнит, как в результате таких обменов, когда в последний момент сорвалась некая стратегическая сделка с ФРГ, СССР вынужден был взять часть цены за газ ширпотребом. И вот волшебным образом в табачных киосках Москвы и некоторых других крупных городов вдруг появились небывало великолепные сигареты Лорд, НВ, Астор...
Эти пачки были настолько ослепительно красивы, а сигареты так легки и вкусны по сравнению с Новостью или Примой, что из-за них кое-кто из нас закурил в совсем нежном возрасте...
Интересно, что ситуация повторится и в 90-е, при вполне полноценном, новом, конвертируемом внутри страны российском рубле. Нет, не с сигаретами, с ними проблем больше не будет - а с натуральным обменом. Причина нового явления бартера была противоположного свойства. Если в СССР эпохи застоя денег у предприятий было сколько угодно, но в них не было необходимой силы, то теперь деньги-то были полноценные, да вот беда - их физически не хватало. Финансовую систему лихорадило, правительство стремилось предотвратить инфляцию, отказывалось включать печатный станок, а кредиты не работали.
В этих условиях его величество бартер просто спас российскую экономику, позволил выжить целым отраслям промышленности, не говоря об отдельных предприятиях, и множеству обыкновенных людей не дал умереть с голоду. И других, менее драматических примеров можно найти сколько угодно.
Так что бартер, по-моему, тоже достоин всяческого уважения. И существовал всегда, существует и поныне. Наверняка в жизни каждого из вас бывают ситуации натурального обмена.
Вот в нашей семье работа в саду - единственный товар, которым располагает моя дочь. Ее она обменивает у собственных родителей методом бартера на разные необходимые ей товары и услуги - на другие ценности, другие стоимости. А во Франции вообще вошли в моду так называемые контрсервисы - когда вы оказываете услуги типа уборки помещения, как добавку к арендной плате за слишком дорогие парижские квартиры. Ну, а исторически...
Даже между животными и насекомыми, да что там - между безмозглыми растениями! - уже существует что-то наподобие прямого натурального обмена!
Но человек разумный сразу приносит с собой и поиск неких протоденег. Можно сказать, вся история мира - это история его монетизации.
Примитивные, но, ой, непростые...
Зря вообще-то европейские путешественники так издевались над туземцами на всяких отдаленных материках и островах. За блестящие бусы какие-нибудь, дескать, массу по-настоящему ценных вещей можно было выменять. Одно слово: дикари!
Просто как сороки какие-нибудь, которые тащат в гнездо любые блестящие предметы. Не понимая истинной ценности вещей.
Но если бы на тех же самых умудренных англичан, немцев, французов, голландцев, испанцев посмотрели бы со стороны какие-нибудь инопланетяне, то могли бы тоже сказать: дикари! За кусочки блестящего металла, не имеющего никакого практического применения в повседневной жизни, готовы отдать все, что угодно! Иногда даже - жизнь и душу свою (Люди гибнут за металл!). Другое дело, что пришельцы были бы, надеюсь, более снисходительны, зная по собственному опыту, что все цивилизации проходят подобные неизбежные ранние стадии товарно-денежных отношений. На других планетах эту роль наверняка играло какое-нибудь совсем другое вещество.
Но в земных условиях золото и серебро подходили для этого дела почти идеально, потому что представляли из себя субстанцию, с одной стороны, достаточно редкую и трудно добываемую, а с другой -все-таки этих металлов в мире было достаточно много, чтобы они могли циркулировать и обеспечивать товарообмен в необходимых масштабах. И да, да! Еще и потому, что они блестели ! (А следовательно, их можно было использовать как престижные украшения, как внешний признак богатства, состоятельности и социального успеха.) Но чем же в таком случае бусы хуже? Почему они не могут выполнять все те же функции в рамках какого-нибудь племени или племенного союза? Тоже по-своему блестят, глаз радуют.
Чем золото-то лучше? Дело вкуса, знаете ли.
Во времена наполеоновских войн огромной популярностью пользовались в Египте, к примеру, пуговицы с мундиров французских солдат. До такой степени, что в некоторых районах они стали превращаться в местную валюту, а сами солдаты часто ходили
расхристанными, и это создавало серьезную дисциплинарную проблему.
Считается, что всего каких-нибудь пятьсот лет назад еще две трети мира жили бартером. То есть натуральным обменом. Во многих местах он мирно сосуществовал с примитивными деньгами.
Но попытки организовать торговлю в тех масштабах, как это было у индейцев майя, сталкивались при бартерной системе с чудовищными трудностями.
Ведь призывая реабилитировать бартер, я не хотел бы вдаваться в другую крайность. Конечно же, далеко не всегда удобен - и дело не только в трудностях двойного (тройного, четверного) обмена. В обществе чистого бартера постоянно возникает еще и эта сложность - сколько яблок соответствует одной паре обуви? Сколько мер пшеницы - меховой шкуре?
И так далее. Уильям Джевонс приводит воспоминания натуралиста Уоллеса, который лично имел возможность убедиться, каким изматывающе трудным и малоэффективным бывал натуральный обмен в Малайе девятнадцатого века. После нескольких часов такой торговли некоторые его участники буквально оставались без обеда - потому что не удавалось найти устраивавших стороны обменных пропорций.
В условиях бартера обмен тремя товарами требовал установления трех обменных курсов, четырьмя - уже, соответственно, шести. Но уже обмен пятью разными товарами каждый раз нуждался бы в переговорах по десяти, десятью - по сорока пяти единовременным ценам. При обмене сотней наименований потребуется согласовывать прейскурант объемом в 4950 пунктов, тысячей - в 499 500!
Ну, а дальше начинаются уже и вовсе астрономические цифры.
Понятно, что в реальности ничего похожего не происходило, и участники примитивных бартеров кое-как, на глазок, выменивали свой обед (или оставались вовсе без оного). Столь же очевидно, что уже и самые ранние формы многосторонних товарных обменов требовали мощного компьютера. Но откуда же было ему взяться?
И вот деньги стали своего рода природным компьютером, проделывающим миллионы невидимых глазу операций, без которых торговли не получалось бы! А стало быть, и современной экономики нам бы и до сих пор не видать.
