d9e5a92d

Пафос феминиста


Еще хуже, когда эта ссылка должна заменять собою доказательства. Я далек от мысли кого-либо
поучать в теоретическом отношении, говоря, что t -поре о каком-нибудь предмете оба противника должны поставить над собою сверхличную идею истины и искать конечных результатов своего спора вне всякой зависимости от конкретных качеств их, как отдельных личностей. Если же одна сторона,
придерживаясь строгой логической последовательности своих выводов, привела исследование к определенному, убедительному результату, а другая
ограничилась одними только нападками на выводы противника, не доказывая со своей стороны ничего то, в известных случаях, одна сторона имеет полное право упрекнуть противника в непристойности его поведения, лишенного
порядочности отношения к процессу строгого логического доказательства, и выложить перед ним все мотивы его настойчивого упрямства. Если бы он
сознавал эти мотивы, то сам постарался бы их взвесить с тем, чтобы не стать в прямое противоречие с действительностью. Именно потому, что эти мотивы лежат вне сферы его сознания, он не мог объективно отнестись к самому себе.
Поэтому мы в настоящий момент после длинного ряда логических и предметных рассуждении повернем острие анализа и рассмотрим, из каких чувств вытекает пафос феминиста, насколько побуждения его благородны и насколько они по своему существу сомнительны.
Все возражения, которые обыкновенно выставляют против женофоба, покоятся на известном эротическом отношении мужчины к женщине. Это отношение
следует принципиально отличать от исключительно полового отношения у животных, от чисто полового отношения, которое по своему объему играет наиболее выдающуюся роль среди людей. Совершенно ошибочно думать, что
сексуальность и эротика, половое влечение и любовь- вещи в основе своей совершенно тождественные, что вторая является лишь оправой, лишь утонченной, скрытой формой первого, хотя бы в этом клялись все медики, хотя бы это убеждение разделялось такими людьми, как Кант и Шопенгауэр.
Прежде чем перейти к обоснованию этого различия, я хотел бы поговорить об упомянутых двух гениях. Мнение Канта не может быть решающим для нас уже потому, что он
меньше кого-либо другом был знаком с чувством любви и полового влечения. Он был настолько мало эротичен, что даже не чувствовал потребности
путешествовать. Он стоит слишком высоко, слишком чисты его побуждения в этом смысле, чтобы явиться для нас авторитетом в данном вопросе: единственной его возлюбленной, которой он себя вознаградил, была метафизика. Что касается
Шопенгауэра, то он скорее понимал чувственную сексуальность, но не сущность высшей эротики. Это можно очень легко доказать. Лицо Шопенгауэра выражает
мало доброты, но много жестокости. Нет сомнения, что он больше всех страдал от этой черты своей: людям, насквозь проникнутым чувством сострадания, не приходится создавать этику сострадания. наиболее сострадательными можно считать тех, которые больше всего осуждают себя за свое сострадание: Кант и Ницше.
Но уже здесь следует обратить внимание на то, что только люди, сильно расположенные к состраданию, склонны к страшной эротике.
Те люди, которые "ни в чем не принимают участия", неспособны к любви. Это не сатанинские натуры, напротив, они могут очень высоко стоять в нравственном отношении, но вместе с тем не обращать ни малейшего внимания на то, о чем думает, что
происходит в душе их ближнего. Эти люди лишены вместе с тем и понимания сверхполового отношения к женщине. Так обстоит дело и с Шопенгауэром.
Среди людей, страдавших сильным половым влечением, он представлял из себя
крайность, но он вместе с тем никогда не любил. Этот факт дает нам ключ к разумению его знаменитой "Метафизики половой любви", в которой проводится очень односторонний взгляд, что бессознательной конечной целью всякой любви
является "производство следующих поколений". Этот взгляд, как я надеюсь доказать, в корне своем ложен. Правда, в реальной действительности нет такой
любви, которая была бы лишена чувственного элемента. Как бы высоко ни стоял человек, он все же вместе с тем является чувственным существом. Но решающим


моментом, окончательно опровергающим противоположный взгляд, является то,
что любовь, совершенно независимо от каких бы то ни было аскетических принципов, видит во всем имеющем какое-либо отношение к половому акту нечто враждебное себе, даже свое отрицание.
Любовь и вожделение -это два состояния до того различные, противоположные, друг друга исключающие, что человеку кажется невозможной мысль о телесном единении с любимым существом в те моменты, когда он проникнут чувством истинной любви.
Нет надежды без страха, но это ничего не меняет в том факте, что надежда и страх вещи диаметрально противоположные. Таково же отношение между половым влечением и любовью.
Чем эротичнее человек, тем меньше гнетет его сексуальность, и наоборот. Если нет преклонения перед женщиной, лишенного страсти, то нельзя еще отождествлять эти оба состояния, которые, в крайнем случае, являются противоположными
фазами, последовательно занимаемыми одаренным человеком. Человек лжет или, в лучшем случае, не знает, о чем говорит, когда утверждает, что он еще любит
женщину, к которой питает страсть: настолько разнятся между собою любовь и половое влечение. Поэтому-то веет на нас каким-то лицемерием, когда человек говорит о любви в браке.
Тупому глазу, который как бы из намеренного цинизма продолжает настаивать на тождестве этих двух явлений, мы порекомендуем обратить
внимание на следующее: половое притяжение прогрессирует соответственно усилению телесной близости. Любовь проявляется с особенной силой в отсутствии любимого существа.
Ей нужна разлука, известная дистанция для того, чтобы сохранить свою жизненность и силу. Чего нельзя достигнуть никакими путешествиями по отдаленным странам, чего не в состоянии изгладить из нашей памяти никакое время-все что дает нам одно нечаянное, самое
случайное телесное прикосновение к любимому существу: оно вызывает страсть и тут же убивает любовь. И для человека богато одаренном, дифференцированного, девушка, к которой он питает страсть, обладает совершенно другими качествами, чем та которую он только любит, но к которой не питает чувственного влечения.
Он различает их по внешнему облику, по походке, по всему складу характера: это два совершенно различных существа. Итак, "платоническая" любовь существует, несмотря на протесты
профессоров психиатрии. Я скажу больше: существует только платоническая любовь. Все прочее, что обозначают именем любовь, есть просто свинство.
Есть только одна любовь: любовь к Беатриче, преклонение перед Мадонной. Для
полового акта есть только вавилонская блудница. Если наша мысль верна, то следует дополнить кантовский перечень трансцендентальных идей.
Чистая, возвышенная, бесстрастная любовь Платона и Бруно должна бы быть также названа трансцендентальной идеей, значение которой, как идеи, ничуть не умалялось бы благодаря полнейшему отсутствию ее в сфере опыта. Такова проблема "Тангейзера". С одной стороны - Тангейзер, с другой - Вольфрам, здесь - Венера, там - Мария.
Тот факт, что возлюбленные, воистину и навеки нашедшие себя, Тристан и Изольда, скорее идут на смерть, чем на брачное ложе, является абсолютным доказательством того, что в человеке существует нечто высшее, метафизическое, проявившееся хотя бы в мученичестве Джордано Бруно.
Кто же является предметом этой любви? Неужели изображенная нами женщина, которая лишена всех качеств, способных сообщить человеческому
существу известную ценность? Неужели та женщина, которой чужда воля к своей собственной ценности?
Вряд ли, предметом такой любви является божественно красивая, ангельски чистая женщина. Весь вопрос заключается в том, каким
образом женщина приобретает эту красоту, эту девственность. Очень много спорили о том, можно ли женский пол считать наиболее красивым. Многие даже восставали против одного определения его словом
"прекрасный". Здесь уместно будет спросить, кто и в какой степени находит женщину красивой. Известно, что женщина не тогда прекрасна, когда она совершенно
обнажена. Правда, в произведениях искусства, в виде статуи или картины,
голая женщина может быть прекрасной, однако никто не найдет прекрасной живую голую женщину уже на том основании, что половое влечение уничтожает всякую возможность бесстрастного наблюдения, этого единственного условия и основной предпосылки всякого истинно-го искания красоты. Но и помимо этого, голая
живая женщина производит впечатление чего-то незаконченного, стремящегося к чему-то вне себя, что ни в коем случае не вяжется с идеей красоты. Женщина в целом менее прекрасна, чем в отдельных частях своих. Как целое, она вызывает
в нас такое чувство, будто она чего-то ищет, а потому возбуждает в зрителе скорее чувство неудовольствия, чем удовольствия.
Наиболее ярко выступает этот момент внутренней бесцельности, ищущей своей цели во вне, в женщине,



Содержание раздела